с ней.
   - Почему? Она вполне милая девочка. А  ты,  -  она  помедлила,  -  ты
больше чем следует мнишь о себе.
   Она хотела, чтобы он ударил ее. Она видела, как он борется с желанием
сделать это. Эсториан потер руками виски и рассмеялся.
   - Что ж, я признаю это. Я знаю, что порой бываю несносен. Но разве ты
не можешь проявить ко мне хоть капельку милосердия?
   Она промолчала. Потом посмотрела ему в глаза и спросила:
   - Что ты думаешь обо мне?
   - Ты сама знаешь.
   - Нет, - глухо сказала Вэньи, - теперь я ничего не знаю. Я  полагала,
что знаю тебя, когда мы были вместе. Теперь все прошло.
   - Мы не должны ссориться, - вымолвил он тихо, словно самому  себе.  -
Не должны. Все еще только начинается.
   - Скорее заканчивается.
   -  Нет,  -  сказал  Эсториан  с  такой   уверенностью,   словно   его
императорская воля могла влиять на ход времен и событий.
   Он стоял перед ней печальный и беззащитный,  как  прежде.  Она  могла
прикоснуться к нему, могла положить ладони на его грудь и услышать  стук
его сердца. Одно слово, и он обнимет ее и уже никогда не  отпустит.  Она
чувствовала, что обладает огромной силой, превосходящей магию и даже  ту
энергию, которая управляет движением миров. Черная фигура встала за ним.
Золотые глаза оглядели ее, львиные глаза, не имеющие лица. В них не было
ни упрека, ни ненависти. Они улыбались. Эти глаза знали  о  ней  гораздо
больше, чем когда-либо мог знать Эсториан. Они видели ее насквозь, с  ее
слабостями,  грешками,  тщеславием  и  непомерным  желанием   раздвинуть
границы возможностей, отпущенных ей природой.
   Эсториан шевельнулся.  Он  был  уже  не  с  ней,  хотя  тело  его  не
переменило позы. Он исчез в тени собственной тени. Странная  сила  Вэньи
пропала. Оленеец пожрал ее.
   Она прекратила борьбу. Малодушие, мудрость - она не  искала  названия
своему отступлению. Два ребенка, погибший и тот, что только  должен  был
появиться на свет, связывали ее по рукам и ногам.
   Оленеец знал все о ней, но ничего - об этом. Он  владел  императором.
Она владела гораздо большим. Она держала в своих руках жизнь  наследника
Эсториана, она несла ответственность за будущее обеих империй.

Глава 38

   Когда лед на дороге растаял, императорское войско вновь  двинулось  в
путь. Эсториан чувствовал себя великолепно, его  сущность  расправилась,
сила росла. А главное - к нему вернулось ощущение земли.  Она  болела  и
горбилась по краям, но сердцевина ее оставалась здоровой. Его шествие не
несло ей вреда. Наоборот, она расправлялась и тянулась к нему.
   Он словно очнулся  от  долгой  и  тяжкой  болезни.  Солнце  и  воздух
вливались в него, изгоняя из легких  остатки  затхлости,  он  засмеялся,
когда  понял,  что  мурлыкает  себе  под  нос  какой-то  легкий   мотив.
Разведчики ускакали вперед, войско тянулось сзади.
   Он обернулся через плечо. Воины, которых он мог видеть,  откликнулись
на его улыбку. Истые варьянцы, они были рады дороге,  они  засиделись  в
Кундри'дж-Асане.
   -  Я  все  думаю,  как  мне  быть  дальше?  -  сказал  он   Корусану,
подъехавшему к нему с фланга.
   Оленеец последнее время держался на некотором расстоянии от него.  Он
ехал на Чирае, и Умизан скорее дал бы вырвать из своей ляжки кусок мяса,
чем позволил бы серо-коричневому ублюдку соседствовать с ним.
   Эсториан закинул правую ногу на переднюю луку  седла,  чтобы  немного
размяться.
   - Я понял, что не могу жить  в  своем  собственном  дворце.  Как  мне
поступить теперь? Разрушить его до основания и построить на  этом  месте
новый?
   - Прежде чем что-то ломать, надо навести порядок в империи, -  сказал
Корусан.
   - Благодарю за  совет,  -  ухмыльнулся  Эсториан.  -  Ты  становишься
занудой.
   Он опустил ногу и толкнул Умизана в бок. Черный  как  смоль  жеребец,
казалось, только того и ждал.  Он  подобрался  и  в  три  прыжка  одолел
расстояние до гребня холма, на  который  они  взбирались.  Далее  дорога
бежала вниз, опускаясь в чашу долины.
   Ни разведчиков, ни каких-либо признаков  опасности.  Дорога  казалась
пологой и гладкой. Городок, расположенный  на  другом  конце  гигантской
выемки, купался в солнечных лучах, поля были распаханы под  зимний  пар,
но людей не было видно. Селяне в зимнее время старались без особой нужды
не покидать жилищ, и угроза гражданской  войны  только  укрепляла  их  в
намерении отсидеться за крепкими стенами.
   Он поскакал вниз под веселые возгласы воинов и ржание сенелей: войско
переваливало через бугор. Внезапно Умизан замедлил бег и  вскинул  рога.
Эсториан улыбнулся ветру, жалящему лицо. Небо вновь  обещало  дождик,  а
возможно, и снег. Что-то вроде пирамиды, сложенной  из  камней,  смущало
жеребца.  Он  закрутил  мордой  и  отпрянул  в  сторону,   потом   вовсе
остановился.  Эсториан  сжал  бока  Умизана  коленями,  побуждая  его  к
движению. Сенель крутанулся на месте, фыркнул и опустил  рога.  Эсториан
вонзил в неожиданное препятствие свирепый взгляд.
   - Ты собирался слишком долго.
   Он думал, что никогда уже не услышит этот голос.
   - Сидани? - Он соскользнул с седла, крепко сжимая поводья.
   Умизан топнул копытом, словно показывая хозяину,  кто  из  них  двоих
больший дурак.
   - Сидани, - повторил радостно Эсториан, - во имя всех кругов ада, где
ты была так долго?
   - В Ансавааре.
   Она пнула ногой камень, лежащий возле нее. Камень шевельнулся, зевнул
и открыл зеленые мерцающие глаза.
   - Юлия!
   Грозное  ворчание  заставило  его  остановиться.  Он  задохнулся   от
возмущения.
   - Юлия! Ты позабыла меня?
   - Смельчак, - усмехнулась Сидани. Она ткнула пальцем в лоснящийся бок
рыси.
   Юлия медленно,  словно  бы  нехотя,  выгнула  спину.  Три  плутоватые
мордочки высунулись из-под ее живота. Три пары смышленых блестящих глаз.
Три пары чутких, настороженных ушек. Один за другим котята выкарабкались
на свободу и покатились по жухлой траве. Двоих зеленоглазых,  как  мать,
Юлия тут же поймала и прижала к земле лапами. Третий  -  золотоглазый  -
атаковал сапог Эсториана.
   Эсториан подхватил маленького нахала на руки, уворачиваясь от  острых
коготков.  Малыш  недовольно  заворчал,  потом,  устроившись  поудобней,
безмятежно зевнул, выставляя на всеобщее обозрение узкую розовую  пасть.
Он был темнее остальных, почти черный.
   - Да, малыш, я такой же, как ты, -  сказал  Эсториан  этому  котенку,
этому славному котенку, потому что это был именно  кот.  Он  с  упоением
грыз большой палец своего гигантского двойника и начинал мурлыкать.
   - Ну, и как ты все это объяснишь?
   - Тут нечего объяснять, - коротко бросила Сидани.
   Скиталица закинула одного из пушистых зверьков себе на плечи, второго
усадила верхом на мать, малыш тут же  вцепился  в  густую  шерсть  всеми
четырьмя лапами.
   Она выглядит все так же, подумал Эсториан. Может быть, чуть похудела.
Но лихорадка, трепавшая ее в Индуверране, кажется, бесследно прошла.
   Он поглядел через плечо. Эскорт приближался.
   - Оу-хэй, разгильдяи! - крикнул Эсториан.  -  Поглядите-ка,  кто  иге
здесь ждет!
   Гвардейцы при виде Сидани весело загомонили.  Скиталица  знала  много
историй. Встреча с  ней  обещала  хорошие  вечера  у  походных  костров.
Асаниане недоуменно молчали.
   -  Охраняйте  ее  получше,  -  сказал  он  им.  -  Помните,  это  моя
родственница.

***

   Хороша родственница! Корусан хмуро косился на странного вида женщину,
выбиравшую себе сенеля. Плоскоголовый вздорный кастрат из обоза, похоже,
узнал ее. Он взбрыкнул и рванулся вперед, но рога мерина замерли в дюйме
от груди побирушки. Она по-хозяйски похлопала урода по шее и преспокойно
уселась в седло, даже не подбирая поводьев. Детеныш  юл-кошки  обернулся
вокруг ее шеи, как дорогой меховой воротник.
   Второй котенок растянулся на луке  императорского  седла,  с  третьим
Юлия затеяла игру, описывая вокруг  черного  голубоглазого  жеребца  все
увеличивающиеся  круги.  Сенели  варьянцев,  знакомые  с  юл-кошками   с
детства, фыркали, но терпели выходки рыси. Иное дело тонконогие  нервные
рысаки оленейцев. Игривые наскоки Юлии внесли смятение в  их  ряды.  Они
шарахались в стороны, вставали на дыбы,  сбрасывая  всадников  с  седел.
Вскоре между людьми  и  взбесившимися  животными  разыгралось  настоящее
сражение. Юл-кошка, довольная произведенным эффектом, мирно  улеглась  в
сторонке,   одной   лапой   придерживая   детеныша   и   поглядывая   на
восхитительный спектакль.
   Побирушка иронически  улыбнулась,  ударила  своего  мерина  пяткой  и
переглянулась с Эсторианом. Тот, улыбнувшись в ответ,  пришпорил  своего
жеребца. Всадники разъехались, обогнули побоище и встретились  опять  на
другой стороне его. Корусан последовал за  ними.  Чирай,  проезжая  мимо
королевской рыси, нервничал, всхрапывал и потряхивал головой,  но  Юлия,
как настоящая королева, не обратила на него никакого  внимания.  Оленеец
старался сохранять  достоинство.  Такие  кошки  живут  в  керуварионских
дворцах, кто ж этого не знает? И все-таки ему было не по себе.
   Наконец волнение улеглось, напуганные сенели были  пойманы,  оленейцы
сомкнули  ряды.  Растерянные  и  униженные,  они  косились   в   сторону
варьянцев, гордо восседавших на  своих  широкогрудых  скакунах.  Вот-вот
могла вспыхнуть ссора, уже между людьми.
   Сидани выехала вперед.
   -  Эй,  храбрецы,  -  закричала  она,  -  это  всего  лишь  маленькая
хорошенькая кошечка. Не волнуйтесь, она  никого  из  вас  не  съест.  По
крайней мере до тех пор, пока вы будете верно служить своему императору.
   Напряжение спало. Гвардейцы разразились громким и необидным  хохотом,
оленейцы поняли, какого направления им следует  держаться,  опускаясь  в
промытую солнцем долину.
   Странная парочка возглавляла ее. Высокий мужчина в  расшитом  золотом
походном плаще и худенькая женщина в лохмотьях. Они ехали бок  о  бок  и
весело болтали о том о сем. Но на  некоторые  вопросы  Эсториана  Сидани
умудрялась не отвечать. Где она обреталась до сих пор  и  как  разыскала
Юлию,  можно  было  только  догадываться.  Не  зря  она  слыла   великой
мастерицей хранить свои секреты. Почти как асанианка, подумал Корусан.

***

   Городок не впустил их. "Чума, милорд", - заявил местный  лорд,  пряча
глаза. Он с удовольствием предоставит его величеству  для  ночлега  свои
поля и дюжину жирных баранов. Он лгал. Эсториан был не  настолько  глуп,
чтобы не понять  этого,  однако  советы  взять  стены  города  приступом
отверг. - Там нет повстанцев, - сказал он,  -  и  потом,  я  предпочитаю
открытое небо любой крыше над головой.
   Не так уж плохо, подумал Корусан. Место, отведенное под лагерь,  было
чистым, подходы к нему просматривались со всех  сторон.  Палатки  хорошо
защищали воинов от  холода,  а  то,  что  бараны  оказались  не  слишком
жирными, никого не волновало. В походе и змея - пища.
   Мрачные предположения Корусана  не  оправдались:  император  не  стал
брать котенка в постель. Тот был слишком мал, чтобы  обходиться  подолгу
без матери. Шатер императора, слава богам, не превратился в зверинец. По
крайней мере на эту ночь.
   Ласки черного короля были горячими,  но  краткими,  спустя  мгновение
после мучительных содроганий он крепко спал. Корусан оперся  на  локоть,
разглядывая спокойное лицо спящего. Он стал частью его существа  -  этот
варвар, глупец, сумасброд.
   Он положил ладонь на  щеку  Эсториана.  Тот  не  пошевелился.  Пальцы
Корусана согнулись наподобие птичьих когтей, погрузились в  шелк  бороды
черного короля, царапнули горло, плечо, грудь,  потом  сжались  в  кулак
прямо над мерно бьющимся сердцем.
   - Если бы в этом мире не существовало тебя, - сказал он, - я бы  умер
от отчаяния. - Его рот искривился в горькой гримасе. - Я  хотел  поймать
тебя, но попался в ловушку сам.
   Да, безусловно, это произошло. Когда?  Неизвестно.  Возможно,  тогда,
когда Корусан пробудился один в постели черного лорда, а  возможно,  еще
раньше,  когда  он  впервые  увидел  лицо   врага,   которого   поклялся
уничтожить.
   Любовь черного короля не может сравниться с  тем,  что  испытывает  к
нему Корусан. Сердце Солнечного лорда открыто, возле него греются  миры.
А Корусан подобен искре, летящей в ночи, он мал и  недолговечен.  В  нем
может  уместиться  только  одна-единственная  любовь...  и  единственная
ненависть. И человек, к которому обращены  эти  чувства,  спокойно  спит
рядом с ним, словно ребенок или святой.
   Корусан медленно встал. Черный король продолжал спать.  Его  пылающая
рука свесилась с края постели. Корусан отвернулся.
   Одетый, вооруженный, укрытый вуалью, он выскользнул из шатра.  Лагерь
спал, заливаемый светом двух лун, все костры были погашены. Но в  центре
бивачной  площадки  тлели  угольки,   там   сидела   странная   женщина,
встретившаяся им на дороге. Ясная Луна стояла высоко, на  ее  лик  то  и
дело набегали быстро несущиеся тучи. Большая Луна висела  над  восточной
линией горизонта, словно огромный кровавый глаз. Двойной свет  падал  на
волосы незнакомки, и они попеременно казались то  опушенными  инеем,  то
обведенными красно-бордовой каймой. Она  шевельнулась  и  посмотрела  на
подошедшего. Ее голос был тих и неясен, словно она говорила сквозь сон.
   - Хирел?
   Корусан замер. Ему показалось, что он ослышался.  Незнакомка  плотнее
закуталась в свой плащ.
   - Хирел Увериас?
   - Он умер.
   Собственные слова  показались  ему  плоскими  и  тяжелыми.  Скиталица
улыбнулась.
   - Ты явился, как обещал. Но я не думала, что  ты  придешь  в  том  же
обличье.
   Как, во имя ада, она может разобрать, кто стоит перед  ней,  если  не
видит лица? Он вдруг почувствовал себя беззащитным при всех своих  мечах
и вуали.
   - Мадам, - мягко сказал он, понимая, что говорит с сумасшедшей. -  Вы
ошибаетесь. Я оленеец. Золотая империя умерла.
   - Откуда какому-то оленейцу взять такие  глаза?  Он  чувствовал  жар,
исходящий от ее тела, слышал тяжелое дыхание чужеземки.  Свет  лун  косо
падал на ее лицо. Она, наверно, была хороша в юности, достаточно хороша,
чтобы вертеть хвостом, разбивая сердца мужчин. Сидеть по ночам у  костра
вполне в ее стиле. Она, должно быть,  неплохо  поет  и,  говорят,  знает
массу всяких историй.
   Скиталица  вскинула  руку.  Он  отшатнулся,  но  она  опередила  его.
Холодный ночной воздух обжег его щеки.
   Он схватился за меч, но так  и  не  вынул  клинок  из  ножен.  Взгляд
чужеземки словно лишил  его  сил.  Огромные  черные  глаза  проникали  в
глубину существа.
   - Я забыла, - сказала она, - как ты прекрасен.
   - Ты должна умереть, - выкрикнул он,  задыхаясь,  -  ты  увидела  мое
лицо.
   Она засмеялась.
   - Я и так уже мертва, дитятко. Много лет как мертва. Взгляни сюда.  -
Она вновь вытянула руку, повернув ее вверх ладонью.
   Золото. Золото, перемазанное  пеплом,  покрытое  серыми  шрамами.  Он
узнал очертания. Он только что целовал этот знак, и  прижимал  к  своему
обнаженному телу, и пугался, что небесный огонь  опалит  его,  а  черный
король смеялся и гладил Корусана пылающей словно солнце рукой.
   - Я пыталась избавиться от него, - продолжала сумасшедшая, как  будто
не замечая его замешательства, голос ее был мягок и обманчиво тих.  -  Я
взяла самый острый нож и стала резать. Боль была не  сильнее  той  боли,
которую эта вещь причиняла мне с самого рождения. Плоть расступалась, но
золото уходило в кости, срасталось с ними. Тогда я решила  отрезать  всю
кисть - видишь  шрам?  Но  сталь  ножа  расплавилась,  не  причинив  мне
большого  вреда.  Порезы  затянулись  быстро,  и  расплавленный  металл,
смешавшись с золотом, погасил огонь. Я была рада этому,  но  теперь  эта
штука замораживает меня. По временам она становится холодной как лед.
   - Боги, - прошептал Корусан. - Неужели ты...
   - Саревадин. - Она улыбнулась. - Ты всегда медленно узнавал меня.
   - Я не Хирел! - закричал он. - Я Кору-Асан из Оленея, а ты  -  старая
окоченевшая кочерыжка.
   - Конечно, - легко согласилась Скиталица. - Все мертвецы таковы.
   Он ухватил ее за плечи.  Они  были  костлявы,  но  горячи,  как  угли
костра.
   - Ты не более мертвая, чем я!
   - Естественно,  -  опять  согласилась  она  и  обхватила  руками  его
запястья, но не затем, чтобы оттолкнуть: она пыталась твердыми  пальцами
нащупать его пульс. - Кто послал тебя? Джания?
   Он клацнул зубами, резко выпрямился и в ужасе посмотрел на нее.
   - Я никогда не одобряла этой затеи. Пятьдесят братьев,  посаженных  в
тюрьму, причиняли нам огромное беспокойство. Ты не знаешь,  сколько  они
еще прожили после меня?
   - Последний умер незадолго до смерти четвертого Солнечного  лорда,  -
ответил Корусан. С сумасшедшими надо говорить на их языке.
   - Ах,  -  сказала  Саревадин,  -  значит,  они  еще  долго  томились,
бедняжки. Но Джанию я вырвала из рук злодейки судьбы. Мы выдали ее замуж
за человека, живущего далеко на западе. Он обожал  ее.  Я  надеюсь,  она
провела свои дни в радости?
   - Она ненавидела тебя.
   - Нет, - воскликнула Саревадин, потом, уже тише, добавила: - Впрочем,
такое возможно. Она вешалась на меня еще до моего превращения в женщину,
да и потом не оставляла своих притязаний. Я  уговорила  супруга  выслать
ее. В ней обитал великий дух, призванный повелевать империей. Жаль,  что
она не родилась мужчиной.
   - Если бы она родилась мужчиной, - сказал Корусан, - Асаниан  не  был
бы завоеван.
   - Ох, - молвила императрица, а точнее - выжившая из  ума  старуха,  -
при ней Керуварион утонул бы в крови.
   - Это еще может произойти.
   - Может, - задумчиво произнесла Скиталица, - но  вряд  ли  на  памяти
этого поколения. - Она встряхнулась и провела  ладонью  по  лицу.  -  Он
очарователен, правда? И очень похож на моего отца.
   - Он больше похож на тебя.
   - Ну нет, в мужском обличье я бы его обставила по  всем  статьям.  Ты
любишь его, малыш?
   Колдунья  вознесла  руку.  Корусану  показалось,  что  к   щеке   его
прикоснулась  кость,  завернутая  в  сырой  шелк.  Он  отшатнулся.  Ужас
ситуации состоял не в том, что эта женщина называла себя  мертвой,  хотя
казалась живее иных живых, и  даже  не  в  том,  что  та,  чье  имя  она
присвоила, являлась  праматерью  врага  Корусана.  Ужасно  то,  что  она
обладала в полной мере той самой силой, которой обладал внук ее внука, -
обезоруживающим, неодолимым обаянием.
   - Ты откликаешься на зов крови, - сказала колдунья. Он бежал от нее -
прочь,  в  императорскую  палатку,  в  ее  благословенную  успокаивающую
полутьму. Он дрожал от  странного  холода,  пробирающего,  казалось,  до
самых костей. Так бывает, говорили ему в детстве,  когда  встретишься  с
живым мертвецом.
   Он лег возле черного короля и крепко прижался к  его  горячему  телу.
Эсториан улыбнулся и обнял его. Сильная рука  варвара  оберегала  теперь
Корусана от всех бед и напастей, как самое надежное магическое кольцо.

Глава 39

   С мрачных небес сыпал сухой снег. Эсториан поднял  войско  в  дорогу.
Веселость  и  бодрость  императора  заставляла  сердце  Вэньи  судорожно
сжиматься.
   И снег и мороз были ему нипочем. Он казался вездесущим, то обнимал за
плечи Сидани, то перешучивался с кем-нибудь  из  гвардейцев,  то  мчался
проверять арьергард.
   Галия с утонченной изобретательностью уклонялась от встреч  со  своим
повелителем и последнее время старалась держаться  поближе  к  Айбурану.
Опальный жрец был, пожалуй,  единственной  фигурой  в  колонне,  которую
император старался объезжать стороной.
   Но в это утро случилось ужасное - кобыла Айбурана захромала,  и  жрец
собирался провести какое-то  время  в  обозе,  чтобы  подлечить  раненое
животное. Он сомневался, что  сумеет  найти  в  запасном  гурте  сенеля,
способного выдержать его вес. Вэньи пыталась увязаться за ним, чтобы  на
какое-то время улизнуть от все  более  нервирующей  ее  обязанности,  но
Айбуран прогнал ее прочь. Он взял с  собой  Шайела  с  Оромином  и  пару
охранниц из эскорта императрицы, Вэньи  ему  не  понадобится.  Движением