не считать того  обстоятельства,
что он лишился всякой связи с  внешним  миром.  Теперь  у  него  нечем  было
поживиться, и тесто отпускало его, едва задев ноги  скользкими  равнодушными
щупальцами.
   Что-то хрупнуло под ногами Кратова. Потом еще...  и  еще.  Он  застыл  на
месте и огляделся.
   Сквозь тонкий слой причмокивающего месива  проступал  обглоданный  добела
скелет.

   11
   Ничего человеческого в скелете не было, да  и  быть  не  могло.  Плоские,
почти  закрученные  в  спираль  ребра,  негнущийся  хребет,   две   короткие
многосуставчатые лапы, выходившие из одного сочленения, приплюснутый череп с
тремя пустыми глазницами и разверстой  ковшеобразной  пастью.  Шарахнувшись,
Кратов едва не споткнулся о другой остов, в котором  он  без  труда  опознал
лягушкочеловека Вокруг него валялись сотни скелетов - хорошо  сохранившиеся,
накопившиеся здесь за многие годы. А у самого входа в пещеру  Кратов  увидел
бурую  лохматую  массу.  Это  был  полуразложившийся  труп  невиданного  еще
существа, которое громадой,  статью  и  шкурой  сильно  напоминало  обычного
земного медведя
   Что собрало весь этот паноптикум здесь? Или кто? И отчего все они умерли?
Ведь не кисель же этот гнусный задушил их в своих ласковых обьятиях.
   Черный зияющий провал, до которого нескольких шагов  не  добрел  мохнатый
зверь, безлико и равнодушно смотрел на Кратова. Заманчиво было  одним  махом
преодолеть последние метры и скрыться в этой спасительной на вид темноте  от
зловещих преследователей. Которым  почему-то  не  улыбалось  приближаться  к
заботливо укрытому одеялом из живой булькающей плазмы кладбищу. Может  быть,
они просто были  лучше  информированы?  Что,  если  внутри  пещеры  внезапно
обнаружится некий грозный хозяин, нарочно нагромоздивший здесь костяки своих
жертв для устрашения непрошенных визитеров? Кратов напряг изрядно  отупевшие
от холода и усталости чувства. Ничего. Пещера казалась мертвой, заброшенной,
тогда как за спиной маялись в нетерпении три ночных призрака, и мысли у  них
насчет Кратова были весьма и весьма неприятные  Мысли?  Да,  конечно.  Мысли
отчетливые и ясные. Чему уж тут особенно удивляться?
   Можно было, разумеется,  и  не  искушать  судьбу.  Так  и  проторчать  до
рассвета на этом терминаторе, между загадочной, малопонятной покуда  пещерой
и вполне реальной, осязаемой опасностью сзади.  Кто  знает  -  если  они,  к
примеру, сугубо ночные животные,  то  с  восходом  солнца  непременно  уйдут
прочь, до следующей ночи.  Но  к  утру  Кратов  гарантированно  обратится  в
сосульку, и никакие воображаемые  картины  июльского  зноя  не  помогут  ему
избежать этой бесславной участи. "Иссыхать в псаммийской  пустыне  гореть  в
огненном смерче на Магме-10 а умереть-таки от спокойного  ночного  заморозка
на каком-то там Церусе 19. Нет, я так не желаю. В пещере никого  нет,  может
быть - там даже не так холодно, как снаружи, а если я найду какой ни на есть
мох или валежник, забытый прежними постояльцами, то проведу ночь в комфорте.
Так  что  будем  думать,  что  все  эти  бедолаги  передохли   не   выдержав
нравственных испытаний при встрече  с  киселем-металлоядцем.  Именно  так  и
будем думать, пока не придумаем чего-нибудь получше. А  пока  я  хочу  туда,
внутрь, и будь что будет - только без фокусов. Ну, звездоход, смелее"
   Он осторожно перешагнул через останки лохматого неудачника и вступил-таки
под своды пещеры...

   12
   ...этот  его  шаг  внезапно  вытянулся  в  пространстве   и   времени   в
бесконечность, нога вырвалась из  белесой  массы  с  гулким,  размазанным  в
морозной пустоте и теперь лениво стекающим в ничто,  угасающим  чмоканьем...
нога вырвалась и продолжала свое движение по микрону в минуту, и одна минута
тоже распростерлась на века и никак, никак  не  могла  смениться  следующей,
будто не хотела уступить ей место  в  этой  мимолетности,  именуемой  миром,
Галактикой, вселенной, не желалось ей бесследно кануть в небытие, откуда нет
и не может быть возврата никому и ничему, ибо каждая  пылинка,  каждый  атом
под звездами и туманностями - неповторимы, и неповторимы именно в силу своей
мимолетности, благодаря все той же  минуте,  набившимся  в  нее  секундам  и
терциям,  и  нельзя,  к  сожалению,  сказать:  остановись,   мгновенье,   ты
прекрасно! - не остановится, унесется прочь, в недосягаемость, а  так  порой
хочется, но нe выходит... и вдруг - вышло! удалось! остановилось и  тянется,
тянется, и никак не оборвется, только вот понять бы, в чем же прелесть этого
мгновения, и есть ли в нем хоть какая-то прелесть, быть может, и нет  в  нем
ничего прекрасного, и узнать бы тогда, кто же приказал ему остановиться...
   ...а в мозгу вдруг лопнул,  словно  запущенный  нарыв,  забурлил  горячий
вулкан, извергся на волю потоками  лавы,  и  лава  эта  сплошь  состояла  из
мыслей, мысли были ее природными  элементами,  ее  атомами,  им  тесно  было
внутри потоков, им недоставало места даже в мозгу, и они норовили  вырваться
прочь, зажить собственной, вольготной,  независимой  жизнью,  овеществиться,
воплотить,  воспарить,  существовать  не  импульсами   в   пятимиллиметровой
оболочке серого вещества, а отстраненно, над этой тюрьмой-мозгом, пусть даже
и бестелесно... и они толкались, ссорились, спорили между собой тысячеголосо
и сердито, они противоречили себе и всему миру,  они  выпростались  из  ярма
сознания и были сами себе хозяевами, раскололи разум на фрагментики,  словно
на анклавы, и каждый  этот  анклав  решал  свою  проблему,  и  что  самое-то
занятное - находил миллионы  решений,  и  все  правильные,  и  пусть  каждое
последующее решение было правильнее предыдущего, это  ничего  не  меняло,  и
можно было бы без особого ущерба остановиться на предыдущем,  но  анклавы  в
радостном,  сверкающем,  упоительном  бешенстве  свободы   и   раскованности
измышляли все новые и новые  решения,  рвались  напролом  к  совершенству  и
абсолюту  -  и  находили  совершенство  и   абсолют,   чтобы   в   следующий
блистательный миг ниспровергнуть все  к  чертям  и  лететь  дальше,  дальше,
дальше, и потрясенный мозг никак  не  мог  вернуться  к  первозданности,  он
застыл, оцепенел, капитулировал перед хаосом, ничего не мог с ним  поделать,
и если бы где-то удалось запомнить, отложить про запас хотя  бы  миллиардную
долю отброшенных идеальных решений... но не осталось ни  единого  незанятого
бушующими анклавами клочка памяти,  все  сто  процентов  работали  вовсю,  и
отвергнутые решения немедля стирались, уничтожались  без  сожаления,  потому
что  их  негде  было  сохранить,   и   эта   безумная   мозаика   взрывалась
гениальностью, упивалась ею и бешено  неслась  вперед,  раздирая  несчастный
мозг своими междоусобицами и распирая изнутри не такую уж и прочную черепную
коробку...
   ...при расщеплении кварка выделяется  импульс  протоэнергии  мощностью  в
миллиард с лишним... инвариантность ксенологических транзакций предполагает,
что... вероятнее всего,  тут  подошла  бы  идея  рациогена...  неверно,  что
произвольное движение по оси времени невозможно, все  дело  в...  и  Руточка
Скайдре посмотрела на него через плечо, и было  в  ее  взгляде...  концепция
рациогена  подразумевает...  релаксация  гравитационных  полей  приводит   в
мгновенному экзометральному прокалыванию без  каких  бы  то  ни  было...  по
поводу рациогена уместно предположить, что...

   13
   В  лицо  Кратову  полыхнуло  ослепительно-синим,  и   жуткая   круговерть
оборвалась. Импульсы  от  позабытых  за  глобальными  проблемами  зрительных
нервов наконец-то пробились  к  изнемогшему  сознанию,  и  оттуда  поступила
слабая, едва различимая команда тревоги.  Отчужденное  было  за  ненужностью
тело очнулось от столбняка, зажило...
   И шарахнулось прочь.
   Следующий разряд ударил в то место, где Кратов только что стоял.
   Колонна  синего  огня  преграждала  вход  в  заклятую  пещеру.  Змеящиеся
отростки выкидывались из нее на склоны  сопки,  прожигали  в  наледи  черные
сухие дорожки, били в корчившееся от  неудовольствия  тесто,  сметали  прочь
вросшие в землю скелеты.
   Кратов увяз ногой в костище, споткнулся и упал.
   Тонкое жгучее щупальце прыгнуло за ним вслед и  цапнуло  за  плечо,  едва
прикрытое лохмотьями скафандра. Мир снова взорвался - но уже не  мыслями,  а
болью.
   Оглушенный,  наполовину  парализованный  Кратов  покатился   под   уклон.
Торкнулся пылающим лицом в  спасительно  холодный  наст  и  пополз  прочь  -
подальше от страшного, бушующего урагана молний.
   "Куда я?.. - внезапно проступило в его  сознании.  -  Там  же  смерть.  И
позади - смерть... всюду смерть..."
   Как в бреду, как в кошмаре, он ощутил мягкий,  но  настойчивый  толчок  в
спину. Сильные лапы перевернули его. Подсвеченное синим адским пламенем небо
чужепланетной ночи на миг склонилось над ним и тут же  пропало.  На  Кратова
надвинулась  поросшая  седыми  лохмами  звериная  морда.  Маленькие   глазки
налились кровью, распахнулась розовая клыкастая пасть.
   - Уэхх! - дохнула она в лицо Кратову, - Уарр уэхх!..
   И продолжала надвигаться и распахиваться все шире и шире.

   Интерлюдия. Земля

   Между стволов гигантских араукарий (здесь их называли "пиныо ду  Парана")
блуждали вязкие, кажется, - даже различимые  взглядом  потоки  многообразных
ароматов, запахов и того, что с величайшей деликатностью можно было  назвать
"амбрэ".  Аромат  источали  диковинные  цветы,  что  пестрели  вразнобой  на
обширных ухоженных газонах. Запахи принадлежали игрушечным  ресторанчикам  и
кафе, ютившимся в тени царственных деревьев. Откуда бралось остальное, можно
было только гадать. Не то от некоторой части особенно экзотических  растений
(скажем, чудовищных  размеров  раффлезия,  которую  они  имели  сомнительное
удовольствие лицезреть и обонять третьего дня на Суматре, воняла  как  самая
последняя падаль, и выглядела примерно так же - но сюда ее, кажется, никаким
ветром не занесло), не то от людей... По дорожкам из белого  камня  неспешно
фланировали небольшие компании весьма легкомысленно одетых  -  а  правильнее
сказать: изобретательно раздетых! - людей. Ничего не  помогало.  Можно  было
раздеться до пределов  общественного  приличия,  как  поступало  большинство
(включая Кратова, в его безыскусных джинсовых шортах и тропической  рубашке,
завязанной узлом на животе). Можно было  обнажиться  вовсе  (подобно  стайке
истомленных девиц на одной из лужаек). Растворенный во влажном  воздухе  жар
был беспощаден. Невидимый и желанный, где-то вдалеке негромко и ровно  шумел
Атлантический океан.
   - Скорее бы солнце село, - томно сказала Рашида. - И лучше бы мы  поехали
на Родригуди Фрейтас, или в залив Итаколоми,  как  пас  и  звали.  На  худой
конец, в музей Сантос-Дюмона. А еще лучше, остались бы в отеле.
   - Ну уж нет, - запротестовал Кратов. - Поласть в  эту  сказку  и  торчать
взаперти?!
   - Лучше бы мы вернулись на Адриатику, - продолжала привередничать Рашида.
- Такое же солнце, так же тепло, а море несравнимо  лучше.  И  вообще,  если
тебе нужна сказка, следовало бы лететь в Копенгаген...
   В одной руке у нее был веер из плотных  пальмовых  листьев,  который  она
раздобыла у торговца сувенирами. Другой она по-хозяйски обнимала Кратова  за
шею. Проходившие мимо мужчины, вне зависимости от возраста, заглядывались на
нее. Кратову это нравилось: всегда приятно сознавать, что  твоя  спутница  -
сногсшибательно красивая женщина. И потом, впервые за многие  дни  никто  не
таращился на него... Исключение  составляли,  пожалуй,  лишь  дети,  которых
сильнее всего привлекали спавшие на газонах  кверху  пузами  большие  кошки.
Кошек можно было гладить - разнеженные и заласканные, они не реагировали.
   - Я тоже хочу! - объявила Рашида.
   - Гладить, или чтобы тебя гладили? - не удержался он.
   Рашида сделала  вид,  что  пропустила  это  мимо  ушей.  Отпустившись  от
Кратова, она скинула сандалии и босиком пробежалась по газону  до  ближайшей
зверюги. Кратов терпеливо ждал, пока  она,  присев  на  корточки,  о  чем-то
разговаривала с хладнодушно  раскинувшей  лапы  кошкой  сиамского  окраса  и
величиной с доброго сенбернара.
   - Вы как две сестры, - сказал он, когда женщина вернулась.
   - Знаешь, как они называются? - спросила  Рашида,  обуваясь.  -  Спальные
кошки. Это такая особая разновидность. Генетический материал пумы или  рыси,
с вливанием кровей домашней кошки, попытка воспитать поведенческий стереотип
собаки...
   - Откуда у тебя такие познания?
   - У меня были очень разнообразные и просвещенные знакомые...  Спальные  -
не потому, что они все время спят. Это на них можно  спать.  Можно  положить
голову им на бок вместо подушки. Тепло,  и  благотворное  животное  биополе.
Очень полезно детям и старикам. У моего отца есть такая.
   - Помню, - сказал Кратов. - Ее зовут Ламия.
   - Ах, да...
   - Есть такая забавная  планета  Эльдорадо,  -  промолвил  Кратов.  -  Там
боготворят кошек. Но не таких монстров, понятное дело, а обычных  дворняжек.
Бытует даже выражение: "клянусь кошкой"' - Самое время  рассказать  мне  про
Эльдорадо.
   - Тебе бы там понравилось. На редкость  шалопутный  мир.  Мир  игроков  и
авантюристов. Мир  вспыльчивых  мужчин  и  ветреных  женщин.  Я  провел  там
несколько удивительных месяцев...
   - И, конечно же, у тебя там была ветреная женщина?
   Кратов помолчал.
   - У меня там была фея, - сказал он, бледно улыбаясь.
   Рашида ущипнула его за локоть.
   - Чертов бабник, - проговорила она. - Почему же ты расстался с ней?
   - Это долгая история.
   - Я никуда не спешу...
   Кратов отвел взгляд и  вдруг  сообщил  вне  какой-либо  связи  с  прежним
содержанием беседы: - В Копенгаген мы тоже полетим.
   Евгений Филенко. Эпицентр
   - Я там была, - сказала Рашида. - Просто так. Но ты, кажется, просто  так
ничего не делаешь.
   - Как раз наоборот. С тех пор, как я вернулся, я практически не  совершаю
осмысленных поступков. Причем делаю это осмысленно.
   - Запутываешь следы? - сощурилась она.
   - Примерно... - сказал Кратов.

   Быстрая молния!
   Сегодня сверкнет на востоке,
   Завтра на западе...

   - Ты удивишься, - промолвила Рашида, - но, в сущности,  Копенгаген  ничем
не  отличается  от  Рио,  от  Абакана,  или  от  Танджункаранга.  -   Кратов
саркастически  хмыкнул,  но  ничего  не  сказал.  -  Небольшие   особенности
архитектуры, обусловленные различиями в климате. Преобладание среди туземцев
той или другой расовой группы. Под Абаканом можно встретить медведя, но вряд
ли найдешь гавиалового крокодила. На Суматре все наоборот. В остальном же...
Повсюду тебя примут, накормят, напоят пивом "Карлсберг"  и  уложат  спать  в
отдельном номере четырехзвездочного отеля. А если ты не любитель  "Хилтонов"
и "Метрополисов"... Не знаю, как нынче  обстоят  дела  в  Галактике,  но  из
любого уголка этой планеты ты можешь добраться до своего дома за  три-четыре
часа.
   - Это я уже отметил, - сказал Кратов. - Но я ничего не имею  против  пива
"Карлсберг" в баре "Хилтонам... где-нибудь на склоне Джомолунгмы.
   - Я  хочу  сказать,  что  ни  один  уголок  этого  мира  не  обязан  быть
захолустьем.
   - И ни одна женщина не обязана быть уродиной... - пробормотал он себе под
нос.
   - Что? - переспросила Рашида.
   -  Так,  ерунда...  Это  слова  одной  удивительно  некрасивой   женщины.
Некрасивой настолько, что нельзя было глаз отвести.
   - Она была действительно некрасива?
   - Ну, это ей хотелось, чтобы все считали  ее  уродиной  и  жалели.  Разве
бывают некрасивые женщины?.. Просто у нее все было... чересчур контрастно. И
всего много.
   - Какая-нибудь бегемотообразная толстуха?!
   - Наоборот, худая до звона в ребрышках. У нее были огромные глаза, рот до
ушей и гигантский нос.
   - И ты с ней...
   - Ну разумеется...
   Рашида, сморщившись от усилия, снова попыталась его ущипнуть.
   - Отрастил мясо, - проворчала она. - Не ухватить... Я-то  имела  в  виду,
что любое странствие рано или поздно становится утомительным.  Однажды  тебе
покажется, что ты уже все повидал в этом мире.
   - Пока бог миловал, - сказал Кратов безмятежно.
   - Все равно. Если ты что-то ищешь - ты ищешь это напрасно.
   - "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, - улыбнулся
Кратов, - и нет ничего нового под солнцем". Но на самом деле - есть.  И  под
солнцем, и по ту его сторону. В особенности по ту сторону...  Нужно  прожить
очень много лет, чтобы рассуждать, как Экклесиаст.
   - Или прожить немного, но так же бурно, как  я.  На  Земле  для  меня  не
осталось ничего неожиданного...
   На зеленой лужайке с небольшим фонтаном сидел странный человек. То  есть,
в нем самом ничего странного не было: сидел себе и сидел. Удивление  вызывал
витавший над  ним  голографический  фантом.  Он  изображал  собой  ярящегося
чешуйчатого монстра, с клыкастой слюнявой пастью  и  выкаченными  буркалами.
Крючковатые конечности алчно простирались в сторону прохожих.  Над  монстром
трепетала радуга с призывом:  "Чужики,  прочь  с  Земли".  Молодая  парочка,
поплескавшись водой из  фонтана,  вступила  с  хозяином  фантома  в  беседу.
Детишки, мальчик и две девочки, с визгом уворачивались от хваталищ.
   - Чужики... слово какое противное. Пойдем и мы, узнаем, что он  хочет,  -
предположил Кратов.
   - Не надо, - сказала Рашида, нахмурившись. - Что он  хочет,  написано  на
этой дурацкой вывеске. Ты ни в чем его не  убедишь.  Только  расстроишься...
Это же метарасист.
   - Я могу убедить кого угодно и в чем угодно, - небрежно возразил  Кратов.
- Это моя профессия.
   - Ты никогда не имел дела с фанатиками.
   - Я имел дело даже с маньяками!
   - Но ты не встречался с земными образчиками!
   -  Мы  оба  встречались.  Двадцать  лет  назад,  на   минитрампе   класса
"гиппогриф", бортовой индекс "пятьсот-пятьсот"...
   - Все равно не хочу. Я люблю только радостные аттракционы.
   Кратов вдруг развеселился.
   - Знаешь, кого символизирует это нелепое чучело? - спросил он.
   - Тебя, - не замешкалась Рашида. - И таких, как ты. - Тоссфенхов.  только
в совершенно неуместной чешуе! Нет у них никакой чешуи. Тоссфенхи -  мирные,
деликатнейшие существа, очень близкие нам по образу мышления и  нравственным
ценностям.  Знатоки  музыки  и  поэзии,  тонко  чувствующие  юмор,   большие
жизнелюбы. Я почти год жизни провел в их обществе.
   - И ты с ними... - начала Рашида.
   - Нет! - воскликнул Кратов. - Нет! Вот этого - не было! К тому же,  тоссы
- гермафродиты!
   - Тебя это остановило бы? - с иронией осведомилась эта ведьма.
   Она вдруг сделалась чрезвычайно озабоченной.
   - Пойдем, - Рашида схватила Кратова за руку и почти поволокла  в  сторону
заметного даже из-за исполинских араукарий здания Тауматеки. - И поживее!
   -  Что  стряслось?  -  поразился  тот.  -  Мы,  кажется,  туда  вовсе  не
собирались! Мы хотели просто погулять в окрестностях, ни в  коем  случае  не
заходя внутрь...
   - Я передумала, - быстро сказала Рашида. - Я  простая  ветреная  женщина,
каких у тебя полно было на Эльдорадо...
   Кратов все же успел оглянуться на бегу. Он сразу же понял,  что  побудило
Рашиду изменить свои первоначальные намерения.
   К потному  метарасисту  поступью  палача,  изгнанного  из  заплечных  дел
гильдии за излишнюю жестокость, и тем же выражением на лошадиной физиономии,
приближался доктор социологии Уго  Торрент.  Изможденный,  всклокоченный,  в
необъятных шортах со множеством карманов и все той же жилетке до колен.
   Аллея  закончилась,  просто  и  естественно   сменившись   величественной
колоннадой, накрытой массивным цилиндрическим  сводом  -  последние  деревья
соседствовали с первыми  колоннами  из  перевитых  металлических  струн.  На
громадной  высоте,  между  ребрами  полукруглых  арок,  носились  птицы.   В
промежутках между  колонн  на  одинаковых  постаментах  из  черного  мрамора
покоились разнообразные аллегорические фигуры.
   - Вот это я уже где-то видел, - сказал Краг