с твоего позволения, - сказала Сидани. В голосе  ее  прозвучала
едва заметная насмешка. Но так ли это, определить было непросто.
   - Тебе это нужно?
   - Возможно, - ответила Скиталица. - Когда-то я проклинала  их.  Богов
светлых и богов темных. Всех  вместе  -  небесных  братьев  и  подземных
сестер. Они отняли у меня все, что я любила. Они повергли меня в прах.
   - Они вольны поступать так, -  сказала  Вэньи.  -  Они  дают,  и  они
забирают. Иначе кто бы считал их богами?
   - Может быть, они нам вообще не нужны.
   Нельзя сказать, чтобы Вэньи была шокирована этим заявлением. Одна  из
заповедей  Книги  Странствий  гласит:  "Не  каждому  дано  узреть  Божий
промысел".
   Сидани повернулась спиной ко входу в храм,  словно  позабыв  о  своем
намерении войти в него. Ее лицо все еще оставалось в тени, но глаза ярко
вспыхнули, отражая пламя светильника.
   - Я не очень испугала тебя, малышка? Ведь  ты  вряд  ли  согласна  со
мной?
   - Ты знаешь, что это так.
   Сидани опустила голову, как бы разглядывая цветную  мозаику  пола,  и
вечный огонь, пылающий у алтаря, внезапно  осветил  ее  черную  шею,  на
которой  белели  странные  шрамы.  Такие  потертости  на   коже   обычно
образовывались от  долгого  ношения  ошейника  или  тяжелого  жреческого
ожерелья.
   Вэньи осторожно поднесла руки к  своему  горлу,  коснувшись  саднящих
ссадин.
   Кто же стоит перед ней? Рабыня или жрица?
   - Да, - сказала Скиталица, заметив ее взгляд. - Ты совершенно  права.
Я была жрицей Солнца. Многие годы никто не мог  видеть  то,  что  сейчас
видишь ты. Я,  как  и  ты,  выслушивала  наставления  больших  мудрецов,
искусных магов и священнослужителей, воображающих, что они находятся  на
единственно верном пути. Они были слепы, как новорожденные котята.
   - И ты сбежала от них?
   Сидани рассмеялась грубым и хриплым смехом, от которого кровь  стынет
в жилах.
   - Беглецов ловят, разве тебе не известно это?
   - Ты наверняка что-нибудь придумала, чтобы тебя не смогли найти.  Мне
кажется, если возникнет необходимость, ты  без  труда  сумеешь  спрятать
себя и от самой себя.
   - Что тут поделаешь? Это мой недостаток. Да, я бежала, ты  совершенно
права. Я швырнула свое ожерелье на алтарь, я прокляла  тот  день,  когда
приняла его из их рук. Они ничем не помогли мне в  самые  жуткие  минуты
моей жизни. Они не сочли нужным ссудить  меня  своей  силой,  когда  мой
возлюбленный умирал.
   Вэньи вздрогнула.
   - Жрецы Солнца порой могут быть холодны как  мрамор.  Они  ничего  не
делают без воли Небес.
   - Так они говорили и ему. Они ненавидели его. Он никогда не хотел  ни
слушать их, ни поклоняться их богам. Даже перед кончиной, когда  отблеск
вечного света лег на его лицо.
   Она словно окоченела, погрузившись в пучины мрачных воспоминаний.
   - О, он был холоден, жесток, бессердечен, мой повелитель. Но я любила
его безгранично. Он был всем для меня, я  же  в  его  глазах  не  стоила
ничего.
   - Это был Чубадай?
   Сидани раздвинула губы в надменной улыбке.
   - Этот жирный пират? Он никогда не прикасался ко мне. Он знал, что  с
ним станется, если он попробует посягнуть на меня.
   - Итак, твой возлюбленный умер?.. И  ты  обратила  свой  гнев  против
богов?.. - Вэньи говорила с трудом, ощущая во рту металлический привкус.
- Я... я не знаю, что стала бы делать, случись такое со мной.
   - При чем здесь ты? Он будет жить  долго,  твой  красавец  мальчишка,
если, конечно, ускользнет от убийц. Мой  господин  был  обречен  умереть
молодым. Он сохранил свою грацию  даже  перед  уходом.  Он...  прекрасно
ушел. Он лежал, откинувшись на подушки, и мы переругивались, чтобы  хоть
чем-то себя занять.
   - Вы ссорились с ним на смертном одре?!
   - Это было восхитительно! Он упорствовал  до  последнего  вздоха,  он
богохульствовал, утверждая, что Небеса пусты.  Я  готова  была  задушить
его, но он умер прежде. Прежде, чем старость иссушила его черты, прежде,
чем острый ум его притупился и одряхлел. Он не  чадил  и  не  вонял,  он
вспыхнул и угас, как факел. - Улыбка сошла с лица Сидани.  -  Но  я  все
равно никогда не прощу их - этих важных, раздутых от  собственной  спеси
жрецов, отказавших ему в помощи. Никогда!
   Глаза ее засверкали.
   - Мне следовало бы отвернуться от тебя, - тихо сказала Вэньи, -  если
бы я была достаточно тверда в моей вере.
   - Ты достаточно тверда, девочка.
   Сидани шагнула к алтарю  и  обратила  лицо  к  подвешенному  над  ним
светильнику.
   - Здесь, - провозгласила она, - здесь ютятся твои боги, твои  кумиры.
Ты знаешь, что я думаю о них. Ты должна сразиться со мной. Растерзай мою
сущность, малышка. Я долго жила на свете и стала  наполовину  призраком.
Вонзи  в  меня  свои  коготки.  Найди   в   себе   мужество   прикончить
бесконечность.
   В голосе ее  шелестела  печаль.  Она  была  старше  Вэньи  и  гораздо
сильнее. За плечами ее дымилась пустота. Вэньи пошатнулась.
   Опасность. Соблазн. Риск.  Усталая  плоть  не  может  сражаться.  Она
нуждается в отдыхе.
   Боль. Пылающие щеки. Она заглянула в черное лицо.
   - Твои глаза лгут, - сказала она.
   Черные зрачки вспыхнули. Сидани  отпрянула.  Вэньи  лежала  на  полу,
Сидани стояла над ней на коленях. Северянка, уродка. Вэньи  поморщилась.
Почему ей в детстве так хотелось походить на  них,  на  этих  уродливых,
надменных,  отвратительных  северян.  Дурость  и  ничего   больше.   Как
безобразны их птичьи головы и хищные большие носы, нависающие над острым
подбородком.
   Разве так уж плоха светлая кожа?  И  глаза  цвета  морской  волны?  И
вьющиеся волосы островитян?
   Ее пальцы царапнули светлую поверхность пола. Желудок словно отяжелел
и сжался в плотный ощутимый комок.  Из  прыгающих  губ  вылетело  нечто,
похожее на сдавленный хохот. Все эти дни, месяцы, годы она  прожила,  не
зная, какая это мука - задыхаться  от  приступа  жуткой,  выворачивающей
наизнанку тошноты.
   Неудивительно,  что  некоторые  люди  умоляют  богов  о  смерти.  Как
отвратительно это удушье, как судорожно дергается живот  -  нет,  ей  не
вынести этой муки.
   Сильные тонкие пальцы погладили ее волосы, отерли  с  лица  испарину.
Негромкий  голос   монотонно   изрыгал   проклятия.   Вэньи   подивилась
изобретательности Скиталицы.
   - Не бранись, - прошептала она.
   - Совсем немножко, совсем чуть-чуть, девочка. - Сидани  растирала  ее
оледеневшие руки. - Потерпи, милая. Это  место  обратило  свой  гнев  на
тебя, мне не стоило ворошить его. Сейчас я перенесу тебя  туда,  где  ты
будешь чувствовать себя получше.
   - Не надо... я не хочу...
   Стало чуть легче. И все же позывы тошноты продолжали тревожить Вэньи.
Она боялась, что ее вывернет на одежду Скиталицы.
   Новые глаза вспыхнули над ней, яркие, золотистые,  освещу  удивленное
темное лицо. Сильные руки обвились вокруг ее тела. Стало приятно и  даже
уютно. Но ненадолго. Звучный рассерженный голос произнес:
   - Ей плохо. Что ты сделала с ней?
   - Ничего. - Вэньи опередила слова Сидани. -  Ничего,  -  пробормотала
она, - море... оно так далеко... Волны и кровь... Кровь и волны...
   Они выплескивались из нее.  Безжалостно,  неумолимо.  День  за  днем.
Месяц за месяцем. Год за годом. Только так. Только она и волны. И удары,
гулкие, как звон колокола, сотрясающие и разрывающие ее чрево.
   - Нет!
   Ее наставники были строги. Она всегда знала это. Но она не знала, что
они так безжалостны.  Они  проникали  в  ее  лоно,  утверждая  торжество
пустоты. Они обрывали связи.
   Вдруг она поняла. Он все-таки завязался в ней  и  сейчас  боролся  за
свою жизнь. Ребенок, плод нежной любви, о котором столько мечтали она  и
Эсториан, совсем не надеясь, что это  в  ближайшее  время  возможно.  Он
умирал в ней - их сын или их дочь, -  и  она  ничего  не  могла  с  этим
поделать.

***

   - Что ты сделала с ней?
   Эсториан говорил гораздо спокойнее. Гнев  уже  покинул  его,  уступая
место растерянности. Он томился, не зная, что ему делать сейчас.  Сидани
знала.  Ее  ловкие  руки  хлопотали  вокруг  Вэньи,   усмиряя   обильное
кровотечение тампонами, которые она, казалось, выхватывала из воздуха.
   - Я думаю, - сказала она медленно, когда Вэньи перестала  метаться  и
затихла в полубессознательном забытьи, - я думаю, спрашивать здесь  надо
не с меня. У нее бывали выкидыши прежде?
   Это слово огнем опалило его мозг. - Выкидыши? - Он  покачал  головой.
Эта женщина не понимает, что говорит. - Вэньи не может зачать!  Ее  лоно
бесплодно! Заклятие, наложенное жрецами...
   - Ты забываешь о том, кто ты есть, -  прервала  его  Си-дани.  -  Что
значат какие-то заклятия перед мощью и славой Солнцерожденного.  Неужели
никто не научил тебя элементарным вещам? Например, как предохраняться во
время любовных игр, если не хочешь обременить свою возлюбленную?
   - Но это... это варварство! - ужаснулся он.
   Она рассмеялась.
   - В тебе говорит асанианин.
   Ее слова звучали сухо, как щелканье бича.
   - Твоя мать знала, что девушка может понести от  тебя,  и  ничего  не
сказала тебе об этом?
   Голова его пошла кругом. Неужели мать понимала, что может  произойти,
и молчала? И не сделала ничего, чтобы предотвратить несчастье?
   - Богиня была милосердней к смертным во  времена  моей  молодости,  -
продолжала Сидани усталым голосом, стерев с лица саркастическую усмешку.
- Сейчас же она холодна как лед и очень небрежна к тому, что несет свет.
Я вовсе не виню твою мать, я констатирую факт. Она не прислужница силы -
она посвящена.
   - Моя мать не чудовище.
   - Конечно же, нет, -  согласилась  Сидани.  -  Она  хорошая  жрица  и
строгая императрица. Твой отец сделал правильный выбор.
   "Это с какой стороны посмотреть!.." - вдруг подумал Эсториан.
   - Просто она могла бы предупредить тебя, что Солнце сильнее ухищрений
магов. Всего этого могло бы и не быть.
   Он опустил взгляд на Вэньи. Она казалась совсем крохотной на огромной
постели.  Белой  и  смирной,  как  новорожденный  ягненок.  Сердце   его
содрогнулось.
   - Я чуть не убил ее.
   - Вздор! - Он чуть не подпрыгнул от ее резкого тона. - Она  здоровая,
сильная девка и останется такой, если твои жрецы перестанут  вмешиваться
в ее циклы. Будет лучше для вас  обоих,  если  вы  никому  не  позволите
совать нос в свои дела. Хотя, - голос Скиталицы стал задумчивым, -  вряд
ли это сможет хоть что-нибудь изменить.  Этот  огонь  рожден  в  пустоте
среди звезд.
   - О чем ты? - хрипло спросил он. - Ты говоришь так, словно  о  чем-то
знаешь...
   Блестящие черные глаза метнулись  к  нему.  Глубокие,  как  вечность,
подвижные, как ртуть, они, казалось, совсем не имели возраста.
   - Все сказки, - отмахнулась она. - Но если хочешь послушать - изволь.
Твой дед однажды подарил твоему отцу  женщину  заведомо  бесплодную,  по
крайней мере так утверждали маги. Твой отец бросил  свое  семя  в  сухую
почву и...
   Она,  недоговорив,  нахмурилась.  Руки  Вэньи   чертили   в   воздухе
магические знаки. Пальцы ее  сплетались  и  расплетались  в  напряженной
пляске. Она словно боролась с чем-то незримым и страшным.
   - Боги, - затрепетал он. - О боги! Она - клятвопреступница .
   - Не болтай ерунды. - Сидани собрала  окровавленные  тряпки  в  тугой
узел, оглядела  перепачканное  убранство  постели.  -  Кто-нибудь  пусть
простирнет это.
   - Но... придется объяснить им...
   - Нечего тут объяснять, - отрезала она. - Ты - император. Вот  и  все
твои объяснения. Но, - она поколебалась, - если уж ты так хочешь,  можно
сказать, что у твоей возлюбленной нелегкие  месячные.  Они  ведь  всегда
проходили нелегко, не так ли?
   - Да, - подтвердил он неохотно. - Но... маги.  Они  все  поймут,  как
только увидят ее.
   - Пусть их! Нет большей глупости, чем пытаться накинуть узду на кровь
Солнца.
   Он не боялся ее, совсем не боялся. Но сейчас, когда она стояла  перед
ним с узлом окровавленного белья, как простая служанка, он вдруг  понял,
что в ней скрывается нечто большее, чем ему представлялось. Вэньи всегда
подозревала это, его глупенькая, несчастная и такая  беззащитная  сейчас
Вэньи...
   -  Ступай  спать,  -  сказала  Сидани  сухо  и  резко,  словно   мать
непослушному сыну. - Она, когда проснется, будет нуждаться в  тебе.  Она
очень хотела ребенка, и на первых порах ей придется нелегко.
   - Но она не могла знать...
   Бездонные глаза излучали холод.
   - Мужчина-мальчик, иди спать.
   Он повиновался. Тут не было колдовства или иных чар. Он повиновался -
и все.

Глава 9

   "О сын! О сын Оленея!"
   Крики, доносившиеся до  башни,  были  полны  ликования.  Так  кричали
всегда, когда на свет появлялся мальчик, - удачный  и  принятый  магами.
Дочерям так не радовались, несмотря на  то,  что  они  проходили  ту  же
проверку и в случае отбраковки так же, как  мальчики,  выбрасывались  на
съедение птицам.
   - Еще один из Шеджизов, - буркнул Мерид во мглу оружейной. -  Сколько
их стало теперь? Шесть? Семь?
   - Пять, - сказал Корусан. Он оттачивал свой основной  меч  и  прервал
занятие, услышав восторженные возгласы. Мерид пожал плечами.
   - Все равно это впятеро больше, чем ожидалось. Поразительно. Помнишь,
каким захудалым он был? Поговаривали о том, чтобы  вообще  не  допускать
его к женщинам.
   Корусан поднес оселок к блестящему лезвию и продолжал работу.
   - Так было. - В его тоне сквозило безразличие.
   Мерид метнул в него многозначительный взгляд. Здесь, где никто не мог
их видеть, он держал лицо обнаженным. Одинокий  шрам  на  его  щеке  был
красноват и не совсем зажил, он  потер  его,  как  делал  всегда,  когда
чувствовал возбуждение.
   - Лучше поздно, чем никогда.
   Рука Корусана остановилась. Он  с  удовольствием  оглядел  отточенную
сталь и повернулся к приятелю.
   - У тебя ведь два сына.
   - Так будет и с тобой, когда придет время.
   - Я хожу к женщинам каждую  ночь,  -  медленно  произнес  Корусан.  -
Каждый цикл Ясной Луны они выкликают свои имена, и мужчины погружаются в
их лона. Они часто призывают меня сеять и никогда - убирать урожай.
   - Ты еще молод, - заявил Мерид, который вряд  ли  был  старше  своего
собеседника.
   - Я уже ходил с мужчинами на дежурства, когда  ты  был  сладкоголосым
юнцом.
   - А кто в прошлом цикле распевал песни с девчонками?
   Клинок Корусана с лязгом влетел  в  ножны.  Глаза  Мерида  сверкнули.
Словесная перепалка не должна перерастать в стычку. Собратья по мечу  не
могут восставать друг на друга.
   И все же Корусан не был вполне удовлетворен. Оленейцы  всегда  ладили
между собой. Уживчивость внутри рода - основная черта их натуры.  Но  он
не был оленейцем - ни по крови, ни по духу.
   - Я думаю, - сказал Корусан, - я боюсь...
   Он умолк. Он не мог ничего объяснить даже Мериду, который был слеп  и
глух ко всему, чего не желал видеть и слышать.
   - Шеджизу был двадцать один, когда он наконец достучался  до  первого
сына, а к женщинам он начал ходить с тринадцати лет. Ранняя возмужалость
ничего не значит, мой брат.
   - Да. - Корусан поднялся с колен. - И все же не будем сдаваться.
   - Не будем, - осклабился с  видимым  облегчением  Мерид.  -  Удачного
посева тебе, оленеец!
   - Хорошей жатвы тебе, брат! - отозвался Корусан.

***

   Женщина была желанна. Податливая и ласковая, она умела многое,  и  ее
блаженное мурлыканье приятно щекотало его гордость.
   - Можно навестить тебя еще раз?
   Она скромно опустила глаза.
   - Конечно, милорд, - и добавила с подкупающей прямотой: - Завтра  же,
если ты пожелаешь.
   Сердце его учащенно забилось. Женщины Оленея имели  право  отвергнуть
не приглянувшегося им партнера. Он вышел, погладив красавицу по щеке.
   И вновь впал в мрачное уныние. Гарем,  пожалуй,  был  самым  приятным
местечком в этом суровом мире. Там витали ароматы чистых тел и одежд,  и
едкие запахи лекарственных трав  смешивались  с  благоуханием  цветов  и
женских волос. Оленейцы знали толк в простых развлечениях и умели ценить
их.
   Мужчины,  покинувшие  женские  покои,  уходили  тропой,  протоптанной
сквозь века, -  по  истертым  множеством  ног  ступеням  вдоль  галереи,
увешанной ветхими гобеленами, от  времени  они  утратили  первоначальные
очертания и цвет, В конце галереи дорога раздваивалась: одни поднимались
в  свои  квартиры  или  казарму,  другие  спускались  вниз,   во   двор,
возвращаясь к служебным делам или хозяйственным работам.
   Хоть было  довольно  поздно  и  полуночный  колокол  давно  отзвонил,
Корусан спустился вниз и направился к дальним воротам, у которых, как он
знал, в этот час не было стражи. Неосмотрительно?  Да.  Вокруг  крепости
простирался враждебный мир, из которого члены Ордена, верные Дому  Льва,
получали  по  мере  надобности  продовольствие  и  другие  припасы,   но
насколько возможно ограничивали свое общение с ним.
   Засовы поддались легко, ибо были заботливо  смазаны  маслом.  Корусан
выскользнул в прохладную предрассветную мглу. Ночью шел дождь, но сейчас
тучи рассеялись и луны в Небесах смотрелись просто великолепно.  Большая
- кроваво-красная - была полна,  Ясная  -  серебристая  -  находилась  в
ущербе, их соединенный свет заливал округу, затмевая сияние звезд.
   Кто-то сидел возле ворот на груде камней, любуясь пейзажем.  В  ярком
лунном свете одежда сидящего казалась серебряной,  но  она  могла  стать
серой на солнце, а волосы, словно опушенные инеем, -  золотистыми,  как,
впрочем, и было на самом деле.
   Корусан узнал светлого мага. Она любила прогуливаться в  окрестностях
крепости. Но он никогда не видел эту женщину без сопровождающей ее  тени
- темного чародея. Сейчас вокруг одинокой фигуры рассыпался веер  теней,
но они не двигались и не дышали. Все они были образованы лунами.
   Глаза ее блеснули, когда она повернулась к  нему.  Женщина  не  могла
видеть, кто открывает ворота  за  ее  спиной,  и  все  же  держалась  на
редкость спокойно.
   - Это необычно, - сказал он, - лицезреть  светлого  мага  под  ночным
небом.
   - Сейчас светло, почти как днем, - просто сказала она.
   - Почти,  но  не  совсем,  -  заметил  Корусан.  Он  почувствовал  ее
расположенность к разговору. Оленейцы никогда не обращались к магам  вот
так, запросто, но Корусан не был оленейцем.
   - Мы должны изучать свои противоположности, - возразила она, -  иначе
они могут поглотить нас.
   - Значит ли это, что ты поглотила свою противоположность?
   Она рассмеялась серебристым  смехом,  совсем  не  соответствующим  ее
сану.
   - Ты имеешь в виду моего темного мага? Он - дневное создание.  Солнце
садится, и он погружается в сон и спит всю ночь напролет, А я никогда не
сплю в такие прекрасные ночи. Взгляни на луны. Ты слышишь - они поют.
   - Я не маг, - сказал Корусан.
   Категоричность его тона отнюдь не смутила ее.
   - Конечно, нет. Но у тебя есть дар. Я  видела,  как  ты  бежал  через
зачарованный лес.
   - Все кому не лень могли видеть это, - буркнул Корусан. - Но  мне  не
хотелось бы повторить ту гонку еще раз.
   - Ты прекрасно  держался.  -  Она  сидела,  сдвинув  колени,  и  явно
посмеивалась над ним.
   Он мог ударить ее, она была беззащитна, и  все  же  ему  не  хотелось
прежде времени ссориться с ней. Она обладала  магией  и,  следовательно,
могла быть полезна.
   - Скажи мне кое о чем.
   Она выжидательно вскинула брови, посеребренные лунными лучами.
   Он проверил, не пытается ли  она  проникнуть  в  его  сущность.  Маги
делали это, однако сейчас он не чувствовал ничего: ни дурноты, ни боли в
позвоночном столбе - никаких сигналов о вмешательстве чужой воли.
   - Могу я иметь потомство?
   Ее брови поднялись выше.
   - Ты принимаешь меня  за  деревенскую  колдунью  и  хочешь,  чтобы  я
погадала тебе на счастье?
   - Отвечай.
   Он навис над ней, придвинувшись ближе. Она не отпрянула и  ничуть  не
встревожилась. Магия оберегала ее, и она, без сомнения, была  уверена  в
этом.
   - Я не гадалка. Ступай на рынок, принц, и поспрошай  там.  Он  сделал
еще шаг, и она была вынуждена чуть отклониться, чтобы не упасть.