бы,  что  ли,
по второму разу организовал.
   - Я вижу, что ты любишь, когда за тобой, как за барышней,  ухаживают,
- сдержанно съязвил капитан, включая чайник.
   - И от печенья я бы не отказался.  Овсяное!  Понравилось,  будет  что
вспомнить.
   - Ладно, что с тобой сделаешь... Василий! - позвал Шибанов прапорщика
и, когда тот вошел, сказал:
   - Вот что, зайди к Николаичу в соседнюю комнату, возьми у него в долг
пачку печенья, скажешь, что завтра верну.
   Не сказав ни слова, прапорщик вышел  и  уже  через  минуту  вернулся,
протягивая  капитану   пачку   печенья.   Лицо   беспристрастное,   даже
равнодушное,  какое  бывает  только  у  солдата  второго  года   службы,
мечтающего о скором дембеле.
   Капитан небрежно бросил пачку печенья  на  стол,  и  она,  скользнув,
успокоилась у самых пальцев Картавого.
   Лицо Ленчика скривилось, он надорвал пачку и, вытащив  одно  печенье,
констатировал:
   - Недолюбливаешь ты бедного еврея, Григорий Олегович, а  нам  ведь  и
дальше с тобой дружить надо, чтобы...
   - Ладно, оставим лирику, что там дальше было?
   - А чего, собственно,  рассказывать?  -  пожал  плечами  Картавый.  -
Машина у входа стояла, мы на ней и приехали.
   - Какая?
   - Обыкновенная. "Газель",  для  перевозок.  Оружие  мы  аккуратненько
перетащили в кузов, а потом затянули его брезентом.
   - И вас никто не видел?
   - Может, и видели, а нам, собственно, до них и дела не было никакого.
   Бугор документы оформил. Как положено, на вывоз...
   - Кто за рулем был?
   - Бугор. Он махнул ксивой, и ворота  распахнулись.  -  Леня  Картавый
съел  второе  печенье.  Кофе  был  горячий  и  дышал  жаром,  а  потому,
оберегаясь, он отпивал напиток  маленькими  глотками,  чтобы  не  обжечь
глотку.
   - Куда потом поехали? Где сгрузили  оружие?  -  как  можно  спокойнее
задал главный вопрос Григорий Шибанов.
   - А вот этого я тебе, Григорий Олегович, сказать-то не могу, - поднял
сцепленные кисти Картавый. - Бугор с Дегтярем  дальше  поехали,  а  меня
через несколько километров высадили. Я там свою тачку оставил. Сел  себе
спокойненько и поехал дальше.
   - Где он тебя высадил?
   - В районе Волгоградского проспекта, - без запинки отвечал Картавый.
   - И сколько же он тебе заплатил, если это не коммерческая тайна?
   - А чего скрывать-то? - хмыкнул Картавый. - Пять тысяч баксов, и  это
за  каких-то  полчаса  работы.  Обещал  еще  доплатить  восемь  штук,  -
неожиданно резко продолжил Леня, - да, видно,  моих  денег  мне  уже  не
видать. Исчез куда-то... сука!
   Григорий улыбнулся:
   - Что-то не очень ласково ты его называешь.
   Евгений Сухов - Мы договорились встретиться на следующий  день  но  я
его больше не видел. У тебя есть ко мне еще вопросы гражданин начальник?
В хату хочу, что-то наш базар мне в тягость становится. Да и кофе у тебя
отвратительный, во рту одна горечь, - поморщился Ленчик Картавый.
   - Еще один вопрос. Где сейчас может быть Закир?
   - Хм... Это не ко мне, господин хороший, - покачал головой  Картавый.
- Закир всегда был темный. Никогда невозможно понять, что у него на душе
делается. Ты не будешь возражать, если я печенье в аквариум  заберу?  На
"общак" брошу, пускай остальные арестанты побалуются. Скажу, следак  мне
теплый прием устроил, даже печеньем угощал. Ха-ха-ха!

Часть 8

"СТВОЛ" - ПИШЕМ, ТРИ ТРУПА - В УМЕ

Глава 53

ДАВАЙ ВЫПЬЕМ НА ПОМИН ТВОЕЙ ДУШИ

   Федосеев взял телефонный аппарат, отвернул  винты  и  осторожно  снял
корпус. Так оно и есть - в одном из пазов  он  обнаружил  крохотный,  не
больше ногтя, "клопик". "Клопик" был покрыт тонкой  пленкой.  Осторожно,
стараясь не повредить его целостность, Иван Степанович слегка  приподнял
тонкую пленку, под ней обнаружились едва заметные  проводки  и  искусная
точечная  пайка.  Где-то  совсем  недалеко  от  его  дома  располагалась
миниатюрная станция, которая с помощью чутких  локаторов  ловила  каждый
его вздох. "Хорошо  научились  делать,  ничего  не  скажешь,  -  подумал
Федосеев,  приводя  все  в  порядок.  -  Лет  десять  назад   они   были
грубоватыми, да и побольше.  А  сейчас  на  японские  похожи.  А  может,
таковые и есть?"
   Наверняка где-то в комнате пряталось еще несколько подобных штуковин.
И они обязательно имеются в спальне. Опера почему-то  привыкли  считать,
что мужчина в минуты сексуального расслабления способен заливаться перед
дамой соловьем.
   Ладно, пусть все останется так, как есть. Федосеев  слегка  отодвинул
штору. Через узкую щель он  видел  всего  лишь  уголок  двора,  в  самом
дальнем углу, где неровным порядком  выстроились  металлические  гаражи,
стояла темно-малиновая  "шестерка"  с  открытым  капотом.  Около  нее  с
ленивыми физиономиями топтались Два неприметных  мужичка  в  замасленных
брюках.  Вчера  они  тоже  занимались  ремонтом,   но   другой   машины,
старенького "Москвича". И судя по тому, как обстоятельно влезали  они  в
двигатель,  расположились  они  тут  надолго.  Сначала  Иван  Степанович
принимал их за обыкновенных трудяг, обеспокоенных тем,  что  не  на  чем
добираться на садовый участок. Но третьего дня, проходя мимо, он увидел,
как к ним подъехала "Лада", за рулем которой  был  тот  же  парень,  что
неделю назад ходил за ним топтуном. Он  простоял  всего  лишь  несколько
секунд, что-то сказал через открытое окно мастеровым и дал по газам.  Но
даже этого времени вполне было достаточно, чтобы рассмотреть его профиль
с приметной родинкой у самого носа.
   Но что самое удивительное,  ремонт  машины  был  мгновенно  завершен.
Капот грохнул, закрывшись, один из мужчин нырнул в  салон,  и  "Жигули",
юрко развернувшись, выехали на проспект.
   Нечего  было  думать  о  том,  чтобы  выйти  из  дома   незамеченным.
Оставалось  дождаться  позднего  вечера  и  в  темноте  выскользнуть  из
подъезда.
   Все  должно  выглядеть  очень  обыкновенно,  чтобы  даже   у   самого
предвзятого наблюдателя не появилось и намека на  крамольную  мысль:  за
спиной рюкзак, в руках лопата. Иван Степанович надел старые брюки,  обул
крепкие, но старые ботинки. Подумав,  прошел  в  ванную  комнату.  Здесь
давно следовало сделать ремонт: наклеить  кафель  до  потолка,  заменить
ванную, ну и потолок как-то облагородить, а то  весь  в  каких-то  серых
разводах. Единственная приятная вещь  здесь  -  это  небольшая  картина,
писанная маслом. На ней изображена обнаженная девушка.  Поза  совершенно
раскованная: одной рукой она поправляла  волосы,  а  другой  уперлась  в
талию.  Художник  искусно   выписал   каждую   складку   на   ее   теле,
чувствовалось, что он понимает толк в женской красоте.
   Ненадолго задержав на картине взгляд, Федосеев отодвинул ее в сторону
и вытащил из стены два кирпича. Сдув с них пыль, осторожно положил их на
пол.  В  нише  лежал  "Макаров",  завернутый  в  холщовую   промасленную
тряпочку. Развернув ее, Федосеев привычно передернул  затвор,  нажал  на
курок,  раздался  сухой  звонкий  щелчок.  Молодежь   предпочитает   все
импортное: одежду, машины, "стволы", открыто презирая все отечественное.
Можно, конечно, где-то согласиться,  что  Россия  находится  в  глубокой
заднице, но родимые просторы  всегда  славились  красивыми  женщинами  и
знатными оружейниками.  Здесь  ей  нет  равных.  Можно  было  бы  отдать
предпочтение "ТТ". Штуковина мощная и способна прострелить  даже  легкий
бронежилет,  но  "Макаров"  как-то  попривычней  будет,  все-таки   пару
десятилетий проносил его в кармане.
   Воткнув обойму с  патронами  в  рукоять,  Иван  Степанович  тщательно
протер пистолет и почти любовно сунул его в карман  брезентовой  куртки.
После чего так же аккуратно установил кирпичи на место. Картина,  слегка
качнувшись, успокоилась.
   - Пожелай мне удачи, крошка,  -  произнес  Федосеев  и,  по  привычке
задержав на картине взгляд, весело подмигнул девушке.
   На улице  было  уже  темно.  Окна  противоположного  дома  вспыхивали
желтыми огнями. Федосеев посмотрел на  часы.  Пора.  Накинув  рюкзак  на
плечи, он взял  лопату  и  затопал  вниз  по  лестнице.  Спустившись,  с
удовольствием  глотнул   вечернюю   прохладу   и,   чуть   ссутулившись,
неторопливой походкой пенсионера, придавленного к земле тяготами  жизни,
направился вдоль здания, слегка пошаркивая подошвами по тротуару.
   Со стороны ничего необычного: какой-то  дедок  устремился  на  родные
грядки, чтобы с раннего утра заняться любимой прополкой. Тут  их  в  это
время года, таких чудаков, целые толпы шляются.
   У соседнего подъезда стояла все та же темно-малиновая  "шестерка",  в
ней двое, почти не различимые в темноте.  Иван  Степанович  скособочился
еще более и, стараясь не выходить  из  густой  тени,  чуть  припадая  на
правую ногу, дошел до угла дома и повернул. И, уже более ни от  кого  не
таясь, распрямился, перебежал через дорогу и метнулся в ближайший  двор.
Оглянулся, кажется, никого. На соседней улице в неброском "Фольксвагене"
его дожидался Каримов Закир. Мотор автомобиля работал на холостом  ходу.
Заметив приближающегося Федосеева, Закир моргнул дальним светом и плавно
подъехал.
   - Послушай, Степаныч, - хмуро произнес он через открытое стекло, -  я
тебе что, кучер, что ли? Или  ты  мое  терпение  до  конца  жизни  решил
испытать?
   - Извини, Закир, - примирительно произнес  Федосеев,  -  у  меня  под
окнами топтунов поставили, пришлось немного помудрить, вот и задержался.
   - А лопату-то зачем взял?
   - Для конспирации, - расхохотался Иван Степанович.
   - Ну и оставь ее здесь! Куда ты с ней в салон-то прешь! У меня  здесь
кожа да ковры.
   - Ну не оставлять же ее  на  улице,  дорогой  мой  Закир,  -  деланно
обиделся Федосеев, - подберет кто-нибудь, а я ведь за нее деньги платил.
Вам "капуста" сама в руки идет, а мне как следует  погорбатиться  нужно,
прежде чем копейку сколотить. Сам понимаешь, на мою пенсию  не  очень-то
прокормишься. Закир усмехнулся.
   - Что же ты тогда в менты пошел? Обратился бы ко мне  в  свое  время,
может быть, я бы тебя согрел где-нибудь  на  своей  малине,  в  дело  бы
пристроил.
   Сейчас бы на старости лет копейку имел и поплевывал бы на всех.
   - Ведь кому-то нужно было  и  таких  удальцов,  как  ты,  под  замком
стеречь, -  вяло  огрызнулся  Федосеев  и,  не  дожидаясь,  что  ответит
нахмурившийся Закир, поторопил:
   - Ладно, поехали!
   - Ты вот что, кум, не забывайся, я ведь и обидеться  могу,  -  сурово
предупредил его Каримов и  плавно  отпустил  сцепление.  -  Ты  вот  мне
звонил, что у тебя разговор есть  ко  мне.  А  мне  ведь  тоже  с  тобой
поговорить нужно.
   - О чем же? - в голосе Федосеева почувствовалось напряжение.
   - Доедем до места, узнаешь, -  скривился  Закир.  До  дачи  Федосеева
добирались часа полтора. Домик у Федосеева был небольшой, первый этаж из
белого кирпича, второй - самый настоящий еловый  брус.  Зимовать  в  нем
было нельзя. Зато запросто можно было жить до самой глубокой осени,  чем
он и был ценен.
   - При нынешних ценах такой домик не построить, -  любовно  проговорил
Федосеев. - Если бы не подсуетился лет десять  назад,  уже  перед  самой
пенсией, так до сих пор бы "викторию" только на базарах и видел.
   Вокруг было темно, такое впечатление, что в округе опасались вражьего
вторжения и потому старались не демаскировать местность. Лишь  на  самой
окраине в бревенчатом доме слабо пробивался желтый свет  сквозь  плотные
занавески. Все спали. Оно и к лучшему.
   Выгрузились в полном молчании.  Было  тихо,  лишь  где-то  неподалеку
стрекотал какой-то сверчок.
   -  Машину  не  поцарапай,  -  сердито  произнес  Закир,  когда   Иван
Степанович, наклонив голову, принялся неуклюже вылезать из салона.
   - А что ей сделается-то? - неожиданно развеселился бывший кум. -  Она
же из железа!
   - Это твоя лопата из  железа,  -  угрюмо  проговорил  Закир.  -  Если
царапину сделаешь, слуплю по полной программе, как с лоха дорожного.
   - Ладно, ты пока проходи в дом, а я быстро, - сказал Иван Степанович,
приподняв лопату. Не хватало сейчас устраивать полуночных конфликтов. Он
открыл дверь и включил свет. В комнате  было  уютно  и  чисто,  как  это
бывает у холостяков, помешанных на чистоте. Иван Степанович спустился  в
сад.  Участок  был  большой,  почти  двенадцать  соток,  подсуетился   в
позапрошлом году, когда сосед сыграл в "деревянный бушлат": нашел подход
к его вдовушке, утешил как следует, вот и  отдала  она  ему  участок  за
бесценок.
   Как бы там ни говорили, но собственный огород  совсем  даже  неплохое
подспорье в семейном бюджете. В  самом  углу  участка,  между  сараем  и
туалетом, была выкопана яма, небольшая, всего лишь длиною в метр и такой
же глубины, прикрытая черной полиэтиленовой пленкой,  осторожно  с  двух
сторон прижатой кирпичами, чтобы ее невзначай не  отнесло  ветром.  Иван
Степанович слегка приподнял краешек пленки и с удовлетворением  отметил,
что края ямы не осыпались.
   Возвращаться он не спешил. С минуту  наслаждался  окружающим  покоем,
вдыхая аромат близлежащих полей. И удивлялся тому, что в это  время  его
ухоженный сад выглядел по-другому. Был каким-то чужим,  что  ли...  Даже
заросли малины в темноте представлялись непроходимыми джунглями.
   В  доме  застучала  посуда.  Закир  освоился  и   сейчас,   наверное,
вытряхивал из холодильника сальце, колбаску, там же  была  распечатанная
бутылка водки.
   Очень хорошее средство от бессонницы. Хряпнул перед сном полстакана и
на боковую.
   На вечерней прохладе захотелось курить. Иван Степанович достал  пачку
и с досадой обнаружил, что в ней всего лишь одна  сигарета.  Безжалостно
скомкал  пустую  пачку,  но  выбрасывать  не  стал,  во  всем  следовало
соблюдать Должный порядок. Приподняв полиэтиленовую пленку,  он  швырнул
скомканную бумагу на  глинистое  дно  ямы.  И  только  после  того,  как
покурил, вернулся в дом. В комнате его встретил  уже  заставленный  едой
стол. Закир постарался.  Нарезанная  ветчина,  колбаска,  сырок  мелкими
ломтиками. А еще множество салатов, среди которых Федосеев узнал морскую
капусту, до которой Закир был особенно охоч. Похоже,  Закир  уже  принял
надлежащую порцию на грудь, и теперь его глаза радостно блестели.
   -  Я  обувь  снимаю,  -  недоброжелательно  буркнул  с  порога   Иван
Степанович, - у меня здесь чисто.
   - А ты зануда, кум! - отмахнулся Закир. - Может, ты забыл, кто к тебе
в дом пришел? На зоне у моей шконки шнырь блеск наводил.
   - Хм... - Иван Степанович  натянуто  заулыбался.  -Да  и  ты,  видно,
позабыл, с кем разговариваешь. У меня таких, как ты, в каждой камере  по
восемьдесят человек сидело.
   Закир помрачнел. Разговор принимал неприятный оборот.  Он  достал  из
кармана выкидной ножик, отрезал кусок колбасы и заговорил, жуя:
   - Таких людей, как я... много не бывает. На таких зоны  держатся.  Не
будь нас, так вы бы уже давно всех арестантов переморили. Ты меня  здесь
все уколоть пытаешься, а знаешь, почему ты до сих пор  живой?  А  потому
что я за тебя словечко держал. Ты ведь много кому кровушку попортил.
   - Ну, чего ты раскипятился, Закир, - слегка обнял за  плечи  Каримова
Иван Степанович. - Давай  посидим,  поговорим,  выпьем  по  стопочке  да
утрясем все наши дела. Как там у вас говорится... рассосется? - Федосеев
сел за стол и ухватил за горлышко бутылку. - Очень точно сказано. В этом
вся суть. Ну а проблемы... в нашей власти.
   Сначала Иван Степанович налил полстакана Закиру, умело, не уронив  ни
капли. И только потом себе. Выпили без тоста,  лишь  слегка  стукнувшись
стеклянными боками стаканов.
   - Я именно такую водку люблю. Чтобы зубы от холода не ломило и  чтобы
прохладой дышала. Так какие у тебя мысли, Закир?
   - Ты ведь чего-то хотел со мной перетереть. Сказал, дело есть.
   - Верно, - охотно  согласился  Иван  Степанович,  подцепив  салат  из
папоротника. - Может, ты у меня затаишься пока, на даче?
   - Видно будет.
   - Кстати, ты никому не говорил, где собираешься упасть на дно?
   - А тебе-то что за дело?
   - Да так, беспокоюсь, - неопределенно пожал плечами Иван Степанович.
   - Не дрейфь, ментов на твою хату не наведу.
   - Вот только как  ты  за  "стволами"  собираешься  присматривать?  Не
сегодня-завтра  менты  до  всего  допереть  могут,  уж  слишком   близко
топчутся. И тогда - прощай, безбедная старость.
   - А мобильник для чего?
   - Ребята-то хоть надежные охраняют?
   - Да, - подцепил вилкой кусок сала Закир, - моя  пристяжь,  я  их  по
колонии знаю. А теперь ответь мне, гнида! Почему ты меня втравил  в  это
дело?
   - О чем ты, Закир? - обиженно вскинул брови Федосеев.
   - Ты разве не знаешь, кто эти "стволы" в твою охрану перекинул?
   - Клянусь богом, не знаю, - горячо заверил его Федосеев. - Давай мы с
тобой по стопочке выпьем да разберемся, что к чему. Разве мы с тобой  не
свои?
   Иван Степанович достал из холодильника еще одну бутылку. На этот  раз
непочатую. Сильно крутанул ее в руке и с  некоторым  восторгом  принялся
наблюдать за смерчем из крохотных пузырьков.
   - Настоящая.  Качество  гарантирую.  Сейчас  какое  только  пойло  не
продают.
   А на погост раньше срока ой как не хочется. Так я налью?
   - Ну, давай хряпнем... напоследок, - безрадостно согласился Закир.
   Отвернув золотистую крышку, Степаныч опрокинул горлышко в  стакан,  и
водка, радуясь освобождению, весело забулькала.
   - Мне кажется, "стволы"  нужно  перепрятать.  Место  там  ненадежное.
Давай вот что сделаем - я "стволы" в укромное  место  перевезу,  -  взял
стакан Иван Степанович и двинул его навстречу Закиру. - Лучшего во  всей
Москве не сыщешь.
   Гарантирую!
   Каримов  не  торопился  поднимать  свой   стакан,   с   удовольствием
пережевывал копченую колбаску, наконец сказал, улыбаясь:
   - Ну, если только так... А как ты к "стволам" подойдешь, если там мои
быки стоят?.. Ладно, ладно, Степаныч, не  напрягайся,  пошутил  я.  Идея
неплохая, так и сделаем. Вижу, что для  дела  стараешься.  Маляву  я  им
отпишу, они поймут. С гладиаторами и поедешь на  новое  место...  Да  не
дергайся ты! Что у тебя, гвоздь, что ли, в стуле? Они  и  останутся  при
"стволах". - Длинные, поросшие тонкими черными  волосами  пальцы  Закира
уверенно обхватили обычный граненый стакан и двинулись навстречу  ладони
Федосеева, которая, чуть подрагивая, продолжала  оставаться  в  поднятом
состоянии с зажатым стаканом. - Ну, будем здоровы,  как  говорится,  дай
бог не последняя, - Раздумав чокаться, он выпил прохладную водку  в  три
больших глотка.
   - Крепка, - крякнул от удовольствия Иван Степанович.
   Закир отвечать не стал, взял со стола кусок  сала.  Долго  нюхал  его
пряный перечный запах, после чего сунул в рот.
   - Карандаш у тебя есть? - спросил Закир, закусив.
   - Найдется, - и,  выдвинув  ящик  стола,  Федосеев  вытащил  ручку  с
листком бумаги.
   Не задумываясь, Закир начеркал несколько слов.
   - Отдашь там старшему, он заметный такой. Пижонистый, белобрысый и  с
короткой стрижкой, во рту фикса. Здесь написано, чтобы груз перевезли  и
чтобы оставались при нем, - сложив бумагу вчетверо, наказал:
   - Не потеряй.
   Неожиданно Иван Степанович улыбнулся.
   - Не переживай, не потеряю. - Федосеев вдруг поднялся, отошел на  два
шага и вытащил из куртки пистолет.
   - Закир, на помин души не желаешь  выпить,  -  тихо  проговорил  Иван
Степанович, - там как раз еще стакан остался.
   Закир поднял голову и, увидев направленный в голову ствол "Макарова",
сдавленно проговорил:
   - Ты чего, Батя? Не дури! Опусти пушку-то. Вилка выскользнула из  его
ослабевших пальцев и с  сильным  звоном  ударилась  о  край  фарфорового
блюдечка.
   - А нервишки-то у тебя не железные, Закир. Вот и мясо уронил на  пол.
А оно денег стоит. Я-то уже не буду его есть, с пола не  подбираю.  Кому
теперь  оно  достанется?  Разве  что  крыса  какая-нибудь  утащит.   Вот
признайся, Закир, хотел же меня уделать? Так ведь? Опередил я тебя.
   - Ты это специально задумал?
   - На дачу, что ли, тебя заманить? - уточнил Федосее