т бачок запросто может
упасть  на  вас  сверху.  А  потому  крепко  подумайте  насчет  туалета.
Хорошенько подумайте и сделайте выводы.
   Ни в коем случае не берите в руки  электроприборы  -  пылесос,  утюг,
фен, миксер,  электродрель,  электрогрелку  и  так  далее.  Не  рискуйте
прикасаться к телевизору, холодильнику, магнитофону,  проигрывателю.  Не
трогайте выключатели, розетки и лампочки. Вас может долбануть током - да
так, что вы мгновенно завернете ласты. Если вам этого не хочется,  то  и
не трогайте. Слушайте, что вам советуют.
   Вы, конечно, можете совершить отчаянный поступок и  ударить  подальше
от всех опасностей цивилизации -  на  природу.  В  лес,  горы,  степень,
пустыню.
   Но в лесу вас непременно укусит энцефалитный клеш, а потом, если  вам
удастся убежать от медведя, ближе к  вечеру  вас  до  полусмерти  заедят
комары, я вечером сожрут волки. Им глубоко наплевать на  ваш  интеллект,
они мяса хотят.
   В горах вы потеряете сознание от недостатка кислорода  и  моментально
угодите в первую попавшуюся расщелину. И не умрете ведь сразу, а  будете
с неделю угасать в страшных мучениях.
   Если в пустыне вы сразу не умрете от зноя и жажды,  очень  скоро  вас
цапнет за ногу какая-нибудь  ядовитая  змея.  Если  не  успеет,  то  вы,
потеряв от ужаса рассудок, броситесь  прочь  и  непременно  попадется  в
зыбун.
   В степи вас обязательно сожрут уже знакомые волки, только  эти  более
злобные - степные.
   Все, уважаемый читатель! Некуда вам деться. Алеутская лодка. Каюк, то
бишь. Вот потому-то я вас спросил о самочувствии. Вам до сих пор удается
быть живым? Так радуйтесь! Помните: опасность поджидает  вас  на  каждом
шагу.
   Возможно, вы удивитесь или даже попытаетесь возмутиться: чего это  ты
тут наплел? Зачем пугаешь?
   Да нет, не пугаю. А предупреждаю. Вы попытайтесь  поставить  себя  на
мое место и все прекрасно поймете.
   А вы могли бы?..
   Надеюсь, еще не стерся в памяти рассказ о том, как Дон привез меня  в
кабак для избранных?  Там  произошел  один  инцидент,  который  чуть  не
разлучил нас.
   Мы сидели в кабинете ресторана на втором этаже и изучали, глядя через
балюстраду, веселившуюся внизу публику. Точнее, изучал я, потому что Дон
знал всех как облупленных.
   Я уже набил желудок и чуток принял на  грудь  -  было  так  хорошо  и
покойно на душе, не думалось ни о чем. Дон от меня отстал  на  некоторое
время и увлекся едой. Он тогда назаказывал всякой  всячины.  Вообще  мой
шеф не дурак пожрать и толк в еде знает.
   Помню, я отодвинул кресло к окну и, лениво потягивая через  соломинку
ароматный коктейль, смотрел в окно. Снаружи горел фонарь, и  в  световом
кругу медленно падал снег - так красиво, что дыхание захватывало.
   Под фонарем стояли две машины, на которых мы прикатили в этот  кабак.
В них находились наши телохранители с водилами - трое в одной и  двое  в
другой.
   В свете мощного фонаря я довольно хорошо различал их лица и движения.
Они о чем-то  болтали  и  умеренно  жестикулировали.  Во  второй  машине
довольно громко играла музыка - это я  услышал,  когда  распахнул  окно,
чтобы подышать свежим воздухом.
   В кабине был приятный полумрак. Горел только оригинальный светильник,
который я впервые увидел только здесь: пучок толстых лесок, и  на  конце
каждой светящаяся точка. Очень красиво!
   На стоянке за окном находились, кроме наших, еще несколько машин - на
этот огороженный низеньким заборчиком пятак у черного входа  допускались
только избранные, к числу которых относился и Дон. Остальные парковались
напротив центрального входа вдоль тротуаров.
   Так вот, среди этих машин немногих избранных  не  спеша  продвигалась
девчушка с лопатой - убирала снег. Молодая и довольно пригожая, как  мне
тогда показалось. Временно подрабатывает какая-нибудь студентка, подумал
я.
   Между тем один из  наших  телохранителей  открыл  дверь  и  пригласил
девчонку в машину - погреться. Он так и сказал, я  хорошо  слышал  через
распахнутое окно: иди, мол, погреешься и музыку послушаешь.
   Я,  помнится,  был  почему-то  уверен,  что  она  откажется  -  время
тревожное, доверять  никому  нельзя.  Тем  более  предложение,  как  мне
показалось, прозвучало не совсем серьезно -  знаете,  как  обычно  парни
шутят,  когда  мимо  проходит  красивая  девушка.  Но   она   неожиданно
согласилась и забралась на заднее сиденье.
   В этот момент Дон о чем-то спросил меня - уже и не помню о чем,  -  я
отвлекся минут на пять, а потом снова подошел к окну и увидел...
   Они ее трахали. Ту девчонку, которую  пригласили  погреться.  Причем,
насколько я понял, в подобном деле у них имелся некоторый опыт. Наверно,
непросто насиловать женщину,  пристроившись  втроем  на  заднем  сиденье
автомашины.
   В том, что ее насиловали, не было никаких сомнений.  Тот,  кто  сидел
слева, держал девчонку замком за горло, прижав спиной к своей  груди,  и
жестко фиксировал  ее  левую  руку,  перекинув  на  излом  через  спинку
водительского сиденья. Она уже никак не могла вырваться.
   В правом окне авто мелькало белое пятно - голая  задница  насильника.
Телохранитель из второй машины пересел в этот автомобиль - то  ли  ждал,
что и ему перепадет, то ли просто пришел полюбоваться.  Водитель  второй
машины - немолодой усатый мужик - остался в одиночестве и  сидел,  качая
головой: видимо, осуждал.
   Нет, я не пионер-герой и не моралист. Но  таких  вещей  почему-то  не
переношу. Возможно, во мне продолжает жить страх, испытанный когда-то  в
юношестве,  страх  перед  возможным  изнасилованием   на   моих   глазах
гипотетической подруги.
   Так вот, каким-то образом я умудрился прыгнуть из окна второго  этажа
и ничего себе не повредить, хотя там было достаточно высоко, а я даже не
посчитал нужным посмотреть, куда буду приземляться.
   Автоматически  сгруппировавшись,  я  упал  на  четыре  точки,  покрыл
расстояние, отделявшее место падения от автомобиля, и  автоматически  же
продолжал работать дальше.
   Распахнув дверцу с той стороны, где располагался "держатель" -  благо
она оказалась незапертой, - я ухватил  его  под  мышки  и  одним  рывком
выдернул наружу, долбанул  коленом  в  затылок  и  тут  же  заблокировал
переднюю левую дверь бездыханным телом.
   Оставив "держателя" сползать инертной массой, я из  очень  неудобного
положения сильно ударил ногой внутрь салона, целясь в голову насильника.
Хорошо, что не попал, а то, наверно, убил  бы.  Нога  пошла  вскользь  и
встретилась с ключицей, которая треснула с противным хрустом.  Насколько
мне помнится, насильник здорово  заорал  тогда  и  мигом  отпустил  свою
жертву.
   В этот момент сидевшие впереди вывалились из машины и  подтянулись  к
рубежу перехода  в  атаку.  Совершенно  напрасно.  Это  потом  они  сами
признали. Деньги им платили не за это, я сам я их тогда вряд ли бы  стал
трогать.
   Но они уже миновали рубеж  безопасного  удаления,  а  я  находился  в
состоянии боевого транса. Один встал в стойку - правильно встал,  я  это
оценил и ринулся в его сторону, подставляя голову, а когда он уже  почти
завершил мощный сдвиг правой, целясь в висок, я чуть поднырнул  под  его
головой к краю крыши авто. И одновременно,  шагнув  вперед,  вмял  левую
ногу в бок второго, который в нарушение техники парного боя находился за
спиной у партнера.
   Вот,  пожалуй,  и  все.  Девчонка  убежала,   обливаясь   слезами   и
подтягивала на ходу гамаши. Вся операция длилась едва ли минуту. Потом я
увидел  Дона.  В  оконном  проеме.  Ко  мне  подошел  какой-то  служащий
ресторана (ясно, что по просьбе Дона), и, сопровождаемый им, я  поднялся
наверх: одного бы меня вряд ли впустили, да еще в таком виде.
   Тогда Дон ничего мне не сказал, только похлопал по плечу,  вроде  как
одобряя, и заставил засадить полстакана водки.  А  минут  через  десять,
когда я успокоился  и  поплыл,  он  произнес  речь  примерно  следующего
содержания:
   - Ты напрасно это сделал. Если взрослая и самостоятельная баба  возле
кабака подсаживается в машину к незнакомым мужикам, видимо,  она  знает,
что делает. Ты об этом не подумал?  Ее  все  равно  трахнут.  Ты  же  не
станешь караулить всех легкомысленных особ,  которые  ищут  приключений.
Если же она попала в такую ситуацию по наивности, то ты вообще оказал ей
медвежью  услугу.  Теперь  она  будет  думать,   что   на   свете   есть
справедливость, а всякое зло наказуемо. Но это не так. Ты ее обманул.  В
следующий раз эту  птичку  трахнут  в  худшей  обстановке  и  с  худшими
последствиями.
   Так примерно расценил Дон мой благородный поступок. Вот после этого и
кидайся на защиту чести и достоинства... Но это еще не все,  что  сказал
мне тогда мой патрон. Я был осужден еще как минимум по двум статьям.
   - Ты оставил меня одного, - обвинил Дон, - и махнул  в  окно,  рискуя
сломать себе шею. А  если  бы  в  этот  момент  в  ресторане  что-нибудь
произошло? Я остался без защиты, тебя самого нет рядом, и мою охрану  ты
нейтрализовал. Очень удобный был  для  кого-то  случай,  чтобы  со  мной
разделаться. А вдруг кто-нибудь  именно  на  это  и  рассчитывал?  Очень
плохо.
   Вот так. Получил я тогда, как видите, двойку или даже единицу за свое
рыцарское поведение. Выходит, зря старался? И что еще  обидно  -  опять,
уже в который раз, облажался перед Доном. Как сопляк какой-нибудь. Он  и
отчитал меня, будто я проштрафившийся школьник. Ладно  хоть  в  угол  не
поставил и не выпорол...
   Помнится, я вспылил, обиделся и наговорил Дону кучу гадостей, налегая
преимущественно  на  критику  его  образа  жизни  и  главных  принципов,
жизненной позиции. А потом ушел из кабака,  поймал  мотор  и  отправился
домой...
   Правду говорят, что утро вечера мудренее. На следующий день с утра  я
подумал, что скорее всего Дон не  так  уж  и  не  прав  и  зря  я  вчера
взбрыкнул. Телохранителей прибил и, может, лишился хорошего  места.  Кто
же такого мудака станет держать?
   Я не захотел  звонить  и  интересоваться  своей  дальнейшей  судьбой:
гордость не позволила. Сидел небритый, неумытый и думал - мрачные  мысли
одолевали.
   Пятнадцать  минут  десятого  зазвонил  телефон.  Я  взял   трубку   с
уверенностью,  что  сейчас  мне  сообщат  об  увольнении  и,   возможно,
определяя  срок,  в  который  необходимо  вернуть  потраченные  на  меня
средства.
   Я услышал голос  самого  Дона.  Без  всяких  предисловий  шеф  мрачно
осведомился, что за черт не позволил  мне  вовремя  прибыть  на  рабочее
место. А когда я не нашел, что ответить, он сообщил,  что  за  нарушение
трудовой дисциплины оштрафует меня на двухнедельный  заработок.  Я  тихо
порадовался и быстренько пошлепал в офис.
   Так и быть, расскажу вам еще один случай, раскрывающий характер Дона.
   Филиал фирмы, который занимался розыском и приобретением  территорий,
не смог купить под хлебопекарню подходящий во всех отношениях участок  в
черте города только потому,  что  на  нем  стояла  халупа,  где  одиноко
доживала свой век бабка лет восьмидесяти, наотрез отказавшаяся переехать
куда-нибудь.
   Ей предложили сначала двух-, затем трехкомнатную квартиру в одном  из
приличных микрорайонов города, но она уперлась - и ни в какую.  Дескать,
в этом доме ее родители жили, мать с отцом, а до того -  ее  дед  и  так
далее до Батыева нашествия. В общем, память предков.
   Другие деловары в аналогичных случаях очень  просто  поступали.  Сами
понимаете, долго ли  помочь  одинокой  старушке  благополучно  завернуть
ласты.
   А вот Дон велел  оставить  бабку  в  покое  -  мол,  такое  трепетное
отношение к памяти предков заслуживает  соответствующего  уважения.  Вот
так вот. Хотя в иных случаях он мог для достижения  успеха  пожертвовать
чем угодно. И жизнью человеческой тоже. Даже не только для дела.
   Неподалеку от нашего офиса  располагается  в  очень  уютном  скверике
Музей искусств. В обеденный перерыв мы гуляли возле этого музея - Дон, я
и начальник службы  безопасности  фирмы.  Неожиданно  стали  свидетелями
неприличного эпизода.
   Молодая учительница привела на экскурсию своих шалопаев -  то  ли  из
второго, то ли из третьего класса.  Стояла  поздняя  весна,  большинство
молодых особей прекрасного пола уже повылезали из зимней шкуры,  радуясь
возможности ненавязчиво возбуждать сильный пол  прекрасным  экстерьером.
Не составляла исключения  и  учительница.  Когда  ее  шумные  подопечные
вливались внутрь музея,  стоявший  на  ступеньках  здоровый  парень  лет
тридцати, успев разглядеть учительницу, с восторгом произнес ей вслед:
   - Вот это жопа! Эх, как бы я ей впендюрил!
   Он сказал это негромко и вполне искренне. Честно говоря, я был с  ним
солидарен в этом вопросе. Но получилось так, что дети услышали  и  стали
хихикать, как-то по-своему поняв слова дяденьки.
   Я на этом эпизоде внимания не  заострял.  А  Дон  вдруг  помрачнел  и
спросил у славика, начальника службы безопасности,  знает  ли  он  этого
типа. Славик ответил утвердительно - он, по-моему, в нашем районе каждую
собаку знает.
   Так вот, по возвращении в офис Дон при мне позвонил куда-то и сказал,
что, мол, живет в городе такой-то и он ужасный грубиян и  сволота.  Надо
поучить  его  вежливости.  Я  тогда  криво   ухмыльнулся,   потому   что
представлял, как это выглядит на практике, и спросил у Дона: не  слишком
ли круто? За какую-то дурацкую реплику, которую эта учительница даже  не
слышала вовсе.
   В ответ Дон заявил, что мы сами сеем  зло,  позволяя  всякой  сволочи
вести себя как ей  вздумается.  А  детям,  которые  слышали  его  слова,
нанесена ужасная душевная травма,  которая  впоследствии  может  роковым
образом повлиять на становление молодых людей.
   Тогда, помнится, я хотел было возразить шефу, что на улицах сплошь  и
рядом мат-перемат, экраны переполнены порнухой  и  кровью...  Что,  тоже
звонить и просить со всеми разобраться?  Но  не  стал,  после  некоторых
размышлений  вспомнил  случай  в  ресторане  и   его   назидания   после
изнасилования.
   А на следующий день я узнал, что те  "воспитатели",  которые  взялись
поучить вежливости дурака, пришедшего в восторг  от  женского  зада,  но
проявившего хамство,  маленько  перестарались.  Парень  больно  здоровый
попался. Видимо, сильно сопротивлялся, потому его и отоварили  так,  что
он скончался в больнице.
   Дон -  личность  абсолютно  непредсказуемая.  За  полгода  совместной
работы я имел возможность неоднократно в этом убедиться.
   Иногда, впрочем, я задавался мыслью:  может  быть,  он  непредсказуем
только для меня? У меня, наверное, во  многом  армейское  мировоззрение.
Может,  это  только  для  меня  во  многих  случаях  неясны  мотивы  его
поступков?
   Во всяком случае, за последние полгода я так и не смог  овладеть  его
стилем мышления, хотя, если честно признаться, цель  такую  перед  собой
ставил - самолюбие заело.
   Дело в том, что практически все его поступки или суждения, которые  в
первый момент вызывали у меня либо недоумение, либо полное неприятие,  в
последующем я признавал правильными - иногда лишь частично,  а  чаще  на
все сто процентов.
   Это обстоятельство меня здорово задевало. Получалось,  что  всегда  я
выглядел этаким упрямым  ослом,  которого  хозяин,  смеясь  и  терпеливо
постегивая прутиком, заставляет помимо его воли идти  туда,  куда  нужно
ему, хозяину.
   И осел, естественно, идет. Но только спустя некоторое время,  а  ведь
поначалу артачился и орал - представляете? Наверное, как ишаки орут.
   В общем, было обидно, тем более, что я  не  без  некоторых  оснований
считал себя интеллектуалом.  Надо  вам  сказать,  что  в  армии  ко  мне
относились с некоторой настороженностью - вовсе не из-за того, что тесть
(ныне бывший) - генерал, а из-за лишней вдумчивости и начитанности. Даже
было прозвище - Профессор, а  это  определенным  образом  характеризует,
по-моему.
   И вот теперь мне предстоял серьезный разговор с Доном - и  не  только
об акции в подъезде,  но  уже  и  еще  об  одном  неординарном  событии,
явившемся следствием первого.
   В этот раз я совершенно упустил из  виду  противоречивость  характера
своего шефа. А если  честно,  было  не  до  анализов  его  выкидонов.  Я
довольно много перетерпел за прошедшие сутки.
   Судите сами: вечером акция, утром пленение и побои, чуть позже - морг
и я с кадавром в обнимку. Я  просто  был  уверен,  что  за  все  мучения
заслужил пусть не шикарный особняк, так хоть кругленькую сумму в твердой
валюте.
   А потому, когда после моего сообщения о том,  что  некоторым  образом
причастен к скоропостижной кончине Максимилиана Берковича, Дон плюхнулся
в кресло, издав звук, напоминающий шкворчание на раскаленной сковородке,
и  глубоко  задумался,  глядя  поверх   моей   головы,   я   простодушно
предположил, что он прикидывает, какую сумму  выложить  мне  в  качестве
премии.
   Еще я подумал, что правильно не послушался совета, который мне дали в
комнате за портьерой, и все рассказал шефу: он умный,  прозорливый  и  в
два счета сообразит, что делать дальше. только вот  про  вербовку  я  не
сказал ничего, хотя поначалу намеревался.  Даже  и  не  знаю,  что  меня
удержало и не позволило откровенничать до конца...
   Дон вдруг перестал думать, опустил глаза и внимательно  посмотрел  на
меря. Я бы сказал: с  удивлением  посмотрел,  как  будто  в  первый  раз
увидел.
   - Ну и что, по-твоему, я теперь должен делать? - произнес он  скучным
до невозможности голосом.
   Я насторожился:  ничего  хорошего  такое  начало  не  предвещало.  Он
продолжал внимательно смотреть на меня - так, как, мне кажется,  смотрят
на малолетнего преступника, которого за содеянное надо бы расстрелять, а
нельзя - возраст не позволяет.
   - Дон, ты чего? Ты же сам неоднократно говорил, что он тебе как кость
в горле! Ты же теперь поднимаешься, круто поднимаешься...
   Я старался говорить веско, растягивая слова, придавая интонации нотки
разочарования,  горечи,  как  человек,  который  сделал  другому  что-то
неизмеримо хорошее и вдруг обнаружил, что за  это  ему  отвечают  черной
неблагодарностью. Так вот, я говорил, а у самого между тем в  душе  креп
страх: не совершил ли я роковую ошибку? Может, совет из-за портьеры  был
правильным?
   Внимательно всмотревшись в глаза Дона,  я  не  нашел  в  них  обычной
иронии, насмешки, что меня всегда раздражало. Глаза его в данный  момент
были колючими и опасными - как остро  отточенный  нож.  И  холодны,  как
морговский холодильник. Я поежился и сник.
   - Что, все так плохо?
   Мой голос прозвучал так жалко, что самому стало противно.
   - Нет, все гораздо хуже, -  ответил  Дон,  опять  же  без  намека  на
улыбку, и после незначительной паузы продолжил:
   - Ты, верно, рассчитывал, что я подпрыгну от радости и закричу: "Вай!
Какой маладэц! Ты меня осчастливил. Проси чего хочешь!" и я тут же  тебе
вывалю энную сумму баксами. Да?
   Это было совсем  плохо.  Если  в  речи  шефа  начинал  прослеживаться
грузинский акцент - при всей его невозмутимости и внешней монументальной
основательности,  это  означало,  что   он   сильно   волнуется.   Такое
происходило крайне редко, только по какой-либо очень серьезной причине.
   Я опустил голову, чтобы избежать его взгляда. Он поднялся из кресла и
принялся расхаживать по ковру от камина к окну  и  обратно,  обходя  мою
неподвижно торчащую фигуру на середине его маршрута.
   Сделав несколько "челночных рейсов", Дон продолжил:
   - Если бы ты был сам по себе, я обязательно отдал бы тебя кому  надо.
Но ты со мной. - Он поднял указательный палец левой  руки,  концентрируя
мое внимание. - И потому спрос будет с меня. Вот  так...  Да,  если  все
утрясется, я буду в большом выигрыше. Но это очень спорный  вопрос.  Это
только в том случае, если никто не свяжет меня с этой смертью. Ты понял?
Если же  они  каким-то  образом  зацепятся  за  тебя,  будь  уверен:  ты
расскажешь все, что было, и даже больше - это тебе не уголовный розыск!
   Дон опять прервался, подошел к бару  и,  налив  себе  рюмку  кон