дно было поверить, что три десятилетия назад эти  пальцы  обладали
необыкновенной гибкостью и ради хохмы могли вытащить мелкую монетку даже
из самого глубокого кармана.
   Он слегка пригубил красное вино - единственное, что позволял  себе  в
последние годы, - и с интересом  продолжал  следить  за  экраном.  Филин
вышел из  депутатского  зала.  Приостановился,  словно  соображая,  куда
следует направиться дальше, и, сориентировавшись, затопал к выходу. Гоша
Антиквариат внимательно наблюдал за его действиями, стараясь не упустить
даже малейшего движения. филин не мог явиться в одиночестве, что  с  его
стороны  выглядело  бы  несусветной  глупостью,  наверняка  его   кто-то
прикрывал, и эти люди должны находиться где-то поблизости. Скорее всего,
растворившись среди толпы, они пасут Филина. Как же их  вычислить?  Гоша
Антиквариат щелкнул  пультом,  увеличив  изображение.  Сейчас  отчетливо
видны были глаза Филина  -  темные,  глубоко  посаженные,  на  человека,
который видел его впервые, они производили неприятное впечатление.
   Гоша опять пригубил вино. Оно  было  подогретым,  но  лишь  слегка  и
только для того,  чтобы  подарить  радость  дряблому  телу.  Когда  вино
растекалось по желудку, казалось, что внутри забил благодатный источник.
   Беспристрастная камера зафиксировала движение глаз Филина. Гоша повел
камеру в эту сторону и увидел мужчину, стоящего в толпе. Он  разглядывал
светящееся табло, расписание полетов. На пассажира он был похож мало:  в
неброской внешности отсутствовала обреченность  многочасового  ожидания,
не было и нервозности, что преследует едва ли не каждого отправляющегося
в полет. И еще он был в очках. Темных, закрывающих едва ли  не  половину
лица. Во-первых, на улице было не так  уж  и  солнечно,  можно  было  бы
запросто  обойтись  без  очков;  а   во-вторых,   очень   затруднительно
рассматривать табло. Сними их да читай себе все, что захочешь!  Конечно,
мужчина  не  бросался  в  глаза  среди  массы  народа,  выглядел  вполне
обыкновенно, даже милицейский патруль вряд  ли  удостоил  бы  его  своим
вниманием, но Гоша раскусил его сразу, едва глянув.
   Мужчина отошел от табло, едва Филин направился к выходу. И сделал это
непринужденно, как человек, получивший нужную информацию.
   Ага! Рядом еще один: такой же незаметный - в сером неброском костюме,
какой предпочитают рядовые командированные.  Как  и  первый,  он  был  в
очках, пригодных разве что для сварочных  работ,  вот  только  проку  от
такого маскарада было маловато - в зале было сумрачно, как перед грозой.
   Рядом  с  Гошей  стоял  Лось.  С  некоторых  пор  он   выполнял   при
Антиквариате роль связного, за что старый вор  понемногу  вводил  его  в
круг своих старинных приятелей, таких же одиноких,  как  и  он  сам,  но
обладавших  влиянием,  которым   не   могли   бы   похвастаться   многие
губернаторы.
   - Ты видел этих двоих? - поставил  Антиквариат  на  низенький  столик
бокал с остатками вина.
   - Да, Георгий Иванович,  -  произнес  Лось,  не  отрывая  взгляда  от
цветного изображения.
   - У меня скверное предчувствие, а оно меня практически не обманывает.
Я старый, а значит, мудрый. И мне мой жизненный опыт  подсказывает,  что
мы напрасно связались с этим человеком. Нам было  бы  лучше  расторгнуть
контракт.  Но  такие  люди,  как  он,  подобные  шаги  воспринимают  как
слабость. Сколько человек находится сегодня под твоим началом? -  Старик
говорил как-то книжно. Такое впечатление, что  последние  пятьдесят  лет
своей жизни он провел  не  за  колючей  проволокой,  а  в  академических
стенах.
   - Десять человек. Четверо - здесь, в зале, остальные - на выходе.
   - Сделаем вот что: попытайся проследить, куда они поедут. Меня  очень
интересует их нора.
   - Хорошо, сделаю, - кивнул Лось и вышел. Гоша  Антиквариат  продолжал
наблюдать за Филином. Безусловно, это была ночная птица, даже сейчас  он
старался избегать яркого освещения, предпочитая  идти  вдоль  стен,  где
световой поток был не столь ярок.
   И следом за ним  двинулись  двое  парней  в  очках.  Шли  они  ровной
"вилкой", чтобы соединиться у самых  дверей,  непрерывно  держа  в  поле
зрения свой сектор. В случае необходимости они могли не только  прикрыть
спину Филина, но и устроить серьезную стрельбу.
   Гоша  Антиквариат  щелкнул  пультом:  изображение  на  экране  слегка
сместилось, высветив крупную фигуру Лося, разговаривающего по мобильному
телефону, и тотчас от толпы отделились три  человека  и,  поглядывая  на
часы, двинулись в сторону дверей.
   У входа в аэропорт стоят еще несколько человек,  и  если  действовать
очень умело, то можно будет прилипнуть к  "очкарикам"  покрепче  банного
листа.
   Через минуту вошел Лось. Чуть сутулый и оттого слегка повинный.
   - Ну как? спросил Антиквариат, выключив монитор.
   - Филин сел в "девятку" и поехал в сторону города. Я отправил за  ним
своих людей.
   - Ты не упустил тех двоих?
   - Все в порядке, - погасил вспыхнувшую улыбку Лось.  -  Они  тоже  не
остались без внимания. Каждый из них сел в машину, и я  прицепил  к  ним
"хвосты".
   - Очень  разумно,  -  покачал  головой  Антиквариат,  явно  довольный
оперативностью Лося. Он посмотрел на часы и добавил:
   - Вот что, через пятнадцать минут начинается регистрация на мой  рейс
Москва - Париж. Ты не откажешь в  любезности  проводить  старика?  Да  и
багаж заодно поможешь донести.
   - Нет проблем, Георгий Иванович. Только какие такие ветры несут вас в
Париж?
   - Душевные ветры.  С  этим  городом  у  меня  связано  немало  нежных
воспоминаний, - оттаивая душой, не без грусти протянул старый вор. -  Вы
сейчас,  молодежь,  по-другому  живете,  все  нахрапом  норовите  брать,
силушка в чести, а в мое время главным считался котелок, -  постучал  он
указательным пальцем по лбу, - и руки, - сделал он характерное движение,
как  будто  бы  пересчитывал  деньги.  -  Когда-то  карманники  не  были
разобщены границами, и мы представляли из себя единое целое.
   - У вас что, профсоюз, что ли, был? - хмыкнул Лось.
   - Что-то вроде того, - серьезно отозвался Антиквариат. - Эх, красивые
времена были, скажу  я  тебе,  -  зажмурился  старый  вор,  словно  кот,
вспоминающий сладость  мартовских  ночей.  -  Мы  были  молоды  и  полны
оптимизма. Признаюсь, у меня была мысль разбогатеть на карманных кражах,
и мне понадобилось прожить немало  лет,  чтобы  понять  всю  абсурдность
своего желания. Деньги уходили так же быстро, как и приходили. О  них  я
не жалею. Сейчас я понимаю, что так и должно  быть.  Важно  общение.  Мы
встречаемся каждый год где-нибудь за границей и обсуждаем  наши  текущие
дела.
   - Какие же могут быть общие дела? - попытался скрыть усмешку Лось.
   От Гоши Антиквариата не укрылся  его  тон,  и,  зацепив  внимательным
взглядом Лося, он произнес с наставительной паузой:
   - Это ты напрасно... мой дорогой друг. Среди карманников,  во  всяком
случае, в те времена, когда промышлял я, было  очень  немало  сиятельных
особ. И даже из королевских дворов. Благодаря их помощи мы имели  допуск
на светские вечеринки, куда приходила очень упакованная публика.  Работы
хватало всем: кто имел манеры, работал внутри, ну  а  те,  кто  попроще,
такие, как я, - на губах Антиквариата застыла лукавая улыбка, -  царапал
снаружи. Ты знаешь, к кому я сейчас направляюсь?  -  неожиданно  спросил
Георгий Иванович.
   Лось ответил ему улыбкой. Чудаковатый старик нравился ему все больше.
   Он мог порассказать немало забавных историй.
   - Нет.
   - К маркизу! Причем к самому настоящему. Ты  даже  не  представляешь,
сколько мы золота выгребли с ним на пару из карман господ,  -  и  уже  с
некоторой грустью добавил:
   - Где оно сейчас?.. Вот так-с!
   Сильный женский голос, слегка искаженный могучими динамиками,  отчего
он казался каким-то неестественно-синтетическим,  пробился  через  толщу
стекла.
   - О! - прислушался старик. - Кажется, зовут на регистрацию. Жан будет
мне очень рад, - и лицо старика довольно расплылось.  -  Всегда  приятно
встречаться  с  друзьями,  с  которыми  довелось  провести  лучшие  годы
молодости.

Глава 12

НАСМОРК - ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ НАТУРЩИЦ

   Мастерская Григорьева находилась недалеко от Таганской  площади,  под
самой крышей семнадцатиэтажного здания. Через огромные стекла была видна
Москва-река, одетая в каменные берега. Месторасположение мастерской было
красивым и во всех отношениях недешевым. Возможно, он никогда и не сумел
бы приобрести такую, если бы не вышел на крупных заказчиков  в  Америке.
Их интересовала Москва конца девятнадцатого столетия, и  за  картины  из
той эпохи они обещали платить по самым высоким  меркам.  Ему  оставалось
только выбрать из альбомов наиболее выигрышные фотографии и перенести их
на полотна.
   Григорьев догадывался, что заказчик будет щедрым, но чтобы настолько!
И уже после пяти  картин  у  него  возник  вопрос:  построить  небольшой
особнячок где-нибудь на окраине Москвы или все-таки купить мастерскую  в
центре города?
   После некоторых раздумий Григорьев решил остановиться на втором.
   Изрядно подустав  от  городских  видов,  он  решил  заняться  женской
натурой.
   И не такой, какая обычно манит студентов художественных академий, - с
пышными телесами и выразительной мордашкой. А иной,  где,  кроме  плоти,
непременно  должна  присутствовать  чувственность.  Подобное   осознание
приходит только с возрастом.
   Нужно перевести немало краски, чтобы дорасти до очевидного.
   В этот раз его натурщицей  была  восемнадцатилетняя  девушка.  Хороша
собой, впрочем, как и большинство девушек в ее возрасте.  Это  позже  их
кожа теряет эластичность, поры на лице укрупняются, а на  бедрах  прочно
оседает целлюлит, но сейчас она выглядела как греческая богиня. Но более
всего Григорьева тронули глаза девушки - нельзя сказать,  что  они  были
величиной с блюдце, но вот  грусть,  что  пряталась  в  черных  зрачках,
делала их по-настоящему красивыми. Именно на лицо и плавный  изгиб  носа
стоит обратить особое внимание.
   Молодые художники, едва выскочившие из академий искусств, грешат тем,
что разворачивают своих натурщиц таким образом, будто собираются снимать
их  для  порнографических  журналов,  а  совсем  не  для   того,   чтобы
запечатлеть настоящую красоту.
   Они  способны  видеть  только  яркое,  броское,   предпочитая   всему
остальному грацию линий. Чудаки! А как же душа?
   Григорьев вспомнил о том, как полгода назад рисовал  одну  натурщицу.
На первый взгляд в ней не было ничего  особенного.  Обыкновенная.  Каких
только на одном Арбате, даже не особо  присматриваясь,  можно  встретить
пару сотен. В глубине души он даже  недоумевал  по  поводу  того,  каким
образом она получила  рекомендации  от  трех  уважаемых  художников.  Но
стоило девушке скинуть с себя свитерок и стянуть  узенькие  джинсы,  как
перед ним возникла настоящая красавица.
   И вместе с тем, в  ее  лице  присутствовала  какая-то  необыкновенная
одухотворенность, не заметить которую мог только человек с  повязкой  на
глазах.
   Такие лица иконописцы запечатлевают на стенах храмов.
   И,  одновременно,  вся  ее  фигура  источала  флюиды   сексуальности,
которыми, казалось, был пропитан весь окружающий ее воздух.  За  те  два
часа, что он рисовал ее, Григорьев в полной мере ощутил на себе их силу.
И едва сдержался, чтобы не завести с ней роман прямо в мастерской, среди
перепачканных масляной краской холстов. Но, хорошо подумав, решил  этого
не делать. Важно никогда не смешивать работу и удовольствия.  Получается
слишком крепкий напиток, который может пребольно ударить  в  голову.  Он
даже обрадовался, когда сеанс наконец был закончен и она, облачившись  в
одежду, потеряла былое очарование, превратившись  в  прежнюю  незаметную
самочку. От следующих встреч с натурщицей он решил отказаться,  понимая,
что может не удержаться.
   Сейчас Григорьев работал с юной  моделью.  Приятный  возраст.  Чем-то
неуловимым она напоминала ему его прежнюю натурщицу. Впрочем, эта  будет
поярче.
   Ее не портит даже одежда.
   Едва ли не всей Москве было известно, что,  кроме  традиционного  чая
после окончания сеанса, он способен был заплатить  премиальные,  которые
значительно превосходили установленную сумму, а потому девушки буквально
рвались к нему.
   - Как вас зовут? - спросил Григорьев, не  отрывая  взгляда  от  листа
бумаги.
   Лицо  никак  не  вырисовывалось,  в   нем   присутствовала   какая-то
жесткость, и его требовалось оживить несколькими черточками. А их  можно
было уловить только в том случае, если  попытаться  вывести  девушку  из
закрепощенного состояния. Например, разговорить ее.  Прием  простой,  но
очень эффективный.
   Красавица слегка улыбнулась.
   - Инна.
   Ага, кажется, нашел то, что нужно.  Лицо  ее  приобрело  мягкость,  в
глазах появилась живость. Григорьев уверенно заострил уголки губ.
   - Красивое имя, -  мельком  посмотрел  он  на  нее  и  уверенно  стал
набрасывать ее фигуру. - А не можете вы мне сказать,  почему  вы  решили
пойти в  натурщицы?  Извините,  но  девушка  с  такими  данными,  какими
обладаете вы, может рассчитывать на большее.
   Инна стояла, чуть повернувшись к нему правым боком,  слегка  отставив
ногу. Идеальные пропорции, перед которыми склонила бы голову даже Венера
Милосская. Таких девочек рисовать всегда приятно.
   Пауза несколько затянулась. Мастер поднял голову и по ее напряженному
лицу понял, что вопрос ей  не  понравился.  И  тут  же  укорил  себя  за
бестактность, да и  потом  дело  испортил  -  девушка  потеряла  прежнюю
жизненность, превратившись в изваяние.
   - Вам нужно честно ответить или все-таки соврать?
   - Извините меня, я не должен был задавать вам этого вопроса.
   - Нет, я отвечу... Мне просто нужны деньги. Я познакомилась  с  одним
парнем... Мне кажется, он из этих самых... из крутых. Я просто  не  хочу
идти к  нему  на  содержание.  Мне  нужны  собственные  деньги.  Хочется
чувствовать себя независимой.
   - А разве модельный  бизнес  не  приносит  прибыли?  Обозначив  линию
бедер, Григорьев принялся за живот.
   - Деньги есть, но их немного... А для того, чтобы получать  прилично,
нужно заключать контракты с зарубежными фирмами. Очень  неплохие  деньги
платят на презентациях. Бывает, по триста-четыреста долларов. Но  у  нас
на фирме девочек много, а хочется заработать всем. Меня  довольно  часто
приглашают, но я не наглая. Не хочу обижать остальных.
   - Это благородно с вашей стороны, - согласился Григорьев.
   Осталось нарисовать лобок  -  слегка  выпуклый,  поросший  золотистой
растительностью. Трудная часть работы, но, пожалуй, самая приятная.
   Инна пожала плечами.
   - Возможно. А что жадничать? Когда-нибудь и они  меня  выручат.  Ведь
так?
   - Разумеется, - охотно согласился Григорьев. -  В  нашем  деле  важно
помогать друг другу.
   Девушка выглядела абсолютно естественной. Она держалась так свободно,
как будто бы ее фигуру по-прежнему скрывал джинсовый костюм. Рисовать ее
было  легко,  женщины  вообще  очень  благодарный  материал,  это   надо
признать.
   Инна слегка улыбнулась, как будто бы прочитала его мысли.
   - Во-от и все... Хотите взглянуть?
   - Очень хотелось бы. - Она  сошла  с  тумбы  и,  позабыв  прикрыться,
подошла к художнику.
   Григорьеву ударил в нос терпкий запах женских духов.  Он  шел  к  ней
необыкновенно и добавлял сексуальности. Хотя, если  вдуматься,  куда  уж
больше!
   - Я такая красивая? - широко распахнула она ресницы. Григорьев только
улыбнулся, сдержанно заметив:
   - Рисунок лишь отчасти воспроизводит оригинал. Живой человек на самом
деле краше.
   - Вот как? - Девушка выглядела удивленной.
   - Понимаете, в чем дело, - несколько  поспешнее,  чем  следовало  бы,
попытался объяснить  Григорьев,  -  не  всегда  удается  отобразить  тот
духовный мир, который соответствует реальному человеку. Картина -  всего
лишь зеркало. В жизни вы значительно интереснее.
   - Буду надеяться, - безо всяких эмоций произнесла Инна. - Вы не могли
бы помочь застегнуть мне бюстгальтер?
   Григорьев попытался сдержать  улыбку.  С  подобной  просьбой  к  нему
обращались только любовницы, с натурщицей это случилось впервые.
   - Ну, разумеется! - с готовностью отозвался он.
   У любовников подобная просьба  не  вызывает  никаких  чувств.  И  она
звучит не иначе, как "ты меня раздел, ты же мне помоги и одеться". В его
же случае предполагается  некоторая  интимность  отношений,  которой  не
было.
   Нижнее белье у Инны было отменным. Похоже, что она  предпочитает  все
самое лучшее. Наверняка ее возлюбленный не менее  эффектный  -  широкий,
высокий, с ослепительной улыбкой. Григорьев застегнул на ее спине замок,
слегка коснувшись подушечками пальцев атласной кожи. Разумеется,  делать
этого было нельзя, потому что по коже зябко и колюче пробежал ток.
   Инна оделась, собрала волосы в пучок и воткнула заколку  -  последний
штрих удался на славу, подчеркнув и без того идеальную форму ее головы.
   - Я с вами договаривался на один сеанс?
   - Да, - безразлично пожала плечом Инна и подтянула к  себе  махонькую
изящную сумочку из черной кожи, как бы подчеркнув, что если  нет  больше
работы, то она может отправиться по своим делам.
   - Вы не будете возражать,  если  мы  продолжим  наше  сотрудничество,
скажем... на неделю! Инна выглядела слегка растерянной:
   - Даже не знаю, что вам ответить, -  наконец  заговорила  девушка.  -
Дело в том, что следующие два дня я должна быть на презентации и там мне
должны неплохо заплатить.
   - Хорошо, сколько вам обещали?
   - Ну-у, за два выступления где-то восемьсот долларов. - В  ее  голосе
прозвучала трудно скрываемая гордость.
   - Да, хорошие деньги, - согласился Григорьев.  -  И  сколько  вы  там
пробудете?
   - Скорее всего полных два дня. Таковы условия договора.
   - Так вот, я вам обещаю, за каждое позирование вы получите от меня по
тысяче  долларов,  и  это  займет  у  вас  куда  меньше   времени,   чем
презентация. - В глазах Инны проглядывало сомнение. - Так вы согласны?
   - Пожалуй, да.
   - Вот и отлично. А теперь давайте попьем с вами чайку.
   В дверь постучали.
   - Секундочку, - произнес Григорьев, виновато улыбнувшись.
   Дверь неожиданно распахнулась, грохнув о стойку-вешалку,  стоявшую  в
проходе.  Обвешанная  со  всех  сторон  одеждой   и   халатами,   стойка
покачнулась и, застыв в неустойчивом положении секунды на две,  рухнула,
разбив глиняные кувшины, стоящие на полу.
   - Какого черта ты здесь делаешь?! - заорал вошедший  человек,  хватая
Инну за руку. - Ты спала с ним?
   - Оставь меня! - попыталась освободиться Инна.  Григорьев  отложил  в
сторону карандаши, повернул картину изображением к стене и  голосом,  от
которого веяло льдами Антарктиды, произнес:
   - Молодой человек, воспитанные люди,  прежде  чем  заходить  в  чужое
помещение, во-первых, спрашивают разрешения, а  во-вторых,  здороваются.
Вы не сделали ни того, ни другого. И поэтому  прошу  вас  убраться  вон,
потому что это моя территория. Вы меня ясно поняли?
   Захар  отпустил  Инну  и  недоуменно  посмотрел  на  Григорьева.  Так
поглядывает верблюд на кучу навоза, неожиданно возникшую у него на пути:
сверху и неприязненно. Решалась нехитрая  задача:  пнуть  его  с  досады
копытом  или,  не  заметив,  перешагнуть  и  величественно  проследовать
дальше.
   - Ты чего, дядька, не в настроении, что Ли? Это моя Девушка, и я хочу
спросить у тебя, что она здесь делает!
   Григорьев перевел взгляд на Инну, как бы спрашивая у Нее -  нужно  ли
из этого посещения делать тайну, и, не обнаружив в  ее  лице  одобрения,
заговорил, стараясь остудить незнакомца мягким тоном:
   - Она  ничего  такого  здесь  не  делает,  молодой  человек.  Давайте
присядем и поговорим с вами спокойно, без этого размахивания пальцами  у
меня перед лицом. Я этого просто  не  переношу.  Садитесь  сюда.  А  вы,
девушка, идите.
   Инна что-то хотела сказать, но, посмотрев на За