обеду.
   - Это предотвратило бы кровопролитие и дало  бы  ему  могущественного
союзника.
   Вадин встряхнул гудевшей головой. Женская логика. К дьяволу честь,  к
дьяволу достоинство, к дьяволу мужество! Ничто не имело значения,  кроме
победы. Он поднял кулаки. Алидан не уклонилась.
   - Это была жертва, - сказала она. - Теперь женщина из Умиджана должна
умереть. Теперь старый король будет отомщен. Ты говоришь  о  позоре.  Но
как ты назовешь глупость моего господина, который позволяет этой  убийце
разгуливать на свободе?
   - Она не только свободна. Она может и править нами. - Вадин сжал руки
за спиной, чтобы не ударить эту сумасшедшую. - Спрячься где-нибудь и  не
показывайся никому на глаза. Я постараюсь скрывать это от Мирейна,  пока
будет возможно. - Вадин громко застонал. - О боги! Она ведь должна  была
быть одним из его судей! Аджан, можем  ли  мы  вызволить  ее  из  лагеря
противника до восхода солнца?
   - Нет. -  Аджан  был  спокойнее  Вадина,  но  выглядело  это  гораздо
страшнее. - Вокруг лагеря сплошная  стена  часовых.  Они  упустили  одну
женщину, но удержат другую. Она - их лучшее оружие, и они прекрасно  это
знают.
   - Оно может обернуться против них. - Летописец Обри стоял  за  плечом
Вадина, как будто он постоянно был там, не более  чем  всегда  смущенный
ростом и характером янонца. - Могу я высказать одну мысль?
   Вадин зарычал на него. Обри принял  это  за  утвердительный  ответ  и
продолжал:
   - Король подготовил  свой  разум,  верно?  Он  весь  сосредоточен  на
предстоящей битве. Пусть так и остается. Я пойду в  мантии  судьи,  если
кто-нибудь укоротит ее вдвое. - Зубы его сверкнули в улыбке. -  В  конце
концов,  мне  надо  увидеть  схватку,  чтобы  написать  о  ней.   Певица
занемогла. Бедная женщина, она так сильно любит его. Она сломлена, но ее
подруга поможет ей, и они не ослабят мужество короля своими слезами.
   - Мирейн никогда в это не поверит, - сказал Вадин. - Если бы речь шла
о другой женщине... Но в Имин есть королевская кровь, сердце  ее  твердо
как сталь.
   - Однако, - настаивал Обри, - король родился на юге, где и мужчины  и
женщины мягче. Пока его голову занимает поединок, он не  будет  задавать
много вопросов, а я сделаю так, чтобы он не задал ни одного. - Вадин  не
уступал, и Обри продолжал уговоры: - Доверься мне, молодой  господин.  Я
дурачил принцев, когда твой отец был еще в пеленках.  -  Вот  дьявол!  -
покорился Вадин.
   Обри усмехнулся, отвесил ему насмешливый поклон и растворился в ночи.
За собой он оставил искорку веселья и образ младенца, запеленатого с ног
до головы, словно жертва паука. Вадин вздрогнул.
   - Иди же, - рявкнул он на Алидан. - Исчезни. А ты,  капитан,  держись
подальше от короля, если сможешь. И молитесь,  чтобы  это  нам  удалось,
иначе нам всем конец.
   Они повиновались, чему Вадин слегка удивился.  Он  приостановился  на
мгновение, успокаивая себя, и вернулся к Мирейну.
   Тот,  кажется,  даже  и  не  заметил  отсутствия  Вадина.  Оруженосцы
расправляли последние  складки  на  его  алой  мантии.  Как  только  они
закончили,  он  повернулся  со  своей  неповторимой  грацией  и  немного
помедлил. Его доспехи и оружие лежали  на  своих  местах,  вычищенные  и
блестящие. Он  провел  пальцем  по  краю  щита,  немножко  поиграл  алым
плюмажем на шлеме.
   Внезапно он обернулся. Все  смотрели  на  него.  Мирейн  поднял  выше
голову и улыбнулся им, сияющий и сильный. Они расступились,  чтобы  дать
ему пройти.
   На самом восточном холме лагеря за ночь поднялся алтарь -  обтесанный
камень, обложенный землей и  зеленым  дерном.  На  нем  горел  священный
огонь,  охраняемый  жрецами  армии,  воинами  Аварьяна,  облаченными   в
солнечно-золотые накидки. Еще до прихода Мирейна  они  начали  исполнять
древний Обряд Битвы. Ритмы его переплетались со стуком сердца:  кровь  и
металл,  земля  и  огонь,  пронизанные  звуками  барабанов  и   высоким,
леденящим кровь свистом флейт. Жрецы  поставили  Мирейна  возле  алтаря,
помазали его землей и кровью, оградили металлом,  закаленным  на  божьем
огне.
   Стоя во время обряда там, на  возвышении,  и  стараясь  вплести  свой
разум в разум Мирейна, Вадин глазами  другого  человека  взглянул  через
покрытые утренней дымкой холмы. Огни вражеского лагеря мерцали,  бледнея
по мере того как приближался Аварьян, но в центре его, рядом с  огромным
красным шатром, бушующее пламя взвивалось почти до  небес.  Вокруг  него
сгрудились люди. Ближе всех  к  огню,  окруженная  людьми  в  капюшонах,
движущимися в некоем подобии странного и дикого танца,  стояла  какая-то
высокая фигура. Смотреть на это было  ужасно.  Черный  с  алыми  пятнами
силуэт двигался рывками,  с  какой-то  пародией  на  грацию,  как  будто
танцевал калека. Вадин не знал, что там происходит, и нс хотел знать. Он
только молился всей душой, чтобы это не было тем, чего он так боялся.
   Пока он наблюдал, огонь поднялся еще выше. Танцор завертелся,  взвыла
пронзительная, сводящая  с  ума  музыка.  Огонь  взметнулся,  как  руки,
простирающиеся к небу:  огненные  руки,  кроваво-красные,  красные,  как
вино,  темно-красные,  как  плоть,  отделенная  от  костей.   Эти   руки
дотянулись до танцующего силуэта, обхватив его, завлекли прямо в  сердце
огня.
   Огонь Солнца обжег лицо Вадина. Или лицо Мирейна? Жрец опустил  сосуд
со священным огнем и повернул короля на  восток,  навстречу  восходящему
пламени Аварьяна. Мирейн поднял к нему руки. Слова обряда  текли  поверх
него и через него и смешивались в единый мощный крик приветствия, мольбы
и согласия. - Да будет так, - пропел жрец.  И  в  сердце  Мирейна,  и  в
сердце Вадина невольно прозвучало: "Да будет так".
   По  закону  поединка  борец  должен  ехать   на   место   встречи   в
сопровождении  лишь  судьи  и  свидетеля.  Они  ехали  позади   Мирейна.
Коричневое одеяние Обри и изысканный  наряд  Вадина  были  спрятаны  под
двухцветными плащами: белый цвет - для победы,  охра  -  для  смерти.  В
одной руке Обри держал соответствующий его обязанностям жезл  -  простую
деревянную палку с двумя наконечниками, костяным и янтарным.
   Оба хранили молчание. Обри оказался прав: Мирейн не задавал летописцу
вопросов и не удивился отсутствию своей певицы. Все  мысли  короля  были
обращены к предстоящей битве.
   Позади них армия выстраивала свои ряды, передние из которых  отмечали
границу лагеря: достаточно близко, чтобы видеть, и слишком далеко, чтобы
помочь. Расстояние между королем и войском увеличивалось с каждым шагом,
небо пылало ярче, а враг становился ближе.
   Над армией Морандена теперь не веяли ни тень, ни мираж, как будто  бы
колдовство не удалось или действие его кончилось. Но армия принца и  без
того была очень велика, включая все силы западного Янона и Окраин.  Будь
у Мирейна вторая армия, он мог бы у них  за  спиной  опустошить  все  их
земли.
   Если он победит в этом поединке, то будет править всеми этими людьми.
   Небольшая группа  отделилась  от  плотных  вражеских  рядов  и  стала
приближаться к берегу  Илиен.  Вадин  подхлестнул  Рами  и  встал  между
Мирейном и рекой. Но что он мог сделать,  когда  у  него  не  было  даже
кинжала? Разве что еще раз умереть за Мирейна.
   Но у всадников не было оружия.  Первым  ехал  герольд,  облаченный  в
белое и охру, неся жезл судьи.  Следом  за  ним  -  Моранден  на  черном
жеребце, гордо и прямо сидящий в седле и подобно  Мирейну  облаченный  в
алое, как и полагается королю во время войны. А за спиной Морандена ехал
его второй свидетель, леди Одия, которую  можно  было  узнать  даже  под
густой длинной вуалью, со своим старым евнухом, ведущим под уздцы сенеля
с какой-то ношей.
   Вадин и герольд одновременно достигли кромки  воды,  но  ни  один  не
отважился войти в реку.
   - Что это? - крикнул Вадин, перекрывая шум Илиен. -  Почему  вас  так
много?
   - Приехали все, кто должен, - ответил герольд. - Мы  привезли  твоему
королю то, что он, вероятно, потерял.
   Вперед выехал евнух, ведя упирающееся животное вниз к берегу, а затем
- по воде. Вадин понял, что за ноша была  на  спине  сенеля:  длинный  и
узкий предмет, застывший  и  одновременно  податливый,  окутанный  тенью
смерти. Вадин был как во сне. Он мог сделать только то, что сделал:  дал
всаднику возможность приблизиться к  нему,  а  не  к  Мирейну.  Он  ждал
неизбежного. Не проронив ни слова, не удостоив  Вадина  взглядом,  евнух
передал ему на руки ношу, повернулся и побрел обратно к своей госпоже.
   Вадин очень медленно соскользнул с седла Рами. Он не думал,  что  так
произойдет. Он вообще не думал с того момента, как проснулся. Он  только
знал, что Мирейну не надо этого видеть. Ему предстояло сражаться,  и  он
не должен был оплакивать свою возлюбленную или метаться в  ярости  из-за
ее утраты.
   На мгновение Вадину показалось, что ему  лучше  исчезнуть  вместе  со
своей немой ношей. Броситься в далекую даль и похоронить Имин,  и  тогда
Мирейн ничего не узнает.
   Мимо  него  прошел  кто-то  в  королевской  алой  мантии,  достаточно
невысокий, чтобы проскользнуть у него  под  рукой,  достаточно  быстрый,
чтобы уклониться от его протянувшейся было руки. Мирейн потянул за конец
веревки. Вадин еще раз отчаянно попытался оттолкнуть его. Но Мирейн  был
тверд  как  скала,  и  лицо  его  застыло  как  камень.  Веревки   разом
развязались, и Имин оказалась в руках у Мирейна.
   Она умерла не красиво, не легко, не быстро. Вадин знал это. Он видел,
как она умерла, вовлеченная  в  огонь  богини.  Огонь  пощадил  лишь  ее
чресла, но было понятно, что перед  смертью  она  много  выстрадала:  ее
избивали, сдирали кожу и, возможно, пытали еще страшнее. Но ни огонь, ни
пытки не тронули ее лицо, кроме глаз. Под выжженными глазницами черты ее
были спокойны и не выражали ни боли, ни страха.
   - Как она должна была взбесить их, - проговорил Мирейн,  -  умирая  в
покое, вопреки их воле.
   Его голос был безумен, потому что звучал так рассудительно. Мирейн  с
огромной  нежностью  опустил  Имин  на  землю  и   закрыл   ее   черными
покрывалами, как будто она могла проснуться и почувствовать  боль.  Рука
его чуть задержалась на ее щеке. Вадин ничего не сумел прочесть  у  него
на лице: разум короля превратился в крепость, и самый сильный натиск  не
мог пробить ее ворота. Над водой раздался голос герольда: - Так мы будем
поступать со всеми шпионами и убийцами. Хорошенько подумай над  этим,  о
король, посылающий женщину убить своего врага. Ты видишь: она проиграла.
Ты не избежишь этого честного поединка.
   Мирейн наклонился, как будто не слыша его, и поцеловал Имин  в  губы.
Он ничего нс сказал ей, ничего, что  могли  бы  услышать  остальные.  Он
выпрямился, повернулся. И хотя его голос был тихим, они услышали  каждое
его слово, - Мудрым поступком это не назовешь, леди Одия,  даже  если  я
смогу простить тебе убийство моей певицы. Ибо  ты  лишний  раз  показала
всему Янону, что ты сделаешь с ним и с его людьми. Возможно, твоего сына
Янон еще стерпит, но ты потеряла всякое право па его милость.
   Она ответила ему с  убийственным  спокойствием.  Хоть  тело  ее  было
ранено, в голосе еще чувствовалась сила.
   - Ты не пророк, как называла тебя  твоя  мать,  и  не  король,  каким
притворяешься. Ты даже не любовник. Она в этом призналась,  пока  у  нее
еще был язык.
   Мирейн поднял голову. Он рассмеялся, и слышать этот смех было  жутко,
потому что, даже отвечая Один насмешкой, он рыдал.
   - Ты жалкая лгунья, о слуга самой Лжи! Я вижу твой позор. Я  чувствую
твой гнев. Ты не сломила ее. Имин умерла, как и жила, сильной и храброй.
- Голос Мирейна стал глубже. Он был по-прежнему красив, но бархатистость
внезапно пропала, сменившись твердостью металла: - Я клянусь тебе и всем
богам, что она будет отомщена.
   Одия не испугалась. Между ними лежала смерть,  свидетельствовавшая  о
ее могуществе. Она обнажила правду: он не мог защитить  даже  тех,  кого
любил. Одия ответила на его насмешку  еще  более  горькой  насмешкой:  -
Выйдешь ли ты теперь на битву, Мирейн, у которого нет  отца?  Осмелишься
ли ты?
   - Осмелюсь, о  повелительница  гадюк.  А  когда  я  покончу  с  твоей
марионеткой, остерегайся и ты.
   Мирейн повернул огонь своей руки к Обри. Летописец подхлестнул  серую
кобылу, шарахнувшуюся от этой смеси черного  и  алого,  плаща  и  крови,
въехал в реку и остановился посреди течения.
   - Здесь проходит линия между нашими войсками. - Обри говорил спокойно
и с такой силой, которую трудно было  предполагать  в  его  маленьком  и
худом теле. - Но поскольку нет такого обычая, чтобы сражаться в воде,  и
право выбора места поединка остается за зачинщиком, так пусть он  укажет
место, где ему угодно вести этот поединок.
   - Мой господин,  -  ответил  герольд,  -  желает  вести  поединок  на
западном берегу.
   - Так мы и сделаем, - ответил Обри и направил лошадь вперед.
   Они с герольдом спешились, и в соответствии со  своими  обязанностями
Обри жезлом отметил половину круга: двадцать  шагов  от  края  до  края.
Вторую половину круга начертил герольд. Когда площадка  для  битвы  была
готова, они покинули ее.
   Моранден приготовился сойти с жеребца,  которого  герольд  держал  за
уздечку. Вадин встал у головы Бешеного.
   Мирейн легко соскочил с седла. Его макушка не доставала  Вадину  даже
до плеча. Глаза оруженосца наполнились слезами, и он тут же сморгнул их.
По счастью, Мирейн этого не  видел.  Он  опустил  глаза  вниз,  так  как
собирался снять мантию. Твердо, почти грубо  Вадин  развел  его  руки  в
стороны и расстегнул застежку. Мирейн слабо улыбнулся. Вадин  перебросил
мантию через седло жеребца. Мирейн снял свой килт,  положил  его  поверх
алого плаща и провел рукой по шее Бешеного.
   Сложив руки, Моранден ждал его в  круге.  Мирейн  медлил.  Он  быстро
обнял Обри, от чего тот чуть не потерял  дар  речи.  Потом  потянулся  к
Вадину и, не дав ему отпрянуть, уверенно привлек к  себе  его  голову  и
поцеловал в губы. Прикосновение короля было подобно  молнии  -  быстрое,
властное и пылающе-яростное. Вадин судорожно вздохнул.
   - Мирейн, - сказал он. - Мирейн, постарайся сдержать  свой  гнев.  Ты
знаешь, что бывает, когда ты теряешь контроль над собой.
   - Не волнуйся, брат, - с царственным спокойствием ответил Мирейн. - Я
буду  оплакивать  Имин,  когда  придет  время  плакать.   Сейчас   время
сражаться. - Он неожиданно улыбнулся с оттенком иронии и покоя и  сказал
своим спутникам: - Храни вас  бог.  Мирейн  вступил  в  круг,  в  центре
которого стоял герольд с  поднятым  жезлом.  Обри  поднял  свой  жезл  и
устремился вперед. - Стойте! Обри остановился.
   Одия не вошла в круг, она стояла, где полагается стоять  свидетелю  -
на западной стороне круга, опираясь на плечо евнуха.
   - Одно дело еще не улажено, - сказала  она  отчетливо  и  холодно.  -
Здесь стоит не просто воин,  а  жрец  демона  Аварьяна,  маг,  обученный
колдунами. Может ли он использовать свое могущество против того, кто  не
способен ответить тем же?
   - Я не воспользуюсь им, - ответил Мирейн так  же  холодно  и  так  же
отчетливо. - Поклянись, - приказала Одия. Он поднял руку с клеймом бога.
Несмотря на всю свою гордость  и  могущество,  Одия  вздрогнула.  Легкая
усмешка скользнула по лицу Мирейна. Он снял золотое крученое ожерелье  и
отдал его в руки Вадина, потом выпрямился и ровным голосом произнес:
   - Я клянусь рукой моего отца,  чей  образ  я  ношу,  чье  ожерелье  я
откладываю в сторону в знак моей клятвы:  эта  битва  будет  битвой  без
обмана  и  магии.  Теперь  и  ты  поклянись,  жрица  богини,   обученная
колдуньями. Поклянись, как поклялся я.
   - Какая в этом необходимость? - надменно возразила она. - Не  я  буду
бороться с тобой.
   - Клянись, - прозвучал неумолимый голос  Морандена.  -  Клянись,  моя
госпожа мать, или покинешь это поле, связанная  чарами  моего  врага.  -
Обладает ли он такой силой? "Неужели обладаешь?" - спросили ее глаза. Но
она с покорным видом  подчинилась  и  произнесла  свою  мрачную  клятву,
опустившись к земле, которая была лоном богини. - И пусть низвергнет она
меня в самые глубины ада, если я нарушу эту клятву.
   Не успел слуга помочь ей встать на ноги, как все уже  забыли  о  ней.
Судьи встали спиной к спине, каждый лицом к бойцу  противника,  выжидая.
Невозможно медленно Аварьян пересек восточную границу мира. Наконец  его
огромный кроваво-красный диск застыл над холмами. Жезлы  опустились  как
один.

Глава 25

   Судьи покинули центр круга и встали по его сторонам.  Бойцы  вышли  в
середину. Со стороны обеих армий послышались крики: с запада -  возгласы
торжества, с востока - вызывающие выкрики. Моранден возвышался как гора,
массивный, но в то же время грациозный, золото блестело у него в волосах
и в косах бороды. Мирейн рядом с ним казался просто ребенком, легким,  с
гладкой кожей, .которому еще надо набрать и рост и вес, хотя ни  в  том,
ни в другом ему не удалось бы догнать Морандена. И  он  еще  пожертвовал
своим единственным преимуществом - мечом и доспехами, дающими силу. Даже
ожерелье не защищало его шею.
   Слезы Вадина высохли, и теперь он был готов завыть. Мирейн смотрел на
своего противника, как маленький, загнанный в угол зверек, но  при  этом
умудрялся сохранять на  лице  подобие  улыбки.  Моранден  еле  сдерживал
ухмылку при взгляде на своего противника. И все же как похожи они  были,
эти двое: одна и та же гордость, один и тот же свирепый  оскал  зубов  и
одинаковая неуступчивость. И ради  чего?  Ради  титула,  имени  и  куска
резного дерева.
   Они двигались медленно, как будто это была  схватка  взглядов.  Время
тянулось бесконечно долго, и наконец  Мирейн  промолвил:  -  Приветствую
тебя еще раз, дядя. Моранден смерил его  взглядом,  как  в  первый  день
прихода Мирейна в Янон. Если в нем и заговорило раскаяние, он  этого  не
показал. - Ты готов умереть, мальчик? Мирейн слегка пожал плечами.  -  Я
не боюсь этого. - Голова его склонилась набок. - А ты?
   - В этом поединке паду не я. Ты не передумал, дитя? Возьми то, что  я
однажды уже предлагал тебе. Возвращайся в свои южные земли и оставь  мне
то, что принадлежит мне по праву.
   - Ты торгуешься? - спросил Мирейн. -  Что  ж,  позволь  тогда  и  мне
предложить тебе кое-что.  Смирись  и  сдайся  вместе  со  своей  армией.
Поклянись в верности мне как твоему королю.  И  если  ты  покажешь  себя
достойным, то, когда настанет время, станешь  наконец  королем.  Королем
Янона, которым ты всегда мечтал стать и который будет подчиняться только
мне как императору.
   - Вот в этом-то и загвоздка, - произнес Моранден. - Подчиняться тебе.
И  как  же  ты  забираешься  на  трон  горных  королей?  Ты,   наверное,
подкладываешь подушки, чтобы быть  чуточку  повыше,  как  дети,  которым
разрешили сесть за стол со  взрослыми.  И  подставка  для  ног  у  тебя,
конечно,  есть,  чтобы  они  не  болтались.  Я  надеюсь,   смеяться   не
осмеливается никто.
   - О да, - ответил Мирейн. - Никто надо мной не смеется.
   Во время этого разговора они, согнувшись, описывали по площадке  круг
за кругом. На лице у Мирейна блуждала легкая улыбка. Лицо  Морандена  не
выражало абсолютно ничего. Для такого огромного роста он был очень легок
и быстр; когда принц наконец нанес удар, он сделал  это  с  внезапностью
змеи.
   Мирейн избежал удара, опередив его всего на мгновение. Улыбка сошла с
его лица. Так как Мирейн поклялся не пользоваться магией, Вадин  не  мог
проникнуть в его разум - о боги! Как он ни сопротивлялся, это стало  его
второй натурой и привычкой, - но лицо, глаза и тело короля были для него
открытой книгой. Разум  Мирейна  напрягся  и  сосредоточился,  сомнения,
печаль и ужас растаяли вдали. В нем  не  было  никакого  страха,  только
вихрь силы и отсветы восторга. Он был силен и быстр, и  ...  о,  как  он
любил битву?
   Мирейн балансировал, выжидая. Рука Морандена описала круг  и  нанесла
длинный, ленивый, высокомерный удар - так человек бьет  свою  собаку