- у нас в Москве", да  духу  не  хватило.  От
Кавказа Урусов давно отрекся, а в Москве еще  не  полностью  прописался,
вот и робеет назвать этот город своим.
   Урусов же, не  заметив  улыбки  Закира,  продолжал  тихим  вкрадчивым
голосом:
   - Большие люди решают судьбу Варяга. Очень большие.  По  сравнению  с
ними даже такие крупные авторитеты, как  ты,  Закир,  просто  пигмеи.  Я
знаю,  у  вас  через  неделю  на  Дмитровском  будет  "отчетно-выборное"
собрание. Там встанет вопрос об общаке. И, естественно,  о  Варяге.  Ты,
Закирушка,  пользуешься  бо-ольшим  авторитетом  у   московских   воров.
Питерские и сибирские тебя тоже уважают, я уж не говорю о кавказских.  А
там, на сходе, как я понимаю, будут все основные. Так что давай скажи им
свое веское слово. Варяга  надо  задвинуть!  -  Последнее  слово  Урусов
произнес жестко, сузив глаза и капризно сжав губы. - Вот такая у меня  к
тебе небольшенькая просьбочка. И ты уж постарайся.
   - Генерал, я никак не пойму, коли МВД все известно заранее  -  и  про
Варяга, и про сходняк, почему бы просто не подвалить на автобусах  и  не
повязать весь сход, а в заварухе Варяга взять  и  шлепнуть  при  попытке
вооруженного сопротивления? И все дела.
   Урусов тоненько захихикал.
   - Ты же  вроде  умный  человек,  Закирушка.  А  рассуждаешь  -  дурак
дураком. Я ж тебе толкую: у воров на Варяга вырос зуб. И воры  должны  с
ним разобраться, - нажимая на слово,  уточнил  генерал.  -  Больше  тебе
скажу: в  МВД  отлично  знают  про  сходняк,  и  вся  территория  вокруг
ресторана будет обложена плотным кольцом бойцов спецназа, чтобы  не  дай
бог чего не приключилось, чтобы не дай  бог  непрошеный  гость  туда  не
просочился.  У  эмвэдэшников  одна  забота  -   чтобы   прошел   сходняк
чин-чинарем. Но  решить  судьбу  Варяга  должны  сами  воры.  Понимаешь,
Закирушка, ты, именно ты и твои кореша должны решать его судьбу.  Варяга
надо задвинуть! - повторил Урусов. - И если  вдруг  сход  закончится  не
так, как надо, обещаю тебе, что кое у кого будут  большие  неприятности,
уже на следующий день кое-кто - в первую  очередь  Шота  Черноморский  -
получит от меня бандерольку с ценнейшими документиками.  В  таких  делах
промахов не должно быть. Нам это тоже никто не простит там... - И Урусов
многозначительно поднял  вверх  указательный  палец  и  поднялся,  чтобы
уходить.
   На том беседа и кончилась. Странный был разговор.  В  тот  же  вечер,
занявшись  для  успокоения  нервов  любимым  делом  -   собственноручным
изготовлением печенья арал-хунк с ореховой  начинкой,  Закир  раскатывал
тонкое тесто и обдумывал слова Урусова. Зачем пройдоха генерал  все  это
ему рассказал? Ведь наверняка у  них  среди  воров  есть  свои  надежные
осведомители, которые и без Закира смогут настроить людей против Варяга,
тем более что первая стычка уже произошла.  Чуть  дело  до  стрельбы  не
дошло тогда... А такое воры своим не  прощают  -  не  могут  просто  так
простить и Варягу. И Дядя  Толя,  авторитетнейший  вор,  можно  сказать,
впрямую войну Варягу объявил. После  такого  сходняк  может  и  без  его
усилий принять самое крутое решение...
   И все же Урусов попросил - обратился к нему - вот ведь какое дело!  -
попросил оказать содействие. К чему бы это? Либо  хочет  подстраховаться
понадежнее, либо не уверены его хозяева в нужном решении схбдняка.  Ясно
одно: им смерть как надо Варяга отлучить от денег. А значит, сход должен
будет выбирать кого-то другого. Кого же? И не в этом ли  собака  зарыта:
своего человека им нужно поставить.
   У большого рекламного щита с  надписью  "Мы  любим  Отечество"  белый
"линкольн" Закира плавно  свернул  с  Дмитровского  шоссе  на  маленькую
дорожку и подкатил к ресторану "Золотая нива". Закир  открыл  дверцу  и,
бросив водителю Иссе: "Жди тут, никуда не отъезжай", пошел быстрым шагом
ко входу в ресторан.
   Сейчас за  этими  стеклянными  дверями  малоприметного  ресторанчика,
каких в Москве воз и маленькая  тележка,  должна  была  решиться  судьба
российской воровской короны и всей воровской кассы. Но  эти  вопросы  не
решаются без  того,  чтобы  не  была  задета  судьба  всего  российского
воровского сообщества. Потому что ставки были  очень  высоки.  Ибо  игру
сегодня делали здесь не  столько  сидящие  за  столом,  сколько  главным
образом незримые участники - те, чьи имена не назывались, а о  некоторых
из них не знали даже участники большого схода.
   Закир всегда ходил без телохранителей. Это давно уже вошло у  него  в
привычку. Он считал себя слишком правильным вором, чтобы кому-то  пришло
в голову наказать его. За свою жизнь он не беспокоился.  Вот  и  сейчас,
как обычно, он был один.
   Войдя в просторный холл, он сразу заметил по углам охранников Максима
Кайзера - тот сегодня отвечал за  безопасность  схода.  Дюжие  ребята  в
черных пиджаках с оттопыренными внутренними карманами,  в  которых  явно
просматривались стволы,  неторопливо  прохаживались  вдоль  застекленных
стен.  Заметив  Закира  Большого,  один  из  них  -  быковатого  вида  -
почтительно кивнув, подошел ближе и тихо пригласил пройти в зал:
   - Все уже в сборе.
   - Варяг приехал? - коротко осведомился Закир. Бык помотал головой:
   - Не-а. Но еще две минуты осталось.
   Закир понимающе мотнул головой  и,  расправив  плечи,  решительно,  с
невозмутимым видом направился к приоткрытой двери.
   А на душе у него было муторно и неуютно.

Глава 14

   Оперативная группа "спецназа" Николая Чижевского подкатила к  станции
метро  "Тимирязевская"  ровно  в  восемнадцать   ноль-ноль.   За   рулем
малоприметной синей "бээмвэшки" 89-го года выпуска сидел отставной майор
Абрамов в потертом пиджачишке  и  застиранных  джинсах,  сзади  -  Фарид
Усманов и молодой боец Андрюша Пронин по прозвищу Зверек, оба облаченные
в такие же лохмотья. Выйдя из  машины,  все  трое  неторопливо  затопали
вперед по Дмитровскому шоссе.
   Руководивший  операцией  прикрытия  Абрамов   действовал   по   давно
выработанной и ставшей уже почти инстинктом привычке: к  месту  операции
группа подходила незаметно, не привлекая  к  себе  ничьего  пристального
внимания. Со стороны могло показаться, что трое  скромно  одетых  мужчин
какие-нибудь члены приемной комиссии горстройуправления,  направляющиеся
по  делам  на  местную   стройплощадку.   Это   обманчивое   впечатление
подкреплялось  тем,  что  у  всех  троих  в  руках   болтались   древние
замусоленные портфели а-ля советский ИТР,  явно  набитые  документацией,
сметами, отчетами и проч.
   Троица не спеша добрела до находящегося на реконструкции пятиэтажного
здания с зияющими проемами  выставленных  окон  и  ощерившимися  зубцами
проломов в нескольких местах кирпичной кладки. Фасад  дома  был  прикрыт
снизу  доверху  плотной  зеленоватой  сеткой,  спасавшей  пешеходов   от
строительной пыли.
   Стройплощадка была обнесена невысоким  дощатым  забором,  выкрашенным
грязно-желтоватой краской. Метрах в десяти-пятнадцати  от  конца  забора
стояла одинокая "девятка", забрызганная застарелой грязью.  В  "девятке"
сидели два мужика и о чем-то яростно спорили. Вроде все спокойно.  Можно
было начинать...
   Абрамов поставил своим подчиненным четкую задачу. На стройке  в  этот
час ремонтные работы уже сворачивались, и  строители  собирали  нехитрый
инвентарь. К шести часам  стройплощадка  должна  была  совсем  опустеть.
Разумеется, никаких сторожей с собаками тут не было. Трем дозорным  надо
было незаметно проникнуть за хилый заборчик вокруг  ремонтируемого  дома
и, рассредоточившись по этажам, занять удобные позиции для наблюдения.
   Абрамов сразу же заметил  двухэтажную  стеклянную  коробку  ресторана
"Золотая нива" на противоположной стороне шоссе. Нарочито  выразительным
жестом указав на фасад ремонтируемого здания, он вполголоса обратился  к
Усманову:
   - Только не верти головой, Фаридик. Прямо напротив нас через улицу  -
объект. У дверей  уже  столпотворение!  Сейчас  займем  исходное  и  все
рассмотрим повнимательнее.
   И впрямь, хотя времени было еще четверть  седьмого,  около  ресторана
наблюдалось  заметное  оживление.   Непосредственно   перед   стеклянной
двустворчатой дверью  выстроились  в  шеренгу  четыре  тяжелых  джипа  с
затемненными стеклами.
   Вокруг джипов и перед рестораном толпились крепкие ребята -  все  как
на подбор: с бритыми  затылками,  в  черных  костюмах,  с  переговорными
устройствами в лапах.
   Не ускользнуло от наметанного взгляда Абрамова и то, что  у  тротуара
неподалеку от "Золотой нивы" был припаркован белый гаишный "форд".
   "Все предусмотрено", - усмехнулся Абрамов. Он понял, что "форд" стоит
тут на тот случай,  если  какой-нибудь  лох-автолюбитель  поставит  свою
тачку в неприятной близости от места проведения схода.
   Быстренько оценив обстановку, Абрамов кивнул своим ребятам:  мол,  за
мной! - после чего трио деловито протопало через незапертую  калитку  на
территорию стройки.
   То, что случилось затем, бойцы Чижевского  уже  не  могли  видеть.  А
произошло вот  что.  Как  только  Зверек,  шедший  последним,  исчез  за
калиткой, дверцы грязной "девятки" распахнулись и из машины вылезли  два
здоровенных амбала. Оба держали под мышками увесистые  свертки.  Первый,
светловолосый, глянул на второго, брюнета, и молча кивнул в  направлении
калитки. Тот в ответ кивнул, толстым, словно сарделька,  пальцем  указав
направление их движения - внутрь и направо, за тремя мужиками в потертых
пиджачках.
   Крепыш блондин нагнул по-бычьи голову, задвинул ее в салон  "девятки"
и  стал  что-то  тихо  говорить  в  укрепленный   на   приборной   доске
переговорник.
   Выслушав ответ, он вылез  и  юркнул  в  приоткрытую  калитку.  Брюнет
последовал за ним.
   Абрамов,  повинуясь  старому  профессиональному  инстинкту,  не  стал
углубляться в здание, опасаясь какого-нибудь сюрприза, тем более  что  и
передвигаться внутри каменной коробки  было  затруднительно:  во  многих
местах   лестничные   пролеты   были   сняты,   потолочные    перекрытия
отсутствовали. Усманов и Андрюша Зверек отправились в  дальний  подъезд,
Абрамов остался в первом  и  стал  подниматься  по  шатким  строительным
мосткам на третий этаж. Там, на его счастье, сохранились  полы.  Абрамов
уже приготовился выдвинуться к фасаду, чтобы занять наблюдательный пункт
у провала в стене, как вдруг до его  слуха  донесся  странный  шорох  со
стороны улицы. Его насторожило то, что  это  был  именно  шорох.  Он  не
слышал ни голосов, ни шагов. Вместе с тем он  был  уверен,  что  это  не
животное - не  собака  и  не  кошка,  потому  что  звук  был  характерно
человеческим. В этот момент Абрамов и сам не смог бы объяснить,  на  чем
основывалась его  догадка.  Он  резко  развернулся  на  сто  восемьдесят
градусов и замер, прислушиваясь. Ничего.
   Он подождал минуты две.  Все  тихо.  Крадучись  подошел  к  проему  и
выглянул наружу.
   Прямо перед ним через шоссе находилась коробка ресторана.  Старенькие
механические наручные часы "Сейко" показывали половину  седьмого.  Ждать
оставалось недолго.
   И тут раздался громкий злобный выкрик:
   - Э! Вы че там потеряли, орлы?
   Голос был незнакомый. Но, судя по тембру,  принадлежал  уверенному  в
себе мужчине. Тот, по всей видимости,  обращался  к  Фариду  Усманову  и
Зверьку.
   Между тем снизу раздался скрип - это скрипели ветхие лестничные доски
под тяжестью идущего... Человек поднимался наверх крадучись  -  прямо  к
нему.
   Абрамов медленно вытащил пистолет ПМ из  внутреннего  кармана  своего
пиджачишки и тихонько снял с предохранителя.

***

   Они успели преодолеть только один пролет хлипкой, чудом сохранившейся
лестницы, как их настиг  снизу  чей-то  резкий  окрик.  Андрюшка  Зверек
обернулся  и  обомлел.  Внизу  на  улице  стоял  черноволосый  здоровяк,
которого он уже видел - и не раз. Зверек сразу его узнал. Это  был  один
из тех двоих амбалов из "Нивы", которую  он  несколько  раз  встречал  у
Речного вокзала, -  эти  мордовороты  сопровождали  странного  мужика  в
черной косухе... Что он тут делает? Как он  тут  оказался?  Лоб  Зверька
покрылся  холодной  испариной.  Он  мельком  глянул  на  Усманова.   Тот
хладнокровно смотрел на черноволосого, и по его  взгляду  было  понятно,
что он еще не решил, как себя вести: то ли изобразить  святую  простоту,
то ли действовать внезапно и резко на опережение.
   - А в чем проблема? - спокойно  отозвался  Фарид,  как  бы  невзначай
сунув руку в карман, где у него лежал ПМ. - Вы кто такой?
   Амбал не ответил и грозно двинулся на них, тяжело ступая по  лестнице
ботинками явно не меньше сорок шестого  размера.  Его  свирепый  вид  не
предвещал ничего хорошего.
   Зверек понял, что надо предупредить Фарида. Он повернулся вполоборота
к Усманову и торопливо шепнул краем рта, так, чтобы  мордоворот  его  не
слышал:
   - Этого я видел на Речном... Помнишь, я  Валерьянычу  докладывал  про
мужика в черной косухе на "жигулях", и с ним двое были. Так это один  из
тех двоих.
   Усманов  хмыкнул  понимающе  и  бесстрастно  повторил  свой   вопрос,
обращаясь к амбалу:
   - Вы кто такой? И что здесь делаете?
   - Сейчас я тебе покажу, кто я такой, - осклабился  брюнет.  Он  убрал
руку за спину - но только на одно мгновение: его рука  тотчас  вернулась
обратно, и в ней уже поблескивал ствол.
   - А ну-ка, артисты, спускайтесь - будем знакомиться!
   Усманов, мгновенно оценив ситуацию, тихо произнес:  "Зверек,  кажись,
нам на выход!" И,  скомандовав:  "Пошли,  а  то,  чего  доброго,  палить
начнет", - стал спускаться вниз.
   Черноволосый профессиональным взглядом окинул обоих и процедил:
   - Так, а этот камуфляж для чего? Вы чего вырядились, точно ряженые. -
Потом он вгляделся в лицо Зверька и добавил:
   - А тебя, пацан, я где-то уже видел.  Ну-ка,  гвардейцы,  топайте  за
мной.
   Усманов  лихорадочно  соображал.  Пистолет  в  руке   брюнета   очень
красноречиво свидетельствовал о его решительных  намерениях.  Ясно,  что
стоит им сделать хоть одно резкое движение - и  можно  схлопотать  пулю.
Пожалуй, придется повиноваться. Пока. А там будет видно.
   В это время Абрамов, услышав шаги на лестнице,  метнулся  к  стене  и
нацелил свой пистолет с глушителем в сторону лестничной  клетки,  откуда
должен был показаться незваный гость. Но тот  оказался  не  дурак.  Шаги
стихли. Человек остановился и выжидал. Снизу, с  улицы,  донесся  резкий
выкрик: "А ну-ка, артисты, спускайтесь, сейчас будем знакомиться!"
   "Так, - подумал Абрамов, - нештатная ситуация. Что за  черт.  Неужели
все сорвется?"
   И тут он заметил, как над бетонной  кромкой  пола  снизу  взметнулось
что-то белое. Скорее  машинально,  чем  сознательно,  Абрамов  нажал  на
спусковой крючок.
   Раздался приглушенный хлопок выстрела, эхом раскатившийся  по  пустой
комнате.
   Абрамов выругался. Ну что он наделал, дурак! Вот зараза!
   - Бросай оружие! Я сотрудник милиции! - громыхнул снизу  раздраженный
бас.
   Только теперь он рассмотрел белый предмет, сбивший его с панталыку.
   Платок. Обычный носовой платок. Подбросили вверх и взяли его дуриком,
как самого последнего лоха.
   - Брось пушку, кому сказал, мудила! Буду стрелять па поражение!
   Абрамов понял, что ситуация зашла в тупик.
   - Бросаю! - крикнул он, на всякий случай вытащив обойму и спрятав  ее
в карман. И швырнул пистолет на бетонный пол.
   Снизу выглянуло крупное багровое блинообразное лицо  с  копной  волос
соломенного цвета. Оглядевшись, парень  стал  осторожно  подниматься,  и
из-за порога показались широченные плечи, могучий торс, обтянутый  синей
рубашкой.
   Детина держал в лапе ПМ. Зафиксировав взгляд на валяющемся  пистолете
Абрамова, он удовлетворенно гыкнул.
   - Иди сюда. И смотри, чтобы  без  глупостей.  Скажи  спасибо,  что  я
сегодня добрый. - Он ловко подхватил пистолет и опустил в карман брюк. -
Сейчас Никита твоих корешков приведет. И поедем.
   - Куда? - на  всякий  случай  поинтересовался  Абрамов.  Он  все  еще
надеялся, что это балуют охранники авторитетных  людей,  съезжавшихся  в
"Золотую ниву".
   Ответ его ошарашил:
   - На Петровку, мудила!

Глава 15

   В большом банкетном зале ресторана "Золотая  нива"  стояла  необычная
тишина. Сегодня на сходняк приехали все, и даже старик Михалыч,  который
последние годы по состоянию здоровья на сходняках  появлялся  редко.  По
старому заведенному обыкновению, сначала принялись за трапезу. За стол в
этот раз отвечал Максим Кайзер. И он не ударил в  грязь  лицом:  накрыто
все было по высшему разряду. Разве что запеченных соловьиных язычков  да
тушеных бараньих яиц, как выразился в шутку один из участников схода, не
поднесли с кухни.
   На сходняк опаздывать было не принято, и к семи ровно все собрались.
   Важных гостей встречали перед  входом  в  ресторан  предупредительные
охранники,  выполнявшие  сегодня  одновременно  роль  обслуги,  -   одни
отгоняли роскошные иномарки на парковку, а другие проводили гостей в зал
и там рассаживали по местам.
   В зале также все было строго. Во главе стола положено было  восседать
самому старому и уважаемому вору в законе -  сегодня,  как  и  последние
несколько лет, за патриарха был Михалыч, который сидел сгорбившись между
Варягом и Шотой, ничего не ел, а только потягивал из рюмки свой  любимый
французский коньяк. По правую руку от Варяга сидел Кайзер, за  ним  Дядя
Толя и Закир Большой. Слева от Шоты - Паша Сибирский, Тима, Витек. И  уж
совсем в отдалении от патриарха и смотрящего расположились  региональные
авторитеты. Только  Филата,  питерского  смотрящего,  не  было  на  этом
сходняке, считалось, что он был еще  зелен,  без  году  неделю  сидел  в
Питере и ему еще не подошел срок оказаться за этим почетным столом.
   - Ну, - поднялся Кайзер, принимая  на  себя  еще  и  роль  тамады,  -
предлагаю, люди, выпить в память Медведя. Может, кто и не знает  или  не
помнит, но сегодня двадцать пятое сентября - как раз ровно шесть  лет  с
того дня, как Медведь отдал богу душу. Помянем не чокаясь!
   Все выпили. И опять над столом повисла тягостная  тишина,  нарушаемая
стуком вилок и ножей, звоном хрусталя, сопением и чавканьем.
   - Мы всэ знаэм, зачэм собрались здэс,  льуди,  -  без  предупреждения
начал вдруг Шота. - Нэ хорошо, что между нас остается  нэпониманые.  Это
нэпониманые надо развэять. И поэтому я хачу папрасить  тэбя,  уважа-эмый
Варьяг, дать нам атвэт. Вапросов накалилось много. И самый паслэдний вот
какой.
   Шота   встал.   Старый   грузинский   вор   в   законе    пользовался
беспрекословным авторитетом как у старых, так и у молодых  воров.  После
смерти Медведя на сходняке не было  более  заслуженных  воров,  чем  он,
Михалыч да Ангел.  Но  Ангел,  правая  рука  Медведя,  сгинул  в  пучине
воровских или ментовских разборок от  пули  неведомо-то  киллера.  И  из
старой гвардии осталось лишь двое - Михалыч и Шота.
   Но Михалыч был дряхлый старик, да и  не  лез  он  никогда  вперед,  в
сторонке держался. А Шота  в  свои  шестьдесят  с  лишком  лет  выглядел
молодцом - как достойный представитель древнего  княжеского  грузинского
рода, с гордостью неся имя и храня честь своих предков. Слово Шоты  было
веским - к нему прислушивались даже те, кто не мог внутренне согласиться
с ним, потому что все знали: в конечном счете  Шота  всегда  оказывается
прав.
   - У людэй, Варьяг, к тэбе есть вапросы. И чем скарэе мы все расставим
по мэстам, тэм будет лучше нам всэм. Вапрос первый - финансовый.  Вапрос
втарой - палитыческий. Но оба они взаимосвязаны. - Шота  сделал,  долгую
паузу. Он поднес правую руку к усам и слегка  потеребил  седые,  коротко
подстриженные волосы над верхней  губой.  -  Первый  вапрос.  Тут  долго
гаварить нэ стоит. Льюдям нэ нравится, что ты, Варьяг, давно уже,  после
гибели  Егора  Сэргеевича,  практычески   бэскантрольно   распоряжаешься
общаком. Мы нэ знаэм,  сколько  там  дэнег,  куда  они  уходьят,  откуда
приходьят... Но мы знаэм, что уходьят дэньги парой н