ника.
   Сверкающей молнией взлетел стальной клинок. Взлетел,  описал  дугу  и
опустился на золотой шлем князя. Индрион пошатнулся, словно  не  веря  в
происходящее, и опрокинулся навзничь.
   Мирейн остановился над поверженным  телом.  Он  тяжело  дышал,  но  в
большей степени это было притворством. Меч  твердо  лежал  в  его  руке.
Город и обе армии ждали завершающего удара.
   Он снял с головы шлем и кинул его в руки ближайшего  юноши-эбросца  в
форме князя, его возницы. Парень разинул рот, а Мирейн сказал:
   - Я объявляю этого человека своим пленником, и все, что  принадлежало
ему, теперь принадлежит мне. Кто будет оспаривать мои  слова?  Никто  не
шелохнулся. Меч Мирейна скользнул в ножны. - Так. -  Он  обежал  глазами
поле. - Я объявляю его своим пленником, и я освобождаю его. Ты, ты и ты,
принесите  носилки  для  князя.  Кто  теперь  будет  отдавать  за   него
распоряжения?
   - Я сам буду командовать. - Князь Индрион  с  трудом  сел.  Его  лицо
посерело, глаза остекленели,  но  голос  звучал  достаточно  ясно:  -  Я
повинуюсь, мой господин, король. Но только при одном условии:  никто  из
моих людей не должен пострадать, и ничто в моем городе  не  должно  быть
разрушено. -Я и не думал делать этого, - ответил Мирейн. Его рука пожала
руку князя, и воздух между  ними  засветился  от  улыбок.  Мирейн  лично
проследил за тем, как князя Индриона усаживают  в  носилки  и  уносят  с
поля.

Глава 10

   Эброс был завоеван.  Армия  Мирейна  овладела  городом,  армия  князя
Индриона расположилась лагерем за стенами. В вечерних сумерках  по  полю
брани медленно двигались люди с факелами, подбирая умерших, чтобы  сжечь
их тела, и перенося раненых в палатки лекарей, которые располагались  на
краю лагеря. Стервятники следовали за ними по  пятам  со  своим  мрачным
карканьем.
   Элиан слышала его даже из крепости. После того как Мирейн освободился
от доспехов и смыл с себя следы битвы, ей  было  велено  отправляться  в
постель.  Она  не  слишком  сопротивлялась.  Едва  Мирейн  ушел,   чтобы
преломить хлеб с капитанами обеих сторон,  как  она  почувствовала,  что
кости ее ноют от усталости. Элиан долго и с наслаждением купалась, затем
надела чистую рубашку, которая не раздражала ее кожу, покрытую  синяками
и мелкими ранами. Как ей велел Мирейн, она вытянулась  в  ногах  большой
кровати, приготовленной для властелина крепости. Но сон не шел к ней.
   Постель была мягкой, однако Элиан никак не  удавалось  найти  удобное
положение, как после долгой охоты. Тело ее оцепенело от  изнеможения,  и
она  лежала  с  открытыми  глазами,  слушая  пронзительные  крики  птиц,
называемых  наследниками  битвы,  детьми  богини,  пожирателями  мертвой
плоти. Чем кровопролитнее была битва, тем жирнее они становились.
   Элиан зарылась лицом в пуховую постель. В темноте  перед  ее  глазами
разворачивалась картина битвы, более живая в ее воспоминаниях, когда она
участвовала в ней. Она видела, как ее блестящий  меч  качнулся  в  руке,
опустился и снова поднялся, обагренный кровью.
   Теперь она стала воином, и ее  клинок  был  в  крови.  Она  научилась
убивать.
   Ни в одной из песен не поется  о  том,  что  яростную  радость  атаки
сменяют кровь на истоптанной земле, растерзанные  тела  и  внутренности,
трупное зловоние. В этом не было никакого величия. Только тупая боль, от
которой ноют тело и голова.
   Эти мужчины из окружения Мирейна называли ее доблестной. После  битвы
они вручили ей оружие эб-росского лорда, которого она убила.  Оруженосец
не может  объявить  такой  трофей  своей  добычей  без  согласия  своего
господина. И конечно, чрезвычайно редко удается завоевать его  в  первой
битве.
   Если бы они увидели ее теперь, то стали бы презирать.
   Или, хуже того, они поняли бы, что перед ними женщина,  и  начали  бы
издеваться  над  девчонкой,  играющей   в   мужчину,   над   взбалмошной
принцессой, которая подражала манерам и голосу мальчика.  И  она  вполне
заслуженно станет объектом, грубых насмешек солдат.
   Элиан перевернулась на  бок.  Ее  мутило,  и  от  этого  тело  словно
завязывалось в  узел.  -  Нет,  -  сказала  она  громко.  -  Нет!  Резко
поднялась. Натянула штаны и сапоги, схватила первое попавшееся под  руку
теплое одеяние. Это был плащ Мирейна, но она не потрудилась поменять его
на свой собственный. Плащ Мирейна хранил его слабый успокаивающий залах.
   В  городе  было  удивительно  спокойно.  Армия  Мирейна,  в   которой
мародерство и грабеж были запрещены, обнаружила в числе  прочего  склады
крепких напитков, которые теперь надежно и  усиленно  охранялись.  После
плотной еды и умеренных возлияний в крепости Воцарился  порядок,  как  в
военном лагере, где соблюдалась такая дисциплина,  которой  позавидовали
бы многие полководцы с юга.
   Стражники у ворот знали Элиан и беспрепятственно пропустили  ее.  Она
задержалась возле них. Небо было черным,  беззвездным,  легкий  холодный
ветер носился над полем. Там мерцали факелы, двигаясь туда-сюда,  словно
блуждающие огоньки, то вспыхивая, то угасая, а иногда застывая на месте,
если была надежда, что человек еще дышит. Элиан различила горбатые  тени
- это живые выносили погибших воинов Эброса, Ашана, Янона.
   У изгиба стены располагался лагерь  Эброса,  беспорядочное  скопление
огней, безмолвная масса палаток. Ни голос, ни песня не долетали  оттуда;
впрочем, не было слышно и отзвуков пирушки людей  Мирейна  или  скорбных
воплей.  Побежденные,  помилованные,  они  не  осмеливались   испытывать
терпение своего нового короля.
   И только в палатке лекарей, располагавшейся между  крайним  шатром  и
полем битвы, не было покоя и тишины. Там раздавались шумные  крики,  там
стоял такой гам, который был достоин ада: стоны  и  проклятия,  вопли  и
ругательства, пронзительные вскрики боли.
   Чем ближе, тем сильнее ошеломлял этот шум в сочетании  с  нестерпимым
зловонием и тусклым демоническим красным светом ламп. Но самое  страшное
крылось не в ощущениях  человеческого  тела  -  страшнее  было  то,  что
испытывал разум, содрогавшийся на волне смертельной агонии.
   Элиан невольно пошатнулась. Края  палатки  у  входа  разошлись,  и  в
неясном свете ламп она  увидела  ряды  человеческих  тел,  над  которыми
склонились силуэты лекарей, одетых  в  черное.  Раненые,  изувеченные  и
погибшие лежали вперемешку, друг рядом с врагом,  объединенные  кровавым
товариществом боли.
   Кто-то толкнул ее, пробормотал ругательство и резким жестом указал  в
угол.
   - К раненым туда. Мы займемся тобой, когда дойдет очередь.
   Прежде чем она успела  ответить,  человек  исчез,  озабоченный  своей
непосильной работой.
   Элиан протиснулась в палатку. То,  что  привело  ее  сюда,  не  могло
позволить ей уйти, хотя  многочисленные  запахи  заставляли  ее  желудок
бунтовать. Стараясь побороть тошноту, она споткнулась и упала на колени.
   На нее уставился какой-то человек. Северянин, темный  и  гордый,  как
орел, он тем не менее был измучен страданиями. В его боку зияла огромная
рана, кое-как перевязанная полосками ткани,  оторванными  от  плаща.  Он
умирал, он знал об этом, и его ужас разбивал защиту Элиан.
   Она бросилась к нему с протянутыми руками и одной  рукой  дотронулась
до раны, изгоняя страдание. Ее сила возродилась в ней, словно  волна,  и
прорвалась.
   Какая-то часть ее стояла рядом и смотрела на происходящее  с  угрюмым
удовольствием. Благословенная, о  благословенная  владычица  Хан-Гилена!
Она наносила раны, но умела и лечить их; она убивала, но  она  же  могла
дать умирающему новую жизнь.
   Нет, не она. Сила, которая обитала в  ней,  была  врожденной,  как  и
огонь ее волос. Ибо в Хан-Гилене было  три  магии:  предвидеть  будущее,
читать и лепить человеческие души и лечить  телесные  и  душевные  раны.
Волей  бога  Элиан  стала   прорицательницей,   магом   и   врачевателем
одновременно. Под ее рукой рана от стрелы  затянулась,  превратившись  в
сероватый шрам.
   Элиан подняла голову - и  встретилась  взглядом  с  черными  глазами.
Мирейн склонил голову как равный перед равным. У него тоже был этот  дар
- наследство отца. Он опустился на колени рядом с человеком  в  разбитых
доспехах Эброса. Элиан прошла мимо него к следующему страждущему, у него
за плечами стояла смерть.
   Раскат  грома  пробудил  Элиан  от  глубокого  сна  без   сновидений.
Некоторое время ока лежала, не  в  силах  прийти  в  себя.  Ею  овладели
какие-то отрывочные воспоминания: тяжкая работа в  ночи  и  наконец  тот
момент, когда ей ничего больше не надо было делать: все уже или  умерли,
или были вылечены, или должны были лечиться дальше своими силами. И она,
которая  чувствовала  себя  такой  усталой,  когда  пришла  в   палатку,
преодолела  свое  утомление.  Она  ощутила  легкость  и  пустоту,  почти
опьянение. Это врачевание было таким чудесным, сила магии  делала  людей
счастливыми и исцеляла лекаря так же, как и того,  кто  нуждался  в  его
помощи.
   Из темноты палатки, улыбаясь, вышел Мирейн. Элиан покачнулась - и  он
подхватил ее, хотя сам с трудом стоял на ногах. Опираясь друг на  друга,
они пошли к крепости.
   Элиан вспомнила,  что  потом  они  ели.  Теплый  хлеб,  первый  хлеб,
испеченный в тот день. Пили вино, щедро сдобренное специями. Еще  у  них
были фрукты, свежие сливки и пригоршня медовых пряников. Мирейн мог есть
их без конца, и она тоже.  Деля  их,  они  смеялись.  Каждому  досталось
поровну, а один пряник оказался лишним. - Бери его, - сказал  Мирейн.  -
Нет, ты бери.
   Он улыбнулся и откусил половину, а  остальное  протянул  ей.  Наконец
осталось только вино, крепкое  и  пьянящее,  целая  фляга.  Оно  согрело
Элиан, она распустила шнуры своей рубашки, и та теперь свисала свободно,
как это и должно было быть. Мирейн  посмотрел  на  нее,  склонив  голову
набок. - Никогда не делай так в тех местах, где тебя могут увидеть.
   - Даже если речь идет о тебе? - спросила она. -  Может  быть.  -  Его
палец слегка коснулся  се  щеки,  пробежал  по  побледневшим  шрамам.  -
Наверное, это колдовство. Когда ты в моих доспехах или в моем костюме, я
вижу перед собой мальчика, юношу. Но сейчас любой имеющий глаза узнает в
тебе женщину. Даже твое лицо: оно слишком  утонченное,  чтобы  выглядеть
просто привлекательным. Оно прекрасно. Элиан фыркнула.
   - Некоторые люди говорят,  что  я  очень  красива,  потому  что  меня
украшают моя доброта, шрамы и все остальное. И я более  чем  хорошо  это
осознаю.
   - Нет, не осознаешь. Я помню, как ты плакалась.  Мол,  глаза  у  тебя
слишком длинные и слишком  широкие,  подбородок  слишком  упрямый,  тело
слишком хрупкое и неуклюжее. Кое-кто и сейчас скажет, что ты до сих  пор
веришь в это.
   - И это лучшая часть игры. Ни один человек не обращается со мной  как
с красивой женщиной. Мальчик - другое дело. Пусть даже он и хорошенький.
   Мирейн в этом сомневался, но вино устранило все  барьеры.  Его  глаза
были ясными как вода, а в глубине зрачков плясали искорки.
   - Ты и сам не безобразен, - резковато  сказала  она.  Он  рассмеялся.
Пора было положить конец жалобам. Он сказал:
   - А, но я-то как раз именно такой некрасивый, какой ты  представляешь
себя.
   Элиан закричала на него, и он рассмеялся, потому что верил в себя,  а
она нет, - так уж у них было заведено.
   Она взяла его лицо обеими руками и взглянула в его глаза.
   - В мире полным-полно красивых мужчин, мой возлюбленный брат.  Но  ты
единственный. - Благодари за это Аварьяна. - Да, за то, что  он  породил
тебя. Кто еще позволил бы мне стать  тем,  кем  я  больше  всего  хотела
стать? - Но кем же?
   Она резко оборвала разговор, наполнила кубок  и  сунула  его  в  руку
Мирейна.
   - Сейчас не время говорить недомолвками или вычурно. Вот,  выпей.  За
победу!
   Он мог бы сказать больше, но сдержался, поднял кубок и  выпил.  -  За
победу, - согласился он. Они выпили еще, потом еще. А что  было  дальше?
Они заснули, да, заснули. Еще произошла легкая  ссора  из-за  того,  что
Элиан хотела постелить себе на полу, но кровать оказалась очень широкой,
а места Мирейну требовалось очень мало.
   Постель  ее  была  божественно  мягкой.  Значит,  он  победил.  Элиан
осторожно приоткрыла один глаз. Вино было хорошим, потому  что  она  без
боли могла  смотреть  на  свет.  Мирейн  спал,  погрузившись  в  крепкое
забытье, свойственное юности, и его длинное тело покоилось на расстоянии
протянутой руки от ее тела. Хоть он и жаловался на свое  лицо,  даже  он
сам не смог бы отрицать, что все остальное в нем очень  красиво.  И  она
ясно это видела, ибо он, по своему обыкновению, спал обнаженный,  как  и
родился.
   И она в эту ночь возлияний тоже была обнажена.  У  Элиан  перехватило
дыхание. Если кто-нибудь когда-нибудь хотя бы услышит об  этом,  скандал
будет грандиозным. И кто поверит, что они ничего такого не делали?
   Вина у них было достаточно  и  даже  еще  оставалось,  но  до  такого
падения они не  докатились  бы.  Он  даже  намека  не  сделал.  Он  лишь
долго-долго смотрел на нее и улыбался. И спал в  дальнем  углу  кровати,
отделенный от нее целым ворохом одеял.
   Снова раздался гром. Его раскаты время от времени доносились до Элиан
с самого пробуждения.
   На этот раз грохот окончательно развеял остатки сна. Это был не гром:
кто-то стучал мечом в массивную дверь. На миг Элиан  застыла  от  ужаса.
Они  знают...  они  все  знают.  Они  пришли  разоблачить  ее.   Лгунью,
обманщицу, шлюху...
   Вот дура! Она скатилась с кровати,  схватила  первую  попавшуюся  под
руку одежду, натянула ее на себя. Быстро, но спокойно отодвинула  засов.
Человек с другой стороны настойчиво тряс дверь. Это был крупный мужчина,
янонец из окружения Мирейна. Как только дверь распахнулась, он закричал:
   - Мой господин! - и разочарованно осекся, сразу заметив волосы Элиан.
   Конечно же, дверь ему должен был открыть оруженосец. Внезапно человек
на мгновение переменился в лице и вновь принял непроницаемый  вид.  Лишь
глаза его округлились.
   Элиан торопливо оглядела себя. Она была одета. На ней  была  рубашка.
Тонкая, незашнурованная, выдающая ее с головой рубашка.
   Ее мозг пронзило видение - не воспоминание  из  прошлого,  а  картина
того, что  еще  только  предстоит.  Этот  человек,  выполнив  поручение,
вернется к своим товарищам с новой тревожной историей.  И  эта  история,
подобно любой сплетне, распространится  по  лагерю  быстрее,  чем  огонь
охватывает сухое поле.
   Видение исчезло. Осталась лишь горькая  крония.  Элиан  прогнала  эти
свои страхи  прочь,  как  вздор  и  бессмыслицу.  Но  все  же  это  было
предвидением.
   Над ее ухом раздался голос Мирейна, вызволяя ее  из  этой  неприятной
ситуации: - Бредан, ты принес новости? Присутствие короля и  собственная
выучка заставили Бредана сосредоточиться. Его глаза с трудом  оторвались
от Элиан, которая посторонилась, чтобы дать дорогу Мирейну.
   - Срочные новости, ваше величество. Лорд Кутхан послал меня разбудить
вас. - Давай.
   Мирейн окончательно проснулся. Он стоял в дверях, заслоняя от Бредана
комнату.
   - Вооруженные отряды,  ваше  величество,  сказал  гонец,  вспомнив  о
срочности своего поручения. - К югу отсюда, по другую сторону реки,  где
Эброс граничит с Поросом. Целая армия, несколько  тысяч.  Они  идут  под
королевскими стягами, под стягами князей.  Люди  из  Ста  Царств  пришли
биться с нами. Мирейн не вздрогнул, не осекся. - Сколько их?  -  спросил
он. - Мой господин насчитал свыше пяти тысяч человек и двадцать с лишним
вымпелов. Включая...  -  Бредан  сделал  паузу  и  выдохнул:  -  Включая
Хан-Гилен. - Хан-Гилен идет следом или впереди? Бредан  снова  сглотнул,
стараясь  на  замечать  за  спиной  своего   господина   лицо   уроженца
Хан-Гилена.
   - Впереди, ваше величество. - Хорошо, -  сказал  Мирейн,  как  всегда
спокойно. - Хан-Гилену и следует быть впереди.  А  теперь  иди,  Бредан.
Узнай, что мои полководцы говорят об этом.  -  Слушаюсь,  мой  господин.
Надо ли расставить посты?
   - Займись этим. И  отправь  человека  к  лордам  Ашана  и  Эброса.  Я
поговорю с ними, когда позавтракаю.

***

   Мирейн почти лениво выкупался и поел с отменным аппетитом. Элиан тоже
влезла в ванну с удовольствием, но от еды отказалась. Вместо  этого  она
занялась волосами Мирейна,  ругаясь  про  себя,  когда  они  оказывались
спутанными сильнее, чем обычно.
   - Да, - сказал он, словно она спросила его  о  чем-то,  -  твоя  игра
окончена. Даже если ты и не выдала себя, нам предстоит встретиться лицом
к лицу с армией Хан-Гилена.
   - И с моим братом. - Едва подумав об этом, она уже знала, что ее отец
сюда не прибыл. Она  сомневалась,  что  это  проявление  высокомерия,  и
пыталась понять, мудро ли он поступил. - Ты позволишь мне сражаться? - А
ты будешь?
   Элиан глубоко вздохнула, чтобы взять себя в руки. - Я  присягнула.  -
Да, ты присягнула.
   Его волосы были заплетены лишь наполовину. Он высвободил  косичку  из
неумелых пальцев Элиан и  закончил  ее  более  ловко,  чем  начала  она,
наблюдая за ней проницательными глазами. Как всегда, на ней был  костюм,
а у пояса висел меч. - Пошли, - сказал он ей.

***

   Широкая зала крепости была заполнена людьми и гудела от  возбужденных
голосов. Некоторые прибыли сюда с почетной миссией в  числе  королевской
свиты,  большинство  же  производили  впечатление  прихлебателей.   Люди
Мирейна смешались с остальными, однако все присутствовавшие  определенно
образовывали два лагеря и воинственно  поглядывали  друг  на  друга.  Во
главе одного стоял  наследник  Луйана.  В  другом  возвышалась  огромная
фигура князя Эброса. Когда Мирейн вошел в залу, он шагнул ему  навстречу
с царственным поклоном,  хотя  это  и  стоило  ему  труда,  как  всякому
господину, который приветствует высочайшую особу.
   Мирейн удостоил Индриона быстрой улыбкой и пожал ему руку.
   - Вы хорошо выглядите, господин князь. Надеюсь, вы поправились?
   - Я чувствую себя хорошо, - ответил князь, улыбаясь в ответ, и  глаза
его засветились теплым янтарным блеском. - Только голова болит. Это  был
искусный удар, мой господин.
   - Простой и старый трюк. - Да, но удачный.
   Неподалеку стояла скамья. Мирейн  сел  на  нее.  Элиан  заняла  место
позади него, восхищаясь его искусством превращать  презренное  дерево  в
королевский трон. Он пригласил своего нового  вассала  разделить  с  ним
сиденье, но не королевский титул.
   Индрион колебался не дольше, чем требуется для одного удара сердца, и
медленно сел. Улыбка сошла с  его  губ,  но  он  по-прежнему  глядел  на
Мирейна с глубоким уважением.
   - Мой господин, - сказал он, - я сожалею  о  том,  что  бросил  вызов
вашему величеству. Но я никогда  не  буду  сожалеть  о  битве.  Это  был
славный бой и славная победа.
   - Такая же славная, как и поражение. - Мирейн  поднял  руку.  -  Лорд
Омиан.
   Наследник  Луйана  покинул  шеренги  своих  соотечественников.  Чтобы
подойти к Мирейну, ему пришлось миновать ряды эбросцев.  Он  не  ускорил
шаг и не  замедлил  его,  он  вообще  не  подал  вида,  что  заметил  их
существование. Поклонившись Мирейну, он без  какой-либо  заметной  паузы
сделал то же самое перед Индрионом.
   Мирейн тепло улыбнулся и  пригласил  его:  -  Прошу  сесть  со  мной,
господин. На скамье было место, но лишь рядом с Индрионом. Князь  Эброса
удостоверился в этом. Омиан непринужденно уселся и при  этом  улыбнулся,
что удалось ему намного лучше, чем смог изобразить его недруг. Казалось,
Мирейн ничего не заметил - ни враждебности,  ни  натянутого  дружелюбия.
Когда Омиан сел, король сказал:
   - Мои господа. Сто Царств восстали и бросили нам  вызов.  Теперь  они
рядом с фортом Исеброс. Князья не посмотрели друг на друга.  -  В  самом
деле, ваше величество, - сказал  Индрион,  -  я  получил  известие,  что
Хан-Гилен поднимает принцев. Но я не думал, что они  прибудут  сюда  так
быстро.
   - Неужели? - спросил Омиан. - Наверно, вы молились о том,  чтобы  они
догнали нас и разбили, пока мы еще  не