ь,
мускулы напрягались  в  сопротивлении.  Однако  влажные  янтарные  глаза
оставались прежними.
   - Пусти меня, - сказал Хирел. - Нет, - отрезал Сареван.
   Эти глаза изучали  его.  Он  до  конца  понял  смысл  этого  взгляда.
Чужеземец, варвар. Вопиющая и невероятная помесь.  Бывший  маг,  ставший
калекой. И вопреки всему - принц, сын императора, сын сына бога.
   Возможно,  он  даже  достоин  поцеловать  одну  из  этих  стройных  и
удивительно красивых ног. Внезапно Сареван  рассмеялся,  разжал  руки  и
наградил мальчика ласковой оплеухой.
   -  Львенок,  прекрати  смотреть  на  меня  свысока.   Ноздри   Хирела
раздувались. - Ты... ты...
   - Ублюдок? - услужливо подсказал  Сареван.  -  Собачий  сын?  Рабское
отродье? Разумный человек?
   - Разумный человек! - Хирел буквально выплюнул эти слова. Он  пытался
взять себя в руки, обрести хладнокровие, но это ему не удалось. - Ты?
   - А может, ты? В конце концов, ты сам позволил Араносу привезти  тебя
в этот дворец. На что ты надеялся? Что остальные  твои  братья  окажутся
здесь, чтобы поступить в твое полное распоряжение?
   -  Возможно,  Аранос  сейчас  занимается  именно  этим.  -  К  Хирелу
возвращалось его обычное спокойствие,  не  похожее  на  эту  холодную  и
ужасающую неподвижность. Он обернулся кругом, намного живее, чем раньше.
- Я никогда здесь не был. - Как это никогда?
   Саревана сразил взгляд горящих глаз. Это успокоило его. - А что, твои
покои отличаются от этих? - спросил он. Хирел пожал плечами.
   - Мои покои - белые с золотом.  Они  немного  просторнее.  Он  второй
принц перед Золотым тронов. А я Высокий принц. Я буду им. Завтра.
   - Завтра, - согласился  Сареван,  вкладывая  в  эти  слова  всю  свою
уверенность.
   Они отправились бродить  по  роскошно  отделанным  мрачным  комнатам,
выдержанным  в  черных,  серебристых  и  темно-голубых   тонах.   Комнат
оказалось очень много.
   Глаза Зха'дана округлились.
   - Показуха, - сказал ему Сареван, возмущенный тем, что целая анфилада
комнат была предназначена лишь для хранения одежды.
   В одной из них они обнаружили только перчатки. Перчатки  для  танцев.
Перчатки  для   управления   колесницей.   Перчатки,   сплошь   покрытые
драгоценностями и предназначенные для того, чтобы ослепить весь  Высокий
двор. Перчатки из материи тоньше паутины, чтобы принимать наложниц.
   - Чтобы принимать наложниц? - повторил Сареван,  поднося  перчатку  к
свету лампы.
   Она была совсем как кукольная: крошечная, великолепная и до  смешного
абсурдная. Хирел выхватил ее из руки Саревана и отшвырнул к стене.
   - Не издевайся над тем, чего ты не способен понять! Они уставились на
него. Казалось, он забыл о них. Он подошел к зеркалу.  В  нем  отражался
молодой человек в простых  доспехах,  покрытых  толстым  слоем  дорожной
пыли, с побелевшим лицом и диким  взглядом.  -  Посмотрите  на  меня,  -
сказал он.
   Они молча смотрели. Хирел занес кулак и с силой  ударил  по  зеркалу.
Внезапно и пугающе брызнула  кровь.  Не  обращая  на  это  внимания,  он
глубоко вздохнул и вздрогнул.
   -  Меня  ждет  позор.  Все  будут  смеяться  надо  мной.  Моя  голова
острижена, тело стало худым и неуклюжим, а голос -  не  слаще  вороньего
карканья. Я жил среди простолюдинов; я делил с  ними  хлеб.  Я  шел  под
солнцем  совершенно  обнаженный,  и  солнце  окрасило  меня.  И  ко  мне
прикасались... ко мне прикасались...
   Сареван не стал раздумывать. Он обхватил его,  приласкал,  встряхнул,
бормоча слова, которые были  забыты  раньше,  чем  прозвучали.  И  Хирел
смирился. На какой-то миг он дрожа прижался к Саревану.
   Наконец он снова обрел твердость. Сареван отпустил его.  Рука  Хирела
все еще кровоточила.  Он  облизнул  царапину,  осознал,  что  делает,  и
поспешно опустил руку.
   - Вот видишь, - с горечью сказал он, - я ничего не стою.
   - Ты самый достойный из всех принцев  мира.  -  Сареван  сжал  обеими
руками пораненную руку Хирела. - Слушай  меня,  Хирел  Увериас.  Да,  ты
изменился. И это неизбежно. Ты вырос. Ребенок, которого я нашел в  диких
зарослях, был нежным созданием, пухлым и хорошеньким, как  ручная  кошка
дамы. Даже после нескольких дней страданий он был уверен, что  весь  мир
принадлежит ему, что он - центр этого мира,  а  все  остальное  создано,
чтобы служить ему. Он был невыносимым маленьким созданием.  Я  с  трудом
удержался от того, чтобы не положить его на колени и не отшлепать.
   Оскорбленный Хирел вскинул голову. Однако  он  не  сказал  тех  слов,
которыми ответил бы раньше. Сареван  не  без  иронии  салютовал  ему.  -
Понимаешь? Ты пока еще не превратился в мужчину, тебе  предстоит  долгий
путь к этому, но ты уже вступил на него. И ты наверняка станешь принцем.
   Хирел поджал губы и слегка  приподнял  подбородок.  Он  хотел  что-то
сказать, но раздумал. Развернувшись на каблуках, он направился в дальние
комнаты,  где  ждали  рабы  Араноса,  ванна,  еда  и  постель  для   его
утомленного тела.
   Рабам пришлось немало вытерпеть. Хирелу они прислуживали с восторгом,
однако чужеземцы и большой кот потрясли и испугали их. Все начал Сареван
во время купания. Он разделся,  шумно  плюхнулся  в  большой  бассейн  и
принялся плавать из конца в конец. Хирел, которого тщательно скоблили на
решетке возле бассейна, позволил себе едва заметно усмехнуться.
   Сареван положил руки на бортик бассейна и замер на воде,  улыбаясь  в
ответ, Зха'дан с  неподдельным  замешательством  наблюдал  за  мытьем  и
выскребанием тела при помощи пемзы. Двое  рабов  пожирали  его  глазами,
причем у одного из них в руке  была  бритва,  Зха'дан  спасся  бегством,
прыгнув в бассейн к Саревану.
   - У него едва пушок пробивается,  -  сказал  зхил'ари,  имея  в  виду
Хирела, - и  смотри:  они  сбрили  даже  то,  что  было.  Как  он  такое
позволяет? - Таковы здешние нравы, - сказал Сареван. - Но только не  для
нас?
   - Ну конечно, нет, - сказал Сареван, оскалив зубы на раба с  бритвой.
Евнух побледнел и отступил назад. - Ведь мы принцы из  другой  страны  и
придерживаемся своих обычаев. - Если так, - подхватил Зха'дан,  -  то  я
хочу килт. И краску. И украшения. Я снова хочу  выглядеть  как  мужчина,
Рабы Араноса отличались изобретательностью: они нашли и то, и другое,  и
третье. Сареван заплел ему косички. Подобные вещи нельзя доверять рабам.
Лучше всего, если это делает  любовник.  Но  и  Солнечного  принца  было
вполне достаточно, Зха'дан почти мурлыкал,  придя  в  согласие  с  самим
собой первый раз после своего появления в Эндросе Аварьяне.
   Он выглядел  таким  довольным,  что  это  вызвало  у  Хирела  улыбку,
которая, впрочем, сразу исчезла. Юноша ничего не ел, хотя от вина  и  не
отказался; Сареван подумал даже, что он выпил слишком много. Но Хирел  и
слышать  не  хотел  о  том,  чтобы  остановиться.  Когда  Сареван   стал
настаивать, Хирел с тихой злостью выругался и выставил всех из комнаты.
   Сареван не стал сопротивляться. Хирел находился в  таком  настроении,
что его трудно было чем-то утешить. Возможно, вино и одиночество помогут
ему успокоиться и подготовиться к тому, с чем ему  придется  столкнуться
завтра утром.

***

   Кровать, на которой расположился Сареван, оказалась очень  удобной  -
настоящая  восточная  кровать  в  раме  из  сладко   пахнущего   дерева,
застланная алым шелком. Сареван  с  удовольствием  погрузился  в  мягкую
постель. Юлан растянулся у него  в  ногах,  Зха'дан  захотел  устроиться
возле двери.
   Сареван зарылся пальцами ног в пушистый  бок  Юлана  и  вздохнул.  Он
подумал, что сегодня ему удастся  заснуть.  Эта  мысль  вызвала  у  него
улыбку, хотя в ней и крылась доля горечи. О его отце ходит молва, что он
всегда прекрасно спит перед битвой.
   Он не желал думать о  своем  отце,  которого  завтра  ему  предстояло
предать перед Высоким двором Асаниана.
   Сареван лениво потер  заживающую  кожу  под  бородой  и  зевнул.  Его
отяжелевшие веки сомкнулись.
   Чье-то гибкое тело скользнуло в постель и  вытянулось  рядом  с  ним.
Искусные пальцы нашли узлы напрягшихся мышц на  его  спине.  Последовало
прикосновение теплых губ и легкое покусывание.
   Сареван уперся на руки и привстал. - Черт возьми, кто им сказал,  что
я хочу... Рядом с ним лежал Хирел, весь золотой в мерцании ночной лампы.
Сареван сдержанно, но довольно резко оттолкнул его.
   - Что ты здесь делаешь? Зха'дана  здесь  нет,  он  вон  в  том  углу.
Убирайся из моей кровати!
   - Принц, - сказал Хирел, и теперь он  вовсе  не  был  похож  на  того
юношу, которого знал Сареван.  Перед  ним  был  мужчина,  утомленный  до
изнеможения, неспособный более сдерживать свой пыл.  -  Принц,  смирись.
Или, клянусь тебе, я разрыдаюсь, а если я разрыдаюсь, ты это увидишь,  а
если ты это увидишь, то я возненавижу тебя.
   Слезы уже наполняли его глаза. Саревану  хотелось  громко  застонать,
отбросить от себя юного демона, позвать Зха'дана, который дал бы  Хирелу
то, чего он хотел и в чем нуждался в эту ночь ночей. Который  слушал  бы
эти проклятые слезы.
   Хирел уткнулся лбом в плечо Саревана и прижался к нему. Руки Саревана
обняли его. Мальчик был горячий; его кожа  казалась  шелковой;  от  него
исходил аромат вина, мускуса и чистого юного  тела.  Он  был  сильный  и
гибкий, словно женщина-воин.  Но  он  вовсе  не  был  женщиной.  Он  был
асанианским придворным и точно знал, что делает.  Сареван  взял  его  на
руки, отнес к двери и осторожно опустился на колени рядом со  Зха'даном.
Зхил'ари лежал без движения, широко раскрыв глаза. Сареван отцепил  руки
Хирела от своей шеи и отвел их  от  себя,  встретив  обжигающий  золотой
взгляд.
   - Ты же знаешь, я не могу, - сказал он. Хирел вырвал правую  руку  и,
размахнувшись, ударил его. Сареван покачнулся.
   - Ты не мужчина! - выкрикнул Хирел. - Девственник! Слабак! Евнух!
   - Когда вино выветрится из твоей головы, маленький брат, ты пожалеешь
о том, что оно руководило тобой.
   Сареван отпустил левую руку юноши. Удара не последовало, и он смахнул
слезу, которая ползла по щеке Хирела. Хирел вздрогнул.
   - Будь ты проклят, - сказал он, - будь проклят. Сареван  поднялся  на
ноги. - Зха'дан, люби его вместо меня.
   Он отвернулся. Сделать это было невероятно тяжело. Обруч,  золотой  и
стальной одновременно, душил его. Он опустился на постель и проклял  все
на свете.

***

   Саревану доводилось видеть роскошь. Он посещал  празднества,  которые
Солнцерожденный  устраивал  в  честь  своих  армий.  Он   видел   лордов
Керувариона, совершавших триумфальное шествие на Праздник Мира,  которым
оканчивались все великие  войны  империи.  Он  видел  освящение  Эндроса
Аварьяна и ежегодные игры  Вершины  лета,  он  помнил  день,  когда  его
провозгласили Высоким Солнечным принцем.
   Он видел роскошь. То, что предстало перед ним здесь, не ослепило его,
но заставило чуть пошире открыть глаза.  Начало  осени  праздновалось  в
Асаниане с такой  же  торжественностью,  как  в  Керуварионе  отмечалось
начало лета. Празднество  сопровождалось  ритуалами,  посвященными  всем
богам. Юноши становились мужчинами,  девушки  -  женщинами;  заключались
браки, детям давали имена  и  несли  в  храмы,  объявлялись  наследники,
раздавались титулы, князья получали  свои  владения.  Император  собирал
весь двор в самом большом зале своего дворца - Зале  Тысячи  лет  с  его
тысячей, резных высоких  столбов,  поддерживающих  золотую  крышу.  Этот
огромный зал мог вместить целую армию; и действительно, чтобы  доставить
императорам удовольствие, в дни празднеств  здесь  собирались  армии,  и
даже   конные   воины   носились   по   песку,    рассыпанному    поверх
инкрустированных плит пола. В  дальнем  конце  зала  пол  приподнимался,
ограничивая  ров,  наполненный  сверкающим  песком  -  золотой  пылью  и
драгоценностями, разбросанными и  раздавленными  тяжелыми  сапогами  ста
рыцарей. Это была Золотая стража Золотого трона, князья князей  олениай,
живая стена, сомкнувшаяся вокруг императора.
   Он сидел в кругу своих рыцарей, высоко вознесенный на троне,  который
представлял собой огромную золотую чашу, установленную на спинах золотых
львов. Даже подушки, устилавшие  чашу,  были  вытканы  золотом.  На  них
восседал сам император, золотой идол в маске, короне и девяти  одеяниях,
подобающих величайшему из королей.
   Первый ранг двора составляли его сыновья, а Аранос возглавлял его. Он
стоял вместе со своей гвардией, магами и жрецами перед лицом императора,
на расстоянии трех копий  от  Золотой  стражи.  На  принце  было  полное
придворное облачение, такое тяжелое, что  он  едва  держался  на  ногах:
соответствующие его рангу семь  платьев  и  затканный  золотом  шелковый
капюшон,  ниспадавший  на  плечи  и  оставлявший  открытым  его  искусно
раскрашенное лицо. Как  и  остальные,  он  обязан  был  стоять,  но  ему
позволялось опираться на руки двух магов.  Сареван,  чувствовавший  себя
крайне неудобно в своем причудливом снаряжении, стоял  вместе  с  личной
гвардией Араноса. Как самому высокому в строю, если не считать Зха'дана,
который  находился  рядом  с  ним,  ему  было  отведено  почетное  место
непосредственно около принца. Хирел выпадал из поля зрения Саревана,  и,
только повернув голову в неудобном сверкающем  шлеме,  он  мог  заметить
юношу. Он  делал  это  неоднократно,  пренебрегая  дисциплиной.  Доспехи
Хирела были такими же нелепыми, как и его собственные,  на  голове  сиял
шлем с маской дракона, лицо прикрывало забрало с двумя темными прорезями
для глаз. Этот покров полностью скрывал Хирела.
   Когда на рассвете юноша проснулся, ему было дурно  до  умопомрачения,
как и предсказывал Сареван. Рабы Араноса принесли ему какое-то снадобье,
с которым, по всей видимости, он уже имел несчастье познакомиться. Хирел
с отвращением выпил его, скорчив гримасу, однако после этого  его  глаза
снова заблестели, а щеки покрыл румянец. Он даже немного поел, хоть и по
принуждению. Благодаря этому он казался уверенным и готовым с твердостью
взглянуть в лицо неизбежности.
   Сареван не вполне  был  убежден  в  этом.  После  горького  разговора
прошлой ночью Хирел не сказал ему ни  слова.  Он  не  позволил  Саревану
помочь ему справиться с дурнртой; когда  Сареван  пытался  заговорить  с
ним, он поворачивался к нему спиной. Он надел  свою  самую  высокомерную
маску и вел себя самым невыносимым образом.
   Сареван вздохнул и уставился перед собой.  Он  не  мог  видеть  армию
братьев Хирела, но  чувствовал  их  за  своей  спиной.  Аранос  появился
последним,  и  выход  его  был  почти  королевским;  когда  он  медленно
шествовал мимо  братьев,  они  замерли  в  низком  поклоне.  У  Саревана
оказалось достаточно времени, чтобы сосчитать их и  даже  разглядеть  их
лица. Сорок, подвел он итог, и это  наверняка  не  все:  остальные,  без
сомнения, слишком молоды или не расположены  присутствовать  при  дворе.
Мальчики,  юноши   и   молодые   люди   с   кожей   всех   оттенков   от
темно-коричневого до цвета слоновой кости, одетые в  соответствии  с  их
положением в пять, шесть или семь одеяний, крепкие, как быки, и  тонкие,
как тростник, дрожащие от волнения или застывшие в высокомерии, красивые
и не очень, и даже просто уродливые - все  они  носили  на  себе  печать
своего происхождения. У одних  оно  проявлялось  в  такой  малости,  как
посадка головы. У других чувствовалось во всем, как  у  Хирела,  портрет
которого украшал стену Зала Высоких  принцев;  но  на  самом  деле  этот
портрет был написан с его отца в молодости и  повторял  черты  отца  его
отца.
   Особо Сареван отметил двух принцев. Они стояли  выше  всех,  рядом  с
Араносом. Только они, Аранос и еще несколько очень маленьких детей имели
право носить семь одеяний принцев первого  ранга.  Они  были  одними  из
красивейших сыновей императора. Вуад даже мог бы превзойти Хирела,  если
бы по злой иронии судьбы волосы его не оказались  цвета  старой  бронзы.
Здесь это считалось изъяном и трагедией, хотя Саревану показалось  очень
красивым. Но он был всего лишь варваром с кожей цвета дегтя, который  не
имеет представления о красоте.
   Сайел ему понравился  меньше,  по  крайней  мере  на  первый  взгляд:
бледное существо, достаточно красивое для  тех,  кто  любит  молоко  или
воду, но неудачно наряженное в пурпурные одежды. Однако его  глаза  были
проницательнее, чем у Вуада, а  напряжение  в  них  было  гораздо  менее
заметно. Он следил за Араносом, как птица за кошкой: испытывая страх, но
помня о своих когтях и клюве. Сайел обратил особое внимание на необычных
сопровождающих Араноса. Судя по покалыванию в затылке Саревана во  время
движения церемонии, это внимание не ослабевало.
   Сареван едва заметно пошевелился.  У  него  чесалась  спина.  Мочевой
пузырь сводила судорога. Он проклинал и то и другое,  а  заодно  и  свои
доспехи, заставлявшие его истекать потом. Они оказались ужасно  тяжелыми
и слишком вычурно украшенными, чтобы в них можно было  сражаться.  С  их
весом он еще мог бы  смириться,  но  завитушки  постоянно  цеплялись  за
клинки и затрудняли движения рук.
   Нет, драться ему не придется. Во всяком случае, не  здесь.  Не  перед
лицом асанианского  императора.  Придворные  строили  свои  козни  более
хитроумно, используя отравленные слова и отравленное вино.
   Битва  приближалась.  Сареван  осмелился  немного  развернуться  всем
корпусом и скользнуть по залу глазами, скрытыми  шлемом.  Принцы  слегка
напряглись. Их глаза были широко раскрыты и блестели.
   Какого-то очень молодого лорда представляли императору; ему  пришлось
выполнить полный  ритуал  и  даже  девять  раз  пасть  ниц  перед  своим
повелителем. Он проделал все это с грацией и хладнокровием, несмотря  на
мертвенную бледность лица.
   Наконец он в последний раз поднялся, произнес слова, которые положено
было произнести, и, медленно пятясь, занял свое  место  в  ряду  дворян.
Наступила тишина. Глаза придворных возбужденно заблестели, все  подались
вперед. Лишь Ара-нос остался неподвижен.
   С величественной медлительностью Зиад-Илариос поднялся с трона. Но не
только величие сковывало его движения: его одежды были  так  же  тяжелы,
как бремя императорской власти. Он поднялся словно изваяние,  оживленное
при помощи чар, а его лицо вообще было не лицом, а  маской  из  кованого
золота.
   Таков был обычай. Хирел рассказывал об этом Саревану. Маска - это лик
бога: без возраста, без изъянов, без слабостей,  свойственных  человеку.
Как же в таком случае просто, ответил ему  тогда  Сареван,  тайно  убить
императора и присвоить себе его маску, его имя и его  силу.  Хирела  это
предположение отнюдь не позабавило. Чернь не должна знать, что император
стар, болен и  безобразен.  Действительно,  император,  который  положил
начало этой традиции, был чужеземным завоевателем с  ужасно  изувеченным
лицом и дерзким намерением добиться доверия своего  предшественника.  Он
женился на единственной  дочери  императора,  после  чего  избавился  от
тестя, решив, что предательство в данном случае выгоднее  честной  игры.
Однако с тех  пор  ни  одна  попытка  стать  самозванцем  не  увенчалась
успехом, потому что не только королевы, принцы и некоторые знатные лорды
Высокого  двора  имели  право  видеть  лицо  императора:  через   равные
промежутки времени его личность удостоверялась  на  специальном  совете,
состоящем  из  жрецов  и  лордов,  убеленных  сединами,   бдительных   и
неподкупных.
   Именно такой ритуал состоялся перед началом празднества. Но  Саревану
не было нужды проверять. Он кожей чувствовал, кто  скрывается  под  этой
маской.
   За  исключением  случаев,  когда  требовалось  обсудить  дела  высшей
государственной важности, император не говорил даже с Высоким двором. За
него это делал Голос -  герольд  в  черной  безликой  маске,  обладающий
красивым голосом.
   - Настало время, - провозгласил он, - время и время. Трон занят,  его
величество силен, да живет он вечно.  Однако  даже  величайший  владыка,
творящий  законы,  о