Он - звонкая бронза, ты - закаленная в горне сталь.
   Восстанешь ли  ты,  чтобы  править  опять,  великий  король  и  лжец?
Захочешь ли вновь завоевывать страны?
   - Он уничтожит тебя, - сказала Саревадин.
   Корусан  нагнулся  и  поцеловал  Солнцерожденного   в   губы.   Потом
выпрямился, насмешливо улыбаясь.
   - Вот он лежит, король  и  мужчина,  сумевший  обмануть  смерть.  Но,
возможно, именно я выпущу из его жил всю кровь, прежде чем сам умру.
   - Вряд ли, - усмехнулась Саревадин. - Попытайся и увидишь, что будет.
   Эсториан  ужаснулся.  Он  начинал  понимать,  что  задумал   безумный
мальчишка. Но не двинулся с места, заразившись спокойствием Саревадин.
   Корусан положил руку на сердце спящего короля. Стало  ли  оно  биться
сильнее? Кажется, нет. Но в воздухе вдруг запахло озоном,  словно  перед
грозой, и грани кристалла подернулись легкой дымкой.
   - Да, - сказал Корусан, - это именно так.  Сын  Льва  проник  в  твою
собственную твердыню. Он может освободить  тебя  и  может  повергнуть  в
прах. Все здесь и все в моих  руках,  разбойный  король!  Солнце,  тьма,
Керуварион, Асаниан, лев и черный орел - все. Ты только  взгляни,  -  он
опять усмехнулся, - кто сидит на твоем троне. Еще один сын Льва, детеныш
жрицы враждебной тебе богини! Все, что он  собой  представляет,  глубоко
отвратительно тебе. Они  предали  твое  дело,  глупый  и  самовлюбленный
король, твой сын, надругавшийся над собственной плотью, и твой  правнук,
и они стоят здесь, утверждая, что любят тебя.
   В воздухе пронеслось пение, тихое, как треск лопнувшего  хрустального
бокала.
   Кости Эсториана стали стеклянными, они могли разлететься вдребезги от
любого толчка.
   Нет. Это была боль Корусана, это был его  ужас,  всепоглощающий  ужас
смертника, у которого нет и не будет потомства.
   - Мне - конец, -  сказал  Корусан.  -  У  меня  нет  сына,  семя  мое
бесплодно. Когда я умру, ты будешь торжествовать. И все  же,  -  добавил
он, помолчав, и глаза его мстительно засверкали,  -  я  сумею  испортить
тебе торжество. Я заберу с собой  последнего  из  твоих  потомков.  Львы
исчезнут, но и твое Солнце закатится навсегда.
   "Ну нет, - машинально подумал Эсториан. -  Солнце  тебе  погасить  не
удастся. Не по зубам и не по чести. Есть в этом мире городишко  При'най,
и в нем сейчас находится некая женщина, ожидающая разрешения от бремени.
Ее охраняют, и ты ничего не знаешь о  ней.  Или  знаешь?  Если  ты  смог
отыскать новорожденные Врата, то..."
   Эсториан вздрогнул.
   Он дошел до того, что перестал доверять своему оленейцу. Асаниан учит
многому. Впрочем, от мальчика всего  можно  ожидать,  пока  он  безумен.
Сейчас, кажется, он всерьез вознамерился пробудить того, кого пробуждать
не стоит.
   Эсториан медленно двинулся вперед. Очень медленно. Его  сила  яростно
дергалась, пытаясь освободиться от  сковывающих  ее  пут.  Только  Замок
помогал держать ее в рамках. Его сущность срослась  с  бездонной  толщей
утеса, основание которого уходило к центру земли. Его тело  сейчас  было
кончиком этого монолита, оно словно выдвигалось из  скользкой  мерцающей
тверди  по  направлению  к  черному  кубу,  на  котором  лежал  человек,
перечеркнутый нависшей над ним тенью. Глаза Эсториана сошлись  на  одной
точке, она мрачно блестела над телом спящего короля.
   Момент - и горячая сталь перекочевала в его  руку.  Узкий  оленейский
кинжал. Эсториан сунул его за пояс, рядом с ножнами,  где  болтался  его
личный клинок. Даже легкий скрип металла, задевшего тисненую кожу ножен,
не привлек внимания оленейца. Корусан  по-прежнему  простирал  руки  над
спящим и быстрыми движениями словно оглаживал неподвижную фигуру.
   - Он способен на это, - почти беззвучно шепнула Саревадин. -  У  него
были хорошие учителя.
   Она  опять  одряхлела  и  безучастно  поглядывала  вокруг   с   явным
выражением скуки на темном морщинистом лице. Казалось, ей смертельно все
надоело и она ожидала только одного -  скорейшего  окончания  спектакля,
чтобы наконец отправиться на заслуженный отдых.
   Эсториан не собирался отдыхать. Чего-чего, а  именно  этого  он  себе
позволить не мог. Он обогнул грань  постамента,  потом  подобрался,  как
кошка, и прыгнул. Корусан повернулся. Эсториан всем весом  обрушился  на
него. Какое-то мгновение они качались над телом спящего. Боковым зрением
Эсториан видел, как вздыбился мех шкуры, на которой  лежал  король,  как
зашевелились колечки его бороды. Он понял, что может  сейчас  произойти,
он не желал превратиться в обугленные останки. Отчаянно извернувшись, он
дернул мальчишку в сторону, и они покатились по полу, который на поверку
оказался тверже алмаза. В  нем  мягко  пульсировал  разгорающийся  свет.
Эсториан  сильно  ушиб  локоть.  Корусан  лежал  недвижно.   Оглушенный?
Мертвый?
   Эсториан подполз к мальчику. Он волновался, руки  его  тряслись,  ему
еле удалось унять дрожь. Пауза. Потом дрожь возникла опять.  Он  уже  не
обращал на нее внимания,  вглядываясь  в  прекрасное  ненаглядное  лицо.
Правда, сейчас его трудно было назвать прекрасным. Огромное синее  пятно
наползало на скулу оленейца, подбираясь к надбровью,  застывшие  золотые
глаза закатились под лоб.
   - Корусан, - позвал  Эсториан,  обмирая  от  страха.  -  Желтоглазый,
очнись, это я.
   Никакого ответа.
   - Это я, - вновь сказал Эсториан. - Очнись.  Я  вылечу  тебя.  Только
очнись, Золотые ресницы дрогнули.
   - Ты не сможешь, - вяло сказал Корусан. Он пошевелился,  и  его  боль
вошла в кости Эсториана. - Оставь меня. Дай мне умереть.
   Слезы ослепили Эсториана. Так лучше, подумал он, он не  хотел  ничего
видеть, он не хотел понимать правды, он не хотел знать, отчего так  ноет
его сердце.
   - Если ты не дашь мне умереть, - Корусан тяжело задвигался и сел, - я
разбужу его.
   Эсториан мотал головой. Она у него болела, ох как болела. Он был весь
разбит - душа, сила, сердце, - все.
   - Разбуди сначала себя. Ты спишь, малыш. Проснись и дай мне  с  тобой
разобраться.
   - Позволишь ли ты мне убить себя?
   - Разве тебе будет от этого хорошо?
   - Нет, - сказал Корусан. Он затрясся, оглядываясь по сторонам,  потом
встал на колени, вытащил мечи. Один из них вспыхнул, вздымаясь. Эсториан
не глядя перехватил руку мальчишки, вывернул кисть. Длинный - основной -
меч зазвенел, падая на пол.
   - Иди ко мне, желтоглазый.
   Корусан ударил с левой руки.
   Эсториан не мог в это  поверить.  Даже  поймав  глазом  хищный  блеск
надвигающегося клинка. Даже чувствуя  свежую  рану  в  предплечье.  Даже
зная, насколько мальчишка возбужден. Он не мог поверить, что тот всерьез
хочет убить его.
   В сердце. Точно. Без упреждающего замаха, без колебаний. И, что самое
ужасное, - без сожаления.
   Безоружный, недвижный, Эсториан заглянул в лицо своей смерти.
   И ощутил себя трусом. И дернулся в сторону. Меч просвистел возле  его
уха, ударился в пол. Корусан по инерции качнулся вперед. Руки  Эсториана
поймали хрупкое горло.
   - Ну же, - потребовал оленеец. - Давай, чего ты ждешь?
   Малый асанианский меч свистнул еще  раз  и  застрял  в  плотной  коже
доспехов. Эсториан большим пальцем правой руки надавил на нежный кадык.
   - Не надо, - выдохнул он. - Не заставляй меня делать все это.
   Глаза  Корусана  подернулись  пленкой.  Он  улыбался.  Меч  выпал  из
безжизненно повисшей  руки.  Упал,  покатился  по  полу.  Эсториан  чуть
ослабил нажим.
   Улыбка Корусана сделалась шире,  но  в  ней  не  было  жизни.  Только
радость освобождения,  только  предвкушение  возможности  нанести  новый
удар.
   Ненавижу тебя. Люблю. Ненавижу...
   Тайный кинжал, спрятанный в рукаве оленейца, обрел свободу.  Вспыхнул
над грудью черного короля и опустился. И скользнул вдоль ребра, рассекая
мышцы.
   Бок стал липким. Если клинок мальчишки отравлен, то... Он  всхлипнул.
Не от рыданий. Он просто хотел поглубже вздохнуть. Щеки его увлажнились.
Это испарина, думал он. И шептал, глядя в золотые глаза:
   - Остановись, дурачок. Заклинаю, остановись.
   Корусан ударил еще раз. В голову. Узкое лезвие вошло в щеку. Эсториан
не ощутил боли.
   Умри со мной. Так я люблю тебя.  И  так  хочу.  Умри.  Пальцы  словно
окаменели. Видит бог, он не мог раздавить это горло, он не мог причинить
мальчику вреда. Корусан торжествовал. Рука с ножом  переместилась  ниже.
Эсториан почувствовал, что сейчас это произойдет.  Кончик  ножа  ковырял
доспехи, отыскивая щель между пластинами. Сейчас острый клинок  пронижет
плоть, зазубренный кого-ток тронет  сердце  и  дернется,  подцепив  его,
словно рыбу, на крюк.
   Сейчас.  Настолько  сильна  любовь  дурачка,  настолько  яростна  его
ненависть.
   - Нет, - прошептал Эсториан.
   Они лежали, сомкнув объятия, как часто делали во время любовных битв.
Корусан напрягался. Нож, вожделея, раздвинул складки тисненой кожи,  они
оросились чем-то липким и вязким, сейчас...
   Тело Эсториана сделало выбор. Оно сжалось, пытаясь  изгнать  иглу  из
груди.  Боль  не  имела  значения.  Большие  пальцы  каменных  рук  чуть
шевельнулись. И сломали мальчику шею. И вновь затихли в  удовлетворенном
спокойствии камня.

Глава 50

   Вэньи осталась  в  пещере  одна.  Ей  вдруг  жутко  захотелось  пить.
Несоразмерность этого ничтожного желания с грандиозностью  происходящего
была настолько абсурдной, что  она,  закашлявшись,  рассмеялась.  Кашель
больно обжег пересохшее горло.
   Врата,  в  которых  исчез  Эсториан,  закрылись.  Огонь  Сердца  Мира
выглядел  обычным  костром,  казалось,  в  нем  даже  можно  рассмотреть
питающие его поленья. Экраны  миров  успокоились  и  мерцали  в  обычном
цикле, неторопливо текли, сменяя друг друга.
   Она чувствовала, что может легко  пройти  сквозь  их  завесы  и  даже
двинулась к ним. Соблазн был  велик.  Забыть  о  своих  головных  болях,
заботах, гоноре, жречестве,  отринуть  все  и  стать  никем  и  ничем  в
пространстве, свободном от человеческих существ. Ей следовало бы  сейчас
изнемогать от истощения, ибо выращивание новых  Врат  и  путешествие  по
колдовской дороге должны были забрать у нее все  силы.  В  любой  другой
точке мироздания все так бы и произошло. Но в этом  месте,  вобравшем  в
себя энергию всех миров, она абсолютно не чувствовала  усталости.  Более
того, Вэньи знала, что сможет бесконечно долго выполнять  любую  работу,
какой бы тяжелой она ни была,  находясь  возле  огня,  пылающего  сейчас
мирно и ровно.
   Путь в Замок был закрыт, но не замкнут. Может быть,  оленеец  помешал
Эсториану поставить магический заслон на Вратах, а может,  сам  Эсториан
решил не запирать их, рассчитывая на то, что Вэньи  очнется  и  поспешит
вслед за ним.
   Глупец. Там, где может пройти  она,  могут  проскользнуть  и  другие.
Почему она вдруг подумала о других? Пока они ничем  не  выдавали  своего
присутствия.
   Она призвала к себе силу и  чуть  не  упала,  переполненная  притоком
бурной энергии. Честный огонь, он щедро возвращал  ей  то,  что  отобрал
какое-то время назад.
   Она постаралась успокоить дрожь, охватившую  все  ее  тело,  утешаясь
тем, что даже более опытный маг на ее месте был бы не менее удивлен.  Ей
удалось чуть приоткрыть Врата и просочиться в них краешком силы.  И  тут
она ощутила в душе нарастающую тревогу.
   Наблюдатели. Нет, не волки  с  волшебной  дороги  -  эти  звери  были
двуногими, сильными, хищными, искушенными в магии. Они  жаждали...  нет,
не ее крови... они жаждали большего.
   Они двигались  быстро,  но  все-таки  не  с  такой  скоростью,  чтобы
опередить Вэньи. Оградив себя мощным  магическим  валом,  она  принялась
изучать пляшущие вокруг нее существа. Она чувствовала их  злобность,  их
застарелую обиду, их уверенность в  скором  своем  торжестве.  Император
взял с собой оленейца в Замок. Это большая удача. Руками  мальчишки  они
уничтожат черного короля и подберутся к спящему. Пусть Мирейн спит,  они
не станут будить его. Они просто воспользуются его мощью, чтобы  унизить
Керуварион и завладеть Золотым троном.
   - Злобные дураки, - сказала Вэньи. Она не боялась быть  обнаруженной.
- Который раз вы  пытаетесь  на  него  напасть  и  который  раз  терпите
неудачу. Опыт вас ничему  не  учит.  Неужели  вы  всерьез  думаете,  что
сумеете победить?
   Щит ее трясся от ударов, но она удерживала его.
   - Вы - жалкие трусы, - говорила она, - и всегда были такими.  За  вас
всегда трудились рабы, вы привыкли загребать жар чужими руками,  прячась
в убежищах, сотканных из вашей ублюдочной магии. Как вы  могли  доверить
больному ребенку то, на что едва ли отважится и здоровый мужчина?
   Они наступали, они были сильны. Сила ее местами стала  расслаиваться.
Но Вэньи не хотела бежать. Она должна высказать все в лицо этим псам.
   - Вы безумно боитесь Замка и спящего в нем короля. Вы надеетесь,  что
сможете управлять его мощью, но этого никогда не случится. Разве вам  по
силам вырастить Касар или хотя бы сравняться в магии с теми,  кто  носит
его тяжесть? Жалкие  людишки,  болваны  и  трусы.  Вам  не  хватит  духу
атаковать твердыню Мирейна. Да, он бессмертен, но где сказано,  что  его
нельзя подавить? Да, он могучий маг, но любую магию можно в конце концов
обуздать.
   - Ты знаешь, как?
   Он выступил из стены, затмевая собой остальных,  как  луна  затмевает
ночные созвездия, - в чем-то красно-зеленом  поверх  белой  накидки.  Он
выглядел, как купец, спесь которого возрастает по мере того, как  растет
его капитал. Он  был  хорошо  упитан,  глаза  лучились  самодовольством,
смешанным с раздражением, над одной из бровей темнел свежий шрам.
   Этот маг смотрелся весьма внушительно, но Вэньи почему-то показалось,
что вся эта пышность не имеет под собой почвы. Искусство  его,  пожалуй,
было не велико. Желание обладать явно  довлело  в  нем  над  стремлением
достигать, понимая.
   Впрочем, первое впечатление могло  оказаться  ложным.  Вэньи  и  сама
предпочитала маскировать свою истинную суть. Правда, в манере  несколько
противоположной - не только не пытаясь ослепить окружающих роскошью, но,
наоборот, подчеркивая свое низкое происхождение,  облачаясь  при  каждом
удобном  случае  в  грубую  одежду  островитян,  удобную  в  носке,   но
вызывающую  усмешки  даже  у  метельщиков  улиц.  Магу  всегда  выгоднее
скрывать, чего он стоит на самом деле.
   Маги,  атакующие  Вэньи,  почтительно  расступились  перед   Мастером
Гильдии. Все они кутались в серые и фиолетовые  плащи,  но  желтые  лица
врагов явственно указывали на то, какая страна породила их и  воспитала.
Что удивительно, подумала Вэньи, ведь Гильдия поначалу  была  рождена  в
Девяти Городах и не имела никакого отношения к Асаниану.
   Они толпились напротив дерзкой, осмелившейся бросить им вызов  жрицы,
но старались не соваться в пространство между ней и огнем. Возможно, они
боялись ее. А возможно, копили силы для решительного броска.
   Сама же Вэньи умирала от страха, но в еще больший ужас  ее  повергала
мысль о том,  что  Гильдия  может  завладеть  Замком.  Она  была  плохой
охранницей Врат. Ее сила предназначена для сражения. Она умела  созидать
и не могла разрушать, и, кажется, враждебные маги стали осознавать это.
   Она вспомнила балладу, которую спел однажды у ночного костра один  из
асанианских евнухов Шон'ая. Его  чистый  голос  врезался  в  ее  память.
Баллада рассказывала о том, как враждующие маги сошлись в  Сердце  Мира,
сражаясь с помощью магии. Потом, когда силы бойцов иссякли, они  пустили
в ход мечи и ножи. Схватка закончилась в Замке Солнца.
   Тогда они заключили перемирие - Саревадин и молодой  львенок.  Теперь
это перемирие нарушено. И нет надежды на то, что оно возобновится.
   Вэньи встряхнулась, освобождаясь от гложущей сердце тоски, в  которую
ввергли ее маги Гильдии даже сквозь стену защиты. И вновь услышала голос
Мастера.
   - Наш раб сделал все, что от него требуется.  Вряд  ли  тебе  удастся
остановить его.
   - Он не раб, - возразила Вэньи.
   - Он служит нам, - сказал Мастер Гильдии.
   - Не  думаю.  -  У  нее  заныли  колени.  Она  села,  скрестив  ноги,
устроилась с  максимально  возможным  комфортом.  -  Оленейцы  не  могут
служить никому, кроме законного императора, наследника Золотого трона.
   - Золотой трон по праву принадлежит тому, кто служит сейчас нам.
   - Мальчишка с разжиженной кровью? Львенок из  боковой  женской  ветви
Золотого Семейства? Мужчина, чье семя мертво? Если он сядет на трон, кто
придет после? Какой-нибудь ублюдок, бастард?
   Она видела, что уязвила  его  самолюбие.  Прекрасно,  гнев  ослабляет
магию, разжимает тиски.
   - Он император.
   -  Император  не  стал  бы  прислуживать  вам.  Скорее  наоборот,  он
постарался бы вас уничтожить.
   Маги подбирались к ней с обоих боков. Несомненно, у  них  есть  ножи.
Нет, драться они не станут. Они ударят исподтишка, в спину. Те, что были
способны сойтись с противником в честном бою, пали в При'нае.
   У Вэньи тоже был кинжал. Маленький - для  разрезания  мяса.  А  также
сила, которая была уже на исходе. Ее  самое  острое  в  данной  ситуации
оружие - язык, кажется, исчерпал все ресурсы. Мгновение-другое,  и  маги
поймут, что она не представляет для них серьезной преграды, и кинутся на
нее. И тем не менее...
   Она медленно встала, грациозная и невозмутимая, и мгновенным выбросом
силы перетрогала все Врата. Она действовала наугад, повинуясь наитию.
   Стены не шелохнулись, огонь пылал ровно.
   Маги переглянулись. Она чувствовала, как скачут их мысли, как крепнет
и утолщается паутина, которую они вот-вот должны на нее набросить.
   Бить следовало туда, где сеть толще, где они не ожидают удара.
   Боль.
   Она отшвырнула ее прочь.
   Агония.
   Она задушила ее.
   Мука.
   Она ринулась ей навстречу.
   Эсториан стоял на коленях. Тело  оленейца  корчилось  в  его  сильных
руках. Смертная мука - нет жизни, нет чувств, только разрушение,  только
подрагивающий, разваливающийся каркас,  выигрыша  нет  и  не  будет.  Он
прижал чернеющие останки к груди и заплакал.
   Гибкая  фигурка  вылетела,  вращаясь,  из   уплотнившегося   воздуха,
пошатнулась,   обрела   равновесие.   Врата   мгновенно    захлопнулись,
энергетические засовы плотно вошли в магические пазы.
   Он изумился. Фигурка имела имя. И голос, сладкой музыкой отозвавшийся
в его воспаленном мозгу.
   - Что, во имя всех демонов ада, здесь происходит?
   Вэньи смотрела не на него. И даже не на мертвого мальчика,  в  смерти
которого он был повинен. Эсториан проследил за  ее  взглядом.  Это  было
легче, чем созерцать мертвеца.
   Саревадин стояла над  спящим  Мирейном.  Она  склонилась  к  грозному
королю. Губы ее шевельнулись, шепча заклинания. Звенящую  тишину  рассек
изумленный возглас:
   - Он просыпается!
   Саревадин усмехнулась и запела песнь сбора плодов. Если женщина хочет
умереть так сильно, что уже не заботится о том, кто или что уйдет вместе
с ней,  потому  что  долгие  годы  жизни  лишили  ее  разума,  можно  ли
рассчитывать на спасение? Можно ли предполагать, что магия,  из  которой
она соткана, сумеет ее удержать?
   Замок был создан, чтобы исцелять детей  Солнца.  Но  если  исцелением
является  сама  смерть,   следует   ли   ожидать,   что   Замок   станет
способствовать ей? И можно ли противостоять Замку?
   Вэньи задвигалась, собирая лохмотья  света,  торчащие  из  тускнеющих
Врат. Она искусно и быстро связывала обрывки, поглядывая на Саревадин.
   Та уже простирала над спящим колеблющиеся руки. Если  она  дотронется
до него, если произнесет вслух его  имя,  Мирейн  проснется.  Проснется,
гневаясь, исторгая потоки огня.
   Вэньи забросила сеть. Она оказалась слишком короткой,  она  легла  на
пол, пульсируя и дрожа.
   Эсториан пошевелился. Тело Корусана мягко выскользнуло из его рук. Он
заставил себя встать и двинуться к черному постаменту.  Медленно,  очень
медленно для себя и неуловимо быстро для стороннего взгляда. Пол и стены
кристалла словно пульсировали, и дыхание спящего подстраивалось под этот
все учащающийся ритм. Па