Золотой  Империи,
было   государственным   преступлением:   выскочка-чужеземец   осмелился
коснуться священной персоны высокого принца.
   Илариос застыл  от  оскорбления.  Мирейн  жестко  улыбнулся  ему  без
всякого раскаяния. "Да, - говорили его глаза, - ты высокий  принц,  а  я
Солнцерожденный.  Если  хочешь,  можешь  меня  ненавидеть,  но  не  смей
презирать меня".
   Наследник Асаниана  распрямил  спину  с  гордостью  тысячи  поколений
императоров.  И  рассмеялся.  Невольно  не  сдержавшись,   он   поддался
очевидной абсурдности их соперничества. Все еще смеясь, он протянул руки
и сам обнял Мирейна, заглянув в его черные глаза.
   - И все же, Солнцерожденный,  -  сказал  он,  отдавая  дань  гордости
Мирейна, - что бы там ни было, мы встретились достойно.

Глава 12

   Прежде чем Мирейн повернул на юг, он дал своим воинам отдохнуть  там,
где они одержали свою последнюю победу, - в  том  месте,  где  смыкаются
границы Ашана, Эброса и Пороса, в часе пути от форта. Это  был  большой,
роскошный  праздник,  настоящее  чудо  для  всех  окрестных  мест.  Люди
проделывали путь в три дня, чтобы только взглянуть на палаточный городок
возле стен города Исеброс и на великого короля.
   И то и другое заслуживало внимания. Смешанные армии  северян  и  южан
нарядились в свои праздничные одежды для участия в  пире.  И  у  Мирейна
хватило любви,  величия  и  чутья,  чтобы  распорядиться  доставить  все
необходимое, будь то килты и яркие украшения северян,  штаны,  сапоги  и
расшитые кафтаны южан или  даже  свое  простое  белое  одеяние  жреца  с
золотым поясом и золотое крученое ожерелье.
   Но вообще-то, по мнению Элиан, он мог прогуливаться  по  лагерю  и  в
своем старом боевом килте - все равно он приковывал к себе все  взгляды.
Его лицо, глаза и королевская осанка излучали свет.
   Теперь армия знала,  кто  Элиан  на  самом  деле.  Между  королевским
оруженосцем  и  людьми  короля  успели   зародиться   легкие   дружеские
отношения, особенно с  рыцарями  из  королевской  свиты.  И  теперь  все
переменилось. Никто не обвинял ее, никто открыто не избегал, но легкость
в общении обернулась осторожной вежливостью. Даже Мирейн, даже  он  стал
ей чужим.
   Нет, сказала она себе, когда успокоилась. Дело только в  том,  что  в
один миг он превратился в повелителя великой империи. Ведь быть  королем
значило  не  только  иметь  привилегии  одеваться  в   шелк   и   носить
драгоценности  на  парадных  церемониях.  Это  значило  также  выполнять
тяжелую нудную работу, тратить долгие  часы  на  советников  и  писарей,
проводить  бесконечные  и  бесчисленные  аудиенции.   Казалось,   Мирейн
преуспел в  этом,  но  он  почти  не  имел  свободного  времени,  и  его
совершенно не хватало на оруженосца. Правда, теперь у  него  было  полно
слуг, которые купали и одевали  его,  выполняли  его  желания.  А  Элиан
по-прежнему спала у него в ногах и прислуживала ему за столом, и только.
   Халенан ничем не мог бы ей помочь. С первой встречи у форта король  и
принц не разлучались, словно и до этого они всегда были вместе. Странные
это были братья: Халенан, высокий, изящный, с темной золотистой кожей  и
огненными  волосами,  и  Мирейн,  по-янонски  темнокожий,  по-асаниански
невысокий.
   Но был еще и третий, всегда был этот третий.  Халенан  сталкивался  с
Вадином чаще,  чем  Илариос  с  Мирейном,  но  вспышки  эти  были  менее
яростными и более короткими. Вадин насмехался над штанами  Халенана,  но
одобрял его бороду. Халенан поднимал брови при виде  варварского  килта,
косичек  или  избытка  украшений  и  восхищался  его  длинноногой  серой
кобылой.  Далекие  от  презрения,  они  постепенно  приобрели   взаимное
уважение,  которое  переросло  в   крепкую   дружбу.   Теперь   они   не
расставались, представляя собой правую и левую руки короля, и если Вадин
занимался организацией армии и празднества,  то  Халенан  разбирал  горы
бумаг. Он хранил королевскую печать и носил ее на золотой цепи  на  шее.
Это было ощутимым бременем, и Элиан не хотела добавлять ему своих забот.
   И, однако, нашелся  человек,  у  которого  хватало  на  нее  времени.
Зиад-Илариос был признан дротом короля, но держался  несколько  поодаль.
Он был гостем, притом королевским, мало что  мог  делать  и  еще  меньше
должен был делать. Когда Элиан гнала Илхари так долго и так далеко,  как
они обе могли выдерживать, его золотой  жеребец  тоже  не  сбавлял  шаг;
когда ей надо было остановиться в замке или в  лагере,  Илариос  находил
удобный повод, чтобы оказаться там же, угождая ей улыбкой или смехом.  И
даже когда слезы подступали совсем близко, он точно знал, как  заставить
ее забыть о неприятностях.
   И вот где-то между  Хан-Гиленом  и  границей  Ашана  Элиан  перестала
бояться принца. Тем не менее повод быть настороже  оставался,  и  теперь
даже более значительный, чем прежде. По его глазам,  по  всему,  что  он
делал и говорил, было ясно: он дерзко ослушался  воли  и  приказа  отца,
подвергая и себя и всю империю опасности,  не  только  для  того,  чтобы
взглянуть на Солнцерожденного. Он приехал сюда, потому что любил ее.
   Элиан знала об этом и не пыталась воспрепятствовать. Может быть,  она
тоже начинала немного любить его. Элиан обнаружила, что ищет его,  когда
он пропадал из поля ее зрения. Иногда она  даже  специально  разыскивала
принца только ради удовольствия видеть его лицо или  слышать  прекрасный
голос, исполняющий простые песни гилени.
   - Почему вас все время охраняют? - спросила она  его  однажды,  когда
они ехали по залитой солнцем равнине.
   Оглянувшись через плечо,  она  указала  на  двух  всадников,  которые
следовали за ними на некотором расстоянии,  ненавязчивые,  словно  тени,
закутанные в черное.  Они  никогда  не  заговаривали,  даже  если  Элиан
обращалась к ним. Она никогда не видела их лиц: они всегда были  скрыты,
блестели только желтые соколиные глаза, которые все видели и  в  которых
невозможно было прочитать, о чем думают их хозяева. -  Они  сопровождают
вас даже в гарем? На какое-то мгновение ей показалось,  что  Илариос  не
станет ей отвечать. Он даже не взглянул на свою  двойную  тень,  занятый
распутыванием гривы жеребца. Наконец он произнес:
   - Моя охрана - это  часть  меня.  Это  необходимо.  -  Но  кто  может
осмелиться поднять на вас руку? Илариос взглянул на нее  в  изумлении  и
чуть не рассмеялся.
   - А почему бы, моя госпожа,  кому-нибудь  и  не  попытаться?  Ведь  я
наследник Золотого Трона. Элиан нахмурилась.
   - Никто не станет пытаться убить Мирейна не на поле брани. Или  Хала,
или отца.
   - Однако однажды на Солнцерожденного уже покушались.
   - Очень давно. Люди усвоили этот урок. Король есть король.
   - Этот король - маг, вот в чем  дело,  моя  госпожа.  В  Асаниане  мы
ограничиваемся нашими бедными умами и верностью наших охранников. - Отец
говорит, что ваш двор приходит в упадок. Смерть стала игрой. Чем  тоньше
яд, тем выше цена. Убить легче,  чем  сорвать  цветок,  и  жизнь  одного
человека - это такая же ставка, как и прочие другие, и ее отнимают, если
игра того требует.
   - Все совсем не так просто, - сказал Илариос. - Что касается меня,  я
должен жить, иначе вся моя игра будет превращена в ничто. -  Значит,  вы
пешка? Его глаза сверкнули, но он улыбнулся. - Мне нравится думать,  что
я имею некую власть в игре. И в конце концов я буду императором.
   - Как грустно жить с такими мыслями, - задумчиво сказала Элиан.  -  И
эти бедные женщины. Быть запертыми, как  коровы,  там,  где  мужчины  не
могут видеть их, быть спрятанными, заточенными, не имея возможности даже
прогуляться под открытым небом. Наверное, они с ума сходят от скуки.
   - Не более чем их мужья.  Сам  император,  словно  содержанка,  ведет
весьма скромный образ жизни  -  ради  собственной  безопасности  и  ради
священности его покоев. Он обязан никогда не покидать дворец. Он никогда
не должен ступать на общий пол. Ему нельзя разговаривать, потому что его
голос священен. - Что?  Он  не  разговаривает  даже  с  императрицей?  -
Возможно, - признал Илариос, - с ней он  имеет  право  говорить.  И  она
может видеть его лицо. А вот его народу это не разрешается.  Они  всегда
видят его сидящим на троне, закутанным в мантию, в золотой маске, потому
что он подобен богу. - Это ужасно, - сказала Элиан. -  Нет,  -  возразил
он, - это только выглядит ужасным. Тело императора должно  быть  скрыто,
оно священно, оно принадлежит богам. И тем не менее он правит, и в  этом
он свободен. Нет человека свободнее его.
   - Мой  отец  правит  без  маски  и  без  цепей.  Мирейн  -  это  само
олицетворение короля, а его трон - седло Бешеного.
   - Ваш отец правит из Хан-Гилена, он не совершает  поездок  на  север.
Держу пари, что не совершает. А Солнцерожденный - первый в  своем  роде,
это король-варвар, солдат и завоеватель. И бремя,  которое  представляет
собой империя, уже пало на его плечи.
   - Как странно вы выглядите, - сказала Элиан, - когда  рассуждаете  об
империях. Словно это ужасает вас и вместе с тем вы  получаете  от  этого
удовольствие. Когда наступит время, вы с радостью наденете маску.
   - Для этого я и был рожден. - Принц взглянул на нее. - Вы  похожи  на
меня. Вы норовите вырваться из клетки, которую ваш род построил для вас,
но, убегая, вы попадаете  в  другой  плен,  сбежать  из  которого  будет
намного труднее. Вы можете понять образ мыслей Золотого Императора.
   Элиан прикоснулась к нему, потому что хотела сделать это, потому  что
не могла удержаться. Она почувствовала дрожь под своей рукой,  но  принц
не отстранился.
   - Я не преступила закон? - спросила она. - Вам я разрешаю,  -  сказал
он, слегка  задыхаясь,  и  внезапно  ослепительно  улыбнулся.  -  Можете
дотрагиваться до меня когда захочется.
   Это было большой дерзостью и вольностью со  стороны  высокого  принца
Асаниана.
   - Я  вас  развращаю,  -  улыбнулась  Элиан.  -  Смотрите,  ваши  тени
забеспокоились. Что они скажут  вашему  отцу?  -  Что  я  превратился  в
варвара. Он засмеялся и ответил прикосновением на прикосновение:  слегка
провел пальцами по ее щеке к подбо родку, следуя линии шрамов. Это  было
похоже на ледяной огонь, быстрый  и  пугающий.  Он  пробежал  по  ней  и
мгновенно исчез.
   Элиан хотела поймать его руку, но золотой жеребец принца  отпрянул  в
нетерпении, и очарование момента рассеялось. Она не  пыталась  возродить
его. И так было безумием начинать все это.
   Больше подобного не повторялось. Она сказала себе, что этого  никогда
и не было, и заставила себя не жалеть  о  случившемся.  Достаточно  было
присутствия Илариоса, его красоты и его золотого голоса. Большего  ей  и
не требовалось.
   Ранним серым утром,  когда  в  воздухе  уже  явственно  чувствовалось
приближение  зимы,  Элиан  бродила   по   крепости.   Она   намеревалась
отправиться  в  горы,  но  затянувшийся  дождь  заставил  даже  Бешеного
забиться поглубже в конюшню.  Мирейн  заперся  с  Халенаном,  Вадином  и
капитанами. Она не знала, как ей распорядиться своей свободой, бесцельно
блуждая по коридорам, и тут услышала свое имя.  Элиан  напрягла  слух  и
остановилась. Судя по говору, беседовали  янонцы,  люди  из  королевской
свиты, игравшие в кости в караульном помещении.
   - Элиан? - задумчиво проговорил один, громыхая костями в кружке и  не
спеша их выбрасывать. - Красивая девчонка.
   - Откуда ты знаешь? - спросил его товарищ. -  Она  ничего  такого  не
показывала, что выдавало бы в ней женщину.
   - Конечно, показывала. Просто надо иметь наметанный глаз.
   - У меня острый глаз. И все, что я видел, - это сплошные  углы.  Если
тебе нравятся мальчики, так почему бы тебе не завести себе такого  же  и
не заняться им?
   - Но она не мальчик, - заявил первый мужчина. -  Если  одеть  ее  как
положено, немного подкрасить и повесить побрякушки, то ты получишь нечто
заслуживающее внимания.
   - Ни за какие деньги. Мне нравятся пухленькие и приятные на  вкус.  И
не с таким острым язычком. Говорят, она умеет ругаться как солдат.
   - Несмотря на все это, королю она нравится. Да и многим другим  тоже.
Ребята в лагере спорили, как долго это будет  продолжаться.  Я  поставил
серебряный на то, что еще до конца года он женится на ней.
   - Тогда ты потерял свои деньги.  Она  высокородная,  говорят,  сестра
этого генерала с юга, который носит бороду как  истинный  мужчина.  И  в
постели, видимо, хороша, раз король так долго  держит  ее  и  ничего  не
меняет. Но он не сделает ее королевой. Не сможет.  В  Яноне  есть  такой
закон, не забывай: шлюха не может сидеть на троне. -  Солдат  харкнул  и
сплюнул. - Вот. Ну как, будешь кидать кости или решил высиживать их?

***

   Элиан отступила прочь. Ноги ее ослабели и подкашивались, и она ничего
не видела вокруг. Она прошла мимо Илариоса, не узнав  его.  Когда  принц
Окликнул ее, она остановилась, потеряв волю к передвижению.
   - Госпожа, - сказал он,  и  Элиан  почувствовала  вкус  его  тревоги,
соленый как слезы. - Госпожа, вы заболели?
   - Нет, - ответила она, - нет, все в  порядке.  Его  рука  чрезвычайно
осмелела и обвила плечи Элиан. Она позволила ему увести  себя,  ей  было
безразлично куда. Так Элиан оказалась в его комнате, которую  он  выбрал
для себя в главной башне. Для охранников  помещения  здесь  не  было,  и
волей-неволей им пришлось остаться за дверями. В комнате пахло  цветами.
Элиан увидела венок  из  шиповника,  последнего  шиповника  этого  лета,
золотого и огненно-красного; поправляя поникшие  головки,  она  исколола
все пальцы, но пьянящий аромат стоил этой боли.
   Однако легче ей не стало. Илариос усадил ее на подушки и  дал  кубок,
наполненный желтым асанианским вином. - Пейте, - велел он.
   Элиан подчинилась, почти не сознавая, что делает. Вино, на  ее  вкус,
было острым, почти кислым, но крепким.  Оно  одновременно  вскружило  ей
голову и  привело  в  равновесие.  Глаза  ее  прояснились:  она  глубоко
вздохнула и произнесла уже спокойно и легко:
   - Наконец-то это случилось. Один человек высказал общее  мнение.  Моя
репутация погибла, мой господин. Разве это не  забавно?  -  Кто  посмел?
Скажите мне! Его настойчивость заставила ее посмотреть  на  него.  Глаза
принца горели. В них пылала ненависть к тому, кто осмелился причинить ей
боль. В них отражалась вся его любовь к ней.
   Элиан уставилась на него, оцепенев от потрясения.  Значит,  это  было
так важно для него. То, что она может узнать правду.
   - Уезжать отсюда бесполезно, - сказала она. - Это я  усвоила.  Мир  -
это круг, всегда приходишь к тому, с чего начал. Я примкнула к  Мирейну,
чтобы сбежать из Хан-Гилена, а теперь он готовится отправиться туда. Мне
предстоит встретиться с матерью, которая узнает о том, что  я  совершила
на самом деле, и о том, в чем меня подозревают  эти  сплетники.  И  хуже
всего, что я вовсе не испытала тех удовольствий, о которых болтают. Вряд
ли Мирейн вообще заметил, что я женщина. Илариос ничего не сказал.
   Элиан рассмеялась, как ей показалось, не слишком грустно, хотя  он  и
поморщился.
   - По правде говоря, я и не желала этого. Он принял меня. Он  позволил
мне стать тем, кем я хотела. Трагедия заключается в том, что его армия -
это часть его. И его армия знает, кто я  такая.  Я  предала  сама  себя,
понимаете? А ведь я была очень осторожна, очень замкнута  и  так  славно
замаскировалась. Даже облегчалась я только там, где меня  никто  не  мог
видеть,  хотя  тут  и   нечем   хвастать.   Походные   уборные   слишком
отвратительны даже для мужчин. Самым тягостным  было  видеть,  как  люди
купаются, и притворяться, что у тебя есть дела; особенно на марше, когда
мучает жара, пыль и мухи. Таз с водой - весьма жалкая замена  прохладной
реки, в которой сам король плещется, словно мальчишка-подросток.
   - Завтра, - осторожно сказал Илариос, - если погода  переменится,  вы
могли бы пойти к реке, к какой-нибудь заводи.
   - Зачем? - спросила она из чувства противоречия.
   Он не шутил, в его глазах не было ни веселья, ни утешения:  они  были
широко распахнуты и светились золотом.
   - Понимаю, - произнес он. - Там не будет короля.
   Элиан уставилась на него, почти кипя от  гнева.  Почти.  Неужели  это
сказал он, кто так хорошо знает ее?
   Его волосы были такие же  непокорные,  как  у  Мирейна,  и  такие  же
густые,  только,  согласно  обычаям  королевского  двора  Асаниана,  они
свободно падали на плечи, придерживаемые кольцом на лбу.  Элиан  провела
по ним рукой. Волосы были мягкие как шелк.
   - Золото должно быть холодным, - проговорила она.
   - А огонь должен обжигать, - сказал Илариос и протянул  к  ней  руку,
легко и нежно, словно боясь причинить боль.
   Они стояли очень близко друг к другу, и Элиан ощущала живое тепло его
тела, вдыхала его запах, слабый, но различимый. Мускус, седельная кожа и
шиповник. Их губы соприкоснулись.
   Он был очень красивый и очень сильный, а его поцелуй  оказался  очень
нежным. Теплым и согревающим. С пряным вкусом.
   Илариос отстранился. Его глаза потемнели и стали янтарными.
   - Госпожа, - сказал он очень тихо. - Госпожа, вы мастерица  разбивать
сердца.
   Элиан взглянула на него, не понимая и не желая понимать.
   Он улыбнулся, будто скрывая боль. - Потому  что  на  одного  мужчину,
дурно отзывающегося о вас, найдется  тысяча,  готовых  умереть  за  вас.
Запомните это.
   Он  низко  поклонился,  так  низко,  как  только  ему  позволял   его
королевский сан, и вышел, оставив ее в одиночестве.
   Когда даже Илариос стал избегать ее, Элиан подумала, что у нее ничего
не осталось. Но беда никогда не приходит одна. Вечером Мирейн вызвал  ее
к себе, чего никогда не случалось  прежде,  поскольку  она  и  так  была
всегда рядом с ним.
   Он находился в комнате, которая служила ему рабочим кабинетом. Писари
ушли. Жаровня пылала, сражаясь  с  холодным  воздухом.  На  столе  перед
Мирейном были разложены  свитки  и  дощечки,  на  некоторых  стояла  его
солнечная печать, на некоторых - нет. В одеянии жреца, с пером  в  руке,
он был похож на мальчика, который учил ее буквам. Но  сейчас  он  слегка
хмурился, и взгляд его был холодным, почти ледяным.
   Элиан остановилась перед ним по другую сторону стола.  Сама  того  не
сознавая, она сосредоточилась. Что же за грех она совершила, если он так
смотрит на нее? Все  ее  обязанности  были  выполнены,  и  выполнены  на
совесть.  Она  не  сделала  ничего  такого,  на  что   можно   было   бы
пожаловаться.
   Мирейн отвел от нее взгляд, но выражение его глаз не смягчилось.
   - Через три дня, - сказал он, - мы отправляемся в поход, в Хан-Гилен.
Он будет долгим, потому что  я  намерен  превратить  его  в  королевское
путешествие. Я не жду, что мы попадем в  город  задолго  до  наступления
зимы.
   Ком встал у нее в горле. Ей пришлось проглотить его, чтобы дать  волю
голосу.
   - Поскольку мы будем двигаться в  южном  направлении,  погода  станет
мягче. Нам нет нужды торопиться. - Может быть, и так.
   Мирейн вертел в руках перо. Руки у него  были  небольшие,  но  пальцы
обладали гибкостью и изяществом.
   На одном из них было надето  кольцо:  рубиновые  вставки  в  плетеной
золотой оправе сверкали, как огненные искры, когда на них попадал  свет.
Почти околдованная, Элиан ждала, Его мягкий голос убаюкивал ее, но слова
заставили очнуться.
   - Поскольку нам предстоит долгий путь, а  конечной  его  целью  будет
Хан-Гилен, я долго размышлял над тем, какое место тебе надлежит  занять.
Теперь моим людям  известно,  кто  ты  такая.  Они  хорошо  приняли  эту
новость, все обошлось без недостойного скандала, потому что ты наилучшим
образом проявила себя со всех сторон и была  доблестна  в  бою.  Тем  не
менее разговоры все-таки пошли, и, пока мы  будем  продвигаться  по  Ста
Царствам, они не утихнут. Ради твоей  безопасности  и  ради  всей  твоей
семьи я попросил твоего брата перевести тебя в его палатку.
   - А как же моя присяга? - спокойно  спросила  Элиан,  Это  прозвучало
холодно и твердо