рвался  и
лобовое стекло рассыпалось  на  тысячи  осколков,  и  почувствовал,  как
машину подбросило высоко вверх. С высоты Серега  увидел  город,  который
вдруг уменьшился до размеров маленького дворика,  в  котором  он  провел
большую часть своего детства... Еще мгновение - и все покрыла  кромешная
тьма.

***

   Слава Беневоленский, по кликухе Бегемот, имел  все  основания,  чтобы
стать паханом Ленинграда. Его группировка была одной из самых  мощных  и
многочисленных  в  городе.  Единственный,   кто   мешал   усилению   его
авторитета, так это Степка Червовый - он старался  оттеснить  конкурента
на городскую окраину, в менее доходные места, где можно было  поживиться
разве что квартирными кражами в новостройках... Люди  Червового  опекали
несколько колхозных рынков, гостиницы на Невском и  открыто  говорили  о
том, что хотели бы установить опеку и над грузовым портом.
   Да, блин, морской порт - самый  жирный  кусок  Ленинграда.  Это  куда
выгоднее, чем снимать "десятину" с  ресторанов:  ежедневная  прибыль  от
портовой контрабанды во много раз перекрывала доход, полученный за месяц
со всех кабаков Невского проспекта.
   Бегемот заключил с Червовым соглашение о  разделе  порта.  Но  личные
планы Бегемота простирались значительно дальше этого ненадежного  союза.
В ближайшее время он намеревался подчинить своему влиянию не только весь
порт, но и заставить работать на себя весь город. А для этого нужно было
сначала разобраться с хозяйством Смоляного - переманить к себе  наиболее
перспективных боевиков и тем самым ослабить позиции Бирюка. И уже  потом
можно  было  заняться   разделом   гостиниц   и   территорий,   суливших
значительный  доход.  Но  прежде  всего  нужно  было  убрать   возможных
конкурентов, и первым в этом списке стал Бирюк.
   Об устранении Бирюка Бегемот быстро договорился с Кабаном. Он  обещал
эту "роспись" взять на себя. От компаньона требовалось  только  покрытие
половины расходов  -  два  с  половиной  куска  "гринов".  Сергей  Юдин,
впрочем, не подозревал, что в черном списке Бегемота сам он числился под
номером два...
   Бегемот поднялся на свой этаж. Рано утром ему звонил Кабан и  обещал,
что сегодня с Бирюком будет покончено, и Бегемот торопился домой,  чтобы
не пропустить вечерние новости по телевизору.
   Он остановился перед дверью и не без гордости подумал о том,  что  по
крепости  она  не  уступит  дверям  банковских  хранилищ.  Конечно,  ему
пришлось  выложить  изрядную  сумму  на  ее  установку,  но  теперь   он
чувствовал себя в безопасности.
   Бегемот сунул руку в карман куртки, вынул тяжелую  связку  ключей  и,
выбрав нужный, - длинный, похожий на прут, с массой мелких  зазубрин,  -
сунул его в замочную скважину.
   В последнее мгновение Бегемот увидел вспышку, которая оказалась  ярче
тысячи солнц. Он почувствовал, как тело его стало невесомым и  рванулось
навстречу свету, не в силах противиться ему.
   Сильный взрыв вышиб дверь, будто это была  не  дубовая  громадина,  а
спичечный коробок, и вместе с куском стены ее бросило прямо на Бегемота.
   Взрывная волна перевернула его и  швырнула  в  широкий  пролет  между
лестницами.
   Раздался глухой звук падающего тела, а уже затем  громыхнула  тяжелая
дверь, расплющив его под собой.

***

   Гном  в  преступных  кругах  Ленинграда  занимал  особое  место.   Он
верховодил отчаянной шайкой головорезов, которые, не считаясь с  риском,
грабили квартиры крупных чиновников и иностранцев. Но особенно он  любил
наведываться в дома подпольных коллекционеров антиквариата.
   В своей  группировке  он  ввел  беспрекословное  подчинение,  жестоко
расправляясь с любым, кто противился этому. Гном, получивший кликуху  за
свой малый рост, сумел войти в преступную элиту еще три года назад, чему
в основном способствовала его сильная,  не  знавшая  жалости  команда  и
богатый общак.
   В последнее  время  Гном  стал  не  без  пристрастия  поглядывать  на
государственные заведения, которые могли давать куда больший  доход  без
лишней суеты и автоматных очередей. И на поминках Смоляного  он  открыто
заявил, что претендует на долю от его наследства и для начала  хотел  бы
контролировать Невский проспект, включая гостиницы.
   Спорить с Гномом во время застолья никто не  стал:  похороны  не  для
выяснения отношений. К тому же, зная  его  взрывной  характер,  нетрудно
было предположить последствия таких неприятных разговоров -  многих  его
оппонентов находили в подъездах с пробитым затылком.
   И вот настал сорок первый день - траур  закончился.  Первое,  с  чего
Гном  хотел  начать,  -  уничтожить  Бирюка,   чтобы   остальные   стали
несговорчивее.
   Если не поможет  эта  мера,  тогда  нужно  будет  за  хорошие  деньги
отыскать добровольца, который сумел бы заткнуть глотки всем,  кто  хочет
оттеснить его от наследства почившего пахана.
   Гном не любил менять маршруты и всегда добирался до дома одной и  той
же дорогой. Он въехал  во  двор  на  "Волге"  и  неторопливо  покатил  к
подъезду. В этот час во дворе было необыкновенно тихо  -  не  было  даже
мамаш, которые гуляли с малышами.
   Гном уверенно  вел  автомобиль,  выпуская  в  открытое  окно  струйки
сигаретного дыма. Он любил свою "Волгу" и очень гордился тем, что  такую
игрушку может купить далеко не каждый. А у него, кроме этой  "Волги",  в
гараже стоял еще один автомобиль - белый "жигуль".
   "Волга" поравнялась с мусорным баком, и  в  это  мгновение  сработало
взрывное устройство, заложенное в бак. Автомобиль,  напоминая  маленькую
игрушку, подкинутую шаловливой детской рукой,  взметнулся  в  воздух  и,
упав на землю, продолжал движение, переворачиваясь с боку на бок,  ломая
на своем пути металлические заграждения, деревянные грибки и лавочки.
   Разбитый автомобиль остановился в самом центре детской  площадки.  На
переднем сиденье, уткнувшись головой в руль, навсегда успокоился Гном.

***

   Бирюк скучал.  Три  недели,  проведенные  вдали  от  шумного  города,
расслабили  его  окончательно.  Он  чувствовал,  что  загородная  закусь
оказалась для него чересчур сытной. Бирюк успел  за  это  время  набрать
пару-тройку лишних килограммов и с сожалением думал о том,  что  сгонять
их придется не меньше двух месяцев и то при большой физической нагрузке.
   А счастливая Надежда кружилась вокруг него неутомимым волчком  и  без
умолку  говорила  о  перспективах  их  совместной   жизни.   Бесконечные
разговоры начинали раздражать Бирюка, и он едва  сдерживался,  чтобы  не
хлопнуть ее ладонью по мягкому месту.
   Связи  с  Ленинградом  Бирюк  не  терял,  и  его  боевики   постоянно
чувствовали  руководящую  и  направляющую  руку  хозяина  -   он   давал
информацию,  кто  сколько   задолжал,   инструктировал,   кого   следует
припугнуть, а кого не мешало бы отвезти в лес  и  подвесить  за  ноги  к
дереву часа на три. Все распоряжения нужно было исполнять немедленно,  и
пацаны едва ли не каждый вечер звонили Бирюку, отчитываясь о проделанной
работе.
   Этот вечерний звонок его не удивил. Отхлебнув глоток  пива,  он  вяло
бросил в трубку:
   - Слушаю!
   - Ты в курсе последних событий? - без  приветствия  спросил  знакомый
голос.
   - Медведь? - изумился Станислав.
   - Да, Бирюк. Сегодня в Ленинграде погибли три человека. Мы тебе очень
помогли, теперь ты должен помочь нам. В городе  не  осталось  ни  одного
лидера, который мог  бы  по-серьезному  противостоять  тебе.  Ты  должен
подготовить  встречу  Червовому  и  представить  его  всем  как   нового
смотрящего. Не думай, что  мы  замахиваемся  на  твои  интересы,  власть
будешь делить с ним поровну. Но его слово всегда должно быть решающим. И
больше всего нас интересует бесперебойное пополнение общака, а  как  это
сделать - Червовый тебя научит. И постарайся впредь  поменьше  стрелять.
Нам бы не хотелось осложнять уже отлаженное дело конфликтами с ментами.
   - А как я с ним встречусь?
   - Он к тебе заявится сам, - твердо сказал Медведь.
   - Да, но как же он меня найдет? - изумился Бирюк.
   - А ты уже решил, что ты иголка в стоге сена? - отпарировал  Медведь,
и в его голосе не было и тенил юмора. Бирюку стало ясно, чего это своего
рода тонкое предупреждение.
   - Я все понял, Медведь.  Ты  смотрящий,  тебе  и  решать!  Когда  мне
ожидать гостя? - Жди на следующей неделе! -  Передай  привет  Секачу!  -
вспомнил Бирюк, но последние слова уткнулись в короткие, резкие гудки...
Глава 31

   Сначала открылась амбразура, и в полутемном проеме показалось  усатое
лицо  сержанта  Федосеева.  Это  был  тертый   жизнью,   битый   строгим
начальством и приниженный стервой-женой человек. Узкому кругу зеков было
известно, что за хорошие деньги он мог принести с воли чай и сигареты, а
в соседнюю камеру передать весточку.
   До окончания службы ему оставалось  немногим  более  полугода,  и  он
мечтал о том времени, когда можно будет заняться  огородом  и  понянчить
годовалую внучку.
   Именно ощущение близкой свободы поднимало у него настроение, и он уже
второй  месяц  подряд  перешагивал  порог  здания  тюрьмы  с  оптимизмом
базарного Петрушки.
   - Здесь вас словно сельдей в бочке, но ничего, от  одного  теснее  не
станет, - буркнул он.
   Амбразура  громко   хлопнула,   потом   дважды   щелкнул   замок,   и
металлическая дверь неохотно повернулась на петлицах.
   В  камеру,  с  сидором  в  руках,  вошел  мужчина  лет  тридцати.  Он
дружелюбно улыбнулся, не избегая  настороженных  взглядов,  а  когда  за
спиной дверь громыхнула, вздохнул:
   - Вот и заперли меня!
   Потом он  неторопливо  развязал  сидор,  достал  из  него  две  банки
сгущенки, три пачки чая и громко объявил:
   - Это на общак!
   На лицах сокамерников  заиграли  довольные  улыбки.  Парень  оказался
свой! Стоящего человека можно распознать с одного взгляда. Сразу  видно,
что он не только знаком с неписаным тюремным уставом, но, скорее  всего,
один из тех, о ком говорят, что он каторжный бродяга.
   -  За  что  сел?  -  поинтересовался  Лука  и  лениво  потянулся   за
угощениями. Лука был здесь держателем общака, то есть смотрящим, и  даже
ни одна папироса не выкуривалась без его ведома.
   - Кража со взломом. Взяли хату  одного  барыги  в  Свердловске.  Пять
комнат у него, и все добром заставлены. Вывезли  быстро,  как  надо,  да
мусора на хвост наводчику сели. А он, падла, всех нас заложил одного  за
другим.
   - Сука первейшая! - поджал губы Лука. - Его бы наказать за это.
   Походил бы в "петухах" с пяток лет.
   Лука аккуратно уложил последнюю пачку чая в небольшую котомку.
   - Я уже шепнул об этом кому надо! Он не успеет прийти на зону, а  там
о его подвигах уже известно будет.  Так  что  мужики  его  встретят  как
полагается, - уверенно пообещал новенький.
   - Тебя как звать-то?
   - Алексей. А погоняло у меня Керосин.
   - Керосин? - удивился Лука. Ему все больше нравился этот жизнелюбивый
паренек.  Такие  люди  на  любой  зоне  мгновенно  становятся  своими  и
неласковый   быт   пересылок   воспринимают   как   небольшое   дорожное
приключение. - Что так?
   - А я в молодости керосинил больше, чем другие.
   Его открытость вызвала улыбки на лицах заключенных.
   -  Теперь  с  этим  тебе  придется  завязать  надолго.  Тут   у   нас
керосинщиков не любят.
   - Сладим! - бодро ответил Керосин и присел на нары. - А  может  быть,
чайку сварганим?
   Лука кивнул на мужиков, обнаженных по пояс, и уныло ответил:
   - Чифирь - хорошее дело, но все, что можно было сжечь, уже спалили.
   Ты только посмотри на них - рубахи на дрова пошли!
   - Ну, это дело поправимое, - весело отозвался Керосин и, закинув ногу
за ногу, стал развязывать ботинок. - А это чем тебе не дрова? -  вытянул
он из носка тряпицу.
   Платочек оказался из чистейшего  хлопка.  Только  зек,  искушенный  в
тонкостях приготовления тюремного чая,  мог  оценить  подобный  подарок.
Такой материал не плавится и горит практически без дыма, а жара от  него
столько, что уже через минуту кружка с водой начинает кипеть.
   - Давай зачифирим, - охотно согласился Лука. -  Мужики,  спичками  не
поделитесь?
   Сидящий рядом парень протянул мятый коробок. Лука  налил  из  чайника
воды, разорвал платок на несколько лоскутов. В тюрьме  он  славился  как
один из самых опытных чифиристов - умел минимально расходовать  дрова  и
колдовать над настоем  даже  с  закрытыми  глазами.  Зекам  памятен  был
случай, когда он через амбразуру разговаривал с сержантом  Федосеевым  в
тот самый момент, когда втихаря варил чифирь. Одно  дело,  что  подобное
баловство запрещалось тюремной администрацией и за такую  шалость  можно
было угодить на неделю в изолятор, но важнее было Другое - не  испортить
драгоценного напитка и проварить его дважды до нужного цвета.
   Уже через пять минут чифирь был готов, и  мужики  пустили  кружку  по
кругу. Вначале полагалось сделать по одному глотку, а он-то и был  самый
сладкий. Чифирь позволяет ненадолго позабыть о толстых стенах  каземата,
утонуть в приятных грезах и ощутить некое подобие счастья.
   Не беда, что это всего  лишь  иллюзия...  Потом  следовали  второй  и
третий глотки.  Их  полагалось  делать  не  спеша,  наслаждаясь  кайфом,
который обжигающей волной  расходится  по  всему  нутру.  Эта  благодать
помогает некоторым зекам не лезть от тоски на  стену  и  вспоминать  все
светлое, что осталось на воле.
   - Где же ты был раньше-то? - млел от счастья Лука,  бережно  держа  в
руках кружку с горячим чифирем. - Мы ведь без чая помирать собрались.  А
то еще хуже, перегрызли бы друг друга в тесноте, как крысы в бочке.
   Керосин остался доволен похвалой. - Спрашиваешь, где я был?  Там  уже
мусора толпятся. Шмонают. Да все без толку.
   - И то верно!
   Новенький сделал глоток, другой, а потом,  как  и  положено  в  таких
местах, передал драгоценный напиток соседу.
   За чифирем позабыли даже приглядывать за "дорогой" - одной из главных
святынь тюрьмы. Именно "дорога" связывает осужденных с волей;  благодаря
ей заключенные узнают тюремные новости; именно по ней передаются приказы
генералов преступного мира.
   Действовала   дорога   несложно:   через   решетки   соседних   камер
протягивались нити, к которым крепились  послания  зеков,  и  достаточно
было потянуть за них, чтобы привести всю дорогу в движение.
   Листок бумаги робко вынырнул из-за угла острым краем, как будто хотел
убедиться в безопасности происходящего, и, обнаружив, что ничто  ему  не
угрожает, медленно пополз дальше. Малява  остановилась  в  самом  центре
зарешеченного окна и терпеливо стала дожидаться, когда  на  нее  обратят
внимание.
   А зеки в это  время  увлеченно  смаковали  чифирь,  полагая,  что  не
существует в эти минуты  более  важного  занятия,  чем  бестолковая,  но
проникновенная трепотня.
   Первым маляву заприметил Егорка Малышев, двадцатипятилетний  малый  с
шершавой кожей, какая бывает только после сильного  обморожения;  именно
за этот физический недостаток он и был прозван сокамерниками Чешуей.
   Егор отставил кружку, виновато улыбнулся и проговорил:
   -  Лука,  нам  маляву  послали.  Сам  прочтешь?  Лука  был  в  камере
признанным авторитетом. Он был старшим не только по возрасту,  но  и  по
опыту, не мудрено - три  ходки  по  пять  лет  каждая.  Он  был  хорошим
знатоком лагерной жизни, а среди новичков прослыл терпеливым  агрономом,
способным привить крепкую веточку тюремных  традиций  к  самому  чахлому
ростку.
   Все малявы он читал первым и только после этого доводил тюремный глас
до обитателей камеры. Но не было сейчас силы, которая смогла бы оторвать
его от ритуала чаепития. Ему приятно было держать горячую кружку в руках
и чувствовать, как ее тепло передается всему телу.
   - Ладно, читай, - великодушно разрешил Лука и сделал глоток,  который
показался ему на редкость вкусным.
   Чешуя  распаковал  маляву.  Мужики  сидели  на  корточках,  образовав
широкий круг. И если бы не знать, что они попивают чифирь, можно было бы
подумать, о зеки участвуют в каком-то священнодействии.
   - Сам  прочитай!  -  протянул  Чешуя  маляву  Луке,  который  ревниво
наблюдал за тем, как кружка с чифирем переходила  от  одного  к  другому
зеку.
   - Да что с тобой, Чешуя?! - глянул Лука на парня, который стал  белее
мела. Сейчас особенно стало заметно, насколько он некрасив. Он напоминал
ящерицу, с которой клочками сходит старая кожа. - Ну, давай сюда!
   Его насупленные брови, сжатые губы выражали явное неудовольствие:  он
давал понять недоумку, что в тюрьме также  существуют  важные  дела,  от
которых отрывать не рекомендуется.
   Кружка с чифирем уже совершила полный круг. Сосед, сутулый  старичок,
угодливо протянул пахану кружку. Лука, отстранив его руку, взял  маляву.
На своем тюремном веку он прочитал их не одну сотню и был глубоко уверен
в том, что не существует посланий, ради которых можно было  бы  отложить
чаепитие.
   Сидельцы безучастно наблюдали за тем, как Лука читал письмецо.
   Прочитав его, он принялся бережно разглаживать смятые уголки  листка,
как будто хотел оставить записочку себе на память.
   Сутулый услужливо протянул ему кружку, в глубине  души  надеясь,  что
тот откажется в пользу других. Но Лука взял кружку с чифирем.  Рука  его
дрогнула, и густая черная жидкость пролилась на пальцы, на живот.
   Лука несколько раз взболтнул содержимое кружки,  выплеснув  несколько
черных капель на пол, а потом с силой плеснул горячий напиток Керосину в
лицо.
   - А-а-а-а! Что ты делаешь,  сука!  -  вскочил  парень  и  метнулся  к
умывальнику, ополаскивать обожженное лицо. - За что?!
   - Лука, ты че? - вступился за Керосина широкоплечий  вор-домушник  по
кличке Рваный. Он уже давно  устал  от  начальственных  замашек  Луки  и
дожидался удобного случая, чтобы пнуть его под самый  дых.  -  За  такое
знаешь что бывает?
   - Может, ты для начала поинтересуешься, с  кем  сидишь?!  Почитай!  -
Лука швырнул маляву  Рваномем  Тот  подобрал  с  пола  клочок  бумаги  и
прочитал.
   Керосин стоял  подле  умывальника.  Он  усердно  ополаскивал  лицо  и
стряхивал с одежды чайные хлопья. Обожженное лицо запунцовело.
   - Да его, гада, убить мало за это! - рявкнул Рваный.
   - Вы что в темнило играете? - подал голос сутулый сосед Луки. По  его
разочарованному лицу было видно, что он больше всех сожалел  о  пролитом
чифире и если бы не традиции тюрьмы, то он,  позабыв  про  брезгливость,
собрал бы чай и припрятал его до худших времен. - В чем дело. Лука?
   - В чем дело, спрашиваешь?! - воскликнул с негодованием Лука. -  А  в
том, что мы все запомоились за один раз!  -  Он  зло  вырвал  у  Рваного
записку - Послушать хотите?
   - Читай!
   - "Братва! Будьте настороже, к вам  подсадили  "петуха"  с  погонялом
Керосин. Выделите ему место у параши, там, где положено сидеть  пидорам.
С приветом к вам кореша из триста седьмой", - Да его убить за это  надо!
Он же всех нас запомоил! - шипел Рваный.
   Каждый входящий в камеру новичок обязан был объявить о своем тюремном
статусе. И если законный вор входил с гордыми словами: "Я за вора!",  то
обиженный перешагивал порог всегда неуверенным  и  виновато  объявлял  о
своей птичьей принадлежности. Если обиженному удавалось  в  СИЗО  скрыть
тот  факт,  что  он  некогда  нанюхался  параши,  то  правда  все  равно
выявлялась на этапе или в колонии.  Но  всякий  раз  молчуна  немедленно
приговаривали за оплошность.
   А в запомоенные причислялся каждый,  кто  хоть  ненароком  задел  его
пальцем.
   - Тридцать человек запомоил!
   Лука пнул кружку с остатками чифиря - прикасаться к ней  руками  было
нельзя и обращаться с ней следовало с такой же осторожностью,  как  и  с
вещами туберкулезника.
   - А запомоил ли? - усмехнулся Чешуя. - Кто еще в тюрьме,  кроме  нас,
узнает, что он вместе с нами чифирь пил?
   - Падла! Мы его за человека приняли, в семью взяли...
   - Ты  предлагаешь  его  убить?  -  спросил  Лука,  грозно  глянув  на
Керосина.
   На этот раз взгляд его был совершенно иным: так  с