- так это хорошего  костюма  и
нормальной прически.  А  всего  прочего,  мне  кажется,  у  него  вдоволь.
Кто-нибудь  из  нас  может  вот  так  запросто,   скучным   голосом,   при
посторонних, назвать свои недостатки? Допустим, свои достоинства мы готовы
перечислять часами. А признаваться в одолевающих душу пороках?
     - Может быть, пирофобия - предмет  его  скрытой  гордости,  -  сказал
Биссонет. - Например, этот твой плоддер - психомазохист.
     - Давайте попрактикуемся, - оживился Вилга. - У меня есть недостаток:
не терплю, когда надо мной чересчур долго потешаются. Зато не злопамятен.
     - Вот ты и скатился на достоинства, - отметил Аксютин. - А  онанизмом
когда прекратил заниматься? Если, конечно, прекратил?
     - Ну, ты уж слишком, -  опешил  Вилга.  -  И  вообще  это  никого  не
касается...
     - Отчего же?  -  изумился  Аксютин.  -  Точно  такое  же  психическое
отклонение, как и пирофобия. И я готов перечислить обстоятельства, в каких
твое злоупотребление онанизмом может иметь то же значение, что и пирофобия
Кратова в нашем случае.
     - Да нет у меня никакого злоупотребления! - возопил Вилга, краснея.
     - Ну, Бог с ним, с онанизмом, - сказал Аксютин великодушно. - Мы и  в
глаза друг другу не всегда правду говорить отваживаемся.  Щадим  самолюбие
товарища. И тем самым внушаем ему ложную  самооценку,  а  следовательно  -
препятствуем его саморазвитию. Кратов же производит впечатление  человека,
способного сказать что угодно кому угодно.
     - Даже если это твое "что угодно"  какая-нибудь  гадость?  -  вскинул
брови Вилга. - Уж не бицепсы ли выступают гарантом подобного прямодушия?
     - Я вовсе не то имел в виду, - смутился Аксютин.
     - Так ты формулируй поточнее, - сказал Вилга. -  Не  ксеноэтолог  все
же. А наоборот, ксеносоциолог, жрец точной науки. Обязан соответствовать.
     - Как еще можно интерпретировать его признание, - промолвил Биссонет.
- Например, как неявную похвальбу. Ту же демонстрацию  личных  достоинств.
Я-де только огня боюсь, а более ничего  на  белом  свете.  Кстати,  ты  не
спрашивал его про онанизм? Как они там, в Плоддерском  Кругу,  для  женщин
закрытом, разрешают сексуальные проблемы?
     - Я полагаю, что получил бы  откровенный  и  исчерпывающий  ответ,  -
заявил Аксютин.
     - Или по морде, - сказал Вилга.
     - Бицепсом, - прибавил Биссонет.
     - Ну будет вам! - Аксютин рассердился  нешуточно.  -  Человеку  нужно
помочь, а вы потешаетесь. Вот вам и надежда на ближних и дальних, вот  вам
и социальная адаптация!
     - Что же ты предлагаешь? - терпеливо осведомился Вилга.
     -  Я  со  своей  стороны  намерен  слабыми  своими  силами   всемерно
содействовать его возвращению из плоддеров. Он ушел за  барьер  отчуждения
потому, что была ранена его совесть. Но  такие  раны  никакой  Плоддерский
Круг не излечит. Аскеза способна дать лишь некоторое  успокоение  душевной
боли  через  вытеснение,  замену  иными  психофизическими  состояниями.  А
человек может быть полноценным лишь в человеческом окружении. И мы  просто
обязаны такое окружение создать.
     - Как ты это себе представляешь? - спросил Биссонет, прищурившись.
     - Никакого отчуждения. Полная открытость в общении.  Пусть  ничто  не
напоминает ему о том, что он плоддер.
     - Но он же не перестанет быть плоддером, - сказал Вилга. - Как бы  ты
ни демонстрировал ему свое расположение, этого факта он не забудет. И коль
скоро он наделен хотя бы зачатками проницательности  -  а  если  я  что-то
смыслю в психодинамической подготовке астронавтов, так оно и  есть!  -  то
моментально тебя раскусит. И поймет, что это наигрыш. Ложь во  искупление.
Вот тогда он так тебя отстранит с твоим человеческим  окружением,  что  ты
костей не соберешь!
     - Значит, нужно, чтобы это был не наигрыш, - упрямо произнес Аксютин.
- Я поначалу колебался в своем к нему отношении. А теперь убежден, что  мы
должны помочь ему вернуться. В конце концов,  на  Псамме  он  сделал  нашу
работу. И в плоддерах он по нашей вине.
     - Вторично настаиваю на точности в формулировках, - сказал  Вилга.  -
Во-первых, не нашу работу, а скорее Дилайта и его  компании.  Не  забывай,
что мы теоретики, а не практики. Во-вторых, я не думаю,  что  даже  Дилайт
примет  на  свои  просторные  плечи  ответственность  за  промашку  вполне
конкретного ксенолога по фамилии Варданов.  Которого  он,  возможно,  и  в
глаза-то никогда не видел.
     - И много ли будет от тебя толку? - насмешливо спросил Биссонет. -  С
твоим кабинетным жизненным опытом,  с  твоим  узконацеленным  интеллектом?
Социальной  адаптацией  таких  экземпляров,  как  твой  плоддер,   обязаны
заниматься эксперты по человеческим отношениям - психоаналитики, в крайнем
случае - исповедники. А уж никак не мы, ксенологи. И наверняка занимаются!
     - Ничего, - уверенно сказал Аксютин. - За актуальный  образчик  "ХОМО
САПИЕНС" я вполне сойду. Если он адаптируется ко мне, то и  ко  всей  расе
приноровится без проблем.
     Биссонет захохотал, а Вилга проговорил примирительно:
     - Все же не нужно декораций. По-моему, коль скоро среди нас  появится
плоддер, то и нужно относиться к нему как к плоддеру,  появившемуся  среди
нас.
     - Это как? - с интересом осведомился Аксютин.
     - Я не знаю. Так и буду держать себя: как человек, который не знает.
     -  Вот  достойная  формулировка!  -  провозгласил  Биссонет.   -   Се
ксеносоциолог! Впрочем, я тоже пока не решил, как себя поставить. Но уж во
всяком случае не намерен кидаться к нему  на  грудь,  разбрызгивая  вокруг
слезы умиления.
     - Экие вы, - сказал Аксютин с досадой. - Оглядчивые.



                                    6

     Кратов остановился перед дверью кают-компании.  Из-за  нее  слышались
голоса. Сейчас ему вовсе не хотелось с кем-то заговаривать. Признаться, он
отвык от непринужденного общения с незнакомыми людьми. Но Дилайт  проводил
его лишь до шлюза и там бросил, сославшись на  некие  экстренно  возникшие
дела, а что делать дальше и куда притулиться, Кратов не знал. Не хитрил ли
командор миссии?..
     Поколебавшись, он коснулся сенсора - дверь с мягким шорохом утопилась
в  стене.  Кратов  невольно  проводил  ее  глазами.   Потом   его   взгляд
переместился  на  людей,  что  расположились  вокруг  стола,   заваленного
бумагами и цветными графиями.
     Один из них, невысокий, бледный, тонкий, как подросток,  и  такой  же
подвижный, был ему уже знаком. Его фамилия была Аксютин, а имя  Кратов  не
то пропустил, не то оно вообще не прозвучало  в  ходе  беседы  в  кабинете
шеф-пилота. Остальных он видел впервые.
     Крупный черноволосый  красавец  с  ухоженной  бородой,  в  ярко-синем
свитере и аккуратнейше отглаженных белых  брюках,  смотрел  на  Кратова  с
любопытством и в то же время  со  скрытой  брезгливостью.  Как  на  редкий
экземпляр тропического паука-птицееда. От  него  исходила  ощутимая  волна
неприязни.
     И еще один, коренастый,  пышноволосый,  при  густых  пшеничных  усах,
выглядел совершенно растерянным, словно появление Кратова застигло его  за
какими-то сомнительными делишками.
     -  Здравствуйте,  -  сказал  Кратов,  найдя,   что   пауза   угрожала
затянуться. - Где я могу оставить свои вещи?
     Аксютин поднялся из  кресла,  зачем-то  одернул  пеструю  курточку  и
набрал полную грудь воздуха. Возможно, он полагал,  что  это  добавит  ему
солидности.
     - У меня, - произнес он. - Четвертая дверь по  коридору.  Видите  ли,
тут отчего-то сплошь каюты на двоих, а я как раз непарный.
     Кратов ждал, что он скажет еще, но Аксютин умолк, стравив весь воздух
и, очевидно, не имея сил на новый вдох. "А ведь он меня боится, -  подумал
Кратов. - Но хорохорится  как  может.  Почему?  Неужели  я  стал  способен
внушать страх? Или это потому, что я плоддер?"
     Он молча кивнул и бережно притворил дверь.
     - Ого, - послышалось ему вслед негромко, но отчетливо. Наверняка  это
был красавчик. - Вот еще  один  натуральный  Кинг-Конг.  Что  они  там,  в
звездоходах, глыбы ворочают?!
     - Преклоняюсь перед тобой, Павел, - присовокупил усатый. - Я бы ни за
что не решился на такой подвиг самопожертвования.
     Кратов почувствовал, что краснеет, и поспешил отойти. "Сейчас  начнут
мыть мне косточки. Или уже домывают. А чего удивляться?

                   Туда, где стаей фениксы собрались,
                   И черная ворона прилетела.
                   Она - как одинокий черный камень,
                   Попавший в груду белого нефрита...
                        [Пак Инно. Пер. с кор. А.Жовтиса]

     Один дьявол знает, как я тут выдержу".
     В каюте за четвертой по счету дверью  стоял  неразобранный  клетчатый
саквояж. Над одной из коек была прилажена цветная графия.  Она  изображала
хрупкого ксенолога Аксютина обнимающим за талию рослую, куда его  крупнее,
женщину с толстой русой  косой  через  плечо.  Оба  выглядели  чрезвычайно
счастливыми. Кратов провел ладонью перед  графией,  и  та  ожила.  Женщина
стыдливо прикрылась рукой и беззвучно засмеялась, Аксютин же надул щеки  и
дурашливо выпучил глаза. Усмехнувшись, Кратов  оставил  парочку  в  покое.
Ногой запихнул свою сумку под койку, стянул куртку и повесил в  изголовье,
оставшись в черных брюках на все случаи жизни, в которых и горел и  тонул,
и падал с отвесных скал,  и  в  тонком  черном  же  свитере  с  наполовину
стершимися буквами "пл" в красном кругу.  Непосвященный  счел  бы  это  за
астрономический знак планеты Плутон и связал бы биографию Кратова с некими
событиями  на  задворках  Солнечной  системы.  На  самом  деле  это   была
идеограмма Плоддерского Круга.
     Кратов вышел из каюты и, стараясь  ступать  бесшумно,  направился  на
центральный пост. Из-за двери кают-компании по-прежнему  долетали  голоса.
На повышенных тонах шел какой-то узкопрофессиональный спор, а  о  нем,  по
всей видимости, уже забыли. Кратов был только рад этому: с первого шага на
борту корабля его не покидало ощущение  скованности  и,  как  ни  странно,
никчемности. Он сознавал себя лишним здесь. Дело ли для  плоддера  служить
проводником? Даже не следопытом - всего лишь указкой на единственную точку
поверхности планеты, пусть эта точка и ведома только ему?..
     Он надеялся, что центральный пост  окажется  пустым,  и  можно  будет
спокойно, в одиночестве разобраться  с  управлением  в  тренинг-режиме.  В
конце концов, он был зачислен в  миссию  вторым  драйвером  и  намеревался
отнестись к своему назначению со всей  ответственностью.  И  уж  никак  не
оставаться сторонним наблюдателем, пассажиром. Но  за  пультом  уже  сидел
мощного телосложения негр, бритоголовый и весьма свирепый на вид. Росту  в
нем было никак не меньше, чем в самом Кратове, а  весом  же  он  наверняка
превосходил того раза в полтора. Кратову сразу стало понятно, что там имел
в виду красавчик, поминая старину Кинг-Конга.
     Кратов предупредительно кашлянул. Негр мгновенно, по-звериному  мягко
обернулся. Его карие, глубоко посаженные  глазки  внимательно  исследовали
гостя с головы до пят, прощупали каждую складочку его неброского одеяния.
     - Я Константин Кратов, - сказал тот и коротко поклонился.
     - А я Джедидайя Рэкуанкези Торонуолу,  -  сипло  проговорил  негр.  -
Повтори.
     - Дже... кеде... - растерянно попытался Кратов. Он тут же взял себя в
руки и, прямо встретив  насмешливый  взгляд  черного  великана,  заявил  с
вызовом: - Я не запомнил.
     - Еще бы, - хмыкнул негр. -  Я  и  сам  не  мог  выучить  собственное
имечко, пока мне не  стукнуло  шесть  годиков.  Сразу  видно,  что  ты  не
ксенолог и никогда им не станешь. Дилайту, например, мое имя все равно что
кошкин чих. Он любое слово из пятидесяти слогов скажет и не поморщится. Мы
с ним держали пари, и  я  продул  бутылку  настоящего  ямайского  рома  из
пиратских кладовых. Правда, когда мы  ее  кончали,  мне  досталось  больше
половины... Так  что  можешь  звать  меня  просто  Джед.  Я  здесь  первый
навигатор. А ты, я вижу, плоддер.
     Кратов  кивнул.  Непонятно  отчего,  но  грубоватое  обращение  Джеда
возвращало ему душевное успокоение.
     - Пили сюда, - сказал Джед. - Садись в свое кресло. На чем летал?
     - Шесть лет назад - даже на трампах. В последнее время большей частью
на старых моделях. "Кондоры", "рендзаны", "гиппогрифы". В лучшем случае  -
"кормораны".
     - Это все мини-трампы. Значит, от серьезных кораблей ты отвык.
     - Получается, что так.
     - Не унывай, Кратов, - сказал Джед. - До старта еще пятьдесят  часов.
Миди-трамп класса "анзуд" к твоим услугам. Если ты и впрямь звездоход, как
я слыхал, за этот срок я наново слеплю из тебя вполне приличного  драйвера
для больших новых посудин.
     - Бывший звездоход, - поправил Кратов.
     - Нет такого понятия "бывший звездоход". Я  могу  не  спорить,  когда
говорят: хороший звездоход, так себе звездоход... Все  прочее  -  бред.  В
этом рейсе лучше иметь побольше звездоходов на  борту.  Дилайт  -  хороший
звездоход, хотя  и  подался  в  ксенологи.  Татор,  наш  инженер,  тоже  в
Галактике не проездом. Ну, я - само собой разумеется! А теперь еще и ты. С
таким экипажем можно прогуляться к сатане в хибарку.
     - Похоже, вы ждете от миссии больших неприятностей.
     - Еще раз обратишься ко  мне  на  "вы"  -  получишь  по  загривку,  -
пообещал Джед. - Тоже выдумал! Меня никто в Галактике на "вы" не называет.
И мне насрать на то, что ты напялил на себя этот  траур.  Сначала  все  мы
звездоходы, а уж потом кто-то из нас плоддер, ксенолог или черт с  рогами.
А неприятности я тебе обещаю.  Как  же  их  не  ждать,  коли  мы,  горстка
взрослых, везем в самое пекло несмышленых детей?! Эти  ксенологи  -  сущие
дети. Они же не знают, что это такое - Галактика  и  какое  обхождение  ей
подобает! Лезут очертя голову куда ни попадя. Будто нет у них ни  матерей,
ни женщин... Как они тебя приняли?
     - Я им не понравился, - признался Кратов.
     - Будь ты аппетитная девчушка вот с такой  попкой,  -  Джед  проделал
широкими светлыми ладонями волнообразное движение, - я бы  удивился  твоим
словам. А так все понятно. Они  думают:  раз  плоддер,  значит  непременно
убийца и ни секунды не медля примется щунять их по углам, хулить  Господа,
а в итоге кого-нибудь пришибет насмерть. Есть на  Земле  говнюки,  которые
только тем и заняты, что распускают всякие пули про Галактику. Очень уж им
охота вернуть нас всех по домам и запереть покрепче. Чтобы никто не смущал
их покоя байками о вольной воле между звезд, о чужих мирах, не  каждый  из
которых плоше нашего. И есть такие, что верят им развесив уши...  Ну  что,
приступим?



                                    7

     Один  из  тех,  кого  словообильный  Джед  Торонуолу   причислил   ко
"взрослым",   инженер-навигатор   Элмер   Элкана   Татор,   оказался,    в
противоположность ему, молчаливым молодцом, предпочитавшим не издавать  ни
звука, если к нему не обращались. На все  призывы  Джеда  подтвердить  его
правоту: "Но я верно говорю, Эл?!" он отвечал мягкой полуулыбкой. Судя  по
смуглой коже, ястребиному носу, резко очерченным скулам и жестким  вороным
волосам до плеч, Татор был индеец, что многое объясняло в его характере.
     - Теперь у нас два молчуна в экипаже, слышишь, Эл? - гаркнул  Джед  и
захохотал.
     Татор улыбнулся и протянул Кратову ладонь с длинными,  "музыкальными"
пальцами. Его пожатие, однако, было железным.
     - Я буду обращаться к  вам  по  первому  имени,  -  сказал  он  тихим
застенчивым голосом. - А вы ко мне - по первому слогу любого из  двух.  Но
если вы услышите, что меня  называют  Эл-Квадрат,  то  знайте,  что  я  не
обижаюсь.
     - Бедняге Элу всюду мерещится, будто окружающие только и заняты,  что
сдуванием с него пылинок, - пояснил Джед. -  Дескать,  если  он  настоящий
ирокез...
     - Тускарора, - поправил Татор, печально улыбаясь.
     - Будет тебе прибедняться! Ты гурон, доподлинный  гурон-головорез,  и
такие, как ты, истребили несчастных могикан. Я сам читал.
     - Гуроны давно растворились среди белых канадцев, - вздохнул Татор. -
А могикане - среди краснокожих лени-ленапов. Только мы, тускарора...
     - Так вот, этот ирокез думает, что все вокруг леденеют в предчувствии
его  внезапного  вымирания  от  ненароком  нанесенной   обиды.   Индейское
самолюбие,  племенная  гордость,  то-се...  Их  же  около  сотни  уцелело,
чистопородных ирокезов, верно, Эл? Досадно будет, если он вдруг ни с  того
ни с сего вымрет, не оставив наследников. Сам-то  он  об  этом  еще  и  не
думал. Если, конечно, я все о нем знаю... Да только  какую  же  это  обиду
надо нанести, чтобы его пронять, когда он медведя запросто с ног валит?!
     - Неправда, - возразил Татор, потемнев лицом  от  смущения.  -  Разве
можно поднимать руку на медведя?
     - Ну, бизона!
     - И это нехорошо, Джед, не говори так при мне...
     Джед был весел, неумерен на язык. Везде,  где  бы  ни  появлялся,  он
занимал много места и производил много шума. Татор  же  держался  скромно,
двигался беззвучно и  старался  не  привлекать  постороннего  внимания,  в
общении был сама деликатность.  Но  когда  Кратов  сел  в  свое  кресло  и
двинулся с ними в первый тренинг-рейс, - то  есть  полную,  до  мельчайших
деталей, имитацию реального полета, при какой все системы корабля работают
как им и полагается, либо же создают совершенную иллюзию своей  работы,  в
то время, как  сам  корабль  не  трогается  с  места  и  висит  как  висел
состыкованным с одним из шлюзов галактической базы, - когда это произошло,
он почувствовал себя так, будто угодил внутрь некоего механизма. В середку
прекрасно отлаженной, не ведающей сбоев машины для управления миди-трампом
класса "анзуд". Джед и Татор работали абсолютно синхронно, словно  слышали
друг друга через укрытые в теле корабля аксоны, словно сами  обратились  в
оконечности его нервной системы. И едва только Джед  начинал  маневр,  как
его немедля поддерживал Татор, и при этом не произносилось  ни  слова,  ни
даже звука, не  делалось  ни  единого  движения,  которое  можно  было  бы
истолковать как стороннее, не относящееся к самому процессу управления.
     И работа этой отличной машины обрывалась, провисала,  глохла  впустую
всякий раз, когда требовалось участие второго  навигатора.  Его,  Кратова,
участие.
     Он торчал в навигаторском  кресле  как  инородное  тело.  Как  ржавый
гвоздь, небрежно вколоченный в  старинные  часы  из  хрусталя  и  слоновой
кости. У него все шло через пень-колоду. Он никак не мог  стать  достойной
деталью этого выверенного годами совместных полетов механизма. То  спешил,
то запаздывал...
     Джед раздраженно рычал. Татор смущенно улыбался. Проходили мгновения,
пока напряжение спадало, после чего  Кратов,  серый  от  злости  и  стыда,
разжимал сведенные судорогой челюсти и произносил:
     - Может быть, еще разок? Конечно, если у вас, Джед, и у вас, Эл, есть
еще какое-то терпение...
     - Не смей называть меня на "вы"!.. - грохотал Торонуолу.
     - Разумеется, Кон-стан-тин, -  отвечал  Татор.  -  Какие  могут  быть
сомнения.
     И корабль трогался в очередной рейс, полный маневров и фантастических
перипетий.
     Было  очевидно,  что  Джед  и  Татор  составляли  давно  слетавшийся,
накрепко сбитый экипаж. И  в  составе  этого  экипажа  существовал  второй
навигатор, достойный своего кресла, плоть от единой плоти,  частица  этого
целого, чье место  сейчас  занимал  Кратов.  Занимал  не  по  праву  -  по
обстоятельствам. Незримое присутствие второго  навигатора,  ни  имени,  ни
облика которого Кратов не знал, ощущалось  в  сердитых  репликах  Джеда  и
грустных улыбках Татора. Им не хватало своего Второго, и  Кратов  бессилен
был его заменить. Но он мог хотя бы постараться сделать это.
     И он вступил в этот бой с тенью с отчаянием загнанного в тупик.
     Иногда на центральный пост тихонько, едва ли не на цыпочках  заходили
Дилайт и Хаим Элул, еще один ксено