можно было украсть и  съесть  вместе  с  мягкой  кожистой
скорлупой. Видно, пока увлеченного храпуницами  Прыглеца  не  интересовали
птичьи гнезда, птенцы вылупились, оперились и встали на крыло... Все  чаще
Прыглец  поглядывал  в  сторону  Болота.  Пройти   через   него   казалось
невозможным. Да и что ждет полуголодного, измотанного опасностями охотника
за этой трясиной? Мерзкой, укутанной в липкое, кишащее  бешеными  комарами
одеяло испарений, откуда поднимается и плывет над долиной Плохой Дождь...
     Прыглец искал Ходуна. Он не знал этого, ни за что бы не  признался  в
этом себе. Но его, как магнитом,  притягивали  простые  и  понятные  мысли
Ходуна. Не то что злые, звериные мыслишки  носоглядов.  Прыглецу  хотелось
отдохнуть неподалеку от Ходуна, укрывшись где-нибудь на дереве. Может быть
- подремать среди листвы,  не  опасаясь  ни  змей,  ни  храпуниц,  которые
безвозвратно пропали. И пусть даже приснятся снова эти непонятные  сны.  А
потом будь что будет.
     И Прыглец услышал мысли Ходуна.
     А еще его ноздри уловили запах  свежего  мяса.  И  всякое  стремление
отдохнуть растаяло без следа.
     Ходун жрал мясо. Это было немыслимо и в то же  время  несомненно.  Он
где-то выследил и добыл себе зверя.
     Прыглец нырнул в траву и быстро  пополз  к  тому  месту,  где  Ходуну
свезло. Он догадывался, что и тот  чует  его,  но  рассчитывал  как  можно
дольше скрываться от его глаз.  Пригодилось  и  умение,  приобретенное  от
носоглядов. Прыглец заглушил свои мысли, подавил собственный запах и  стал
почти невидим для Ходуна. Да тот и не вспоминал о  нем:  занят  был  своей
добычей.
     Прыглец раздвинул травяные стебли и  выглянул.  То,  что  он  увидел,
поразило его сверх всякой меры. Ходун жрал носогляда!
     Он оказался хитрее Прыглеца: тот боялся пришлых хищников  и  научился
лишь скрываться от них. Ходун же обманул одинокого носогляда, подманил его
поближе, а затем убил. Победа досталась ему нелегко: правый бок Ходуна был
располосован острыми когтями, но кровь не шла, потому что Ходун  умел  все
то же, что и Прыглец. И, как ни не  хотелось  этого  признавать  Прыглецу,
чуточку больше.
     Ходун  наконец  заметил  соперника.  Его  безобразная   голая   морда
обратилась к Прыглецу, губы дрогнули в предупредительном оскале. Но  запах
свежего мяса дурманил Прыглецу голову, и теперь ни о чем ином он не мог  и
помыслить. Прыглец выпрямился и шагнул навстречу Ходуну.  Это  была  явная
угроза, и он не скрывал этого, ловя бегающий взгляд ненавистного врага.  И
без того обоим было ясно, что схватка будет не на жизнь, а на смерть.
     Позабыв про голод и  слабость,  Прыглец  снова  становился  умелым  и
беспощадным бойцом. Его мышцы медленно собирались в тугую пружину, которая
должна была распрямиться и поразить Ходуна в тот миг, когда  он  не  будет
готов обороняться. Но Ходун нашел в себе силы отпуститься от растерзанного
носогляда и подготовиться к атаке  Прыглеца.  Да  он  и  сам  был  непрочь
атаковать - очень уж не терпелось ему продолжить пиршество.
     Когда  же  Прыглец   совсем   было   собрался   напасть,   весь   мир
противно-знакомо  окаменел,  превратился  в   отвратительную   черно-белую
плоскость. А когда наваждение пропало, то между Ходуном и Прыглецом  снова
лежал Радужный Дракон.



                                    10

     Прыглец отшатнулся от сияющего бока,  увернулся  от  разящего  взмаха
крыла. Попятился, не отрывая взгляда от недвижной змеиной головы на высоко
вознесенной шее. Уперся спиной в некстати подвернувшееся дерево, вжался  в
него, закрыл руками лицо. До него  долетали  обрывки  страхов,  овладевших
Ходуном, который, однако же, не желал оставлять добычу.
     А между тем Радужный Дракон уже оторвал сверкающее чрево от  земли  и
медленно переступил толстыми лапами. Одна из них задела тушу  носогляда  и
передавила ее пополам.
     В голове  у  Прыглеца  металось:  Дракон  хочет  отнять  носогляда  и
сожрать. Но Ходун уже не сильно боится его, жадность застит ему глаза.  Он
не отдаст мясо Дракону, пусть тот намного  сильнее  и  больше  его.  Ходун
задумал напасть на Дракона. Он совсем обезумел. Если уж ему удалось  убить
носогляда, так он решил, что и Дракон ему нипочем!
     Дракон обязательно убьет Ходуна. И это хорошо. Но потом Дракон сожрет
Ходуна, носогляда и примется за Прыглеца. А это очень и очень плохо.
     Прыглец решил помочь Ходуну.
     Он завизжал, привлекая внимание чудовища. Призвал  всю  свою  отвагу,
возместил ее недостаток злостью и оторвал себя  от  спасительного  дерева.
Голова  Радужного  Дракона  качнулась  и   плавно   пошла   на   Прыглеца.
Распахнулась многозубая пасть, мертвенно блеснули  тусклые  очи.  Огромная
змея уставилась на Прыглеца,  взглядом  приковывая  его  к  месту.  Всякое
намерение нападать выветрилось напрочь. Да и как можно было причинить вред
такому существу - сверкающему, неуязвимому?!
     В этот момент Ходун в прыжке ударил Дракона в чешуйчатый  бок  обеими
ногами и отлетел прочь, воя от боли. Но удар был  ужасный,  потому  что  в
Ходуне таилась невероятная сила.
     Дракон потерял равновесие,  голова  его  нырнула  к  земле,  и  почти
утративший рассудок от страха Прыглец неожиданно для  самого  себя  достал
кулаком  его  левый  глаз...  Ему  почудилось,  будто  рука  врезалась   в
раскаленную скалу. Остро заныло предплечье. Но  пораженный  драконий  глаз
ослеп - жизнь окончательно ушла из него, свечение зрачка угасло.
     Дракон забил крыльями, пытаясь повалить охотников воздушными волнами.
Судорожно заметался стрельчатый хвост, свиваясь в тугое кольцо. Валявшийся
в траве Ходун, скуля, укатился было за деревья, но тотчас же вылез оттуда,
волоча обеими руками тяжелый корявый сук. Пригибаясь от порывов ураганного
ветра, он подбирался к поникшей морде радужного  Дракона,  покуда  Прыглец
мотал онемевшей кистью руки, пытаясь вернуть ей  чувствительность.  В  его
мутной от боли голове зрело недоумение перед беспомощностью и неуклюжестью
Дракона. А страх понемногу уступал место привычной охотничьей ярости.
     Дракон с влажным хрустом разомкнул челюсти, мало  не  дотянувшись  до
Прыглеца. Воспользовавшийся этим Ходун подкрался вплотную и  обрушил  свое
оружие на голову чудища. Сук переломился  о  костяной  воротник,  в  руках
опешившего Ходуна остался жалкий обломок. Но  Дракон  попятился  и  грузно
осел на задние лапы. Он никак не ожидал такого отпора. Его морда вихлялась
из стороны в сторону, словно он не  мог  решить,  с  кого  начать  вершить
возмездие.
     И поэтому осмелевший до крайности Прыглец точным ударом  пятки  вышиб
ему второй глаз.
     Но и ослепший, Радужный Дракон продолжал их  чуять,  хотя  и  не  так
хорошо, как носогляды. Наконец-то он  наметил  себе  жертву:  двинулся  на
Ходуна, который отшвырнул бесполезный обломок дубины и проворно  попятился
на безопасное расстояние. Оказалось,  Дракон  почти  не  умел  ходить,  он
неловко переваливался с лапы на лапу, и Ходун мог бы запросто  убежать  от
него. Но он ни на миг не забывал о туше носогляда и не хотел удаляться  от
нее чересчур далеко.
     Неуверенно перебирая конечностями,  спотыкаясь,  Дракон  наползал  на
Ходуна,  и  все  еще  страшная  пасть  то  раскрывалась,   то   с   лязгом
схлопывалась.
     И тогда Прыглец придумал, как надо сделать.
     Он  догнал  Дракона,  забежал  впереди  него   и   сильно   оттолкнул
ошеломленного Ходуна так, что тот оступился и полетел в кустарник.  Змеева
морда немедля обратилась к Прыглецу, не заметив подмены.
     Прыглец отступал, не отрывая взгляда от чудовища. Отступал в  сторону
Болота.
     Его ноги погрузились в жирную грязь. Он резко  обернулся,  присмотрел
себе надежную кочку и легко перескочил на нее. Потом  на  другую.  За  его
спиной послышалось тяжелое чавканье: Радужный Дракон тупо ломил следом, не
видя опасности. Прыглец никогда прежде не рисковал забираться в Болото, но
охотничье чутье  не  подводило  его,  подсказывая  клочки  надежной  суши,
прикрытые тухлой жижей.
     Над  Болотом  стлался  туман,  вдали   проступали   смутные   силуэты
кривобоких деревьев,  из  топкой  глубины  шумно  прорывались  и  лопались
гигантские пузыри. А Прыглец продолжал свой рискованный путь.
     Наконец он остановился.
     Везде,  куда  ни  падал  взгляд,  расстилалась  ровная,  без  единого
бугорка, водная гладь. Но это была не та знакомая речная быстрина, которую
Прыглец привык видеть за ракитистым угором.  Перед  ним  лежал  застойный,
мертвый омут, и чутье говорило, что нет здесь дна, вперед  идти  некуда  -
только назад. Туда, где кошмарным призраком ворочался  в  тумане  Радужный
Дракон, вздымая хвостом ленивые буруны грязи.
     Прыглец ни о чем не думал. Он  не  испытывал  больше  ни  страха,  ни
ярости - одно лишь равнодушие, такое же безбрежное,  такое  же  застойное,
как и  трупная  зыбь  вокруг  него.  Он  присел  на  кочку,  и  та  слегка
покачнулась под ним.
     Прыглец спокойно ждал Дракона.
     Но тот не мог настичь его.  Он  был  чересчур  тяжел  для  Болота,  и
трясина завладела им, уже всосав его короткие лапы,  а  теперь  понемногу,
упорно и неотвратимо вбирая в себя крылья и хвост. Змеиное туловище уже не
сверкало разноцветной чешуей - оно было забрызгано грязью. И  все  глубже,
глубже проседало в черную топь.
     Когда Прыглец понял, что добился своего, и отважился подойти поближе,
из Болота  торчала  лишь  голова,  увенчанная  шипастым  гребнем,  некогда
царственным, а теперь нелепым и даже потешным.  Безжизненный  взор  слепых
глаз  безразлично  скользнул  мимо  похолодевшего  было  Прыглеца.  Голова
дернулась,  и  клыкастая   пасть   разомкнулась   напоследок   в   подобии
страдальческой гримасы. В нее хлынули потоки грязи.
     ...Прыглец далеко обошел страшное место и выбрался на твердую  землю.
Его шатало и подташнивало от голода, усталости и пережитых  потрясений.  К
тому же, он где-то потерял шкуру мохнача, и его знобило.
     Больше всего ему  хотелось  бы  залезть  в  какое-нибудь  заброшенное
гнездо  среди  ветвей  и  уснуть  там  -  надолго,  пока  не  пройдут,  не
позабудутся все тяготы и тревоги.
     Или вот, к примеру, обратиться в облачко, что легкой паутинкой  плыло
над его головой с одного края неба на другой...
     Потому что ему предстояла еще смертельная схватка с Ходуном,  который
терпеливо дожидался своего часа, стоя по пояс в резун-траве. И был он  зол
и опасен, как десять Радужных Драконов сразу.



                                    11

     - Завидую твоему загару, - сказал Грачик, обнажая великолепные  белые
зубы под тонкой полоской усов. - И  твоему  цветущему  виду.  Небось,  эта
планетка показалась тебе курортом?
     Он сидел в том самом кресле, которое три месяца назад занимал Михеев.
Но сегодня Михеева не было, а Грачик явно чувствовал себя хозяином в  этом
кабинете. Вот только поза его мало напоминала раскисшего осьминога.
     В ногах у Грачика лежал, свернувшись клубком, странный зверь, похожий
на молодого палевого дога с тонким, как у крысы,  раздвоенным  хвостом.  У
зверя не было глаз, но при  появлении  Кратова  он  тревожно  вздел  умную
тяжелую морду и потянул ноздрями воздух. Когда Костя  прошел  на  середину
кабинета, Грачик пружинисто вскочил навстречу и, положив  шерстистые  лапы
ему на плечи, сильно встряхнул.
     - Ну, ты в порядке, звездоход! - заметил он.
     Костя вспыхнул от удовольствия, хотя под  ровным  шоколадным  загаром
его румянец, по счастью, не был виден. Звездоходами  асы  называли  только
равных себе.
     - Я не помню, - пробормотал он, смешавшись.
     - Что - не помнишь?
     - Ну... насчет курорта. Гипноблокада.
     - Естественно, - усмехнулся Грачик.  -  Потому  что  никакой  там  не
курорт.
     - Много бы я дал, чтобы мне хотя бы намекнули, что со  мной  было  за
эти месяцы, - признался Костя.
     - "Кто умножает познания, умножает скорбь", - провозгласил Грачик.  -
Это самое популярное изречение  Екклесиаста...  А  была  психодинамическая
тренировка. Планета Аид по природным условиям  весьма  сходна  с  лапушкой
Землей. Берется желторотый птенчик, помещается в условия дикой  природы  и
предоставляется самому себе. Ну, разумеется, кое-что мы заранее вкладываем
в его пустоватую головенку.  И  вот  все  его  чувства,  а  также  древние
инстинкты,   в   цивилизованном   состоянии    заторможенные,    понемногу
раскрываются во всем своем великолепии. А тут мы  еще  напускаем  на  него
строго дозированные количества разнообразных невзгод и напастей, чтобы  он
означенные  чувства  развивал  и  совершенствовал.  И  вместо  птенчика  с
полигона уходит гордый орел. Вроде тебя.
     - Орел! - фыркнул Костя, с любопытством разглядывая диковинную тварь,
мирно дремавшую под столом.
     - Нравится? - спросил Грачик. - Это биотехн, одна из последних  наших
моделей. Сотворен на биологической основе волка и, ты не  поверишь,  овцы.
То-то взбеленился бы дедушка Крылов!..  Питательное  мясо,  куча  полезных
охотничьих инстинктов с перехлестом в телепатию. А сама идея почерпнута из
старых книг  о  межзвездных  путешествиях.  Мы  его  назвали  "блайндхаунд
Шекли". Чарли! - позвал он. - Чарли, поганец!
     Биотехн равнодушно передернул ушами, не поднимая морды.
     - Спит... Ну, ты хотя бы чувствуешь  себя  орлом,  Кратов?  Или  тебе
по-прежнему хочется чирикать и прятаться под крылышко к мамочке?
     Костя прислушался к себе.
     - Ничего не замечаю, - ответил он. - Все  мои  прежние  качества  при
мне. И новые шрамы имеются. А вот насчет новых свойств как-то сомнительно.
     - Шрамы скоро сойдут, - заверил Грачик. - А знаешь,  какую  категорию
решено тебе присвоить по результатам тренировки?
     - Девяносто восьмую, - робко съязвил Костя.
     - Не угадал, звездоход. Третью!  Как  и  мне.  И  выше,  чем  у  деда
Михеича. Помнишь деда?
     Все лицо Кратова пылало. Слова Грачика доносились до  него  откуда-то
из-за розового сладостного марева.
     - Теперь ты - звездоход девяносто девятого класса третьей  категории.
И мы станем учить тебя быть хорошим звездоходом. И, держу пари, научим!
     - Прямо не верится, - наконец выдавил Костя.
     - Что научим?
     - Нет... В третью категорию не верится.
     - Он не верит! - воскликнул Грачик. - А три месяца назад ты  на  этом
самом месте верил совсем другому... Может быть, хочешь сыграть в ту  игру,
что предложил тебе тогда дед Михеич?
     - Он  меня  подловил,  -  улыбнулся  Костя.  -  Знал,  что  я  нападу
немедленно.  Соблазн  отомстить  за  Ущелье  Звигов  был  велик.  Хотелось
доказать вам и себе  самому,  что  тот  провал  случаен.  И,  вдобавок,  у
обороняющегося реакция всегда сильнее обострена, чем  у  нападающего...  А
где он сейчас?
     - Ушел, - сказал Грачик. - Попросился в отставку. Теперь, пока мы его
не отговорили, я - местоблюститель.
     - Что-то произошло?
     - Да, - с неохотой промолвил  Грачик.  -  Понимаешь...  На  полигонах
вроде Аида курсанты по сути людьми не  являются.  После  гипноблокады  они
трансформируются в  человекоподобных  разумных  существ,  которые  в  силу
тяжелого характера не терпят соперников. Мы добиваемся этого искусственно,
возбуждая в них  черты  ярых  индивидуалистов.  С  одной  стороны,  таковы
условия игры: если парни начнут объединяться в  кланы,  как  того  требует
человеческая основа, то с их-то способностями  сам  черт  им  не  брат,  и
чихали они тогда на все фокусы наших полигонов! Но  каждый  должен  пройти
свой путь в одиночку... А с другой стороны, приходится  решать  задачу  их
разъединения. Мы уж и так  стараемся  изолировать  их  друг  от  друга.  И
водобоязнь внушаем, и страх высоты, а все не получается: курсантов  много,
а полигонов раз-два  и  обчелся.  И  если  они  все  же  сцепятся,  то  мы
вмешиваемся  через  посредство  роботов-надсмотрщиков.  И,  как   правило,
разгоняем  драчунов.  Но  недавно  одна  парочка,   поправ-таки   взаимную
неприязнь, совместными  усилиями  исхитрилась  вывести  робота  из  строя.
Поставили бедного в положение Буриданова осла и,  пока  он  мотал  башкой,
мигом  выхлестали  ему  видеорецепторы.  А  потом  безнаказанно   выяснили
отношения. Один из курсантов едва не погиб... Вот наш дедуган и принял всю
вину на себя.
     - И что, Аид закрыли?
     - Ну, зачем же, - проговорил Грачик. - И при чем  здесь  Аид?  У  нас
несколько таких полигонов... Просто мы вынуждены впредь использовать более
надежные средства контроля. А то старые, как выяснилось, не  имеют  защиты
от элементарных логических задачек...
     - Пуфф! - сказал Костя и бережно ткнул Грачика пальцем в живот.
     - Что? - переспросил тот.
     - Вы убиты, - пояснил Костя, светясь от счастья. - Можно  мне  съесть
вас, переварить и удалить из организма?
     Грачик захохотал и снова тряхнул его за плечи.
     - А хочешь в Ущелье Звигов? - предложил он. - Проведать старичков?



                                    12

     В ущелье стояла тишина. Полное безветрие,  бестравье  и  безлесье.  И
коварный галечник между серыми пористыми скалами был на прежнем месте.
     Кратов вслушивался в тишину. И  с  каждой  секундой  она  все  больше
рассказывала ему.
     Он разулся, сцепил  ботинки  застежками  и  поставил  возле  входа  в
ущелье. Достал фогратор и положил рядом. Расстегнул  куртку  и,  аккуратно
свернув, оставил здесь же. При этом не упустил случая полюбоваться на свои
благоприобретенные роскошные шрамы. Затем закатал штанины выше колен.
     И двинулся вперед.
     Сделав  десяток  шагов  -  галечник  держал  его,   не   елозил,   не
поскрипывал, - Кратов отчетливо увидел воронку, прикрытую звижьей паутиной
и присыпанную сверху камушками. Она была устроена по-новому, не  так,  как
три месяца назад. Известно, что психомодели живут собственной,  мало  кому
понятной и уж совершенно непредсказуемой квазижизнью...
     Он старательно обошел воронку по краю.
     Все это время два звига следили за ним из-за скал, и он чувствовал их
присутствие, ловил их тупые, жадные мысли. Кажется - даже слышал, как  они
облизывают и без того мокрые губы и глотают  слюни.  Он  знал,  что  звиги
нападут на него, когда до конца пути останется какая-то пара шагов.
     Поэтому он без разбега, с места, взлетел в воздух за полшага до того,
как звиг-сюзерен прыгнул на него - точнее, на то место,  где  ожидал  свою
жертву.
     Но Кратов благополучно приземлился на обе ноги за контрольной чертой,
где кончалась психомодель, и  потопал  за  ботинками  и  курткой.  А  звиг
промахнулся и угодил в собственную воронку.



                                    13

     - Который? - спросил Михеев, прижавшись лицом к оконному стеклу.
     - Вон тот, светлый, - сказал Грачик. - В  белой  курточке.  Сейчас  к
нему подойдет поразительно рыжая девушка, такая рыжая, что зависть  берет.
И они поцелуются.
     - Подошла, - улыбнулся Михеев. - Но что-то они тянут с поцелуем.
     - Это Константин Кратов, - пояснил Грачик.  -  Помнишь,  который  все
хвалился своей реакцией. Ценитель древней  восточной  поэзии,  бесстрашный
охотник на звигов...
     - Помню. А второй?
     - Сидит на скамейке. Бритоголовый, в дхоти. Это Крис Богардт. У  него
доброкачественный генетический дефект  -  ранняя  лысина.  Потомок  "детей
Чернобыля"...
     - Этот Богардт... действительно выкрутился?
     - Здоров, как бык! И даже получил пятую категорию. По-моему,  зря  ты
погорячился, дед.
     Михеев промолчал, глядя за окно во двор училища.
     - А может быть, вообще все зря? - пробормотал за его спиной Грачик. -
Ведь только представить себе: что было  бы  с  ними,  не  успей  мы  тогда
перебросить к ним резервного надсмотрщика...
     Михеев поморщился. Он вдруг отчетливо вспомнил, ЧТО БЫЛО С НИМ, когда
те двое, шустрые ребятишки, ухлопали робота и на  целый  час  ушли  из-под
его, Михеева, наблюдения. И как умело они распорядились этим часом.
     - Иногда я сомневаюсь,