- я сделала что-то не так?  Я  причинила
вам боль? Я обидела вас?
   - Нет, - проговорил он быстро. - Совсем нет.  Все  хорошо.  Просто  я
немного задумался.
   Она помолчала, потом резко вскинула голову.
   - Да, милорд, -  сказала  она.  -  Вас  интересуют  только  необычные
женщины. Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты.

***

   - Ибо то, чем  обладаете  вы,  превыше  любой  красоты,  -  задумчиво
повторил Эсториан. Что она имела в виду? Уж конечно, не мое лицо.
   - Позвольте мне, сир, - сказал Годри, - не комментировать ваши слова.
   Эсториан рассмеялся. Он  допустил  неловкость,  и  Годри,  как  истый
южанин, не мог спустить это северянину с рук.
   - Она имела в виду вашу бороду, - буркнул Годри хмуро.
   - Возможно. Моя борода повергает асаниан в шок.
   Он вздохнул и подошел к зарешеченному окну, выходящему  на  запад.  В
непосредственной  близости  от  решетки  на  стене  висели  три   боевых
метательных топора.  Они  были  очень  древними,  но  их  лезвия  грозно
поблескивали, они все еще годились  в  дело  и  словно  дремали,  ожидая
прихода воина, способного погрузить их в горячую плоть врага.
   Проклятая решетка. Проклятый, осточертевший пейзаж.
   Он оперся о подоконник и прижался  лицом  к  витым  прутьям.  Солнце,
клонясь к закату, висело над крышами и куполами дворца, над  ненавистным
городом, за чертой которого блестела река и простиралась равнина. Ветер,
коснувшийся щек, был холодным. Лето, казавшееся бесконечным, подходило к
концу. Еще три дня, и солнце войдет в новый цикл,  и  наступит  праздник
Первого Дня Осени.
   Ганиман погиб в эту ночь, в канун праздника, десять лет назад. Десять
лет без трех дней. Он поднес пылающую ладонь к холодному камню стены.
   - Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь снова?
   - Память, - отозвался Годри, - худшее из наших мучений.
   Эсториан вздрогнул.
   - Иногда я сам не  могу  разобраться  в  ней.  Где  там  правда,  где
вымысел? Где реальность и где смешавшийся с ней ночной  кошмар?  Кто  из
нас вообще является здравомыслящим? Кто мы сами? И кто наши враги?
   - Маги, - быстро проговорил Годри.
   - И короли.
   Он посмотрел на висящий в пустоте солнечный шар. Там была  жизнь.  Но
там же была смерть. Их объединял всепоглощающий  огонь.  Солнцерожденный
не понимал этого. Он пытался прогнать темноту прочь, называл ее  смертью
и вражеской силой. Так оно, конечно, и было.  Но  кроме  смерти  темнота
таит в себе сон. И отдых. И всепримиряющее забвение.
   В этом мире нет ничего абсолютного. Асаниан был его тюрьмой и в то же
самое время он управлял им. Вернее, учился управлять, и сквозь толщу его
ненависти стали пробиваться ростки любви.
   Он внезапно обернулся. Комната после  яркого  солнца  показалась  ему
темной. Годри терпеливо ждал.
   - Там что-то есть, - сказал он. - Идем.
   Годри бесшумно, как  тень,  последовал  за  своим  господином.  Среди
комнат,  которые  Эсториан  закрепил  за  собой,  была  одна,  забранная
решеткой, запертая по его повелению на крепкий замок;  туда  он  еще  не
заглядывал.  Он  просунул  руку  сквозь  прутья  и  провел  ладонью   по
инкрустированной золотом поверхности. Сценка,  изображенная  на  дереве,
была довольно забавной: караван, шагающий через пустыню, сбился  в  кучу
при виде выскочившего из-за холма льва. В груди его защемило.
   Ключ от замка находился у дворецкого, но в нем  не  было  надобности.
Знак Солнца, горевший на правой руке Эсториана, отмыкал  любые  замки  и
запоры. Об этой его способности мало кто знал, и посвященные молчали.
   Вспышка света была мгновенной, замок без стука упал на каменный пол и
разлетелся на мелкие кусочки. Эсториан перевел дух, стараясь унять дрожь
в груди.
   - Это было необходимо, - сказал он в пространство кому-то,  возможно,
богу.
   Дверь распахнулась  от  легкого  толчка  благодаря  хорошо  смазанным
петлям. Воздух внутри помещения  был  чистый,  без  примеси  посторонних
запахов или затхлости. Смерть недолго находилась здесь;  тело  Ганимана,
забальзамированное  и  приведенное  в  должный  вид,  после   прощальной
церемонии было переправлено на восток, где заняло  место  в  усыпальнице
королей - в толще серебристой скалы, увенчанной башнями  Черного  Замка.
Пол там, где он упал, был чист,  кровать  могильным  холмом  возвышалась
рядом, ничто не говорило о муках, которые он принял перед тем,  как  его
забрала смерть.
   Агония Ганимана была долгой. Эсториан не помнил этого, хотя находился
тогда при нем. Он стоял возле корчившегося в судорогах отца,  но  ничего
не видел, не двигался и не отвечал  на  вопросы.  Очевидцы  впоследствии
рассказали ему, что глаза его не отрывались  от  лица  Ганимана.  Он  не
помнил этого, потому что его дух в тот жуткий час  находился  далеко,  в
погоне за магом-убийцей.  Он  не  видел,  во  что  отрава  и  колдовство
превратили его сильного, веселого отца, как отвратительно  ссохлось  его
тело, он не слышал,  как  увял  его  звучный  голос.  Жалкое,  скулящее,
безумное существо корчилось там, где только что находился полный жизни и
радужных надежд человек, но Эсториан был слеп, глух и Нем.  Впоследствии
он благодарил за это судьбу. Вспоминая отца, он видел его  таким,  каким
он был в жизни, - высоким, могучим и самым лучшим на свете,  ибо  так  и
только так он думал о нем в детстве. Ибо так и только так  он  думает  о
нем и сейчас.
   - За  ночь  до  смерти  он  послал  целый  полк  гвардейцев  в  покои
императрицы, чтобы они выкрали оттуда матушку и доставили сюда. Эта идея
пришла ему в голову ближе к рассвету. Всемогущее  небо,  какой  поднялся
шум! Люди подумали, что  женский  дворец  атакован  мятежниками.  Евнухи
причитали, служанки вопили. Это было великолепно!
   Годри рассматривал мраморный бюст, стоявший в небольшой нише.
   - Это он?
   Эсториан даже не оглянулся.
   - Да. Только они приукрасили его. Он был симпатичнее в жизни. И носил
бороду.
   - Вы только взгляните на него, - продолжал бормотать Годри.  -  Какое
лицо! Какая усмешка! Сразу ясно, что такой человек не мог быть  увальнем
или тютей...
   - В отличие от меня, - холодно бросил Эсториан.
   Годри пристально, через плечо посмотрел на своего господина.
   - Разве я сказал это? - Он  вновь  повернулся  к  бюсту.  -  Вы  меня
извините, милорд, но тогда ваш носик был еще сопливым. Поглядите  в  эти
глаза. В них нет неуверенности. Только неукротимая воля и мощь.
   - Это бог сквозь него смотрит - так я тогда говорил.  Эсториан  стоял
возле кровати. Он с некоторым изумлением прислушивался  к  себе.  Он  не
ощущал сейчас ничего, словно  все  чувства  в  нем  умерли,  словно  они
перегорели в темном огне бессонных ночей и бесконечных  кошмаров.  Годри
между тем перешел к картине, где были изображены два молодых человека  в
одеждах королевских домов обеих империи.
   - Хирел и Саревадин, - сказал он. - Совсем юные, просто дети.
   - Ему не было и шестнадцати лет, когда у них появился сын. - В голосе
Эсториана слышалось безразличие.
   - Ну-ну, - пробормотал Годри, немного поразмыслив. - Желтоголовые  не
живут долго.
   Эсториан молчал. Годри словно не замечал его состояния.
   - Леди чудо как хороша, - продолжал он. - Лицо янонки, волосы, словно
ворох соломы. Похоже на то, что ваш родитель пошел в нее.  Возможно,  ей
следовало оставаться мужчиной.
   - Там нет признаков японской крови, - поморщился Эсториан. - Все  это
- наследство Гилена. И крючковатый нос, и костлявое тело.
   - И  то,  и  другое  не  будет  заметно,  если  получше  питаться,  -
философски заметил Годри.
   Он  обошел  вокруг  Эсториана.  Черные  глаза  угрюмо  сияли  на  его
татуированном лице - Вам плохо? - внезапно спросил он.
   - Нет, - сказал Эсториан, может быть, слишком поспешно. - Совсем нет.
Он сидел на троне, когда я вошел. Потом метался вокруг дворца...
   Годри задрожал, но сумел быстро взять себя в руки.
   - Вы излечились, - напомнил он.
   - Наверно, - устало ответил Эсториан. - Если это можно назвать так.
   - Хорошо, что вы нашли в себе силы прийти сюда. Даже если сейчас  вас
колотит. Лихорадка пройдет. Она подсушит старые раны.
   - Может быть, - сказал Эсториан. - Может быть.

***

   Однако лихорадка не проходила. Он навестил мать, и она  пыталась  его
успокоить, но ее тоже мучили воспоминания, связанные со скорбной  датой.
Он заглянул в женские покои, и его гарем собрался вокруг него,  стараясь
развеселить своего господина. Некоторые девушки умели играть  на  лютне,
остальные недурно пели. Никто из них  не  навязывался  ему,  не  пытался
заманить во внутренние покои.
   Галии среди них не было. Она устала и легла пораньше в  постель,  так
объяснила Зиана. Но если милорд желает...
   - Нет, - сказал он. Он сидел и слушал мелодичное пение. Потом отослал
всех спать.
   Зиана уходила последней и медлила перед уходом. Он не  остановил  ее.
Но вовсе не потому, что не хотел ее видеть.
   Красота этой девушки, добрый нрав и мягкость манер импонировали  ему,
и в этот вечер ее общество, возможно, стало бы для него целительным.
   Но... что, если она понесет от него ребенка? Может ли он  представить
ее в роли императрицы?
   Он брел к своим покоям, и настроение его было столь же черным, как  и
нависавшие над ним небеса. Ни звезд, ни лун. Их закрывали густые тучи, и
порывистый ветер нес в себе заряды дождя.
   Стража переминалась с ноги на ногу. Одни варьянцы  -  без  оленейцев.
Те, скорее всего, скрывались в тени. А может быть, их вообще не было.
   - Уходи, - сказал он первому попавшемуся на глаза  гвардейцу.  -  Иди
отдохни, закатись в таверну, но только не крутись тут.
   - Но, - сказал Алидан, - я на дежурстве. Я должен охранять вас.
   - Я приказываю тебе, - сказал Эсториан. - И всем твоим караульным.
   Они не двигались. Они казались ошеломленными.
   - Ну же! - прикрикнул он. - Что с вами стряслось?  Катитесь  к  своим
бутылкам.
   - А вдруг что-нибудь здесь случится? - спросил Алидан.
   - Что?
   Алидан не нашелся с ответом.  Он  не  привык  размышлять.  Он  привык
подчиняться приказам.
   Эсториан наконец прогнал их.  Всех.  Даже  широкоплечего  упрямца  из
Янона.
   Его покои были полны теней. Некоторые из них имели глаза. Он содрал с
себя ненавистные мантии и швырнул их на пол.  Потом  зарычал  и  оскалил
зубы. Тени, у которых были глаза, исчезли за  дверью.  Он  усмехнулся  и
зашагал к постели.
   Там на столике у изголовья всегда стояло вино. Годри  попробовал  его
первым.
   - Дрянь, - сказал он, причмокнув. - Но ничего смертельно  опасного  в
нем нет.
   Эсториан знал это. Он гордился своей способностью определять качество
пищи и питья. Возможно, ему помогала в том магия. А возможно  -  хорошее
обоняние. Он осушил одну чашу, потом другую. Годри расчесал его  волосы,
распутал колтуны.
   - Ты заметил, - спросил он, тяжело ворочая  языком,  -  что  асаниане
вообще не  расчесывают  волос?  Они  лелеют  только  макушку.  Остальное
превращается в войлок.
   - Так будет и с вами, - сказал Годри, - если вы не вернетесь к обычаю
заплетать косички. Вы хотите стать асанианином, сир?
   - Иногда я сам не знаю, чего хочу.
   Он мелкими глотками  опорожнял  третью  чашу.  Вино  было  крепким  и
притупляло тоску. Годри не имел навыков обходительного постельничего  и,
сводя волосы господина в  единый  пучок,  причинял  ему  боль.  Эсториан
морщился и пытался схватить мучителя за руки. Наконец Годри справился  с
нелегкой задачей.
   Он призывно откинул  широкое  одеяло  и  надвинул  на  лампу  абажур.
Эсториан  швырнул  свое  тело  в  постель.  Годри  укрыл   его   тяжелым
покрывалом, бережно, словно заботливая нянюшка, подоткнул края.
   - Спокойной ночи, милорд, - сказал он.
   Эсториан зарычал, как  степной  кот,  и  улыбнулся.  Годри,  неслышно
ступая, удалился в соседнюю комнату. Счастливец. Его  дурное  настроение
проходило так же быстро, как возникало.  Он  не  знал  ни  сомнений,  ни
страха. Ему было неплохо даже здесь, в Кундри'дж-Асане.
   Эсториан лежал вниз лицом.  Вино  тяжко  ворочалось  в  его  желудке.
Одеяло царапало кожу. Он  сбросил  его  на  пол.  Прохладный  сквознячок
скользнул по ступне. Он повернулся на один бок, на другой, откинулся  на
спину. Балдахин смутно белел в обступавшей его темноте. Он закрыл руками
глаза. Темнота стала другой, тускло мерцающей,  словно  вспышки  далеких
зарниц.  Он  погладил  руками  свое  лицо,  шею,   грудь.   Его   пальцы
подергивались. Он сжал их в кулаки.  Он  не  плакал.  Он  просто  лежал,
крепко зажмурив глаза.
   Потом пришли сны. Они были дурными, но он не мог их остановить.  Вино
делало свое дело, не давая ему вынырнуть из шелестящего мрака.

***

   Страх. Паника. Ужас.
   Эсториан карабкался к свету. Дыхание было прерывистым и  Дребезжащим.
В ноздри бил раздражающий запах. Но тело его не двигалось, и  даже  веки
отказывались служить. Они стали каменными. С огромным трудом он разлепил
их. Тонкая полоса света прорезала мрак.
   Он был не один. Он не мог повернуть голову, не мог шевельнуть руками,
но он знал: кто-то еще находится рядом. Дышащий. Выжидающий.
   Магия?
   Наркотик? Его подмешали в вино.
   Он не мог встать, не мог постучать в стену, чтобы дать  знать  Годри.
Он был заперт в собственной спальне, в собственном  теле.  Он  угодил  в
ловушку.
   Приступ смеха вдруг охватил его. Он, могущественный  владыка,  лежит,
пришпиленный к своей постели, словно огромная  крыса.  Он  трусит  и  не
скулит только потому, что не может скулить. Даже крысы встречают  смерть
с большим изяществом.
   В том, что это смерть, он не  сомневался.  Она  шевелилась  рядом,  в
туманной мгле, она подкралась близко, но старалась пока  не  производить
шума. Она не знала, в каком он сейчас состоянии и на что способен.
   Он собрал всю свою волю в кулак, пытаясь пошевелить  пальцами.  Когда
убийца придет, он должен быть готов.  Он  должен  двигаться.  Двигаться.
Двигаться. Во что бы то ни стало.
   Веки давили на глаза. Сквозь сетку ресниц он разглядел тень, нависшую
над ним. Вуаль, тугие покровы... Женщина?
   Нет. Это был  мужчина.  Рослый,  пахнущий  резко,  и  кисло,  и  чуть
приторно. Что-то блеснуло в его руках. Сталь.
   Наемный убийца, здоровенный дурак, он прихватил  с  собой  сверкающий
металл, а не черное железо, не  потемневшую  от  времени  бронзу.  Сталь
видна далеко.
   Двигаться. Эсториан посылал приказ за приказом. Двигаться. Мускулы не
отвечали.
   Сияющая полоса замерла. Высоко. Прямо над грудью. Голова,  без  лица,
без глаз. Она покачнулась.
   Страх исчез. Остались ярость и воля. Пальцы,  кажется,  шевельнулись.
Ну же! Еще! Еще!
   Сталь опускалась.
   Он забарахтался, заметался внутри спящего тела. Прочь! В  сторону,  в
сумрак, куда-нибудь.
   Тень раздвоилась. Тело Эсториана грузно рухнуло на пол, словно  мешок
костей.
   Две тени метались над ним, сражаясь. У второй были глаза, было  лицо,
покрытое татуировкой, было имя... Годри!
   Он внутренне сжался в комок, чтобы увернуться от топчущихся  над  ним
ног. Жизнь  медленно  возвращалась  в  оцепеневшее  тело,  отмечая  свое
возвращение болью. Он двинул руками, потом ногами.
   Фигура убийцы метнулась к нему. Ножа у врага уже не было, но он  имел
сильную волю. И она приказывала ему - убей!  Он  упал  на  распростертое
тело, руки его вцепились в глаза ненавистного черного короля.
   Годри помешал. Он ухватил злодея за плечи, рванул, повернул  к  себе.
Убийца выхватил второй нож, уже черный, изогнутый, словно  коготь  рыси.
Татуированный воин отпрянул, грозное лезвие  коснулось  его  шеи,  но  -
плашмя, не оставив следа. Годри вскинул руку и ухватился за жало клинка.
Дикарь, идиот, храбрец! О небо, пальцы его окрасились кровью, но  он  не
ослабил  хватки.  Два  содрогающихся  тела  слились  в  жутком  объятии,
слышался хруст костей. Тишину разрезал пронзительный крик, но убийца  не
сдавался, он был все еще силен, он наседал.
   Из мрака выскользнула еще одна  тень  и  приникла  к  бойцам.  Убийца
дернулся, как от толчка, и как подкошенный  рухнул  наземь.  Так  падают
срубленные деревья, вяло подумал Эсториан.
   Годри задыхался. Рука его продолжала сжимать лезвие вражеского  ножа.
Кровь толчками проступала сквозь пальцы. Он упал на колени.
   - Милорд! О милорд! - пробормотал он. Крупные слезы стекали в борозды
татуировки.
   Собравшись с силами, Эсториан вытолкнул из себя слова:
   - Годри, брось... нож! Годри, брось его!..
   Годри изумился, увидев свою кровоточащую руку.
   - Это пустяк, - хрипло сказал он. - Я наложу  повязку,  все  будет  в
порядке, не беспокойтесь, милорд...
   - Это яд, - произнес чистый, холодный голос.
   Оленеец пнул ногой тело убийцы. Над  вуалью,  приспущенной  Для  боя,
сияли золотые глаза.
   - Ты уже мертв, воин из южных пустынь. Ты, наверно,  рехнулся.  Разве
можно хватать за лезвие асанианский нож?
   Годри поднялся с колен.
   - Не мели чепухи, желтоглазый!
   Его  дыхание  установилось,  он   снова   владел   собой.   Надежный,
устойчивый, спокойный, он проталкивал слова сквозь сжатые зубы.
   - Не верьте ему, милорд. Он просто набивает себе цену.  Скажите,  как
вы? Этот негодяй не задел вас?
   - Он не притронулся ко мне, - медленно произнес Эсториан.
   Кажется, все обошлось, подумал он с  облегчением  и  вдруг  с  ужасом
увидел, как сереет лицо Годри, как судорожно  подергиваются  пальцы  его
здоровой руки.
   - Слава богам! - сказал Годри. Его голос словно  осип,  каждое  слово
ему давалось с трудом. - Ох, милорд, я думал, что вы убиты!
   - Они околдовали меня.
   Он делал неимоверные усилия, чтобы подняться, но нижняя половина  его
тела была словно придавлена камнем. Годри пошатнулся и  грузно  осел  на
пол. Эсториан обнял слугу, чувствуя, как дрожит его сердце.
   - Быстро! Зови лекаря! - скомандовал он оленейцу.
   - Зачем? - безразлично сказал тот. - Он уже мертв. Ничто  не  поможет
ему.
   - Маги помогут, - заверил Эсториан. Что-то росло в его душе, не гнев,
нет - какое-то другое, черное и сверкающее чувство. - Ты  не  умрешь,  -
сказал он Годри.
   Годри молчал.  Яд  делал  свое  дело.  Его  тяжелый  приторный  запах
разливался  вокруг.  Он  попытался  сконцентрировать  свою   силу.   Она
прибывала, но  медленно,  по  капле,  а  ему  нужен  был  ровный,  мощно
струящийся поток. Солнце помогло бы ему, но сейчас стояла  глухая  ночь,
беззвездная и безлунная, и дождь за окном струился, как слезы.
   - Хорошо, что яд подействовал быстро, -  сказал  оленеец.  -  Ему  не
пришлось мучиться.
   В устах оленейца эта фраза была  несомненным  выражением  сочувствия.
Эсториан  обнаружил,  что  стоит  на   коленях,   вцепившись   в   бедра
асанианского воина, и тормошит его, словно тряпичную куклу.  Оленеец  не
сопротивлялся.
   - Нет, - пробормотал Эсториан, - нет.
   - Да, - сказал оленеец.
   - Мой друг умер?
   - Да.
   Наглое,  надменное,  бездушное  существо.  Эсториан  ударил   его   и
отстранился,  натолкнувшись  на   взгляд   золотых   глаз,   в   которых
шевельнулось нечто, похожее на изумление.
   - Мой друг умер. - Он вяло и равнодушно огляделся вокруг. - Он  умер,
а я не сумел уберечь его. Он умер, защищая меня.
   - Он умер глупо, - сказал оленеец. - Он не сумел бы вас защитить.
   - Я убью тебя. - Эсториан вскинул голову. -  Ты  мог  прийти  раньше.
Почему ты пришел так поздно?
   - Я ни секунды не медлил.
   - Ты должен был охранять меня.
   - Вы сами услали нас прочь.
   Эсториан задержал дыхание. Ему  хотелось  заплакать,  но  он  не  мог
вспомнить, как это делается.
   - Ты... ты не  должен  был  уходить!  Я  убью  тебя!  Ты  должен  был
находиться здесь! И умереть, как подобает воину!
   - Нет.
   - Разве оленейцы не служат мне? Разве они не должны умирать  за  меня
по первому моему знаку?
   - Только не я.
   Эсториан изумился.
   - Разве я ничего не значу в твоих глазах?
   - Я служу трону, - холодно произнес оленеец и кивком указал  на  тело
Годри. - Он жил для тебя и для тебя умер.