ал на базу "Антарес".
     -  Я не знаю ни про какую базу "Антарес", - отчеканил Морлок.
     Сидевшая возле приборов крупная, коротко стриженая Девушка молча
встала - ее лицо с обыкновенными, слегка стертыми чертами ничего не
выражало, только взгляд больших серых глаз зацепил Кратова вскользь, - и быстро ушла. Морлок рассеянно посмотрел ей вслед, как будто проводил глазами пляшущую на свету пылинку.
     -  Возможно, - сказал Кратов. - Возможно, и не знаете. Это тот
рациоген, который в 125 году был отправлен со Старой Базы, но по
назначению доставлен не был.
     Морлок снова хмыкнул.
     -  Дело давнее, - сказал Кратов. - Никто уже не потащит вас на правеж
в комиссию Академии Человека. Никто не отлучит от любимого дела. Все давно
закончилось и почти забыто. А я - всего лишь частное лицо кавказской
расы...
     -  Я слишком стар, чтобы бояться этих курьезных комиссий. Когда-то
они посчитали, будто мы в чем-то виновны. Они наивно полагали, что нас
можно убедить. Как можно в чем-то переубедить человека с убеждениями?!
Разумеется, мы не приняли их доводов. Тогда они просто закрыли тему...
Прошло столько лет, а я все еще уверен в своей правоте.
     "На Пазура он похож, вот на кого! - неожиданно понял Кратов. - Кто бы
мог подумать!... Должно быть, отбор в ряды "Уязвленных", как обозначал их
Дитрих Гросс, шел по признакам кислой физиономии и общей ядовитости
речей!"
      - Вы думаете, мне нужен этот рациоген? - продолжая Морлок. - Эта
древняя, морально устаревшая конструкция с архаичными, вероятно -
наполовину распавшимися нейронными- связями и программами? Этот
биоэлектронный монстр?! Мы никогда не называли его "рациоген" - этот
термин придумали в Академии Человека. Мы называли его просто Прибор...
Если бы у меня были силы, были живы Тун Лу и Строппиана, была бы жива наша
школа... какой бы Прибор мы сейчас могли отковать! Галактика бы
содрогнулась! Я не имею в виду, что представляемое вами химерическое
сообщество вдруг затряслось бы в ужасе - мне нет до него никакого дела.
Пошатнулись бы основы мироздания. Потому что впервые интеллектуальная мощь
стала бы материальной силой. Впервые и на наших глазах возникли бы новые
объективные законы природы, с которыми пришлось бы считаться прежним
законам.
     -  Я не собираюсь предлагать вам этот рациоген.
     - Тогда чего же вы от меня ждете?
     -  Я лишь хочу знать, способен ли он выполнить ту работу, для которой
я намерен вытащить его из небытия.
     -  Прибор, юноша, способен выполнить любую работу, - высокомерно
произнес Морлок. - Если ему потребуется материальное взаимодействие с
окружающей средой - он подыщет себе эффекторы. Как вариант, это могут быть
антропоиды кавказской расы... Полагаю, вы не пожелаете солить в нем
капусту или понудить его решать транспортные задачи - что с позиций
заключенного в нем потенциала одно и то же?
     -  Три человека, находясь в том самом рейсе, против своей воли стали
носителями "длинного сообщения". Четвертым был навигатор Пазур, ваш
единомышленник - если вам о чем-то говорит это имя.
     -  Не говорит.
     -  Он умер несколько лет назад, и та часть "длинного сообщения", что
досталась ему, навеки утрачена. Так что речь идет лишь о троих, чье
мозговое вещество перегружено чуждой и недоступной для обработки и анализа
информацией. Очевидно, сообщение распределилось неравномерно. Что
выразилось для его носителей в последствиях разной тяжести, от
психического расстройства до почти полного отсутствия неприятных
отклонений.
     -  Вещие сны? - отрывисто спросил Морлок. - Материализация образов из
подсознания? Проскопия?
     -  Да, да...
     -  Вы - один из троих?
     -  Тот, кому досталось меньше всех.
     -  Так вы - тот самый молодой человек, которому выпало счастье
общаться с Прибором. С моим Прибором...
     Кратов едва удержался, чтобы не добавить: "И не только с вашим".
     -  Разве вам не нравится предвидеть ход событий? - с иронией
полюбопытствовал Морлок.
     -  Иногда это меня забавляет! - оскалился Кратов.
     -  Должно быть, в тот момент вы были счастливы. Вы испытали реальное
всемогущество, почти божественную власть над самим собой и окружающим
миром. Не так ли?
     -  Я всего лишь ощущал себя машиной...
     -  Неправда, это не могло быть так!
     - ...и как машина я был счастлив.
     -  Но потом связь разорвалась, и ваш человеческий менталитет
продиктовал вам негативные оценки пережитых ощущений.
     -  Да, мне не полюбилось быть машиной.
     -  Медиатор... тот, кто подключил вас к Прибору, допустил ошибку.
Впрочем, скорее всего, он был недостачно компетентен. Монстр... Ему не
следовало разрывать эту связь. Вы могли бы навсегда сохранить свою
интеллектуальную мощь. Медиатор запустил не ту программу.
     -  Программу запускал я, а он лишь отдавал распоряжения.
     -  Там была сенсорная панель. Центральный сенсор, красный с белой
точкой, инициация связи "Прибор-мозг". Вам следовало бы перед этим набрать
код главной программы, ввести ключевое слово...
     -  Прошу вас, доктор Морлок!
     -  Вы все еще боитесь соблазнов, юноша, - захихикал тот. - И
правильно боитесь. Потому что однажды вам может показаться, что лишь
Прибор способен помочь в безвыходной ситуации. Хорошо, я промолчу. Это
ключевое слово знали только двое! Тун Лу уже умер. А я - буду молчать.
Хотя - я уже употреблял это слово в нашей беседе по меньшей мере дважды.
     -  Не дождетесь, я не стану лихорадочно просеивать все сказанное
сквозь сито, чтобы выловить вашу наживку...
     "Да нет, - прибавил Кратов мысленно, - конечно же, стану!"
      - Ладно, что вы хотите от Прибора? - спросил Морлок. - Чтобы он
разгрузил ваши бедные мозги от "длинного сообщения"? Он на это способен.
Что бы ни внушали вам господа из Академии Человека, ничто не справится с
ментальным программированием лучше Прибора. В конце концов, то, что до
неконтролируемой дефекации перепугало этих фарисействующих чистоплюев, -
искусственная инициация нейронных программ или, пользуясь общепринятой
малограмотной терминологией, "наведенная разумность" - лишь одна из его функций. Признаю - любопытная, но не доминирующая, вскрывшаяся спонтанно, как побочный продукт... - Казалось, Морлок оправдывался перед кем-то, кто, наверное, о нем и думать позабыл и, быть может, давно исчез. Как видно, он и сам поймал себя на этом, потому что остановился па полуслове, часто заморгал и зачем-то вытер рот рукавом
комбинезона. После короткой паузы он продолжал вещать, вкладывая в каждое
слово огромный заряд сарказма: - Для Прибора кора больших полушарий -
всего лишь расчерченный лист бумаги - даже не слишком просторный! - в
каждой клеточке которого можно что-то написать, что-то стереть, а что-то и
прибрать к рукам... Методика прежняя: вы подключаетесь к Прибору и лично
сканируете собственный мозг в поисках латентной информации. Можете просто
избавиться от нее. Можете выгрузить в память Прибора, преобразовать к
любому из традиционных способов хранения данных - для тех, что возникли за
четыре последних десятилетия, потребуется конвертирование, - и подвергнуть
анализу. Вы можете все, что только придет вам в голову. Вы снова
почувствуете себя всесильным...
     -  Подите к черту, доктор Морлок! Тот желчно захихикал.
     -  Вы доставите Прибор на Землю? - спросил он, резко оборвав смешок.
     -  Нет. Скорее всего - на одну из труднодоступных и малонаселенных
планет, из числа недавно открытых. Или на один из законсервированных
космических стационаров. Подальше от соблазнов.
     -  Вы не позволите мне его увидеть? Кратов отрицательно покачал
головой.
     -  Это все равно, что не позволять Шекспиру ставить в "Глобусе"
собственные пьесы, - кривя губы, заметил Морлок, - запретить Леонардо
любоваться "Джокондой"...
     -  Согласитесь, что рациоген - не "Джоконда".
     -  Видите этот уродливый агрегат? Скоро мы научимся переносить в его
память человеческую личность со всем ее уникальным опытом, с
воспоминаниями и амбициями... а затем помещать в новое тело, созданное по
технологии управляемого антропогенеза... и тогда человек наконец станет
биологически бессмертным. А бессмертному рано или поздно понадобится
другой мозг. Более дружественный к собственному хозяину, со всеми его
незадействованными резервами. Как бы вы ни трепыхались, что бы ни
выдумывали - вам никуда не деться от всемогущества...
     Кратов уже уходил.
     -  Если у вас что-то не заладится, если вам нужен будет совет, если
вы в чем-то засомневаетесь! - крикнул ему вслед Морлок. - Найдите меня, я
буду ждать, я помогу. За одну лишь возможность снова его увидеть... Только
увидеть - я старый, я могу умереть, и тогда вам никто уже не поможет!


* * *

     Сидящий Бык ждал его на стоянке, сидя подле гравитра прямо па снегу в
позе лотоса с прикрытыми глазами. Инфернальный ветер хлестал его по лицу,
не в силах ничего поделать с этим айсбергом самодостаточности.
     Кратов тронул его за плечо, втайне опасаясь, что тот повалится набок,
как промороженная чурка. Но все обошлось. Сидящий Бык разлепил смороженные
ресницы.
     -  Как протекала встреча? - спросил он
      - Прекрасно. - буркнул Кратов. - Ты не хочешь говорить об этом?
     -  Морлок сам тебе все расскажет, если сочтет необходимым.
     -  Уверяю тебя, он сочтет.
     -  Я и не сомневаюсь... - Кратов поежился и вдруг сказал с
ожесточением: - Как я посмотрю, все, чем вы озаботили Галактику - сплошные
побочные продукты. Не хочу даже думать, как нам всем станет весело, когда
на свет явится ваш "опус магна"!
     -  Ну, ты, по крайней мере, будешь доволен, - мягко возразил Сидящий
Бык.
     -  Ха! Я уже дрожу - не то от сладостных предчувствий, не то от этой
чертовой вечной мерзлоты!
     - Баффинова Земля - не место для слабаков. Поэтому нам редко докучают
праздными визитами. И еще мы сильно экономим на криогенных установках...
Речь шла о рациогене?
     -  Ты не менее своего творца любознателен, брат мой...
     -  Хочу вернуть тебе то, что ты забыл в нашу первую встречу. Твой
маленький амулет.
     Сидящий Бык разжал ладонь. Брелок, черный деревянный дракончик с
планеты Финрволинауэркаф.
     -  Ты уверен, что тебе больше не понадобится удача? - спросил Кратов.
     -  А ты? - усмехнулся человек-2.





ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Блудные братья V


     1.
     От эхайна, истуканом застывшего между кресел с оружием в волосатых
лапах, тянуло холодом и сыростью. Тем не менее он и не думал сменить
насквозь промокший пляжный наряд на что-то сухое и более приличествующее
моменту. Кратов, которого начинало морозить - наркотик прекращал свое
действие, - несколько раз пытался обратиться к стражу с самыми невинными
вопросами на эхайнском языке: долго ли еще лететь, да нельзя ли включить
подогрев, да - с плохо скрытой издевкой - не найдется ли горячего кофе.
Бесполезно. С тем же успехом можно было обращаться к статуе, например,
"Устремленного в небо" Отто Кристенсена (единственный раз в жизни Кратова
приглашали позировать для скульптурной композиции, почти два десятка лет
назад, вместе с Рашидой и Стасом Ертауловым, и все трое почетным жребием
пренебрегли, в результате чего великий мастер в огорчении взял в модели
какого-то совершенно циклопических статей атлета, очень собой довольного и
самодостаточного, ни в какое небо особенно не стремящегося, а озабоченного
лишь соразмерным напряжением собственных мышц)... Экайн вел себя так,
словно в помещении он был один, а поставлен был охранять два пустых кресла
да овальный экран, затянутый пепельной мглой.
     Мелко стуча зубами, Кратов попробовал заговорить с Озмой - эффект
был приблизительно тот же. Озма была погружена в личные переживания, на
внешние раздражители реагируя слабо. На все вопросы отвечала коротко и
невнятно: "Нон ликвет". Что в переводе с новолата, магиогского диалекта
латыни, с вкраплениями итальянского языка и астролинга (новолатом Кратов
владел весьма поверхностно, то есть гораздо хуже, нежели, скажем,
эхайнским), могло означать либо "Сама не знаю", либо "Не понимаю, что вам
от меня нужно". После пятой или шестой попытки Кратова завязать беседу,
утомленно смеженные веки вдруг распахнулись, оттуда полыхнуло чистой
силой, а в голосе проскользнули металлические нотки: "Налиме турбаре -
оставьте меня в покое!"
     Пожав плечами, Кратов откинулся на спинку кресла. Самовнушением
постарался расслабить сведенные судорогами мышцы. В голове блуждал еще
наркотический туман, однако же, к мыслям возвращалась некоторая ясность...
И чем дальше он оценивал сложившуюся ситуацию, тем отчетливее понимал, что
влип в одну из самык гнусных передряг за всю свою жизнь.
     Все складывалось отвратительнейшим образом. Все кругом было плохо.
     Озму они не уберегли. Эхайны пожелали ее похитить - и похитили. А
исполнив задуманное, спокойно улетели домой с награбленным. На Эльдорадо
же остались трупы Конрада и четверых безымянных охранников.
     Попытка Кратова пробудить в эхайнах любопытство к своей персоне, с
самого начала отдававшая гусарским авантюризмом, закончилась ничем. Ттард
Лихлэбр просто пополнил свой фонд заложников, чтобы при удобном случае
расстаться с наименее ценными.
     А в холодном номере пансионата "Бель Эпок" осталась совсем одна
спящая Идменк.
     Самое время в петлю головой...
     Кратов покосился на эхайна. От того исходил нейтрально-агрессивный
эмоциональный фон. То есть нормальный для его нынешнего состояния: вы
ведете себя тихо - я вас не трогаю. Начнется буза - прикончу всех не
задумываясь. Большого напряжения в безмолвном страже не ощущалось.
Пожалуй, он был настроен излишне легкомысленно. Он недооценивал Кратова,
что было тому на руку. И можно было бы поиграть в какие-нибудь рискованные
военные игры, с хорошими шансами на успех... если бы не Озма.
     В эмо-фоне маленькой женщины царили растерянность и страх.
     Кратов осторожно тронул Озму за руку.
     -  Все будет хорошо, - сказал он негромко.
     -  Негатив, - пробормотала Озма. - Ничто не будет хорошо. Они убьют
нас.
     -  Нет логики. Зачем им нас похищать, чтобы просто убить?
     -  Есть логика! Они убьют нас не просто и не сразу. А я... еще не
готова умереть.
     -  К этому редко бывают готовы, - возразил Кратов.
     -  Ноли ме тангере... - зашипела было Озма. И осеклась. Взгляд ее
сделался оторопелым.
     -  Что, что с вами? - заволновался Кратов.
     -  Звук изменился, - сказала она.
     -  Какой звук?! Я ничего не... - Он вдруг понял. - И что же?
     -  Я слышу ровный звук, что исходит отовсюду, - с раздражением
пояснила Озма. - Слышу все время. Сейчас высота и тембр звука изменились.
Появились новые обертоны. Другая динамика. И все продолжает меняться.
     -  Это гравигенераторы, - сказал Кратов. - Они работают в новом
режиме. Мы вышли в субсвет и приближаемся к планете... У вас потрясающий
слух.
     -  Грация, - усмехнулась Озма. - Благодарю.


  2.

     Вошел ттард Лихлэбр в сопровождении одного из своих громил. Его
внешний вид разительно отличался от того, каким он предстал на Пляже
Лемуров. Никакого показного легкомыслия. На смену игривым шортам и
безрукавочке явились узкие бархатно-черные брюки с широкой желтой полосой
сбоку на манер лампасов, а также застегнутый под горло светло-кремовый
мундир с золотым шитьем. Узор на груди смахивал на раскидистое
генеалогическое древо и, возможно, таковым и являлся, если принять во
внимание титул его обладателя. На рукаве же имели место не то герб, не то
воинская эмблема. Поверх этих ландшафтов были пущены четыре плетеных шнура-
аксельбанта с кисточками на концах, с нарочитой небрежностью заткнутых за
широкий кожаный пояс с какими-то петельками и крючочками. (При виде этого
петушиного декора взгляд Озмы осветился чистым любопытством, впрочем -
ненадолго; утонченная магиотка оценила убранство ттарда как безвкусицу и
не удержалась, дабы не состроить презрительную гримаску). На орлином носу
ттарда угнездилось несообразное с его дикарским обликом пенсне, в руке
зажата была уже знакомая тросточка. Сопровождавший его эхайн тоже не
выглядел босяком. Покрой его наряда в целом повторял облачение ттарда, но
брюки были того же цвета, что и мундир, без лампасов, золотых узоров не
присутствовало вовсе, эмблема на рукаве вышита была серебром, а два шнура
попросту болтались от плеча до пояса. Все это очень напоминало собой
земную военную форму времен глобальных вооруженных противостояний и вряд
ли было чем-то иным.
     Ттард коротко и неразборчиво каркнул - страж дернул головой, как
испуганная птица, принял оружие на плечо и удалился. Должно быть,
переодеваться к параду. Затем Лихлэбр обратил свой взор на пленников.
     -  Вы находитесь на территории Светлой Руки Эхайнора, - проскрипел
он. - Ваши права личности ограничены. Распоряжения сопровожающих должны
выполняться неукоснительно. И не будет неприятностей.
     Кратов отметил, что словарный запас ттарда значительно расширился.
Значит, на Эльдорадо он старательно пускал пыль в глаза оппонентам, корча
из себя косноязычного солдафона.
     "Обезьяна в маске обезьяны..."
      - Вы уже нарушили все мыслимые права личности, какие только
существуют в Галактике, - сказал Кратов. - Вы повинны в смерти пятерых
граждан Федерации. Вы обманом и насилием захватили нас и удерживаете здесь
против воли...
     -  Что касается вас, - прервал его Лихлэбр, - то вы здесь по своей
воле. И оставим эти препирательства до иных времен. Сейчас настала пора
покинуть корабль - что мы все и сделаем.
     -  Я просто хотел поставить вас в известность, что не намерен
мириться с таким положением вещей, - пожал плечами Кратов.
     -  Вы не убьете нас? - вдруг спросила Озма. Каменную физиономию
ттарда разрезала трещина спесивой улыбки.
     -  Вас - нет, - ответил он.
     Он повернулся на каблуках и двинулся к выходу. Второй эхайн довольно
миролюбивым жестом - гостеприимно раскрытые ладони, а не какой-нибудь
грубый тычок в спину! - пригласил следовать за ним. Атмосфера явно
изменилась, о чем красноречиво свидетельствовали и отсутствие видимого
оружия, и эмо-фон конвоиров.
     -  Я же говорил, - шепнул Кратов на ухо Озме, поднимаясь из кресла.
     Его качнуло - ноги были как ватные, не держали.
     -  Есть вещи хуже смерти, - упрямо возразила Озма.
     -  Глупости! Хуже смерти ничего не бывает...
     Женщина не ответила. Ее рука быстрым, бездумным движением поправила
прическу. "Да все с ней в порядке, - мысленно отметил Кратов. - Она может
сколько угодно изображать из себя перепуганное дитя, но подсознательно уже
успокоилась. И скоро на нее можно будет полагаться в своих планах.
Осталось лишь выстроить эти самые чертовы планы..."
     Они прошли через весь корабль, миновали тамбур и ступили на ребристую
пластину трапа.
     Поначалу Кратову померещилось, будто он снова угодил на Пляж Лемуров.
Так же хлестал с черных ночных небес гадостный холодный ливень, так же
завывал промозглый ветер, а из-за скал, словно вырезанных из черной бумаги
и наклеенных на густо-пурпурный горизонт, долетал шум прибоя.
     Но этот дождь, этот ветер... вся эта мерзкая непогодь несла чужие
запахи.
     -  Где мы? - спросил Кратов тревожно.
     -  В Эхайноре, - произнес ттард Лихлэбр. В его голосе легко читалась
ирония - в удивительном сочетании с гордостью и нежностью. Блудные братья.


     3.

     Посадочная площадка осветилась множеством прожекторов. В перекрестиях
лучей из темноты возникали массивные фигуры в плащах и широкополых шляпах.
Ттард не оборачиваясь поднял руку и взмахнул тросточкой - один из его
подручных набросил ему на плечи точно такой же плащ из матово-черного
хрустящего материала. Голову, впрочем, он оставил непокрытой.
     Озма шла рядом с Кратовым, невольно теснясь к его локтю.
     -  Здесь плохо, - шептала она. - Ужасно. Холодно. Я хочу домой...
     Кратов промолчал. Эти причитания были ему ножом острым по сердцу.
Если бы он сразу принял всерьез слова Носова... да и Понтефракта,