ила его укрытой от губительного жара половине  день,  отражая
свою долю солнечных лучей. Но этот "лунный  день"  был  ясен,  лишь  когда
расступались тугие тучи пепла, выброшенные в атмосферу с терминатора и  на
небольшой высоте блуждавшие над планетой.
     По сути своей Уэркаф был химерой. Планетой-Янусом, гибридом  из  двух
слабо совместимых миров, ни один из которых не был  достаточно  хорош  для
обитания. Первый уже обратился в пожарище. Второй постоянно горел и  никак
не мог догореть окончательно...
     - И прекрасно, - ответил Дилайт на реплику  плоддера.  -  Моя  первая
миссия завершилась относительной неудачей. Отчего  относительной?  Сгоряча
некоторые из нас порывались обвинить Горяева, который уж и сам не рад  был
своему открытию, в фальсификации. Но экспертиза материалов убедила нас как
в его правдивости, так и в неизбежности провала нашего лихого  ковбойского
наскока. Ведь мы высадились на терминаторе, где цивилизацией и  не  пахло.
Горяеву просто повезло, что он застал следы местной  культуры,  обреченные
на погребение под лавой и пеплом. Могильник был воздвигнут  еще  в  Лунном
полушарии, где и заполнялся останками довольно продолжительное время. Пока
в силу исключительно медленного, но все же существующего рассогласования в
годовом и суточном вращении планеты не вполз на  терминатор.  Установлено,
что Солнечное и Лунное полушария Уэркаф непостоянны и  полностью  меняются
местами раз в несколько тысяч лет... Прояснив до конца  планетографическую
ситуацию, в 128 году мы направились на Уэркаф вторично, высадившись на сей
раз в центре Лунного полушария.  Материальных  следов  культуры  там  тоже
оказалось небогато, но не прошло и сорока часов, как мы вступили в контакт
с местными обитателями -  "Аафемт",  как  они  себя  называют.  В  контакт
чрезвычайно плодотворный, в ходе  которого  удалось  выстроить  достаточно
полную социометрическую модель цивилизации, составить словарь...
     - Очень хороший словарь, - не удержался Аксютин.  -  Был  в  нем  ряд
неточностей, но мы в своем институте легко их устранили.
     - Мы получили также ключ к расшифровке их письменности. Хотя  в  силу
местных  обычаев  он  доступен  лишь  иерархам  и   служителям   некоторых
религиозных культов... К сожалению, спустя полторы тысячи часов пребывания
на  Уэркаф  контакт  был  прерван.  Инициаторами  были  Аафемт,  хотя   не
исключено, что поводом послужила какая-то наша оплошность. После детальной
экспертизы нашего поведения в контакте, впрочем,  подтверждения  этому  не
нашлось... Мы покинули Уэркаф чрезвычайно раздосадованные, но до некоторой
степени  и  благодарные  случаю  за  счастливую   возможность   передышки.
Накопленный материал  следовало  обработать  и  вернуться  на  контакт  во
всеоружии. В течение двух лет мы систематизировали нашу  добычу  в  тесном
содружестве с тверским Институтом  общей  ксенологии,  -  легкий  кивок  в
сторону Аксютина, излучавшего удовольствие,  -  а  затем  возвратились  на
Уэркаф.  Мы  располагали  ясными,  по  нашему  мнению,  представлениями  о
цивилизации  и  обществе  Аафемт,  обширным  словарем,   богатым   "фондом
общения",  куда  ксенологи  относят  всевозможные  познания   из   области
неформальной культуры...
     - Обычаи, фольклор, сленг, - пояснил Аксютин, уловив тень непонимания
на лице плоддера.
     - Отягощенные нашими познаниями, мы проторчали в  зоне  контакта  две
тысячи часов. После чего, отчаявшись, исчерпав резервы терпения, вернулись
на базу. Констатирован  был  полный  провал.  То  есть  несколько  раз  мы
регистрировали присутствие наблюдателей  Аафемт.  Но  на  контакт  они  не
пошли.
     - Это было  золотое  время!  -  вдруг  объявил  Дедекам,  мечтательно
возведя взгляд к потолку. - На  базе  царил  образцовый  порядок.  Никаких
шумных сборищ, никаких  авралов  и  ложных  тревог.  Никто  не  засыпал  в
библиотеке. Никто не забывал обугленных костей и черепов в бассейне, куда,
между прочим, чаще всего наведываются  хорошенькие  девушки  покрасоваться
телом.  И  я  почти  отвык  от  женских  истерик   и   нелепых   служебных
расследований  о  якобы  имевших  место  зверских  убийствах   ксенологами
инакомыслящих из своей среды, с поголовной проверкой  личного  состава  на
физическое наличие. - На бронзовые скулы командора пал  бурый  румянец.  -
Красота!  Ксенологи  ходят  тихие,  пристыженные,  благонамеренные.   Либо
прячутся по своим каютам и занимаются самоуничижением.  И  персоналу  базы
выпадает редкая возможность вздохнуть полной грудью.
     - Да, нам потребовалось некоторое время на то, чтобы  залечить  раны,
нанесенные  нашему  профессиональному   самолюбию,   -   признал   Дилайт,
оправляясь от смущения. - После чего мы предъявили ультиматум  руководству
ИОК об откомандировании в  наше  распоряжение  экспертов,  непосредственно
занимавшихся теоретической поддержкой нашей миссии.
     -  Ультиматум!  -  фыркнул  Аксютин.  -  Пали  в  ноги   директорату,
вымаливали нас, униженно суля  фантастические  дары  и  подношения.  И  то
ничего бы у вас не вышло, не  страдай  я  любопытством,  не  захоти  Вилга
сменить  остановку,  не  впади  Биссонет  в  творческий  кризис.   А   вот
Азаровского вы так и не заполучили, как того хотели...
     - Это несущественно, - сказал Дилайт, не моргнув глазом. Он-то  знал,
что никто не поверит, будто человек его склада  станет  кого-то  о  чем-то
умолять. Да еще униженно. Аксютин тоже понял это и в  огорчении  умолк.  -
Таким  образом,  мы  усилили  состав  миссии.  Если,  разумеется,   глагол
"усилить" вообще применим к людям, равно не владеющим  ни  фогратором,  ни
походным лингвистическим анализатором "Портатиф  маджестик"  или  хотя  бы
"Линкос суперконтакт". - Эту колкость Аксютин принужден  был  заглотить  с
надлежащим смирением. Ибо тут крыть ему было нечем: все  сказанное  являло
собой истинную правду. - И уже готовились вновь  испытать  терпение  наших
драгоценных партнеров по общению. Как вдруг совершенно случайно, на уровне
слухов, до нас дошла весть, что в интервале между второй и третьей  нашими
миссиями на Уэркаф высаживался некто  Кратов.  Непреднамеренно,  на  утлом
суденышке.  И  что-де  упомянутый  Кратов  располагает  некой   любопытной
информацией, извлеченной им во время этой высадки.
     - Мы по  своим  каналам  обшарили  пол-Галактики,  -  сказал  Аксютин
сердито. - Никто не упрекнет нас  в  неинформированности.  Только  никаких
следов этого мифического Кратова мы не обнаружили. То есть  наткнулись  на
целую ораву всевозможных Кратовых, но ни один  из  них  не  имел  никакого
касательства к Уэркаф.
     - И понадобилось некоторое напряжение фантазии, - покивал Дилайт. - А
также познания в области общественных структур. Не инопланетных, заметьте,
а наших, человеческих.
     - Так ты что же, - привстал со своего места Аксютин. - Разыскал этого
Летучего Голландца и скрыл от меня?!
     - Разыскать несложно,  -  веско  промолвил  Дилайт.  -  А  заполучить
труднее. Нужно было преодолеть некоторое сопротивление и самого Кратова, и
сообщества, к которому он принадлежит. И потом, я хотел  преподнести  тебе
сюрприз. Разве ты не любишь, когда тебе делают сюрпризы?
     - Ничего не понимаю, - сказал Аксютин, хотя уже все понял.
     -  Кратов  -  это  я,  -  сумрачно  пояснил  плоддер.  -  Срок  моего
отчуждения, который я сам себе положил, еще не истек.



                                    3

     ...Кратов летел на плоддер-пост Кохаб, где его  дожидался  Грант.  Он
вез другу и напарнику великий подарок.  Точнее,  подарок  вез  его.  Почти
новый корабль класса "корморан" - ибо совершенно новые в Плоддерский  Круг
не попадали.
     Судя  по  тому,  что  "корморан"  в  столь  приличном  состоянии  был
презентован плоддерам, на трассах  Внешнего  Мира  затевалось  техническое
перевооружение. Это могло означать, в частности, что  Кратов,  попытавшись
вернуться в драйверы, обнаружил бы себя безнадежно отставшим от прогресса,
и ему светили бы повторный  курс  обучения  навигации  либо  полная  смена
профессии. С тем же успехом это могло ничего и не означать.
     Сейчас,  удобно  устроившись  в  чистенькой,  хорошо  освещенной,  не
знавшей еще пожаров, наводнений и лучевых  атак  кабинке  "корморана",  он
старался об этом не думать. Без работы он  все  равно  не  останется.  Мир
велик, вселенная бесконечна...
     Кратов мог бы идти на  "корморане"  все  сорок  положенных  часов  не
покидая экзометрии. Тогда обошлось бы без приключений. Но он имел при себе
сообщение для плоддер-поста Шератан, которое упросили его принять в  доке,
откуда он летел. Связь  между  плоддер-постами  осуществлялась  по  прямым
спецканалам низкой энергонасыщенности,  и  от  дока  на  Шератан  напрямую
сообщение не попадало. Та точка пространства, которой достиг "корморан"  к
двенадцатому часу лета, была близка к оптимуму для разговора с  Шератаном.
Поэтому Кратов выбросился в субсвет, чтобы выполнить просьбу.
     Сообщение  было  кодированным  -   ультраплотная   строка   импульсов
различной интенсивности. При желании Кратов мог  бы  "разморозить"  текст:
большинство кодов он знал, а если бы это оказался новый, ему  неизвестный,
то подобная задачка лишь скрасила бы ему рейс. Но такого желания у него не
возникло.
     "Корморан", и впрямь похожий на  птицу,  давшую  ему  имя,  с  острым
клювом  сигнал-пульсатора  и  распростертыми  крыльями   гравигенераторов,
недвижно завис внутри вселенских сфер, присыпанных алмазной пудрой  звезд.
Неспешно и чинно наплывало на него случившееся поблизости  светило,  имени
которого Кратов не  ведал  -  огромное,  изжелта-белое,  лохматое.  Кратов
трижды передал сообщение в спецканал ЭМ-связи и получил  подтверждение  от
Шератана вкупе  с  пожеланиями  плоддерского  счастья,  что  слагалось  из
везения пополам с умением. Теперь он был свободен от обязательств и  волен
беспрепятственно следовать на Кохаб.
     Но прежде чем он вновь юркнул в экзометрию, на его  детекторы  пришел
слабый и в то же время вполне отчетливый сигнал в  гравидиапазоне.  Сигнал
был  одиночный  и  являл  собой  голую  полоску  несущей  частоты.  Кратов
прослушал его несколько раз, повертел на декодере так и эдак и  совсем  уж
было собрался предать инцидент забвению, как сигнал  повторился  и  теперь
уже не умолкал.
     Кто-то  неподалеку  силился  и  никак  не  мог  выйти  на  связь   по
плоддерскому спецканалу. Такое возможно было лишь  при  глубоких  и  очень
сложных, сразу и не сообразить каких, повреждениях аппаратуры.
     Совсем рядом терпел бедствие корабль плоддеров.
     В надежде, что  там  уцелели  хотя  бы  детекторы,  Кратов  жахнул  в
пространство сигнал  "Иду  к  тебе",  после  чего  включил  пеленгаторы  и
двинулся навстречу зову о помощи, как  Тесей  в  лабиринте  по  ариадниной
ниточке. Сигнал то затухал, то  вспыхивал  снова.  "Корморан",  распластав
крылья, падал в пустоту, словно атаковал добычу.
     На  экранах  мерцающим  багровым  диском  в  серых  спиралях  облаков
возникла планета.
     Корабль сбросил скорость, подобрал крылья и бережно раздвинул упругие
слои атмосферы. На экране  засветилась  таблица  анализа  состава  газовой
оболочки. Азотно-кислородная смесь, пригодная  для  дыхания...  Повышенная
концентрация углекислого газа... Твердые частицы, продукты горения...
     Это он  и  сам  видел  безо  всякого  анализа.  Планета  была  объята
пламенем. Кое-где бешено крутились огненные торнадо. На огромных выжженных
пространствах тускло тлели останки лесных массивов. И  оттуда,  из  самого
пекла неслись невнятные призывы, почти выкрики о помощи.
     Кратов сидел,  вжавшись  в  кресло,  впившись  белыми  от  напряжения
пальцами  в  подлокотники,  до  хруста  стиснув  зубы.  Все  его  существо
трепетало. На лбу проступала ледяная испарина. Он ничего не мог поделать с
собой, и все силы уходили на  то,  чтобы  не  отрывать  взгляда  от  алого
полыхания на экранах. Управление было брошено на автопилот,  который  сам,
по своей воле вел корабль в эпицентр кромешного ада.  Если  бы  Кратов  не
выпустил бразды, возможно, он не совладал бы с собой и повернул прочь.
     Он смертельно боялся открытого огня.
     "...Ничего удивительного,  -  сказала  ему  замечательная,  добрейшая
доктор Ида Израилевна  Славина,  "плоддерская  бабушка"  из  Швейцеровской
миссии, к которой он явился после одного из самых жутких своих сновидений,
мокрый от пота, трясущийся как осиновый лист и пристыженный. - Ты  здоров,
Костик. И ты по-прежнему ничего на свете не боишься. Но ты сильно горел на
Магме-10. И теперь ко всем твоим  достоинствам  и  недостаткам  добавилась
одна крохотная фобия. Пирофобия, боязнь открытого  огня.  На  Земле  я  бы
мигом вышибла из тебя эту хворь, а здесь... Может быть, полетишь  со  мной
на Землю, домой?" "Нет, - сказал Кратов упрямо. - Рано еще". "Да не  рано,
- возразила доктор Славина, укоризненно качая аккуратной седой головкой. -
Я же все о тебе знаю. Ты сам себя замкнул в Плоддерский Круг. Но шесть лет
- это очень долго". "Нет", - повторил Кратов. К нему возвращалось  обычное
самообладание, пережитый кошмар понемногу отступал, размывался, таял среди
реальных ощущений. "Я сам отвечаю за свои  ошибки...  А  можно  как-нибудь
бороться с этой пирофобией?" "Подсознание  -  тонкая  вещица,  хрупкая,  -
сказала "плоддерская бабушка". - Как ты собираешься чинить ее? Топором или
кувалдой?" "Клином", - ответил Кратов...
     ...В первый же вечер, когда он и  его  новый  напарник  Грант  Сатунц
приступили  к  обслуживанию  Галактического  маяка  на  Снежной  Королеве,
холодной,  завьюженной  планетке,  Кратов  предложил  развести   костерок.
"Блажь, дурнина", - ворчал Грант,  бродя  по  колено  в  снегу  и  выдирая
примороженные ветки. Потом плеснул на кучу валежника немного  пирогеля  из
банки с нарисованным красным  петушком  и  поднес  зажигалку.  Со  вздохом
взметнулись, заплясали языки пламени, разгоняя  серую  мглу  и  отбрасывая
ломаные тени  стоящих  возле  костра  людей  на  борт  корабля.  С  писком
шарахнулись любопытные твари, вроде крупных мохнатых белок, что весь  день
безбоязненно шныряли за плоддерами след в след.  "Баранинки  бы  сюда,  на
шампурах, - сказал Грант. - Бочонок молодого вина. И компанию, чтобы песни
петь. Ты умеешь петь  песни  в  компании,  чтобы  на  голоса?"  Кратов  не
ответил. Он зажмурился и прикусил губы, чтобы не то что  не  запеть  -  не
завопить от первобытного, обезьяньего ужаса...
     "Корморан"  стоял  посреди  фантастического  мертвого  леса,  глубоко
увязнув раскинутыми опорами в  одеяле  пепла.  Впрочем,  вряд  ли  то  был
настоящий  лес.  Съеженные,  оплывшие   свечи   густо   торчали   повсюду,
нацелившись в серое низкое  небо,  словно  пальцы  в  лохмотьях  отставшей
плоти, которые тянул к свету чудовищный мертвец из глубины  своей  могилы.
Здесь уже нечему было гореть. Лишь кое-где вскидывались  случайные,  будто
позабытые,  клочья  пламени,  да  светились  красным  остывающие  верхушки
"пальцев". Зато на горизонте во всю его ширь и высь вставала сплошная, без
малейшего просвета, занавесь огня, увенчанная гребнем  черного  с  сединой
дыма.
     Кратов погасил экраны. Он сидел в кресле  скорчившись,  закованный  в
путы спазматически сведенных мышц, и сражался с  собственным  перепуганным
до  смерти  телом.  В  таком  состоянии  ни  черта  он  не  способен   был
предпринять, ни на что не годился. Вспоминая и тут же адресуя  себе  самые
черные ругательства, какие только довелось ему когда-либо слышать, он  как
умел отвоевывал у страха его плацдармы.
     Сигнал  еще  звучал,  но  паузы  становились   все   продолжительнее,
безысходнее.
     "Засранец", - пробормотал Кратов уже вслух и выполз из кресла. Весь в
испарине, слабый как ребенок. На подгибающихся ногах двинулся в тамбур.  С
трудом облачился в скафандр, прихватил фогратор. Перед тем,  как  покинуть
спасительный, уютный борт  "корморана",  надвинул  на  прозрачное  забрало
шлема самый плотный светофильтр, какой только был.
     От  каждого  шага  слой  пепла  взрывался  и   подолгу   не   оседал,
закручиваясь в тугие струи вокруг ног.  Далекая  огненная  стена  виделась
Кратову  зеленоватым  маревом,  никак  не  способным   пробудить   в   его
подсознании  спящих  чудовищ.  И  все   кругом   виделось   ему   неживым,
нарисованным одними лишь холодными красками. Сердце угомонилось,  поверило
обману. Лишь эхо отступившего ужаса еще звучало в напряженных мышцах.
     Высоченные "мертвые пальцы", прораставшие из горелого грунта,  вблизи
оказались чем-то вроде ссохшихся от  сатанинского  жара  кактусов.  Трудно
было оценить по достоинству упорство этих растений -  если  только  это  и
вправду были растения, - которые не рассыпались в прах, даже не  согнулись
после огненного шквала. Кто знал, может быть, они и не  погибли  вовсе,  а
просто приходили в чувство, выжидали, копили силы, чтобы потом  воспрянуть
и зажить обычной своей  жизнью.  Проходя  мимо,  Кратов  бережно  коснулся
ладонью в перчатке обугленного ствола одного  из  кактусов.  Он  явственно
ощутил упругий поток воздуха, исходивший от растения.
     "Мы с тобой похожи, - подумал он. - Я тоже был  головешкой  в  шелухе
черной омертвелой кожи, как и ты. Наверное, ты  привык  не  бояться  огня,
живя в огне. А то и не замечаешь его. Когда-нибудь и я смогу так".
     Земля под ногами вздыхала. Где-то в самом  сердце  планеты  клокотало
сдавленное каменными жерновами пламя, кипела и рвалась на волю лава, грозя
взорвать весь этот мир изнутри.
     Он брел уже не меньше получаса, порядочно удалившись от  "корморана".
Сигнал, что транслировался ему от бортового пеленгатора, звучал  задушенно
и прерывисто. Казалось, еще  поворот,  еще  шаг,  еще  обойти  один-другой
кактус, и он увидит покореженный, запрокинутый корпус чужого корабля, весь
в копоти и пятнах перекала.
     Вместо этого он увидел дольмен.
     Это слово пришло ему в голову первым. Возможно,  оно  не  было  самым
удачным. Но  никак  иначе  в  тот  момент  Кратов  назвать  сооружение  из
огромных, наваленных друг на дружку каменных глыб не сумел.
     Одно ему было совершенно ясно: природа здесь ни при чем. Глыбы носили
отчетливые  следы  обработки.  К  тому  же,  когда-то  они  были   плотно,
старательно сложены в аккуратную коробку с просторным зазором, позволяющим
проникнуть внутрь. Но  после  отбушевавшего  огненного  смерча  грунт  под
стенами  просел,  и  часть  колоссальных  плит,  употребленных  на  своды,
обрушилась. Камень, из какого был устроен  дольмен,  даже  издали  казался
ноздреватым, словно пемза, и жирно блестел.
     - ...И в самом деле, не слишком точное обозначение,  -  не  удержался
Аксютин. - Хотя нечто подобное просто вертится на языке. И Горяев,  должно
быть, испытывал нечто похожее.
     -  Отнюдь  нет,  -  сказал  Дилайт.  -  Могильник   есть   могильник.
Концентрическая кладка, вроде колодца.  Без  крыши,  разумеется.  И  груда
костей внутри.
     - И веет мертвечиной от  самого  слова,  -  сказал  Аксютин.  -  Нет,
дольмен мне нравится больше...
     Сигнал шел из дольмена.
     Что  бы  это  ни  было,  но  там,  между  каменных  глыб,   находился
сигнал-пульсатор, работавший на волне Плоддерского Круга.
     И  хотя  интуиция,  обострившаяся  за  годы  отчуждения  до  предела,
подсказывала Кратову, что ни плоддерами, ни вообще людьми тут и не пахнет,
хотя  его  шестое  чувство,  всегда  нацеленное  на   эмоциональный   фон,
безмятежно дремало, умом он сознавал: здесь он не один.  Есть  еще  кто-то
помимо него. И этот "кто-то" - не человек.
     Кратов привел фогратор  в  боевое  положение.  Хотя  и  понимал,  что
воспользуется им лишь в самой  безвыходной  крайности  и  что  ему  вообще
неведомы пока причины,  способные  побудить  его  пустить  оружие  в  ход.
Поскольку  он  ничего,  кроме  огня,  не  боялся,  а  огня  поблизости  не
наблюдалось, да и светофильтр старательно