х  костюмах,  а
бритоголовый даже при галстуке в форме пышного  банта.  Бородачи  походили
друг на друга, как близнецы - оба крупные, курчавые. Может быть, они и  на
самом деле были братьями. Пазур, улыбаясь - зрелище довольно неожиданное -
рассказывал  что-то   весьма   забавное.   Странная   компания   оживленно
реагировала на его слова и временами даже взрывалась хохотом.
     - Не следует это никак понимать, - пробормотал Костя. - Я же  сказал:
как хотите. Только не мешайте мне съесть мою курицу.
     - Не волнуйся, друг, - улыбнулся Стас. - Я убью каждого, кто посягнет
на твою курицу. Запомните все: курица в зубах моего друга священна.
     - Ну вот все и разъяснилось, - сказала Рашида. -  Маленькая  кобра  -
недостойный объект для могучего танка. Ему бы крепостную стену в пятьдесят
кирпичей толщиной.
     - Неуд, Рашуленька, - сказал Ертаулов. - По истории тебе неуд!  Танки
- это из эпохи мировых войн. Средневековье тут ни при чем.
     - Милый Стасик, - сказала девушка. - Ты обречен рядом с Костей.  Тебе
вечно будут перепадать все шишки, что предназначены ему. Он же в броне,  а
ты уязвим. Что толку  стрелять  по  танку?  Тебя  же  и  ранит  рикошетом.
Разумнее сразу метить в доступную цель... Знаешь, кто ты? Маленький глупый
мангуст, который изо всех сил притворяется бесстрашным охотником на  кобр.
И прыгает-то он хорошо, и зубки-то у него белые да острые.  А  вот  умения
защищаться нападая и  нападать  защищаясь  он  пока  не  накопил.  Подожди
немного, маленький мангуст. Твое время  еще  не  пришло.  Когда-нибудь  ты
победишь всех змей в округе. Если раньше не наткнешься сам по глупости  на
ядовитый зуб. Не торопись с атакой...
     - Но ведь маленькая кобра тоже  не  обременена  опытом,  -  осторожно
предположил Ертаулов.
     - Даже если так - даже если тебе хочется, чтобы было  так  -  зубы  у
маленькой кобры ядовиты от рождения.
     - И что же теперь делать маленькому глупому мангусту?
     - Потанцевать с маленькой коброй. Оба  притворятся,  что  у  них  все
серьезно, что они большие мастера боевых действий. И никто не будет знать,
что это лишь притворство. Кроме них самих. Да еще  могучего  танка,  грозы
жареных куриц.
     - Учти, дочь великого  танцовщика,  -  сказал  Ертаулов.  -  "Голубые
Сатурны" вовсе не так неуклюжи, как мнится "Солнцу и кометам"!
     Он встал, протягивая руку  девушке.  Та  ленивым,  тягучим  движением
подала, а скорее - подарила ему свою  ладонь.  Их  пальцы  переплелись.  А
затем Рашида выскользнула из кресла, будто  язык  алого  пламени,  тяжелые
пряди ее  волос  смазали  Стаса  по  лицу.  "Прощай,  Второй,  -  застонал
Ертаулов. - Звездоходы погибают, но не сдаются!.." Они исчезли  за  стеной
дыма.
     Кратов неожиданно испытал глубочайшее облегчение.  Словно  стопудовая
ноша свалилась с плеч.
     С ним уже бывало такое. Три года  назад,  когда  весь  курс  проходил
адаптацию к перегрузкам.
     Во времена первых робких напрыгов человека в космос  перегрузки  были
самым обычным делом. Управление гравитацией поставило на  них  крест,  все
фазы полета проходили при обычной, земной силе тяжести - разумеется,  если
экипажу  по   какой-то   причине   не   хотелось   острых   ощущений.   На
планетах-гигантах,  если  кому-то  взбредала   фантазия   туда   соваться,
использовались гравикомпенсаторы. Но звездоход должен быть готов ко всему.
Теоретически - на практике такого еще ни разу  не  случалось  -  гравикомы
могли отказать. А отказ техники для звездохода не повод к отступлению...
     Когда Костя выполз  из  имитационной  камеры  после  первого  сеанса,
слепой, глухой и отупевший, он внезапно почувствовал, что взлетает.  Земля
больше не удерживала его! Он судорожно вцепился в чью-то протянутую  руку,
чтобы его ненароком не унесло под потолок. "Пятикратка,  -  сказал  кто-то
рядом. - Ты сейчас весил полтонны. Как хорошо упитанная горилла".  -  "Вот
жалко-то зверушек, - пробормотал Костя набрякшими  губами.  -  И  как  они
только себя таскают всю  жизнь?.."  -  "Еще  шутит,  -  отметил  невидимый
собеседник. - Молодец. Будет толк".
     И теперь, с уходом Рашиды, он будто заново родился на  свет.  К  нему
мигом  подкатил  аппетит,  пошловатые  голографические  миражи  больше  не
раздражали до подкожного зуда. Косте стало хорошо и покойно.  И  в  то  же
время чуточку не по себе.
     Потому что он вынужден был признать: именно прекрасная Рашида повинна
в его угнетенном состоянии!



                                    6

     - Добрый вечер, Второй, - услышал Костя над самым ухом.
     Он поспешно отодвинул блюдо и засуетился, чтобы выбраться из-за стола
и приветствовать мастера, как полагается по уставу.
     Пазур поморщился и жестом отмел его позывы громко и внятно  доложить,
что экипаж жив, здоров, весел и развлекается на всю катушку.
     - Угомонись, - сказал он. - В  тавернах  все  равны,  и  капитаны,  и
матросы. - Это прозвучало, как строка из старинной, забытой  всеми  песни.
Быть может, так оно и было. - Не очень-то мне по нраву торчать перед тобой
с задранной головой и узнавать то, что я  и  сам  вижу.  Хотя,  не  скрою,
любопытно наблюдать твою приверженность  уставам,  которые  уже  лет  этак
двести тлеют и все никак не могут окончательно рассыпаться в прах.
     - Как же без устава? - спросил Костя недоумевающе. - А дисциплина?
     - Очень даже распрекрасно без устава, - промолвил Пазур, наливая себе
в пустовавший бокал темно-красного сауэра. - Как это делалось  в  старину:
сел на метлу и полетел... Что есть устав? Свод ветхозаветных правил, среди
которых ярчайший перл - табель о рангах. Экзотика, антураж. В юности  всем
хочется  познать  точную  меру  своим  достоинствам.  Расставить  все   по
ступенечкам: ты лучше бегаешь, зато я лучше прыгаю,  а  бегать  непременно
научусь... Устав сообщает полную определенность. Сразу видно, кого следует
выслушивать  со  всевозможным  почтением,  а  кого  можно   и   пошпынять.
Достаточно лишь бросить взгляд на регалии. Ясно, чего ты уже достиг, а  до
чего тянуться и тянуться. Устав - как летная форма, как нагрудные знаки, с
которыми  вы  и  во  сне  не   разлучаетесь.   Масса   декорума,   минимум
целесообразности. Наши корабли, наш опыт, мы сами давно переросли все  эти
регламенты... - Пазур вдруг сморщился еще сильнее против обыкновенного и с
негодованием поглядел на бокал в своей руке. - Что за кислятину ты  пьешь,
Второй?! Пощади свой желудок перед полетом!
     Костя стиснул зубы и опустил глаза, чтобы не рассмеяться.
     - О чем я? - спросил Пазур, брезгливо отпихнув недопитый сауэр. - Так
вот, об уставах. Табель о рангах  вещь,  конечно,  приятная.  В  молодости
каждая новая ступенька вверх отзывается сладостным щекотом под  мышками  у
собственного тщеславия. Но... ты, наверное, пока не знаешь, а если знаешь,
то не  веришь,  что  это  неизбежно...  однажды  наступает  момент,  когда
делается абсолютно неважно, кого же ты  сумел  обогнать,  а  кто  там  еще
маячит впереди. На смену беготне за успехами заступают иные  ценности.  Ты
перестаешь накапливать и  начинаешь  отдавать.  Как  сверхновая...  Вместо
самосовершенствования - обычная работа. В меру умения и сил.
     - Но ведь чем больше я накопил, - сказал Кратов, -  тем  больше  могу
отдать. Если я не достиг совершенства в своем деле, кому я буду нужен?
     - Совершенствуйся сколько влезет, на здоровье, - усмехнулся Пазур.  -
Только успей отдать. Некоторые, между прочим, не успевали. Что проку от их
успехов? Даром истраченная жизнь, жаль таких. Вот если бы каждый мог знать
свой день и час, когда хватит разбегаться и пора взлетать! Но  у  человека
нет для этого приборов, как у самого паршивого блимпа. Блимп знает,  когда
взлетать. Наверное, сверхновая  знает,  когда  взрываться.  А  человек  не
знает. Колеблются где-то чаши весов: на одной то, что взял себе, на другой
- то, что успел отдать. А ты их не видишь... Но ты не  переживай,  Второй.
Ошибки бывают редко. Чему-то мы все же научились как разумный  вид  за  те
немногие годы, когда вразумились. - Пазур  помолчал,  разглядывая  Кратова
выпуклыми стеклянистыми глазами. - Должно быть, я не слишком внятно доношу
до тебя вселенскую мудрость?
     - Ну, отчего же, - смутился Костя.
     - Да я и сам знаю, что вожу корабли лучше, чем воспитываю себе смену.
Одно меня утешает: в этой мудрости особой  нужды  нет.  Сейчас,  здесь,  в
таверне, ты, все едино, пропустишь мои слова мимо ушей. Не  поверишь  мне,
что так все и будет.  Думаешь  себе  втихомолку:  "Болтай,  старый  перец,
болтай... Я-то знаю, что первый навигатор лучше, чем второй, что  Звездные
Разведчики смелее всех  на  свете,  что  носить  шевроны  раддер-командора
почетнее, чем латать  дыры  в  отсеках  грузового  блимпа..."  Ничего.  Не
пройдет и пяти лет, как я окажусь  прав.  И  все  случится  так  просто  и
обыденно, что ты и не вспомнишь обо мне, а будешь полагать,  что  так  оно
всегда и было.
     - Я понял вас так, - начал Кратов, - что с завтрашнего дня  мы  можем
забыть про все уставы...
     - Ничего ты не понял, - оборвал его Пазур.  -  Забыть  он  захотел...
Когда Длинный Эн взял меня третьим навигатором в загалактический бросок, я
величал его исключительно полным титулом и ухитрялся бледнеть  и  краснеть
одновременно, когда он ко мне обращался.  "У  парня  уставные  схватки,  -
потешался Длинный. - Дайте ему валерьянки. И увидим, перетащит ли он  свою
любовь к регулам через гребень первой волны". Длинный Эн меня  недооценил.
Я переехал, помня устав наизусть, через две гравитационных волны, и только
третья вышибла его из меня напрочь. Потому что  крикнуть  "ты"  получается
короче, нежели "разрешите обратиться, командор". Но никто из  вас  еще  не
побывал в штормах. Так что не торопитесь в космические асы.
     Пазур поднялся, рассеянно глядя по сторонам.  Костя  тоже  встал.  Он
почему-то не был убежден в том, что мастеру потребуется  задирать  голову,
чтобы посмотреть ему в глаза.
     - Гм, - сказал Пазур. - Как ты, наверное,  догадываешься,  я  отметил
нарушение формы инженер-навигатором.
     - Это моя вина, Первый, - потупился Костя.
     - Твоя, твоя. Это уж точно... Забудь об этом. Девочка очень красивая,
и с этим приходится считаться. По-моему, она решила,  что  красота  -  это
оружие, которое не должно ржаветь в ножнах.  Честно  говоря,  я  не  знаю,
хорошо это или плохо. Но если девочка думает, что ее место в  космосе,  не
будем ей мешать. Космос всех рассудит. Своих он принимает,  а  посторонних
выплевывает, как вишневую косточку. Далеко и без мякоти.
     - Как вы думаете, Первый, -  негромко  произнес  Кратов.  -  Меня  он
выплюнет?
     Пазур пожал узкими худыми плечами.
     - Что я, провидец? - спросил он.  -  Мне  кажется,  не  выплюнет.  Но
космос может иметь иное мнение. Итак, я ухожу, Второй. Пускай эти  шалопаи
считают, что я их не видел. А ты не забывай, что завтра полет.
     Он бросил короткий взгляд на пятачок,  где  в  клубах  цветного  дыма
бесновались гигантские фантомы. Лицо  его  снова  перекосилось,  будто  он
глотнул кислятины.



                                    7

     - Ты меня почти покорил, "Сатурн", - объявила Рашида, падая в кресло.
Ее щеки полыхали, глаза горели, от вечерней прически не осталось и  следа.
- Я действительно не ожидала, что ты так здорово танцуешь!
     - Да кто я перед тобой? - воскликнул Ертаулов. -  Мойдодыр,  вылезший
на подмостки большого балета! Честное слово, Рашуля,  это  я  без  ума  от
тебя. Зачем ты себя губишь? Иди на сцену, радуй людей, очаровывай их,  это
твоя стихия. А в Галактике тебе делать нечего, или я ни черта не смыслю  в
жизни.
     - Конечно, не смыслишь, -  согласилась  Рашида.  -  Я  лишена  всяких
задатков для настоящего танца. Гены моей матери оказались доминантными.  К
сожалению... И не кричи на весь зал, а то могут подумать, что  ты  в  меня
влюбился.
     - А разве можно в тебя не влюбиться?!
     - Я и сама так полагала. Оказывается, можно.  Видишь,  Костя  ко  мне
абсолютно равнодушен. Даже разговаривать не хочет. И это меня озадачивает.
Ну, а ты волен влюбляться  сколько  влезет.  Если,  разумеется,  не  ищешь
взаимности.
     - Что же это за любовь  без  взаимности?  -  нахмурился  Ертаулов.  -
Пустая трата времени и сил.
     - Да ты еще дитя, хоть и  прикидываешься  звездоходом!  -  засмеялась
Рашида. - На самом деле, мальчик,  все  происходит  в  точности  наоборот.
Высший смысл любви, как, наверное, и всего на свете, заключается в борьбе.
Пока любовь не разделена, она наполнена борьбой за взаимность. Ее  осеняют
могучие и яркие чувства. Боль, тоска, ревность,  даже  ненависть!  Человек
любящий, но нелюбимый, живет полно, он  ясно  видит  цель  и  сражается  с
судьбой за достижение этой цели. Чем она ближе, тем он счастливее,  и  это
ощущение счастья нарастает. Оно становится поистине  беспредельным,  когда
вдруг зарождается взаимность! Это как цунами: далеко в  океане  вспучилась
волна, полого накатила на берег,  вскинулась  чудовищным  таранным  валом,
ударила со всей силы - и схлынула,  оставляя  после  себя  грязный  песок,
дохлых рыб и обломки домов. Вот и разделенная  любовь  после  бурного,  но
короткого счастья неминуемо превращается в привычку и скуку.
     - Маленькая кобра прикидывается большой змеюкой,  -  покачал  головой
Стас. - Где ты, Рашуленька, нахваталась таких старческих мыслей?
     - Сколько тебе лет, "Сатурн"? - спросила Рашида, сощурившись.
     - Допустим, двадцать один, - ответил Ертаулов горделиво.
     - Еще только двадцать один! А мне, милый мальчик, УЖЕ двадцать  один!
И в первый раз я смертельно влюбилась, едва мне исполнилось  четырнадцать.
О, как я страдала от безысходности! Как торопилась повзрослеть,  чтобы  ОН
обратил наконец на меня свой взор! Видит небо, я целых  полгода  ходила  с
фиолетовым от слез носом и была счастлива.
     - А потом? - с живым интересом осведомился Стас.
     - Потом я возненавидела всех мужчин. Чуть позже утратила вкус к жизни
и выбирала, каким образом будет уместнее покончить с нею счеты:  утопиться
или выпить яд. Чтобы не пострадал цвет лица... А еще спустя короткое время
снова влюбилась.
     - Тогда конечно, - сказал Стас. - Мне с тобой  не  равняться.  Должно
быть, я не настолько совершенен, чтобы влюбляться хотя бы  трижды  в  год.
Второй, а ты как думаешь?
     - Не знаю, - пробормотал Костя сердито. Ему снова было не по себе.  -
Тоже, нашли тему перед самым полетом.
     - А все-таки? - Рашида смотрела на него,  не  мигая  распахнутыми  на
пол-лица глазищами.
     - Мне кажется, любовь - не только всякие там страсти и переживания, -
сказал Кратов, рдея. - Это еще и ответственность перед любимым  человеком.
Ты дал кому-то веру в себя.  Наобещал  ему  все  сокровища  мира  -  пусть
сгоряча, от головокружения. Так и дари ему все, что можешь и пока  можешь,
докажи ему, что ты не пустобрех.
     - Вот замечательное слово, - произнес Ертаулов удовлетворенно. -  Уже
не первое сегодня. Ты, Костя, нынче небывало щедр на словесные диковины.
     - А если надоело? - спросила Рашида. - Если скучно стало? Что же, вот
так и торчать всю жизнь подле опостылевшего человека и доказывать ему свою
любовь, которой и след простыл?!
     - В любви не должно быть суеты, - упрямо сказал Костя. - Любить  надо
уметь. Если не дано тебе - так и будешь вечно метаться  и  рыскать.  А  уж
коли дано,  так  и  сам  будешь  счастлив,  и  другого  человека  сделаешь
счастливым.
     - Но так не бывает,  Костя!  -  возразила  Рашида.  -  Любовь  -  это
вспышка, ослепление! А то, о чем ты говоришь, только  бесконечное  тление.
Бог весть, какие силы способны его поддерживать. Это все что угодно, а  не
любовь!
     - Мне кажется, мы произносим одно и то же слово, - сказал  Кратов.  -
Но думаем о разных вещах.
     - Ты меня прости, Рашуля, - заявил Ертаулов. -  Я,  разумеется,  твой
рыцарь отныне и навек, выпусти меня сейчас на турнир, я бы всех  из  седел
повыбивал с твоим именем на устах... Но ничего не могу с собой поделать, я
с Костей солидарен.
     - Да вы просто не знаете, что такое настоящая любовь!  -  возмутилась
Рашида. - Вы же северные варвары,  мороженая  кровь,  о  чем  мне,  дочери
теплых морей, с вами спорить?!
     - И прекрасно, - сказал Ертаулов. - И не будем. У нас для  этого  еще
целый полет впереди. Кстати, Второй, не мастер ли  подсаживался  к  нашему
столику? Или мне помстилось?
     - Он самый.
     - Ну и как? Попил он из тебя кровушки?
     - Вовсе нет. - Костя помолчал и добавил: - Похоже, мастер на  корабле
и мастер вне корабля - два разных человека.
     - Так что же он тебе сообщил?
     - Ничего особенного. Ругал уставы. Немножко поучил жизни. Так,  самую
малость. Вспоминал какого-то Длинного Эна.
     - Кто этот Длинный Эн? - спросила Рашида.
     - Я не знаю.
     - Любопытно, - промолвил Ертаулов.  -  Толстый  Брюс  -  это  Брустер
Силквуд. Счастливчик Мак - это Дмитрий Макаров...
     - Этих мы еще застанем в Галактике, - сказал Рашида. - Мастер же имел
в виду кого-то из своего поколения. Из тех, кто ушел или уйдет со  дня  на
день.
     - Речь шла о загалактическом броске, - сказал Костя.
     - Гадать бесполезно, - махнул рукой  Стас.  -  Лет  пятьдесят  назад,
когда  мы  только  начинали   готовить   своих   страйдеров   по   просьбе
Галактического Братства, там перебывали тысячи и тысячи.
     - Разве так важно, что это за Длинный Эн, с  которым  когда-то  летал
наш мастер? - пожала плечами Рашида.
     - Быть третьим навигатором под командой аса всегда приятнее, -  веско
заметил Ертаулов.
     - Асы не командуют грузовиками, - сказала Рашида.
     - Однако же в загалактическом броске он побывал, - проговорил Кратов.
     - После чего мифический Длинный Эн списал его из страйдеров!
     - Ну и списал, - нахмурился Костя. - Поглядим еще, что будет с нами в
его годы.
     - Нет, не хочу! - встряхнула головой Рашида. -  Не  надо  глядеть  на
меня тогда!  Я  стану  жуткой  старухой,  седой,  костлявой,  со  скверным
характером. Все мои рыцари разбегутся по семейным очагам раздувать  слабые
фитильки своих  вечных  любовей...  Даже  представить  страшно!  И  хватит
разговоров, - она вдруг схватила Кратова за руку и сжала ее что было  сил.
- Костя, ты идешь со мной танцевать.
     - Я не Стас, - сказал Кратов с вымученной улыбкой.
     - Вижу, - коротко ответила Рашида.
     - Иди, Второй, - промолвил Ертаулов. - Тебя я  убивать  не  стану.  И
потом, мне нужно что-то решить с этой штукой,  -  он  кивнул  на  блюдо  с
оранжевой пеной, уже слегка просевшей посередке.



                                    8

     Серебряная  россыпь  клавесина.  Чистый  высокий  голосок  скрипки  с
деревянным  корпусом,   без   малейшей   примеси   обычного   электронного
мелосинтеза. По-старинному изысканные и в то же время наивные,  отрешенные
от прозы бытия музыкальные  фразы.  Менуэт,  заплутавший  среди  столетий,
перепутавший танцевальную залу графского поместья с  двигательным  отсеком
орбитальной базы, в котором обосновался старый одессит Миша Винярский...
     Голова Рашиды лежала на плече у Кратова, проволочно-жесткие пряди  ее
волос щекотали ему шею. Он чувствовал ее спокойное дыхание, тепло ее тела,
запах ее кожи и паническое трепыхание собственного сердца.
     - Ну что ты, - шепнула девушка. - Не бойся меня, не дрожи. Вот  будет
нелепость, если ты сейчас на глазах у всех повалишься без памяти!
     - Я совсем не то танцую, - пробормотал Костя.  -  Я  вообще  не  умею
танцевать.
     - Теперь это неважно. Я тоже танцую не  то.  Но  разве  у  нас  плохо
получается?
     На пятачке церемонно кланялись и расшаркивались  друг  перед  дружкой
медведь в напудренном парике, расшитых золотом  камзоле  и  панталонах,  и
медведица в пышной куделе "а ля Фонтань" и просторном парчовом платье.
     - Уж это ни в какие ворота, - проворчал Костя.
     Рашида тихонько засмеялась.
     - Не п