- Не знаю, Шота, дорогой, не знаю, что тебе  и  сказать,  -  вздохнул
Подколзин. - Ты же газеты читаешь, сам видишь, что творится. Уж если  на
олигархов наехали, то нам-то, бедным маленьким человечкам, что прикажешь
делать?
   - Ладно, Владимир Алексеевич, мы еще вэрнемся к  этому  разговору,  -
сухо закончил Шота и, не прощаясь, повесил трубку.
   Шота позвонил  Подколзину  не  случайно.  Вчерашний  наезд  налоговой
полиции на головной офис  "Кас-пийскнефти",  о  чем  ему  сегодня  утром
сообщил главный бухгалтер, в панике позвонивший из Каспийска,  был  лишь
предлогом. Воры сильно озаботились событиями последнего месяца, и спешно
созванный  в  прошлую  субботу  малый  сходняк   наказал   Шоте   жестко
переговорить с теми, кто еще осенью прошлого года сулил им золотые  горы
за  содействие.  Содействие  было  оказано-и  немалое,  в  том  числе  и
финансовое, но пока что никакого обещанного прикупа было не видать.
   Напротив...  Куда  ни  кинь,  всюду   бизнес   летел   к   чертям   -
предпринимателям не давали вздохнуть.
   Найденные   в   оффшорном    банке    в    Андорре    тайные    счета
"Госснабвооружения"  были  вычищены  подчистую,  деньги  переброшены   в
двенадцать  банков  Лихтенштейна,  Швейцарии  и  Люксембурга,  где  были
открыты  номерные  счета.  Как  только  новый  фактический  руководитель
оружейного концерна Леонид Аркадьевич  Суриков  осуществил  операцию  по
"обратной отмывке" средств, ему дали теплое местечко в  одном  из  сотен
российских загранпредставительств в Латинской Америке и отправили  через
Атлантику  бизнес-классом.  Так  "Госснабвооружение"  окончательно  ушло
из-под контроля сходняка. Пропала и касса, хранившаяся Варягом  на  даче
покойного  академика  Нестеренко.  В  результате  многосложной  игры,  в
которую воры дали себя завлечь, они  лишились  уважаемого  смотрящего  и
практически всех своих финансовых средств. Выражаясь простым языком,  их
попросту "обули". И  когда  понимание  этого  простого  факта  дошло  до
сознания региональных авторитетов, в Москву полетели гневные  вопросы  и
предупреждения. По всей России прокатилась  волна  ропота,  и  воровские
объединения в Перми и Пензе, Нижнем Тагиле и Челябинске, Новосибирске  и
Магадане стали требовать от московских разъяснений.
   Обстановка стала накаляться, и было  решено  направить  застрельщиков
странной аферы с общаковскими деньгами на прямые переговоры.
   Переговоры было поручено  вести  Шоте  Черноморскому.  Но  первая  же
попытка Шоты  вступить  в  контакт  с  Сапрыкиным  окончилась  неудачей.
Александр  Иванович  наотрез  отказался  встречаться   с   авторитетами,
пообещав в три дня прояснить ситуацию.
   Проблем у Алика Сапрыкина хватало не только с ворами,  потребовавшими
в кратчайшие сроки представить, так сказать, финансовый отчет.  На  него
покатили бочку партнеры из другого лагеря.
   После президентских выборов, завершившихся, как и следовало  ожидать,
сокрушительной победой официального кремлевского  "преемника",  началась
медленная, но неуклонная чистка, какой  кремлевские  и  околокремлевские
старожилы  не  помнили  со  времен   отставки   Хрущева.   Целые   кланы
министерских чиновников и связанных с ними директоров крупных  и  мелких
акционерных фирм стали жертвой безжалостной кампании "смены кадров".  На
места опытных прожженных бюрократов, этих тонких политиков, понаторевших
в десятилетних  интригах  с  налоговым  и  бюджетным  законодательством,
умевших   идти    на    безопасные    компромиссы    и    "продавливать"
нужныерешения,приходили  неискушенные  новички,  сорока-сорокапятилетние
люди  с  военной  выправкой,   со   стальным   взглядом   командиров   и
тонкимитубами  упрямых  исполнителей,  которые  умели  только   одно   -
выполнять,  не  рассуждая  и  любой  ценой,  полученный  сверху  приказ.
Новобранцы,  призванные  новой  властью  в  государственный  строй,  без
сожаления решительно рушили всю пирамиду большого  российского  бизнеса,
которая покоилась на  незыблемом  фундаменте  взаимных  договоренностей,
взаимных интересов и взаимоприемлемых понятий.
   Самоубийственные  новшества  внедрялись  под  сомнительным   лозунгом
"торжества закона". И внедряли  их  новые  бюрократы,  которые  привыкли
работать и мыслить по военно-полевому уставу. Как там сказал тот русский
генерал? Проорали Россию! В который уже раз...
   Но ведь так долго продолжаться не может, утешали себя  отодвинутые  и
отогнанные от больших и малых кормушек. Ну полгода, ну год -  и  крепкие
плечи,  сроднившиеся  с  полковничьими  кителями,  привыкнут  к   мягким
костюмам от Армани и Жоржа Реша, а золотые зажигалки "Данхилл" и пузатые
бутылки  "Реми  Мартена",  элегантные  часы  от  "Бома   и   Мерсье"   и
представительские  "мерседесы"  произведут  нужное  психотерапевтическое
воздействие на ум,  честь  и  совесть  новоявленных  правителей.  И  все
вернется на круги своя, как тому и положено быть на  Святой  Руси.  Надо
только набраться терпения и ждать...
   Но Алик Сапрыкин не мог принять эту аргументацию. Потому что  у  него
не было времени ждать. На него давили со всех сторон. И он не знал, кого
ему следует бояться больше - московских ли воров, грозивших ему  суровой
разборкой,  или  ненадежных  политических  партнеров-заговорщиков,  тоже
суливших ему "жесткую зачистку".
   У  него,  впрочем,  оставался  воровской  общак  -  пять   миллиардов
долларов, в которых растворились те  жалкие  шесть  или  семь  миллионов
наликом, взятых спецбригадой Николая Ивановича в  тайнике  на  Никитиной
Горе. Пять миллиардов  долларов,  которые  Владислав  Игнатов,  не  будь
дурак, держал на оффшорных счетах "Госснабвооружения".  Но  ведь  любому
козлу понятно, что на  торговле  российским  оружием  таких  сумасшедших
денег не заработаешь.
   Сапрыкин раскусил тайну андоррского тайника: он понял, что в  Андорру
Игнатов  переправил  деньги,  которые  и  составляли   фактически   весь
российский  общак,  а  это,  по  самым  скромным  подсчетам,  составляло
четверть бюджета страны.
   Не мудрено, что после исчезновения Игнатова все так зашевелились -  и
воры, и ментовские генералы, и спецслужбы. Кому же не захочется  сорвать
столь  внушительный  "банк"!  Но  слава  богу,  Алик  Сапрыкин  их  всех
опередил. И теперь самое благоразумное для него было просто  слинять  из
страны, не дожидаясь, пока,  как  уверяли  его  кремлевские  и  гэбэшные
старожилы, "все вернется на круги своя".
   А вдруг ничего не вернется - тогда что? А  если  новый  президент  со
своей командой министров в штатском и впрямь решит разворошить весь этот
муравейник, не подозревая, что на самом деле он разворошил осиное гнездо
- и тогда никто не сможет  предсказать,  что  предпримут  обезумевшие  и
разъяренные осы...
   А он, Александр Иванович Сапрыкин,  имея  на  руках  все  необходимые
документы для осуществления операций  по  восьми  счетам  в  неприметных
европейских банках и  являясь  номинальным  владельцем  пятимиллиардного
состояния, сумеет скрыться на необъятных просторах Европы или Америки...
   Да, это хорошее решение. Единственно правильное на  сегодняшний  день
решение. И Алик, взяв чистый лист бумаги, написал заявление об  отпуске.
Потом он позвонил знакомому директору крупного  турагентства  и  заказал
себе двухнедельный тур по Швейцарии и Австрии. "Проверну дела в  Цюрихе,
- решил он, - пере берусь в Вену и по-тихому сгоняю  в  Люксембург  и  в
Лихтенштейн".

Глава 39

   "Владик, позвони Герасиму Герасимовичу Львову" - эти пять  слов  были
нацарапаны дрожащей  старческой  рукой  на  небольшом  листочке  бумаги,
заложенном в середине старинной  книги  "Кремль  в  Москве"  Фабрициуса.
Владислав знал  давнюю  любовь  Михалыча  к  историческим  сочинениям  и
поэтому, попав в опустевший дом старого вора в Серебряном  Бору,  первым
делом тщательно осмотрел книжные полки, стараясь не пропустить ни одного
тома.
   И он не ошибся. В потрепанном фолианте  дореволюционного  издания  он
нашел то, что и не надеялся найти. Последнюю волю Михалыча.  Старый  вор
обращался к нему с того света. Но кто такой Герасим  Герасимович  Львов?
Варяг никогда не слышал от него этого имени.
   Правда, что-то неуловимо знакомое  в  этом  имени  было.  Что?  Точно
кто-то когда-то давным-давно уже упоминал при нем эти  имя  и  отчество.
Владислав  напряг  память  и  стал  размышлять,   машинально   перебирая
разложенные на письменном столе записные книжки  покойного.  Он  раскрыл
одну из них,  самую  толстую  и  замусоленную,  на  букве  Л.  "Леонид",
"Леонид", "Леонид"... Сколько же их  тут  -  семь  Леонидов,  помеченных
разными инициалами! Видимо, фамилии. Его взгляд скользнул  ниже.  Львов.
Так! Есть! "Львов Гер. Гер.". Варяг не сомневался, что он  нашел  нужный
номер телефона.
   Набрав семь цифр на своем сотовом, он с  волнением  прижал  трубку  к
уху.
   Варяг  не  случайно  воспользовался  "Эрикссоном",  который  ему  дал
Чижевский:  ему  не  хотелось,  чтобы  какой-нибудь  ретивый   "слухач",
подсевший  на  городской  телефон  Михалыча,  вычислил  его   здесь,   в
Серебряном Бору. А в том, что телефон старого вора стоит на прослушке  у
ментов, опытный вор в законе не сомневался.
   - Алло! На проводе!  -  раздался  немолодой,  но  по-военному  четкий
голос.
   Кажется, попал.
   - Герасим Герасимович?
   - Он самый. А я с кем имею честь?
   Владислав на секунду запнулся.  Можно  ли  называть  себя?  Кто  этот
военный, он не знал. А вдруг ловушка? Но он быстро сообразил, что вполне
может положиться на защиту даже покойного Михалыча.
   - Я старый друг Михалыча... Владислав Игнатов.
   - Владислав Геннадьевич! - Его незнакомый собеседник, похоже, даже не
удивился. - Так вы уже вернулись?
   Варяга этот простой вопрос поставил в тупик.
   - То есть в каком смысле?
   - Но ведь вас... - Тут  Герасим  Герасимович  замолчал.  -  Вот  что,
уважаемый,  давайте-ка  встретимся  с   вами.   Давно   уже   пора   нам
познакомиться. Вам про меня Михалыч рассказывал?
   - В общем, да, - Варяг взглянул на записку Михалыча.
   - Вы знаете, где мы с ним обычно встречались?
   - Нет.
   - Тогда приезжайте на Речной вокзал, в парк.
   - Извините, Герасим Герасимович, я не могу отлучаться из того  места,
где сейчас нахожусь,  -  Варяг  оглядел  комнату,  соображая,  можно  ли
пригласить гостя сюда. - Вы не могли бы сами подъехать?
   Ответом   ему   было    молчание.    Видно,    столь    бесцеремонное
контрпредложение задело Герасима Герасимовича.
   - Хорошо, - наконец соизволил согласиться тот. - Куда?
   - Подъезжайте на угол Тверской улицы и Тверского бульвара, туда,  где
"Макдональдс", вас встретят.
   - Кто? - удивился Львов.
   - Тот, кто с вами уже встречался.
   Варяг догадался, что если Михалыч, не шибко  любивший  покидать  свою
берлогу, ездил на встречу с этим Львовым, то наверняка  в  сопровождении
верных телохранителей. Правда, один из них, Костя Вялый,  внезапно  умер
вскоре после смерти Михалыча - беднягу  нашли  в  подвале  этого  самого
дома. Но остался еще один старый охранник - Женя Медуза, который  всегда
сопровождал Михалыча на "выездах". И сейчас Медуза  стоял  за  дверью  в
ожидании дальнейших указаний.
   - Женя! - позвал Варяг.
   - Да, Владислав Геннадьевич! - Медуза словно только и ждал, когда его
позовут, и сразу вошел. Варяг убрал записку Михалыча в карман.
   - Ты не знаешь случайно, кто такой Львов? С ним  Михалыч  должен  был
встречаться в городе. Медуза кивнул:
   - Да, помню. Раза два в последнее время он ездил на Тверской бульвар.
И мы с ним. Они встречались  в  конце  бульвара,  на  скамейке.  Что  за
человек Львов, я не  знаю,  так,  видел  пару  раз  мельком.  Старик.  С
виду-важняк.
   - Следователь прокуратуры? - удивился Варяг.
   - Ну нет... - Медуза засмущался. - Это я так...  Фигурально.  Большая
шишка. Михалыч никогда не распространялся. Но вроде как большой человек.
   - Из "комитета"? - предположил Владислав. Медуза пожал плечами.
   - Ладно, Женя. Поедем на Тверской сейчас. Ты меня посади на ту лавку,
где Михалыч с ним сиживал, сам иди на угол, на Тверскую, а  как  увидишь
его - ко мне приведешь.
   Герасим  Герасимович  Львов  оказался  статным  крепким  стариком   с
пристальными, глубоко посаженными глазами. Он шел по бульвару  уверенным
шагом  и  попыхивал   импортной   темной   сигаретой,   выпуская   клубы
горьковатого дыма. Еще издали завидев его, Варяг поднялся со скамейки  и
направился ему навстречу.
   - Михалыч мне про вас много  рассказывал,  -  без  приветствия  начал
Львов.
   - Странно встречаться с вами на той самой  скамейке,  где  мы  с  ним
обычно виделись. - Взгляд Львова потемнел. - Жаль старика. Как-то  он  в
одночасье отошел...
   - Да он же болел в  последние  годы,  -  заметил  Варяг,  внимательно
рассматривая собеседника и пытаясь понять, что это за  птица.  Прав  был
Медуза: старик явно  из  больших  шишек.  Правда,  их  время  уже  давно
закончилось. Но стать осталась.
   - Верно. Но Михалыч был крепкий старик. Такие могут  недужить  десять
лет и пятнадцать, - многозначительно возразил Герасим Герасимович.  -  А
как вы на меня вышли?
   - Я записку обнаружил в книгах Михалыча.
   - В "Кремле" Фабрициуса? - вдруг огорошил его Львов.
   - Точно! Как вы догадались?
   - Не догадался. Он сам ее при мне туда сунул. Я у него был за  неделю
до его гибели. А знаете, зачем он ее написал?
   Варяг вопросительно поглядел на него:
   - Вы сказали: "гибели"?
   Львов уныло кивнул:
   - Он позвал меня посоветоваться по одному делу. Старик почуял  что-то
неладное... По поводу  вашей  персоны,  кстати.  -  Герасим  Герасимович
откинулся назад и с  наслаждением  выпустил  струйку  горьковатого  дыма
вверх. - Как-то раз год назад, а может, и больше... не помню... мы с ним
вот тут сидели и беседовали. Я ему все втолковывал,  что  он  отстал  от
жизни. Что нынче в России все меняется слишком быстро. Он-то привык жить
неторопливо, по десятилетиям.
   Как при Сталине. Или при Брежневе. А теперь все  меняется  по  годам.
Р-раз -  и  очередная  рокировочка.  Вон,  видал,  что  "Дед"  учудил  -
молоденького полковника во главе  великой  страны  поставил...  И  сразу
везде новые веяния начались - на Старой площади, в "эмвэдухс", у  нас...
Я старый кадровый работник госбезопасности,  -  покосившись  на  Варяга,
уточнил Львов. - Ну и сразу про вас вспомнили.
   Герасим Герасимович глубоко затянулся сигаретой,  закряхтел  и  вдруг
резко сменил тему.
   - Я сказал "гибель", Владислав Геннадьевич,  потому  что  Михалыч  не
умер.
   Его убили. И убийство его было прямо связано с вашим исчезновением...
вернее, похищением в ноябре. И Михалыч знал, что ваши...  гм...  коллеги
затевают против вас дело... А одновременно и против него, потому что  он
был единственный, кто не пошел против вас. И он знал - или  догадывался,
или просто интуиция ему подсказала, - кто к  нему  придет.  Он  мне  все
рассказал. И записку эту написал при мне, потому что понимал, что, кроме
меня, никто вам не поможет.
   - И кто же Михалыча убил? - глухо, с затаенной злостью спросил Варяг,
нагнув голову. Сейчас он  походил  на  разъяренного  быка,  готовящегося
проткнуть острыми рогами назойливого матадора.
   Герасим Герасимович поднял руку:
   - Не торопитесь. Он назвал мне имя. И я его вам  назову.  Но  учтите:
это  все-таки  его  догадка.  Только   догадка.   Прежде   чем   начнете
действовать, хочу вас кое  о  чем  предупредить.  Я  об  этом  как-то  и
Михалычу говорил. Вы человек известный, в большие кабинеты были вхожи. У
вас имелись высокие покровители. Но все это в прошлом.  За  те  три  или
четыре месяца, что вы отсутствовали, в стране многое  изменилось.  Очень
многое. И те, кто раньше вас разрабатывал - как генерал Тимо-нин, и  те,
кто вас прикрывал. Этих либо в  отставку  отправили,  либо  перевели  на
другие должности - подальше от  Москвы.  А  в  МВД  вами  сейчас  плотно
занимается  один  генерал-полковник,   мерзопакостная,   надо   сказать,
личность...
   Урусов.
   - Уже не занимается! - со злорадной усмешкой  перебил  его  Варяг.  -
Генерал Урусов в настоящее время проходит курс углубленной  психотерапии
под моим пристальным наблюдением...
   Львов даже присвистнул:
   - Так во-он оно что... А  я-то  как  раз  сегодня  утром  узнал,  что
Евгений Николаевич куда-то пропал пару дней назад. Ну теперь ясно...  Но
смею вас уверить, что он тут отнюдь не главная фигура.  Вами  занимались
совершенно другие люди. Из другого ведомства. Урусов был только пешкой в
их игре, слепым исполнителем. Потому  что  он  и  сам  не  понимал,  что
происходит и в чем его функции. Во всяком случае, как  я  понимаю,  ваше
исчезновение и появление никак с ним не связано...
   - Пока мне это не известно, - покачал головой Варяг.
   - Вы контролировали немалые деньги, - продолжал Герасим  Герасимович.
- И, собственно, весь сыр-бор разгорелся именно из-за них.  Сколько  там
было на кону, девять или десять миллионов?
   - Миллиардов, я бы сказал,  -  спокойно  поправил  его  Владислав,  с
невольной  усмешкой  наблюдая  за  реакцией   старого   гэбэшника:   его
морщинистое лицо вытянулось, глаза вылезли из орбит.
   - Миллиардов? - переспросил он шепотом. - Откуда же? Не на даче же  у
Егора Сергеевича...
   Теперь настал черед Варяга удивляться.
   - Так вы знали Нестеренко?
   Львов важно кивнул:
   - Мы были с ним на "ты". Умный был мужик. Жаль,  таких  бы  людей  на
Руси побольше - побольше было бы порядка. Да, так вот... Я не знаю,  кто
всю эту заварушку задумал и провернул, но точно знаю, что не Урусов и не
эмвэдэшники. У них кишка тонка.
   - Я знаю, - бросил Варяг, но вдаваться в подробности не стал.
   - Да что вы! Ну-ну! - Львов с уважением посмотрел на него.  -  Ладно,
тогда про Михалыча. Он сильно подозревал одного из ваших...  Тима.  Есть
такой?
   - Тимаков! - Лицо Варяга посуровело. - Тима... Это я  проверю.  -  Он
вспомнил, что на том большом сходняке  Тима  Подольский  базарил  громче
всех.  Что  ж,  тогда  все  становится  понятно.  -   Скажите,   Герасим
Герасимо-вич, а не имеете ли вы какой-то информации об одном человеке...
Буттаев. Закир Буттаев.
   Львов посмотрел поверх плеча Владислава, всмотрелся в проходящую мимо
парочку молодых людей и перевел взгляд на собеседника:
   - Знакомая фамилия. А что вас интересует?
   - Я бы хотел  узнать,  какая  у  него  была  роль  в  тех  ноябрьских
событиях.
   - Видите ли, Владислав Геннадьевич, должен  вам  сказать,  что  мы  с
Михалычем были давние и хорошие друзья. Но деловые отношения у нас с ним
складывались на... коммерческой основе. Я давно в отставке,  но  у  меня
осталось немало знакомых, которые продолжают работать в системе. Но  они
ведь мне информацию  передают  не  за  красивые  глаза.  У  всех  семьи,
зарплата не бог весть какая...
   - Я  вас  понял,  Герасим  Герасимович,  -  остановил  его  Варяг.  -
Сколько?
   - Ну скажем... двадцать кусков! - Но, заметив, как напрягся  Игнатов,
Герасим Герасимович великодушно скостил гонорар. - Ладно, я  понимаю,  у
вас сейчас  не  самый  благополучный  период...  Пятнадцать.  Меньше  не
получится. Через три дня будет готово. Звоните. Телефон вы знаете.
   - По рукам, - согласился Варяг.
   Он ума не мог приложить, где взять пятнадцать тысяч баксов. Но  Львов
ему сейчас был нужен - это просто подарок  судьбы.  Пока  Чижевский  был
отрезан от своих  неформальных  связей  в  ФСБ,  отставной  гэбэш-ник  и
закадычный приятель Михалыча мог оказать ему огромную помощь  -  и  грех
был бы этой возможностью не  воспользоваться,  пускай  и  за  непомерную
плату.

Глава 40

   Гепард с Сержантом  по  асфальтированным  дорожкам  обошли  добротный
четырнадцатиэтажный дом. Уже стемнело, но  в  этот  ветреный  апрельский
вечер во дворах было немало народу - кто-то  возвращался  домой,  кто-то
выгуливал собаку, кто-то распивал с приятелем бутылку на уютной скамейке
под ветвями ра