ум, чтоб вызывали  к
нему простой служилый люд - для конфиденциальных бесед.
   Демьяна Пузо ткнул шестым - надоело  слушать  одно  и  то  же,  да  и
достаточно вроде бы  соблюл  все  предосторожности,  дабы  лазутчика  не
подвести. Беседовал не долее других, чтоб подозрения не было,  но  узнал
поболее - лазутчик готовился, сам, без лишнего спросу изложил все нужные
сведения.
   - Ценный ты для нашей службы  агент,  -  от  души  похвалил  сенатор,
подавая Демьяну кисет с десятью ефимками <Ефимок  -  серебряный  рубль.>
(целое состояние для  простого  служаки!).  -  На,  как  временный  знак
милости нашей. Ужо дома будешь, за  все  сполна  рассчитаемся.  Андрюшку
Кривого не жалко ль было?
   - Как не жалко, батюшка? - печально  вздохнул  Демьян.  -  Все  живой
человек, не скотина какая... Так то ж во службу, не так просто...  он  и
служивый на то, штоб, значит, на службе живот положить...
   - Смекалист ты, - похвалил Ушаков. - Грехи отмолишь, ништо...  Деньгу
поопасайся казать людям. Ну,  ежели  вдруг  ненароком  спознает  кто  да
спрашивать станет, скажешь: дом на слободке продал, мол...
   Выпроводив лазутчика, Андрей Иванович крикнул, чтоб притащили бутылку
с кислыми щами, взял Писаревы опросные пометки да и  прилег  подумать  -
переварить, что наговорили служивые людишки. Ежели все вместе собрать да
разложить по порядку, до того интересная картина получается  -  аж  жуть
берет!
   Едва успел полбутылки щец высосать да начать думать,  как  потревожил
гвардии лейтенант Егор Кудрин: от царицы делегация пожаловала - в  гости
зовет.
   - Велика честь,  -  ухмыльнулся  Ушаков.  -  Какого-то  лейтенанта  -
царица... Сходи, раз зовет.  Говорят,  она  красавица  -  гляди,  может,
глянешься. Бабенка нонче одинокая, праздная...
   Оказалось, что зовут вовсе не лейтенанта. Посланцы  царицы  передали,
что просят в гости именно сенатора, Андрея Ивановича Ушакова.
   - Как прознала? - не на шутку удивился Андрей  Иванович.  -  Дозорные
калмыки, что с обозом шли? Так в лицо не знают, имя  не  называлось  всю
дорогу... То ли сболтнул кто из гвардейцев ненароком? Аи, чертовы  дети!
Ужо вернемся - шкуру со всех спущу!
   Присутствовавший  Кудрин  вмиг  позеленел  ликом:  сказанное  сладким
голосом запросто могло оказаться не только лишь  сочным  словцом.  Ежели
страшный старик не забудет да по  прибытии  дознание  проведет,  в  ходе
которого выявится, что  кто-то  из  подначальных  лейтенанту  гвардейцев
сболтнул лишнее в дороге... Черт с ней, со шкурой  болтуна,  -  но  ведь
шкура-то ему подчинена, Кудрину! Эх и несладко придется Егорке!
   - Ладно, вели лошадей  подавать,  -  распорядился  Ушаков.  -  Сундук
раскрой, достань соболей - поднесем. Писаря загони  на  вышку  -  пускай
высмотрит все как следует, да к  вечеру  схему  Ставки  чтоб  нарисовал.
Выбери десяток для почету, одень почище, сам  прихорошись  -  к  царице,
чай, едете, не к дружкам в слободу...
   Пока гуляли верхами через Ставку, Андрей Иванович еще раз  осмотрелся
- уже основательнее.  Первое  впечатление  подтвердилось:  неладно  было
что-то в государстве степном. Тихо, безлюдно,  серо,  стыло...  ни  тебе
детского смеха, ни веселых сборищ праздной знати - как  будто  попали  в
выморочный град. Только ханские гвардейцы вольно шатаются промеж юрт  да
трупы казненных стынут на ветру...
   - Хоть бы прибрали, что ли, - сплюнул Ушаков. - Кого  пугать-то?  Все
свои, и так знают, почем фунт лиха...
   Огромный ханский шатер, окруженный  точными  своими  копиями  гораздо
меньших размеров, поражал роскошью и праздничным великолепием,  особенно
бросавшимся в глаза на фоне серой  убогости  войлочных  жилищ  челяди  и
воинов. Парча,  бархат,  шитые  золотом  занавески,  шелковые  портьеры,
делившие шатер на залы, обилие персидских  ковров,  колченогой  турецкой
утвари  для  сидения  и  лежания,  стеллажи  и  этажерки   с   красивыми
побрякушками, крытые черным муаром  зеркала  -  до  сорока  девяти  дней
печаль по безвременно почившему хану...
   Внутри шатра, несмотря  на  огромную  площадь,  было  жарко  и  чудно
ароматно: дымом  не  пахло.  Челядинцы  грели  на  улице  медные  котлы,
наполненные булыгами, наскоро отскребали сажу  и  таскали  поочередно  в
ханские апартаменты, чтоб царица с маленьким ханом  не  мерзли.  Повсюду
тлели благовония, насыщавшие парадную залу сладкими  ароматами  Востока,
где-то за занавеской нежно играла лютня, под бархатными сводами  порхали
разноцветные попугайчики, невозбранно гадившие на ковры  и  безбоязненно
садившиеся на головы придворных красавиц, ткавших бисером.
   - Спасибо, Андрей Иваныч, -  попросту  поблагодарила  царица,  приняв
поднесенных  соболей  и  выслушав  длинное  приветственное   славословие
сенатора. - Почто сразу не сказался, как прибыл?
   - Не хотел беспокоить тебя, о прекраснейшая из прекрасных, - от  души
польстил Андрей Иванович - не достигшая тридцатилетия женщина и в  самом
деле была удивительно хороша собой:  сердце  любого  мужчины,  чей  взор
посмел  коснуться   Джан,   пускалось   галопом,   подобно   породистому
ахалтекинцу. Одно слово - черкешенка! - Я по делам  государевым,  которы
тебе скушны и неинтересны. Решил бы их с  твоими  чиновниками,  тебя  не
обременяя...
   - Ничего, нам все интересно. Прости, хан отдыхает...Так что  придется
тебе со старой девой о делах говорить - не взыщи...
   Царица двумя мановениями прелестной ручки распорядилась:  все  лишние
тотчас же убрались вон, а две  пожилые  горянки,  закутанные  с  ног  до
головы  в  черные  одежды,  притащили  широкий  низенький  дастархан   с
разнообразными засахаренными фруктами и отдельно накрыли кофейный столик
(после турецкого похода хан ввел при дворе обычай кофепития -  пока  что
никто переиначивать не посмел, рано).
   "Правильно сказывали  доносчики,  -  оценил  поведение  вдовы  Андрей
Иванович. - Красива, хитра, упорна, коварна - все при ней. Когда  с  гор
привезли, только по-своему говорила. Одиннадцать лет прошло - по перинам
не валялась, царствовать готовилась упорно.  Теперь  по-русски  глаголит
без акцента, да так складно, что дьяку впору, говорят, калмыцкий так  же
хорошо  знает,  монгольские  и  тюркские  письмена  разбирает,   грамоте
разумеет и книги без разбору чтет, а которые и на немецком...
   Дала понять, что хан - кукла, всеми  делами  управляет  она  лично...
Зачем же, красавица, людишек-то губишь без разбору? Почто  бесчинствуешь
со своим же народом, которым править тебе до того, как  сын  повзрослеет
или как иначе Судьба не вмешается?"
   - Многие вдову обидеть хотят, норов свой показывают, - словно  угадав
мысли гостя, сказала ханша. - Покуда Рандул в возраст войдет, хлебнем мы
горячего...  Не  думай,  что  кровожадна  да  злобна,  аки   зверь:   то
государственная  необходимость.  Думаешь,   самой   любо   воров   казни
предавать? Да мы бы с легкой душой  песни  пели,  шитьем  занимались  да
другим каким женским забавам предавались... Сразу, как хан  преставился,
зашевелились, полезли, стали на прочность пробовать...
   - То твои дела, царица, - мне не след судить, - поспешил  заверить  в
своей нейтральности Ушаков. - Коли для  управления  государством  деяния
сии надобны, что ж...
   - Да быстрее бы все утряслось, чтоб мне на  покой  уйти,  -  фальшиво
пожалела себя ханша, по-старушечьи подперев ручкой головку. - Когда  там
у нас в верхах полное определение выйдет?
   Ухватившись  за  хозяйкин  вопрос,   Андрей   Иванович   пустился   в
пространное изложение новостей Большого Двора, ценности политической  не
представляющих: так, обычные сплетни и утки, что  промеж  себя  вельможи
среднего ранга обсуждают за ужином.
   Царица с удовольствием слушала свежего человека,  удивлялась,  охала,
по-бабьи всплескивая ручками да хихикая порой  несообразно  сану.  И  то
сказать, не хватало ей всего этого в своей окраине - молодой,  здоровой,
пышущей красотой девахе в самом соку. Ей бы не гвардейцами  командовать,
головы  рубать  да  на  колья  людишек  сажать,  не  родичей  в   борьбе
междоусобной  пересиливать...  Бросить   бы   все,   удрать   отсюда   в
Санкт-Петербург  да  очертя  голову  окунуться  в  водоворот  придворных
сплетен и интриг, кружить головы блистательным кавалерам на  феерических
балах да ассамблеях! А то влюбить в себя какого-нибудь принца и  укатить
с ним в цивилизованную сонную Европу, жить в тысячелетнем каменном замке
да по булыжной мостовой выезжать восьмеркой в оперу... Эх,  привередлива
и своенравна ты, женская доля!
   - Так какие же заботы тебя к нам направили, граф? - спохватилась едва
ли  не  час  спустя  заговоренная  гостем   ханша.   -   Чем   мы   тебе
поспособствовать можем?
   - Да то не  стоит  твоего  беспокойства,  звезда  степей,  -  заверил
Ушаков. - Так, сугубо по моей службе... Хотел посмотреть, как там  ногаи
- не балуют ли... А еще: аманат ваш  от  нас  пропал.  Сбег  не  сбег  -
непонятно. Догляду за ним не было, потому как ратной  службой  самочинно
себя  обременил,  заслуги  воински  имеет  немалые,   большим   доверием
пользовался...  А  вот  пропал.  Может,  опознал  про  отцову  хворь  да
проведать наладился...
   - Пропал? Зачем... пропал? - Царица вдруг сбилась, заалела аки  маков
цвет, метнулась ручками к многорядным жемчугам, белыми змеями обвивающим
точеную шею, взгляд уронила...
   "Ай, ай! - ухмыльнулся про себя Андрей Иванович. - Негоже царственной
особе этак вот: надо уметь скрывать свои чувства. Одно слово - баба. Нет
сообразить: аманата свели две недели как, а сенатор в  пути  без  малого
месяц! Аи, баба! Ты хоть десять языков выучи да полк на колы посади -  а
бабой и останешься!"
   - Был ваш  аманат,  -  справившись  с  собой,  сообщила  ханша.  -  И
впрямь... простился. И сей же день отъехал обратно. Мы щедро одарили его
- пусть не горюет по уходу Повелителя нашего.  Наверное,  уже  давно  на
месте - ты в пути, и он...
   - Да нету на месте, - как на безделицу махнул рукой  Ушаков.  -  Коли
тот же день отъехал, давно должен быть. И  по  пути  не  встречали  -  а
другой дорогой вряд ли пойдет...
   - Можешь не  сомневаться,  Андрей  Иванович,  -  царственно  заверила
ханша, разом выпрямляясь и прибавляя уверенности во взоре.  -  Коли  что
вдруг не так, дадим вам нового аманата. Наши внутренние дела  имперского
договора не касаемы. Ежели вдруг не объявится аманат в  самое  ближайшее
время, княжича тех же кровей дадим, да законнорожденного притом.
   - До утверждения нового хана шертная  запись  имеет  силу  закона,  -
напомнил  Ушаков,  все  так  же  сладко  улыбаясь.  -  Так  что  прости,
царица-красавица, - аманата я искать буду.  Ежели  какое  воровство  тут
есть - то слово и дело государево...
   - Ищи. - Ханша вновь потупила взгляд и вцепилась ручкой в жемчуга.  -
Только у меня его нет, я тебе сказала.
   - Нет так нет, - покорно согласился Андрей Иванович. - Буду искать  в
других местах. Сегодня поговорю с людишками - как  отъехал  да  куда,  а
завтра, засветло, подамся  к  Царицыну,  по  пути  посмотрю  -  направлю
дубовских казаков на розыск.
   - Ну, бог в помощь, Андрей Иванович,  -  глядя  в  сторону,  пожелала
ханша. - Если еще чем поспособствовать можем - ты  скажи,  все  в  нашей
воле...
   Назад  сенатор  ехал  довольный  и  задумчиво  ухмылялся   в   жидкую
бороденку. Примитивная ложь ханши развязывала ему руки. Аманат, конечно,
ей нужен самой - иначе не держала бы, - но не настолько,  чтобы  портить
отношения с имперским центром. А если сделать все по-умному  да  тишком,
спросу никакого не будет: зазорно спрашивать за то, чего у тебя вроде бы
нет!
   На заставе Ушаков звал к себе на совет  Егорку  Кудрина  и  казачьего
полковника. Первым делом спросил, строго глядя:
   - Точно ли аманат в ставке? Не соврали ль твои людишки?
   - Вот те крест батюшка! - Полковник размашисто обмахнулся знамением -
малость на колени не бухнулся. - Который день в яме сидит с  побратимом.
Почти кажну ночь тишком мясо  с  хлебом  носим.  Браты  все  же,  жалось
берет... Кабы моя воля, давно бы стражу порезали да вызволили...
   - Как - носите? - ухватился за мясо Ушаков. - А что - стража?
   - Дак под утро они спят, батюшка, - плутовато подмигнул полковник.  -
Со светом уж бодры, будто всю ночь службу блюли. А до свету - дрыхнут...
Как князья откочевали, гвардия бессменно  держит  ночной  караул  вокруг
Ставки. Мышь не проскочит - патруль катается, посты стоят большим числом
да рядком собак на прищепки сажают. Потому в самой Ставке не  опасаются,
жируют... А мои тут каждую кочку знают, впотьмах, как кошки, ползут, без
шума.
   - Спят, говоришь... - призадумался Андрей  Иванович.  -  Славно,  что
спят... А ну, Егорша, - план готов?
   - Сей момент. - Кудрин метнулся,  притащил  план  Ставки,  рисованный
писарем.
   - Укажи место, где  сидят,  -  внимательно  ознакомившись  с  планом,
приказал Ушаков.
   - Вот тут, - глянув наметанным глазом,  ткнул  пальцем  полковник.  -
Маленька балочка,  где  головы  лекарейна  колья  посажали,  -  там  яму
откопали сразу, как хан преставился. Стражей двое, шалаш у них и  костер
жгут. Меняют день в день, аккурат опосля обеда.
   - Хорошо, - непонятно чему порадовался Андрей Иванович. - Славно. Вот
что, братцы... Лихое дело я задумал. Но - во  благо  государево,  потому
как бы и не лихое вовсе...
   - Только прикажи, батюшка, - костьми  ляжем!  -  молодцевато  гаркнул
полковник, хватаясь за рукоять сабли.
   - Тихо ты, пострел... - урезонил сенатор бравого вояку. - Твое дело -
сторона. Твое дело помощь малую оказать моим людям,  выделить  две  пары
заводных да потом руками разводить, коли вдруг  ханские  что  спрашивать
учнут... А ты, Егорка, поставь сей момент на вышку Митьку Харю да Ваську
Плутова. Да место покажи. Пусть  смотрят,  пока  не  смерклось.  И  вели
лошадей приготовить - со светом тронемся на Царицын.
   А до уезду должны мы сделать вот что...
 
Глава 9 
 
   ...Утром следующего дня было мне  два  просоночных  видения.  Точнее,
первое было - просоночное слышание.
   "Пиу-пиу-пиу!" - ни свет ни заря сказал мой "Siemens".
   - Нет, - тихо прошептал я, размежив веки  и  обнаружив,  что  потолок
слабенько сиреневеет предрассветными разводами.
   Так рано мне звонить никто  не  может.  Разве  что  старший  менеджер
чистилища - чтобы пригласить на прожарку. Сейчас возьму трубку  и  пошлю
менеджера в зад. Или еще куда попроще. У  них  там,  в  аду,  непременно
должно быть такое место, куда всех посылают. Пусть  идет  -  нельзя  так
рано беспокоить больших людей.
   - Ты как? - сказала трубка голосом Славы Завалеева.
   - Никак, - одними губами ответил я.
   Слава Завалеев - мой начальник СБ. Бывший чекист. Это нормально - ему
в чистилище самое место. Уж кто-кто, а этот определенно - заработал. -
   -  Я  подъеду  после  обеда,  -  пообещал  Слава.  -  Дали"добро"  из
разрешительного. Нужна куча твоих автографов.
   - В зад, - прошептал я.
   Слава перевооружает всю нашу  СБ.  Месяц  боролся  с  соответствующей
службой областного УВД - не так давно мы там  утратили  позиции,  теперь
это стоит больших  затрат  и  треволнений.  Но  теперь  без  разницы:  в
чистилище  все  равно,  чем  вооружены  охранники  на  твоих  фермах   -
помповиками или автоматическими карабинами.
   - В зад!!!
   - Так я подъеду, - проявил настойчивость Слава. - Ты от трех до  пяти
дома будь. Бывай...
   - В зад, - тактично напомнил я и, отключив телефон,  перевернулся  на
другой бок.
   Прекрасное время - рассвет.  Время  глубокого  сна  и  всепобеждающей
неги. Нет ничего приятнее душе диверсанта, чем на рассвете вогнать  штык
в печень сонного часового. Ухватить под  шейку  аккуратненько,  прогнуть
чуток назад, прижать к себе и - легонько, без усилий, под правый краешек
"брюшка" бронежилета...
   Затем было видение.
   Привиделся мне в салатовом полумраке занавешенного окна  мой  толстый
боевой брат. И был он весь в белом. И снимал дверь с платяного шкафа.  И
при этом старался не шуметь - как будто в доме кто-то умер.
   И стало вдруг мне ясно: это же я умер! И хотел  подсказать  толстому:
надо межкомнатную дверь снимать, на дверцу от платяного шкафа я вряд  ли
влезу. Но как скажешь, когда ты уже умер? Как говорит Бо, все, закрылась
в детство дверь, ты не девочка теперь! Теперь сорок дней придется парить
надо всеми и безропотно наблюдать, какие они глупости  допускают.  И  не
вмешаешься ведь! Согласитесь,  это  ужасная  несправедливость.  Было  бы
правильнее каждого астрала, отлетевшего от физического  тела,  на  сорок
дней снабжать этаким энергетическим дрыном-указателем. Чтобы можно  было
сверху поправлять близких, когда те  залепухи  мочат  да  косяки  лепят.
Неплохая идея, как вы думаете?  Надо  будет,  как  в  чистилище  попаду,
заявку на патент оформить...
   Проснулся я от странных звуков.
   - Эмр-р... Гхм-кхм... Дорогие земляки! От лица всех деловых... гхм...
Нет, не так. Ур-рр... От ебтэть... А! Уважаемые соотечественники...
   Бо тихонько репетировал речь. Был он облачен в белые трусы до колен и
белую же рубашку -  без  галстука.  Брюки  висели  на  спинке  стула.  А
репетиция происходила перед зеркалом,  которое  крепилось  к  внутренней
стороне одной  из  дверей  платяного  шкафа.  Дверь  была  снята  и  под
незначительным углом прислонена к стене.
   - Уважаемые соотечественники! От лица всех соплеменников, проживающих
за пределами... Ур-рр... Е... Как там?  От  лица  всех  соплеменников...
эмр-р... Выразить вам уважение... уважаемые земляки... Тьфу!  Е...  вашу
мать! Уважаемые, ебтэть! Это жополизы фуевы - уважаемые? Кто уважаемые -
давно съе...лись к  е...ной  маме  за  пределы  -  деньги  зарабатывать.
Остальные - старики, салабоны и - жополизы.
   - Старики - уважаемые, - сипло подсказал я. - Они не виноваты.
   - Старики? Да, старики - да, - согласился Бо. -  Проснулся,  что  ли?
Еще час можешь дрыхнуть - время есть.
   - Спасибо, уже не хочу, -  поблагодарил  я.  -  Зря  репетируешь.  Во
сколько передача?
   - В полдень. В 11.00 сказали быть - подготовиться, обговорить  там...
- Бо коротенько задумался. - Ага... Думаешь, не успею?
   - Думаю, не успеешь, - безжалостно заверил я.  -  Ты  в  таких  делах
тупой. Если за сорок два года не успел,  за  два  часа  -  ну  никак  не
выйдет! Лучше давай я тебе на листочек запишу.
   - Годится, - обрадовался Бо. - Запиши. А я за два часа выучу.  Только
без всяких твоих в...бонов! Попроще - чтобы было на меня похоже...
   К телецентру мы подъехали на такси. Вообще Бо старался как можно реже
перемещаться по родной земле  на  своем  любимом  джипе  -  как  он  сам
утверждал, чтобы не привлекать внимания.
   Краевед поджидал нас на КПП с двумя  пропусками:  при  свете  дня  да
будучи трезвым, он производил очень даже приятное впечатление  -  этакий
стройный, солидный, убранный сединами дядечка  с  красивым  пробором,  в
Позолоченных  строгих  очках  и  неброском,  но  добротном  костюме.  Не
верилось даже, что это  именно  он  позавчера  предлагал  прокатиться  в
баньку и непотребно побаловать там  с  девчатами  в  некой  замысловатой
позиции.
   - Ур-р... - нечленораздельно прорычал Бо,  смущенно  хороня  в  своей
клешне узкую ладонь краеведа. - Ты...Эмр-р... Вы../
   - Раком - на бортике, - подсказал я ему на ухо. - Напомни - обещал...
   - Сам урод, - ответно прошипел Бо. - Сергей... эмр-р...Дорджиевич...
   - Не думал, честно говоря,  что  вы  приедете,  -  радушно  улыбаясь,
сообщил краевед, пропуская нас через турникет и  делая  знак  вахтеру  -
они,  мол,  они.  -  Как-то  тогда  все  получилось  спонтанно,   как-то
несерьезно... Без лишних  церемоний,  пожалуйста.  По  имени-отчеству  -
только во время передачи.
   - Я тут кое-что принес, - торжественно сообщил Бо,  хлопнув  по  боку
своего "дипломата", в котором лежал кисет с  гнусной  подделкой.  -  Как
обещал.
   - И что же это? - поинтересовался краевед, увлекая  нас  по  аллее  к
центральному входу в здание телецентра. - М