апартаментов.  Впрочем,  так  оно  и  было  в
действительности.
   Капитан  Шибанов  невольно  задержал  взгляд  на  самых   раскованных
изображениях, а потом, не удержавшись, неторопливо прошелся вдоль  стен,
разглядывая красоток пообстоятельнее.
   - Нравится? - хмыкнул Алеко, развалившийся на диване. - Такая красота
нэ можэт нэ понравица. Здэсь у мэня фотографии для настоящих  мужчин.  А
вот в сортирэ, - он мелко и неприятно хохотнул, - для педиков. И тоже из
журналов...
   Так сказат, для любитэлэй. Ради любопытства можно взглянуть.
   - Как-нибудь в следующий раз,  -  пообещал  капитан,  присаживаясь  в
удобное кресло.
   Пощупал пальцами мягкую эластичную  кожу.  Высшего  качества,  нечего
сказать.
   - Она всэм нравится, - слегка улыбнувшись, произнес Алеко. - Дорогая!
   Сепиашвили  не  выглядел  подавленным,  скорее  всего   ощущал   себя
хозяином, к которому всего лишь на несколько минут  заглянули  уважаемые
гости.  Вот  сейчас  он  повелительно  щелкнет  пальцами,  и  в  комнату
расторопно, звонко постукивая каблучками, войдет  миловидная  девушка  с
подносом в руках, на котором, кроме обыкновенного крепкого  кофе,  будет
стоять бутылка отменной чачи.
   На стульях, с наручниками на руках, сидели  оба  его  кузена,  на  их
губах играли снисходительные улыбки. Случившееся, по  молодости  лет,  а
может быть,  по  собственной  глупости,  они  воспринимали  как  элемент
криминальной романтики, забыв о том, что вслед за этим  последуют  менее
приятные моменты - скученность камер, скудный паек, молчаливая суровость
конвоиров, собаки, натасканные на запах заключенных, и полное отсутствие
женщин.
   Уверенность Алеко Сепиашвили покоилась на том, что он  имел  в  своем
распоряжении целую свору адвокатов, которые были обязаны биться за  него
не хуже сторожевых псов. Хозяин площади  Курского  вокзала  был  глубоко
убежден, что самой худшей неприятностью для него в  ближайшие  пятьдесят
лет  может  стать  только  встреча  с  автоинспектором   при   нарушении
скоростного режима.
   Следовало расставить акценты. Капитан Шибанов  развернулся  и  сделал
два небольших шага в сторону ухмыляющегося Сепиашвили.
   - Встать! - негромко, но очень твердо проговорил Григорий.
   - Началник, ты чэго пургу гонишь? На пушку бэрешь? Видэл я  таких,  -
губы Сепиашвили презрительно скривились.
   - Я тебе сказал: встать!
   Алеко метнул быстрый взгляд  на  притихших  кузенов,  которые  сейчас
уменьшились вполовину.
   - Начальник, я нэ в аквариума, чтобы ты мной помыкал.
   - А это мы сейчас посмотрим, - без интонаций сказал Григорий.
   Намеренно  неторопливо  он  расстегнул  пиджак.  Под  левой  рукой  в
плетеной импортной кобуре безо всяких застежек торчал "Макаров".  Ладонь
привычно  охватила  полированную  рукоять  и  уверенно  вытянула  ее  из
кожаного гнезда.  Глаза  Алеко  смотрели  спокойно  и  холодно.  Капитан
передернул затвор и ткнул ствол в переносицу Сепиашвили. Невольно  палец
лег на курок, ощутив холостой ход.  У  порога,  подперев  дверь  могучим
плечом,  стоял  огромный  парень  со  смешной  фамилией  Карапузов  и  с
интересом наблюдал за разворачивающимся действом. К выходу не  пробиться
- не так-то просто отодвинуть  сто  тридцать  килограммов  живого  веса.
Своими габаритами собровец напоминал огромный бульдозер.
   -  Если  я  случайно  нажму  на  курок...  ты  погибнешь   во   время
задержания...
   Что поделаешь,  в  нашей  профессии  подобное  случается.  Ты  увидел
работников милиции, попытался оказать им сопротивление... Тем более  был
вооружен...
   - У меня нэт "ствола",  -  сдавленно  проговорил  Алеко,  не  решаясь
пошевелиться. Шибанов улыбнулся:
   - Какой пустяк, неужели ты  думаешь,  что  мы  не  отыщем  неучтенный
"ствол".
   - Ты за это отвэтишь, начальник, а когда попадэшь на зону,  так  тэбя
каждый доходяга раком ставить будэт.
   Улыбка капитана сделалась злой, в правом уголке рта хищно  обнажились
белые зубы.
   - Возможно, отвечу... А может быть, и нет. У меня ведь найдется масса
свидетелей... Что ты был не прав... Будет разбирательство, ну, дадут мне
выговор. Уж как-нибудь переживу. Встать!
   Алеко поднялся.
   - Мамой клянусь, ты нэ прав,  гражданин  началник.  Мы  с  тобой  еще
пагаварим, - спокойно пообещал Алеко.
   -  Разумеется.  Кажется,  ты  начинаешь   перевоспитываться,   -   и,
обернувшись к омоновцам, произнес:
   -  Ученик-то  у  меня  оказался  на  редкость  способный,  схватывает
буквально на лету. Обожаю работать с понимающими клиентами.
   - Убери руку с курка, выстрелишь ведь, - спокойно заметил Алеко.
   - А-а, понимаю. - Шибанов  посмотрел  по  сторонам,  откуда  на  него
десятками пар глаз взирали нагие девицы. Голова его слегка качнулась.  -
Боишься, что твоими мозгами могу испортить такую красотищу?
   Кто-то из собровцев закурил, воспользовавшись неожиданной передышкой.
   Выглядели  они  очень  расслабленно,  но  автоматы  держали  с  таким
расчетом, чтобы их можно было развернуть в любую точку комнаты.
   Кузены приуныли. Еще вчера вечером им казалось, что  половина  высших
милицейских чинов столицы  кормятся  из  ладоней  всемогущего  брата.  А
сегодня какой-то  залетный  мент,  даже  не  поинтересовавшись  статусом
Алеко, принялся тыкать ему в лицо табельным оружием.
   - А теперь давай поговорим сначала, - проговорил Шибанов с совершенно
другими интонациями, словно бы каялся в необдуманном поступке. - Знаешь,
что-то я разнервничался.  Так  что  не  серчай,  Алеко.  Работа  у  меня
сволочная, все как-то не слава богу. А тут еще со  своей  бабой  немного
поцапался.  Не  дает,  зараза!  -  совсем  по-свойски  поделился  он   с
положением своими переживаниями.
   Алеко невесело хмыкнул.
   - Видно, просишь плохо. Как к тэбе обращаться, гражданин начальник? -
И как бы нечаянно посмотрел в сторону кузенов.
   Его авторитет в их глазах значительно пошатнулся. Это было заметно по
унылым  физиономиям  и  настороженным  глазам,  усердно   разглядывающим
потертый  паркет.  Ребята,  приехавшие  со   снежных   вершин,   туманно
представляли  психологию  большого  города  и   по-прежнему   продолжали
считать, что главным аргументом в споре с противником является нож в бок
или пуля в голову. Им было невдомек, что главный секрет  непотопляемости
Алеко заключается в том,  что  он  обладает  талантом  договариваться  и
умением  искать  такие  решения,  которые  устраивали  бы  обе  стороны.
Разумеется, не забывая при этом и о себе.
   Бычки сыграли свою роль, пора их списывать на убой.  Тюрьма  -  очень
неплохая школа для приобретения хороших манер, глядишь, и  людьми  потом
станут.
   А там он вновь возьмет их к себе, не отказывать  же  родственникам  в
помощи.
   Через недельку-другую придется совершить вояж в родное село, благо  у
него осталось  еще  немало  дальних  родственников,  каждый  из  которых
мечтает поменять горные вершины на мостовые российской столицы.
   Его земляки представляют Москву  неким  современным  Клондайком,  где
даже в мусорной куче всегда  можно  отыскать  парочку  золотых  слитков.
Женщины  в  столице  обворожительные,  какие  могут   быть   только   на
международных подиумах, и в то же время такие же  доступные,  как  жрицы
любви в храмах Вагины. Односельчане даже  не  предполагали,  что  каждый
метр столицы поделен многочисленными группировками  и  отыскать  в  этом
мире место куда  труднее,  чем  найти  чек  на  предъявителя  в  миллион
долларов где-нибудь на оживленных перекрестках Уолл-стрита.
   - Шибанов, слыхал о таком?
   - А-а, уголовка, - протянул Сепиашвили, -  прыхадылос.  Мнэ  кажэтся,
что у нас получится разговор. О тэбе гаварыли харошие слова.
   -  Я  бы  тоже  хотел,  чтобы  мы  договорились.  Григорий   невольно
улыбнулся.
   Лесть выглядела прямолинейной, как кратчайшее расстояние между  двумя
точками.
   Однако  из  уст  Алеко  она  прозвучала  непосредственно,  будто   бы
откровение пятилетнего ребенка. Чем и подкупала.  Сложно  было  сказать,
что это: лукавый ход матерого преступника или наивность сына гор.
   Взгляд, брошенный в сторону поникших братьев,  был  короткий,  но  им
запросто  можно  было  зажечь  лампу  мощностью  в  сто  ватт.  Капитану
достаточно было и десятой части подобного заряда, чтобы сделать короткое
распоряжение.
   - Ну, что вы стоите? Уведите этих гавриков в машину. У нас еще  будет
с ними разговор.
   В стороны мгновенно полетели окурки. Сто  тридцать  килограммов  мяса
качнулись,  освобождая  проход,  и  четверо  собровцев,  наполнив   офис
предостерегающим рычанием, вытолкали обоих кузенов из магазина.
   - А ну пошел! Живее! Ноги в руки!
   Пробившись через плотно закрытые двери, с улицы раздался  глухой  рык
одного из братьев, а затем, словно  ужаленный,  зарычал  и  второй.  Все
обыкновенно - ребята из спецназа поднаторели в правилах хорошего тона.
   Сто тридцать килограммов сплошных мускулов  удобно  расположились  на
диване, едва не заняв  его  целиком.  Для  Алеко  оставался  всего  лишь
крохотный уголок. Немного сбоку, опершись плечом о стену, стоял  Евгений
Половцев.
   - Итак, я задаю тебе первый вопрос. Ты знал Мерзоева?
   - Гражданин начальник, ты бы мнэ "браслэты" - то снял,  а  то  больно
жмут, - пожаловался Сепиашвили.
   - Сними, - распорядился Шибанов.
   Великан сунул руку в карман и едва не придавил соседа. Повернув ключ,
он разомкнул наручники и небрежно прицепил их на пояс.
   - Ну, я жду.
   Алеко растер кисти и заговорил:
   - Было дэло, знал.
   - Насколько хорошо ты его знал?
   - Бывало,  встрэчались  вмэсте,  выпивали,  но  нэ  более,  гражданин
начальник. У нэго свои дела, у мэня свои.
   - Здесь ты лукавишь, Алеко, - обиделся  Шибанов.  -  Ну  к  чему  нам
ссориться? Все-таки мы серьезные люди, кое-что в этой жизни понимаем.  Я
прекрасно знаю о том, что, кроме общих  девочек,  у  вас  были  и  общие
интересы. Ты думаешь, мы просто  так,  что  ли,  к  тебе  заявились,  от
невыносимой душевной тоски? Ничего подобного.  Нам  известно,  что  ваши
пути пересеклись на соликамской зоне, где вы плотно сошлись  по  причине
любви к шахматам.
   - Хм... вэрно. Ладно, что уж тэмнить, скажу, как  было.  Я  за  чужие
грэхи нэ отвэчаю, а потом, ему все  равно,  -  сдался  Сепиашвили.  -  С
Мэрзоевым вместе мы просидели один год в соликамской зоне. В  это  врэмя
ее дэржали чэлябинцы.
   Кавказцев там нэ признавали, гнули, как  могли.  Мэрзоев  сам  был  с
Урала и имэл нэмалый авторитет, к нэму прислушивались. А я тогда  только
по этапу прибыл. Это моя пэрвая ходка была. Вот  вэчером  они  построили
всех, кто прибыл. И  начали  растолковывать  понятия.  Говорил  как  раз
Мэрзоев.
   - Что именно?
   - Как обычно. С обижэнными не контактировать, из рук у них ничэго  нэ
брать, администрации нэ стучать. Если есть бывшие мэнты,  пускай  выйдут
сразу, потому что дальше еще хуже будэт. Все равно узнают. Сказал, чтобы
отстегивали  лавэ  в  "общак".  Намного,  кто   сколько   можэт.   Потом
прэдупредил, что если кто запалится и начнет водить дружбу с парашником,
чтобы  нэ  обижались.  Будут  осваивать  пэтушиный  угол,   потому   что
инструктаж провэли. А потом, пэред тэм как разойтись, он показал на мэня
и сказал остаться. Признаюсь, мне тогда нэ по сэбе  стало,  думаю,  чэго
это он мной заинтэресовался? И когда вез ушли, он сказал, что  хотэл  бы
поиграть со мной в шахматы.  Я  удивился  и  спрашиваю,  откуда  он  про
шахматы знает. А он мнэ показывает листочек,  а  на  нем  наши  фамилии,
клички и вообще все про нас. Тогда мэня это очень удивило. Только  потом
я понял, что тюрэмная почта куда  оперативнее  официальной.  Пока  мы  в
обэзьяннике сидэ-ли,  наш  фэйс  срисовывали  и  смотрящему  отправляли.
Помнится, я  тогда  спросил,  почэму  это  после  некоторых  фамилий  по
крэстику стоит? А он мнэ с улыбкой так отвэчает, что это  бывшие  мэнты.
Им давали шанс, а они его  упустили,  так  что  для  них  сэгодня  будэт
брачная ночь с местными жэнихами. И спросил у мэня,  а  я  бы  нэ  хотел
поучаствовать  в  хороводе?  Я  отказался.  В  общэм,   он   был   ломом
подпоясанный. В авторитете, значит. Потом по  его  дэлу  какие-то  новые
подробности открылись, ему новую статью накрутили, а я в тот раз на зону
только в командировку сходил.
   - А потом что?
   -  Потом?  -  Алеко  пожал  плечами  и  слегка  пошевелился,  пытаясь
отвоевать немного пространства. Но атлант сидел  на  диване  неподвижно,
словно прирос. - Ну, как это бывает между зэками, обменивались малявами,
тянули провода. Я откинулся и пэреехал  в  Москву.  Здесь  меня  земляки
встрэтили, помогли подняться.
   А когда Мэрзоев отпарился, то сразу приехал ко мнэ, попросил  помочь.
Ну, я ему нэ отказал, помог по  старой  памяти.  Выдэлил  ему  несколько
киосков, вот он и стриг с них "капусту".
   - И не жалко было? Сепиашвили презрительно поморщился:
   - Киосков-то? Да у меня их нэсколько десятков, я им счет  потэрял.  А
потом, для кореша нэ жалко. Вчера я ему помог,  завтра  он  бы  мэня  бы
выручил.
   Здесь такое дэло. А потом, он в этом мире был нэ  последний  человек,
знался с ворами. А это многого стоит.
   - Тебе приходилось встречаться с Закиром Каримовым?
   - А-а, вот ты о чем? Так сказать, прослэдил цепочку. Если Вася был  в
пристяжи у Закира, а мы с Васей приятэли, слэдовательно,  я  работаю  на
Каримова? Нэт, это нэ так.  Я  сам  по  сэбе.  У  мэня  своя  устойчивая
репутация, свое дэло. А у Закира своя дорога. Если я созидатэль,  то  он
разрушитэль, мнэ  с  ним  работать  не  с  руки,  -  Сепиашвили  заметно
нервничал.
   - Ты хочешь сказать, что у тебя никогда не было с ним дел?  -  сделал
ударение на последнем слоге Шибанов. - И деньги ты ему никогда не давал?
   Лицо Сепиашвили заметно напряглось.
   - Хорошо, было  дело.  Признаю,  нэ  за  красивые  глазки  я  помогал
Мэрзоеву.
   Тогда я начал развиваться, дэньги хорошие пошли. А тут на меня  Закир
наехал со своей бригадой. Они ведь всэ отморозки, хорошего разговора  нэ
понимают, для них обыкновенное дэло закопать человэка по горло в  землю,
а потом начать вэсти душещипательные бесэды. Вот Мэрзоев и  навязался  в
посредники. Тогда он только откинулся, ну я с ним  за  это  расплатился,
как смог.
   - Где сейчас может быть Закир?
   - Нэ знаю, - тут же ответил Сепиашвили, и Григорию показалось, что  в
его голосе он уловил настоящий испуг. - У нэго в одной Москве  несколько
лежек.
   А потом, любой из приятелей его укроет. Кто  же  может  такому  гостю
отворот дать.
   - Значит, ты ему платишь?
   Григорий Шибанов, не моргая, смотрел прямо  в  глаза  Допрашиваемого,
стараясь подметить  малейшее  движение  лицевых  мускулов,  и  Алеко  не
выдержал - губы его растянулись в смущенной улыбке:
   - Я живу по понятиям. Дэлюсь, с кэм надо. Когда я в Кичэ парился,  то
из общака хлебал, так почэму мнэ тэперь Нэ помочь  тэм,  кто  сейчас  за
колючкой.
   - Понятно. Так кто же все-таки приходит за деньгами?
   - Картавый... Ленчик, - не без колебания проговорил Алеко Сепиашвили.
   - А "ТТ" откуда?
   - У Картавого купил, так, по случаю, - махнул рукой Алеко, -  пускай,
думаю, братья почувствуют сэбя настоящими джигитами. Им ведь  бэз  этого
никак нельзя. Нужно же  пэрэд  бабами  порисоваться,  "пушки"  показать.
Крутыми  представиться.  Бабы  от  восторга  пищат,  а  им  лестно.  -И,
улыбнувшись каким-то своим мыслям, добавил:
   - Я сам был когда-то таким жэ молодым... и таким же бэзала-берным.
   - Где можно найти Картавого?
   - У нэго одна страстишка. Боулинг! Даже и  нэ  знаю,  что  он  в  нем
такого нашел. Может гонять эти шары с утра до вечера.
   - А ты не врешь?
   - Начальник, о чем базар. Я ведь пэред тобой как на  исповэди.  Да  я
пред мамой своей в пять лет так нэ каялся, когда хрустальные чашки ронял
вдрэбэзги.
   - Это хорошо, - серьезно проговорил Шибанов.  -  Значит,  ты  еще  не
потерян для общества. Ну, чего,  ребятки,  застыли,  -  бодро  обратился
капитан к собровцам, - возьмите нашего друга под ручки да  спровадите  в
воронок, там ему поуютнее будет. Да не забудьте "браслеты" нацепить.
   - Послушай, гражданин начальник, я тэбя уважил, так  почему  ты  мэня
понять не жэлаешь.
   Сухо и зловеще щелкнули на кистях Сепиашвили наручники.
   - Пошел вперед, - подтолкнул в спину Алеко Карапузов.
   -  Мне  бы  хотелось,  чтобы  ты  еще  кое-что  вспомнил.  А   камеры
предварительного заключения очень прочищают мозги.

Глава 46

ДЕВИЧЬИ БАСТИОНЫ БЕЛОГО ФЛАГА НЕ ВЫБРОСЯТ

   Дверь  открылась,  и  в  комнату  стремительно  вошла   Лизонька   из
информационного отдела, В комнате мгновенно запахло ароматом французских
духов.
   Один  такой  флакон  стоил  половину  ее  лейтенантской  зарплаты,  и
Григорий всякий раз думал о  том,  что  наверняка  она  имеет  серьезных
покровителей.
   Строгая, слегка даже официальная, сейчас  она  совсем  не  напоминала
себя прежнюю, какой он оставил ее всего лишь несколько  часов  назад.  И
что самое удивительное, на ее лице не обнаружилось  никаких  переживаний
минувшей ночи. Она была по-деловому сухой и скуповатой  на  слова,  и  у
Шибанова зародилось серьезное подозрение,  а  та  ли  это  девушка,  что
лежала на его подушке.
   Казус заключался в том, что с  Лизонькой  у  него  так  ничего  и  не
получилось. Она просто не пожелала подпустить его  к  себе.  И  Григорию
стоило немалых душевных и физических сил, чтобы  уговорить  ее  снять  с
себя платье  и  прилечь  с  ним  рядом,  обещав  при  этом,  что  он  не
притронется к ней даже в  том  случае,  если  его  начнет  распирать  от
похоти.
   С полчаса они лежали на кровати бок о бок. Григорий ощущал ее  жаркое
тело и искренне удивлялся своему терпению - кто бы мог предположить, что
у него такая колоссальная воля. Шибанов не  знал,  почему  ведет  с  ней
разговор о ее благополучных родителях  и  младшей  сестре  вместо  того,
чтобы сорвать с нее узенькие трусы и овладеть ею  грубо  и  безо  всяких
джентльменских условностей.
   Еще через полчаса он осознал, что не является бревном, а в его  жилах
течет  самая  настоящая  мужская  кровь,   которая   требует   от   него
немедленного совокупления. Понемногу он стал подбираться к ее  прелестям
и уговорил избавиться от тесного бюстгальтера. А когда  взору  предстали
обнаженные упругие груди, каждая из которых не  умещалась  в  его  обеих
ладонях, он почувствовал, что последняя преграда на  пути  осуществления
его желания постыдно пала и он готов всецело  отдаться  обуревающим  его
душу порокам.
   Потребовалось еще не менее получаса, чтобы  наконец  сорвать  с  Лизы
темно-синие трусики и победно затолкать их далеко под  матрас.  Напрасно
девушка  апеллировала  к  прежним  договоренностям  и  взывала   к   его
джентльменству. Надо было быть просто глупцом или стопроцентным тюфяком,
чтобы не воспользоваться  предоставленным  шансом.  А  потом,  любое  ее
лопотание воспринималось Шибановым как обыкновенное женское кокетство.
   Но самое страшное испытание началось позже, когда  девушка  скрестила
ноги и не желала пускать его в свои недра. Обидно  было,  что  Елизавета
называла его при этом "милым" и "дорогим", просила немного  подождать  и
привыкнуть друг к другу и совсем не хотела замечать его  взбунтовавшейся
плоти.
   Через два часа утомительной борьбы он понял, что девичьи бастионы  не
выбросят белого флага и будут отстаивать  собственную  независимость  до
полного изнеможения.
   Жаль, что получилось именно таким образом.  Можно  было  бы  провести
ночь, которая бы запомнилась им обоим. Отношения могли бы  перерасти  во
что-то  более  крепкое,  чем   поспешное   совокупление   на   скрипучей
раздолбанной кровати. И Шибанов, надевая трусы, дал  себе  слово  больше
никогда не устраивать  Лизе  ужинов  в  ресторане  и  держаться  от  нее
подальше, ограничив общение до сухого приветствия. Он даже нашел в  себе
силы  посадить  ее  на  такси  и  на  прощание  приветливо   улыбнуться,
осознавая, что это последне