т на доску, - и, улыбнувшись, добавил:
   - И забивают сверху крышку гроба.
   - Почему?.. Может, я тебя чем обидел? - в глазах Миши  Хвоста  страха
не было, одно лишь удивление.
   - Вовсе нет.
   - Может, я тебе мало платил?
   Вновь отрицательное покачивание головой.
   - Тоже нет.
   - Тогда почему? -  недоуменно  спросил  Миша  Хвост.  Атлант  грустно
ответил:
   - Не ломай себе голову, босс. Ты здесь ни при чем. Просто  жизнь  так
погано устроена.
   - Я тебе верил. Валек, - не то упрекнул, не то констатировал вор.
   - А вот это ты напрасно. Сам же прекрасно знаешь,  что  в  этом  мире
абсолютно никому нельзя доверять.
   Телохранитель вообще разговаривал очень редко, и, уж  конечно,  Хвост
никак не  мог  предположить,  что  тот  способен  пуститься  в  какие-то
рассуждения.
   Он всегда воспринимал телохранителя как  утес,  эдакий  невозмутимый,
спокойный, который с высоты своего роста  даже  нешуточные  человеческие
трагедии принимает всего лишь как шуршание прибоя у  своего  каменистого
подножия. И вот, здрасьте тебе! Разверзлись уста  у  диабазовой  махины,
разговорился!
   - Это все, что ты хотел мне сказать?
   Страха Миша Хвост не ощущал. Глупо вымаливать прощение, когда видишь,
как над самой шеей завис топор палача.
   Атлант отрицательно покачал головой:
   - Вовсе нет. Я хотел сказать, что Вика тебе не принадлежит. Извини за
откровенность, но она никогда и не была твоей. Она  принадлежала  только
мне. Я ее трахал вот на этом самом диванчике, возле которого ты  стоишь,
в твоем собственном кабинете. Не знаю почему,  но  ей  очень  нравилось,
чтобы я пялил ее именно стоя. Мне-то со своим ростом как-то неудобно, но
ничего,   приходилось   приспосабливаться,   чтобы   доставить   барышне
удовольствие. У тебя, хозяин, отвратительный вкус... был.  Ты  почему-то
всегда западал на потаскух.
   Миша Хвост негромко, не разжимая зубов,  зарычал,  словно  смертельно
раненный зверь.
   - Ты лишний, хозяин, - продолжал атлант, - во всех отношениях лишний.
   Закрой глаза... Это не страшно.
   Не прав тот, кто утверждает, что самая почетная смерть в старости.
   Когда  немощный   старец,   пораженный   многими   недугами,   словно
бесчисленными врагами, спокойно лежит в собственной постели и с чувством
узника, приговоренного к смерти, терпеливо дожидается костлявой. А рядом
в сочувственном ожидании толчется толпа родственников, готовая  по  едва
заметному движению пальца услужить стаканом воды. Настоящему вору  такая
смерть не грозит.
   По  той  лишь  простой  причине,  что  он   изначально   обречен   на
одиночество. И даже с немногими  близкими  людьми  он  обязан  держаться
таким образом, как будто между ними китайская стена. И не докричишься, и
лица не увидать.
   Чаще всего вор погибает с оружием в руках, как ратник на поле брани.
   Такая смерть проста и почетна.
   Миша  Хвост  бросился  вперед,  чтобы  сомкнуть   пальцы   на   горле
восставшего слуги.  На  какое-то  мгновение  ему  даже  показалось,  что
задуманное осуществится: подушечками пальцев  он  ощутил  дорогую  ткань
костюма. Но сильный удар в грудь опрокинул его на спину. "Не думал,  что
так больно умирать..." - была его последняя мысль,  и  он  почувствовал,
что  не  способен  наполнить  легкие  новым  глотком  воздуха.  Сознание
замутилось, и Миша Хвост угас навечно.
   Несколько  минут  атлант  смотрел  на   поверженного   шефа,   словно
наслаждался  его  нелепым  положением:  голова  запрокинута  назад,  рот
открыт, а правая кисть неестественно вывернута, как у  тряпичной  куклы.
Крепко умер хозяин. Ничего не скажешь. В  душе  телохранителя  запоздало
шевельнулось нечто очень похожее на раскаяние, но это нежданное  чувство
тотчас потонуло в нахлынувшей волне цинизма.
   Он набрал нужный номер и проговорил ключевую фразу:
   - Я закрываю дверь на замок, - и, дождавшись утвердительного  ответа,
отключил телефон.

***

   Отъезжая от дома Миши Хвоста, Сева Вологодский посмотрел на часы.  На
дворе полдень. Интересно,  сколько  потребуется  времени  Вальку,  чтобы
замочить своего босса?
   Так уж паршиво устроен мир, что предают, как правило, именно те, кому
ты доверяешь больше  остальных.  Верится,  что  надежно  застрахован  от
больших неприятностей и парни  комплекции  Ильи  Муромца  способны  шутя
развести любую беду. А опасность, оказывается, не просто где-то рядом, а
уже обдает затылок холодным дыханием.
   Если предположить, что телохранитель  примется  разглагольствовать  и
предъявлять претензии шефу, то диалог может запросто затянуться минут на
десять. А может быть, ему понадобится полчаса? Или он все-таки  уложится
в пятнадцать? Почти шахматная задача.
   "Мерседес" выскочил на Садовое кольцо и устремился  в  сторону  Яузы.
Сева Вологодский раздраженно посмотрел на часы. Прошло четверть часа, но
телефон молчал. Такое ощущение, что неразговорчивый  атлант  пустился  в
философский диспут со своим шефом.
   Сева Вологодский завербовал телохранителя полтора года  назад,  когда
они случайно столкнулись в одном кабаке. Заметив  жадный  взгляд  парня,
брошенный на его руку, сжимавшую при расчете  пачку  баксов,  он  ехидно
сказал:
   - Тебя твой босс такими деньгами-то  и  не  балует.  А  вот  я  своих
ребяток не обижаю. Если расскажешь мне, чем закончится  его  разговор  с
Ежом, дам пятьсот долларов. Я думаю, этого  достаточно  за  то,  что  ты
постоишь под дверью пятнадцать минут и послушаешь, о чем речь.
   Атлант проглотил наживку сразу, как ерш после недельного голодания, и
уже вечером во всех деталях описал встречу Севе Вологодскому. Речь шла о
спорной территории близ речного  порта,  которая  при  застройке  сулила
немалые выгоды, И Сева  Вологодский,  быстро  разобравшись  в  ситуации,
немедленно вошел в долю. В качестве премиальных Сева Вологодский выложил
своему агенту еще пару тысяч, чем только подогрел его интерес, и  с  тех
пор регулярно получал интересующие его сведения из первых рук. Он знал о
Мише практически все и очень умело использовал это с немалой выгодой для
себя. Так, месяц назад он дал "крышу" российско-французскому  банку,  на
который Миша Хвост имел очень серьезные виды, опередив его всего лишь на
пару дней.
   После  этого  случая  Хвост  всерьез  начал  задумываться  об  утечке
информации и пристально стал всматриваться в свое  ближайшее  окружение,
но не догадался заподозрить в предательстве ближайшего к себе человека.
   Звонок прозвенел резковато, так бывает  всегда,  когда  его  особенно
ожидаешь. Выслушав абонента, Сева Вологодский произнес:
   - Закрывай, у тетушки имеется запасной ключ.
   Ничем не примечательная фраза сделала  атланта  богаче  на  пятьдесят
тысяч долларов. И гигант откровенно радовался шальным деньгам.
   Отключив  телефон,  Сева  Вологодский  всерьез  задумался  о   судьбе
атланта.
   Его следовало убрать, чтобы вокруг смерти Миши  Хвоста  не  возникало
ненужных вопросов. Но неожиданно ему в голову пришла мысль  использовать
атланта в  качестве  карманного  убийцы.  Парень  напрасно  думает,  что
свершившаяся акция разовая, он увяз в дерьмо по самое горло и теперь  до
гробовой доски будет тявкать по хозяйской указке.  А  потом,  он  привык
жить на широкую ногу,  наивно  полагая,  что  ручеек  из  твердокаменной
валюты не оскудеет. К деньгам  привыкаешь,  как  ко  всему  хорошему,  а
гиганту с куриными мозгами следует внушить, что парочка заказных убийств
может очень здорово поправить его финансовое положение.
   Подумав, Сева Вологодский вытащил мобильный телефон и  быстро  набрал
номер Гоши Антиквариата:
   - Наш друг получил в подарок букет цветов. В трубке повисло молчание.
   Очевидно, старик соображал, о какой  такой  флоре,  собственно,  идет
речь, и, видно, внутренне матерился по поводу  того,  что  каких  только
идиотов не услышишь в эфире. Но после того, как Сева подчеркнуто  твердо
повторил ключевую фразу, он одобрительно крякнул  и  даже  проговорил  в
тон:
   - Ты бы и от меня пару цветочков передал, - и, выслушав мелкий смешок
Вологодского, отключился.

Глава 60

ПОДМЕНА ПИСТОЛЕТА

   Иван Степанович редко брал с собой оружие.  В  принципе  подобное  не
возбраняется -  раньше,  когда  порядки  были  не  такими  уж  строгими,
несложно было прихватить  "ствол"  под  собственную  ответственность  и,
раздобыв несколько неучтенных патронов, пострелять где-нибудь  в  глухом
месте по пустым бутылкам.
   Стекляшки вдребезги, а на душе праздник.  Впрочем,  мужику  от  жизни
нужно  немного  -  вот  так,  вдали  где-нибудь  от  посторонних   глаз,
побаловаться с оружием, да еще  бабенку  крепко  потискать,  и  чтоб  не
кочевряжилась и понятия имела.
   Каких-то года три назад многие так и поступали,  и  на  пикничке  под
десерт шла пальба по импровизированным мишеням.  Благо,  что  неучтенных
патронов был едва ли не целый ящик, черпанул жменю да сунул в карман,  а
там распоряжайся ими, как заблагорассудится. Но  вот  тогда-то  один  из
охранников умудрился по пьяному делу обронить оружие у  самого  дома,  и
местная детвора, сбившись в стаю, принялась забавляться тем, что  палила
из табельного пистолета по голубям.
   История в целом завершилась благополучно, даже виновник  не  особенно
пострадал, отделавшись лишь строгим выговором, но вот оружие за  пределы
объекта выносить запретили и,  что  самое  печальное,  пересчитали  весь
боекомплект. И у Федосеева от былого богатства осталось всего  лишь  три
десятка патронов, над которыми он трясся, как скупой рыцарь над сундуком
злата.
   Поначалу он хотел получить разрешение на постоянное  ношение  оружия,
но, поразмыслив, Иван Степанович решил поступить  иначе.  Слишком  велик
риск. Петрова следовало устранить не в  подъезде  собственного  дома,  а
прямо на службе, и смерть должна  выглядеть  случайной,  как  это  может
произойти с человеком, который любит возиться с табельным пистолетом.  А
свидетелей того, что он  любил  изображать  из  себя  ковбоя,  наберется
немало.  Как  это  частенько  происходит   -   недоглядел.   Патрон   по
недоразумению оказался в стволе, вот и пальнул в себя по неосторожности.
Не зря же существует правило - держи оружие и патроны отдельно  друг  от
друга.
   Пистолеты нужно поменять так, чтобы  у  Петрова  на  время  дежурства
оказался его собственный, а сам он возьмет его  "ствол".  И  когда  Дима
начнет баловаться полным разбором оружия, он незаметно подойдет  к  нему
сбоку и влепит  горячий  свинец  в  правый  глаз.  Высветится  банальная
история: парень  решил  посмотреть  "ствол"  на  вздутие,  а  тот  вдруг
неожиданно разрядился. Останется только вложить покойному в  ладонь  его
собственный пистолет, а личный потихонечку упрятать в карман.
   После чего незаметно выскользнуть в сортир и  просидеть  в  нем  весь
шухер с опущенными штанами.
   А когда произведут экспертизу оружия, то обнаружится очень неприятная
вещь: оказывается, на этом "стволе" имеется такой  грешок,  как  тройное
убийство.
   В этот день Иван Степанович немного подзадержался. Никто не  удивился
его желанию немного продлить  смену,  подобное  и  раньше  случалось  не
однажды.
   Все-таки со многими охранниками его связывали годы дружбы, и им  было
о чем поговорить между  собой,  а  то  и  просто,  невзирая  на  строгие
запреты, выпить по маленькой чекушке прохладной водочки.
   Старшим  в  смене  был  Гарик,  который  относился  к   Федосееву   с
нескрываемым пиететом. Как и полагалось, он сидел в комнате с оружием  -
ключи от пирамид и остальных комнат огромной тяжелой связкой  висели  на
ремне брюк и зловеще позвякивали при каждом его шаге. Что интересно,  он
никогда не убирал их в карман, где они удобно  устроились  бы  на  самом
дне, а всегда таскал вот  так,  на  привязи.  Очевидно,  в  нем  звучала
какая-то нереализованная струнка его души, и в  этот  момент  он  ощущал
себя как минимум ключником в огромной боярской усадьбе.
   Даже осанка - всегда сгорбленная,  с  заметно  опущенными  плечами  -
заметно распрямлялась. И к своим обязанностям он относился трепетно, как
будто  бы  и  в  самом  деле  опасался  остаться  без  доходного  места.
Единственное, что могло ненадолго сбить его с праведного пути,  так  это
выпивка, к которой он был неравнодушен. С ключом  от  оружейной  комнаты
было просто: Федосеев запасся дубликатом еще накануне,  единственное,  в
чем заключалась проблема, так это найти причину, чтобы отодрать  толстую
задницу Гарика от стула и отправить его смотаться  куда-нибудь  хотя  бы
минуты на четыре.
   - Гарик, ты давно "Наполеон" пил? - бесхитростно поинтересовался Иван
Степанович, наблюдая за тем, как толстяк расположил  на  узеньком  стуле
свое большое тело. Создавалось впечатление, что оно расплылось, заполнив
собой мельчайшие ложбинки. Еще секунда-другая, и оно стечет  лужицей  на
пол.
   Кадык у Гарика непроизвольно дернулся, выдав его состояние.
   - Ну... думаю, давно.
   Подобного  обещания  еще   маловато,   чтобы   Гарик   напросился   в
собутыльники и метнулся в туалетную комнату ополаскивать перепачканные в
кофе  стаканы.  Нужно  дожать.  И  делать  это  следует  тонко  и  очень
осторожно, чтобы даже мысли  не  возникло  о  предполагаемом  совращении
должностного лица.
   - Ты меня не понял, Гарик, - широко улыбнулся Иван  Степанович,  -  я
тебе говорю не о том коньяке, который продают  в  наших  лавках,  спирт,
подкрашенный заваркой,  а  о  самом  настоящем  "Наполеоне",  что  можно
приобрести на Елисейских Полях.
   Широкое лицо Гарика мечтательно расплылось, сказанное прозвучало  для
него как самая удивительная музыка.
   - Хм... ну... если, конечно, такой... То, честно говоря, наверное,  и
не пробовал. Больно дорого он стоит.
   - Хороший "Наполеон" стоит ровно столько,  сколько  ты  получаешь  за
полгода, - очень серьезно произнес Иван Степанович.  -  Но  зато  стакан
выпиваешь и не замечаешь, как и проглотил. Наш-то коньяк  хлещешь,  а  в
нос тебе шибают синильные масла. - Гарик дозрел. Лицо его  раскраснелось
от аппетита и переживаний, еще минута -  и  он  захлебнется  собственной
слюной. Парня следовало спасать. - У меня как раз есть с собой  такой...
я-то всего отпил стакан, не выдержала,  знаешь,  душа.  Хотел  к  свояку
сегодня заявиться, а он уехал  к  какой-то  бабе.  А  у  меня  так  губа
засвистела, что спасу просто нет. Не пить же мне, одному, ведь не  алкаш
же я какой-нибудь, в самом деле! Может, ты мне компанию составишь?
   - Ну, как же  тебе  отказать,  батя?  Это  значит  хорошего  человека
обидеть.
   - И уже серьезно, стараясь  погасить  пламя,  вспыхнувшее  в  глазах,
Гарик прибавил:
   - Если только самую малость, чекушку небольшую, - раздвинул он слегка
большой и указательный пальцы.
   - Ты вот что, Гарик, не сочти за труд, вытащи из  сумки  коньяк...  А
сумка на первом этаже лежит, около двери. Не хочется мне  с  пузырем  по
зданию болтаться. Тебе-то ничего, ты у нас в авторитетах ходишь, тебя ни
в каких противоправных действиях не заподозрят. А меня, если заметят что
не так, сразу под зад коленом.
   Гарик встрепенулся, и по его отвислому животу мелкой рябью  пробежала
волна:
   - Хорошо... Я сейчас, - и, бросив взгляд на телефоны, проговорил:
   - Если будут звонить, скажешь, что в сортир на минуту отлучился.
   -  Не  переживай,  -  доброжелательно   успокоил   Иван   Степанович,
отмахнувшись, - что там, не люди, что ли? Понимать должны. Ну,  приперло
человека, с кем не бывает. Хе-хе-хе!
   Про  себя  Федосеев  отметил,  что  в  последний  год  Гарик   сильно
располнел, а сзади и вовсе напоминал бабу. Гарик тяжеловато поднялся  и,
потешно разбрасывая стопы по сторонам, заторопился к выходу, а  ягодицы,
словно мельничные жернова, завращались в усиленной работе.
   Как только дверь закрылась и по коридору застучала удаляющаяся  дробь
каблуков, Федосеев  мгновенно  поднялся.  Прислушавшись,  он  извлек  из
кармана ключ и вставил его  в  замочную  скважину  бронированной  двери.
Дверь оружейной комнаты без усилия поддалась, в правом углу стоял  сейф,
где находились служебные пистолеты.  Федосеев  быстро  извлек  очередной
ключ и открыл замок. Пистолет Петрова был под номером  пять.  Уткнувшись
стволом в удобную ячейку, заметно промасленный,  он  чуть  отличался  от
всех остальных. На нем осталась печать трогательной заботы: и сверкал он
куда сильнее, чем прочие, и масла на нем было не в пример  больше.  Одно
слово, свое оружие хозяин любил. Пистолет Федосеева находился  с  самого
края, такой же промасленный, отчего казался совсем новым.
   Правда, царапин на его стволе было заметно меньше. Оставалось уповать
на то, что Захар не будет всматриваться в свое личное оружие и, как  это
с ним бывало практически всегда, сунет пистолет в плетеную кобуру.
   Быстро поменяв пистолеты местами, Иван Степанович закрыл сейф и вышел
из оружейной  комнаты.  Прислушавшись,  осторожно  закрыл  бронированную
дверь на два оборота.
   Гарик появился через  минуту,  победно  сжимая  за  горлышко  бутылку
коньяка.
   - Ты бы хоть прикрыл ее чем-нибудь, - посетовал  Иван  Степанович,  -
ведь увидит же кто-нибудь.
   - Ничего, батя, - аккуратно и торжественно водрузил коньячок на  стол
Гарик. Этикетка его заворожила, с  нее,  чуть  насупив  брови,  на  него
смотрел французский император. - Меня никто не видел. Ну,  так  что,  по
чарочке, - извлек он из ящика стола небольшие стопочки.
   - Не  откажусь,  -  удовлетворенно  протянул  Федосеев,  выдернув  из
горлышка пробку.
   Тоненькая  темно-коричневая  струйка,  разбившись  о   толстое   дно,
взлетела на хрустальные бока цветастой радугой.
   - А какой запах! - восторженно пел Гарик,  помахивая  у  самой  рюмки
широкой ладонью, больше смахивающей на обыкновенную  садовую  лопату.  -
Ну, давай дернем! - весело  произнес  он,  поднимая  рюмку,  и,  коротко
выдохнув, проглотил с аппетитом ее содержимое.
   - Чувствуешь разлив? - спросил Иван Степанович. - Наш-то коньяк иначе
как пойлом не назовешь, обязательно какую-нибудь химию добавят. Даже  от
одного стакана голова гудит, а тут полбутылки хряпнешь - и ничего, кроме
радости в душе. Гарик, ты вот что, забирай  себе  эту  бутылку,  допьешь
как-нибудь.
   - Степаныч, - неуверенно запротестовал  Гарик,  -  она  ведь  деньжищ
немалых стоит.
   - Ничего, ничего, - отстранил  протянутую  бутылку  Федосеев,  -  для
хорошего человека не жалко. А потом, я хочу тебе сказать,  дома  у  меня
еще одна есть, - и он, хитро улыбнувшись, направился к выходу.

Глава 61

СЛЕДУЕТ БЫТЬ НАЧЕКУ

   С Инной что-то не заладилось. Когда  он  был  на  дежурстве,  девушка
по-тихому собрала свои вещички и, упаковав их в большую  зеленую  сумку,
исчезла.
   Выдержать Маркелову удалось шесть  дней,  в  течение  которых  он  не
потревожил девушку даже телефонным звонком. Ее поведение можно  было  бы
списать на стресс, который она испытала в последнее время,  наконец,  на
плохое самочувствие, но даже при самом скверном раскладе не делают  так,
как поступила она.  Во  всяком  случае,  нужно  было  оставить  хотя  бы
маленькую записку, объяснить, дескать, разочаровалась, ушла к другому. А
тут пребываешь в полнейшем неведении и только гадаешь,  какая  очередная
блажь проникла в ее хорошенькую головку.
   От одной только мысли, что где-то сейчас Инна милуется  с  кавалером,
Маркелову становилось нехорошо. Воображение неимоверно  разыгрывалось  и
становилось до неприличия  циничным.  Вместо  чистой  девушки  он  видел
страстную, познавшую сладость  любви  женщину  -  раскованную,  дерзкую,
способную в минуту близости расцарапать до крови. Вместо него  партнером
Инны почему-то оказывался какой-то блондинистый пижон.  Вспоминая  губы,
целованные много тысяч раз, он с горечью думал о  том,  что  неизвестный
зажимает ее рот страстным поцелуем, когда с ее  уст,  в  пик  наивысшего
блаженства, слетает почти первобытное ликование.
   Было больно. По-настоящему.
   Наверняка с тем художником у нее далеко не платонические отноше