оримый мир чувств, который был грубо разрушен.
     Но и те, кого уничтожил я, были столь же неповторимы.
     Это вторая моя вина.
     Готов ли ты теперь вынести мне приговор?
     - Нет, - сказал Кратов. - Говори еще.
     - Я ушел от этой планеты, которая  заразила  меня  своим  безумием  и
сделала преступником. За какие-то мгновения я постарел и больше никогда не
сознавал себя  молодым.  И  хотя  впоследствии  меня  продолжали  называть
Везунчиком, я больше не знал удачи. Мое знание не  легло  в  хранилища.  Я
вытравил его из памяти корабля и желал бы так же поступить и со своей.  Но
оно было погребено во мне, и  все  это  время  я  носил  его  с  собой  по
Галактике. И я внушал себе, что это  сон,  кошмар,  бред.  И  когда-нибудь
наступит час, и я не вспомню об этом.
     Но однажды на галактической базе я увидел существо из того мира.  Оно
было облачено в скафандр и разговаривало на астролинге. Это означало,  что
их народ вступил в Галактическое Братство. А также и то,  что  пришел  час
искупления.
     Это был ты.
     Я бежал от встречи и долго размышлял в одиночестве. И наконец проклял
себя  за  малодушие  и  решил  найти  тебя,  чтобы  рассказать   о   своем
преступлении. Чтобы ты осудил меня. В моем мире никто  мне  не  судья.  Но
твой приговор я приму как высшую справедливость,  потому  что  вынесен  он
будет по законам жертв. И вот я пришел.
     Раамм  снова  умолк.  Он  сидел  на  траве,   замысловато   переплетя
суставчатые конечности, глядел на Кратова выпуклыми глазами и ждал.
     "Да, я человек, - думал Кратов. - Я не судья чужим поступкам,  и  все
такое. Что мне сказать ему? Что я и сам побывал на его месте, но давно уже
полагаю свою вину искупленной? По законам  собственной  совести...  Видно,
моя совесть оказалась чересчур сговорчивым судьей, если не прошло и одного
круга, а я живу спокойно, в ладу с самим  собой...  Сказать  ему,  что  за
спиной моего народа тысячелетия беспрерывных убийств? Что лишь недавно  мы
уговорились не воевать и до сих пор не можем залечить  раны?  Что  нет  на
Земле человека, рода которого не коснулась бы война? Особенно та,  которую
называют Мировой... О чем он мне рассказал? Что это  было?  Большая  война
или одна из бесчисленных малых, которые  и  войнами-то  однажды  перестали
называть, а так - конфликтами? Или какая-нибудь резня своих своими же, под
революционными лозунгами шкурной справедливости? В архивах моей семьи есть
фотографии людей, родных мне по крови, но  не  оставивших  потомства.  Это
срубленные ветви моего родового дерева. Они погибли в войнах и  социальных
катаклизмах. И так недавно все это было, что я помню еще их имена. Слишком
мало времени прошло, чтобы я мог судить беспристрастно".
     - Я не могу судить тебя, - сказал Кратов в унисон своим мыслям.
     - Что же мне делать, человек? - спросил Раамм.
     - Жить. Как все живут на Земле. Потомки жертв  и  палачей  давно  уже
рождают детей в любви и согласии. Вот я, например, живу...
     - Ты не дал мне облегчения.
     - А что способно принести облегчение? Время? Но ты ничего  не  забыл.
Наказание? Но оно ничего не меняет. Может быть, смерть? Но это всего  лишь
разновидность наказания... - Кратов поднялся. - Взгляни  туда,  Раамм.  За
этими деревьями находится музей оружия. Иди туда и  посмотри,  что  в  нем
хранится. Поговори с его смотрителем. Ты кое-что поймешь в нас,  людях.  И
он, кстати, тоже кое-что поймет. Может быть,  тебе  даже  станет  легче...
Прощай, Раамм.
     Не оборачиваясь, он сошел с лужайки, пересек стоянку и  плюхнулся  на
сиденье рядом с потрясенной Марси.
     - Кто это? - одними губами спросила она.
     - Мой брат, - ответил Кратов рассеянно. -  По  несчастью.  Он  пришел
исповедаться.
     - По... какому несчастью?
     Кратов сидел прямо, положив ладони на пульт и глядел перед собой.
     - Я был в плоддерах, - сказал он  неохотно.  -  Ты  знаешь,  кто  это
такие?
     Марси  встрепенулась.  В  ее  глазенках   засветился   живой   огонек
любопытства.
     - Знаю, - сказала она горделиво. - Добровольные изгнанники.  Те,  кто
совершил тяжкий проступок перед человечеством или просто с ним не поладил.
Ты кого-нибудь убил?!
     Кратов кивнул.
     - Но это были не  люди,  -  поспешно  сказал  он,  почувствовав,  как
напряглось теплое, податливое до этой минуты тело девушки. - Тебе от этого
легче? Мне - нет. Ему, - он указал глазами на  неподвижную  фигуру  Раамма
Везунчика, - тоже... Есть в Галактике такая планета Псамма.
     - Расскажи, Кратов... - заканючила Марси.
     - Читай мои мемуары, - печально улыбнулся он.
     - Я ненавижу читать!
     - А я ненавижу рассказывать.
     - Но как все это происходило? - Марси уже не могла усидеть смирно.  -
Какой-то обряд? Посвящение в рыцари монашеского ордена?
     - Обыкновенно  все  происходило,  -  сказал  Кратов.  -  Я  пришел  в
плоддер-пост на Земле. Сообщил свое желание.  Передал  Плоддерскому  Кругу
всю наличность -  несколько  тысяч  энектов.  Дал  обет  исполнять  Кодекс
плоддерской чести. И на шесть лет исчез для Земли.
     - Шесть лет! - воскликнула Марси. - А что это за Кодекс?
     -  Нечто  вроде  заповедей  иночества:   целомудрие,   нестяжание   и
послушание. Работали мы везде, куда пошлют. Я, например, стал  блюстителем
Галактических маяков. Стяжать там  особенно  и  нечего  было.  Что  же  до
целомудрия...
     - Неужели ты целых шесть лет не знал женщины?!
     - Шесть лет - короткий срок, - уклончиво  сказал  Кратов.  -  Слишком
короткий для успокоения совести... как выяснилось.
     Он снова покосился на лужайку.
     Там никого не было.




                       ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ОТРЯД АМАЗОНОК


                                    1

     - Пантавры, - сообщил Грант. Губы  его  затряслись,  и  потребовалось
некоторое время, чтобы он смог продолжить. - Два потока. Один будет  здесь
через полчаса, а другой накатит к обеду. Если только  не  прибавит  прыти.
Потом они  столкнутся  лоб  в  лоб,  и  получится  танковое  сражение  под
Прохоровкой.
     Кратов молча потянул к себе фогратор и вставил в него  новую  батарею
взамен наполовину истраченной.
     - Ох, и надоел же ты мне, - сказал он в пространство.
     - Кто - я? - опешил Грант.
     - Да нет, фогратор.
     -  "Вот  теперь-то  тебе  хана",  сказал  ему  внутренний  голос,   -
растерянно бормотал Грант. - Думаешь, мне это не надоело? Ну что они к нам
привязались?! То всякая ползучая дрянь, то тараканопауки  ублюдочные...  И
вот теперь эти красавцы!
     - Надо вызывать Патруль, - откликнулся Кратов.  -  Времени  у  нас  с
тобой осталось  ровно  до  второго  потока.  Патруль  в  нашей  глухомани,
конечно, великая роскошь. Но мало ли что - вдруг да кто-нибудь и подхватит
нас на автоаларм. А первый поток я, хоть как, но должен отвалить.
     - На плоддер-посте нас за Патруль не пожалуют. Сам  знаешь  -  Кодекс
чести...
     -  Можешь  выйти  на  стену,  -  ядовито  посоветовал  Кратов,  -   и
продекламировать его пантаврам. Постатейно. Авось  проникнутся.  Или,  что
еще лучше, напугаются. Твоя дикция деморализует кого угодно.  Маяк  должен
работать - вот в чем на данный момент состоит наша честь.
     -  Это  так,  -  помедлив,  согласился  Грант.  -  Тогда  я  пошел  к
передатчику. А ты действуй. Я тебе  потом  помогу.  Ничего,  брат-плоддер,
как-нибудь отстреляемся!
     - Ну еще бы, - поддакнул Кратов. - Ты у нас стрелок знатный...  -  Он
постоял, задумчиво покачивая фогратором. - Если только не  будет  третьего
потока.
     - Не дай Господь, - быстро проговорил  Грант  и  плюнул  через  левое
плечо.
     Кратов вышел на воздух и замер, прислушиваясь к мерному  тысячелапому
топоту. Раструб фогратора лежал у него на локтевом сгибе. Стена  пока  еще
скрывала пантавров от его глаз, и Кратов очень надеялся, что  она  сдержит
хотя бы первую  атаку.  Стена  вокруг  маяка  была  сложена  из  гранитных
валунов,  намертво  сплавленных  и  для  верности  прошитых  металлической
арматурой.  От  времени  камень  кое-где  подернулся  рыжеватым  мхом,  на
подножие стены взбегали нанесенные  ветрами  и  уже  слежавшиеся  земляные
буруны. Защитный вал строился на совесть, на  века,  и  трудно  было  даже
вообразить, что найдется сила, способная хотя бы слегка ущербить его.
     Однако головной пантавр, пантавр-вожак, вошел  в  стену,  как  нож  в
масло, как океанский лайнер во  встречную  волну.  И,  не  задерживаясь  в
облаке гранитных брызг ни на миг, продолжал свое страшное  всесокрушающее,
всевытаптывающее, всесминающее движение.
     ...Если бы пантавры умели проделывать свои миграции шеренгой, если бы
в их крошечных мозгах шевельнулась хотя  бы  слабая  тень  мысли  изменить
вековечному инстинкту, этой планете пришел бы конец. Они выдолбили  бы  ее
своими корявыми когтистыми лапами со шпорами, искрошили  бы  в  труху  все
деревья, срыли бы тяжелыми башками в костяных жабо все горы  и  холмы  под
основание, обратили бы этот мир в идеально  круглый  и  предельно  мертвый
шар.  Но  природа  благоразумно   наложила   вето:   запретила   пантаврам
выстраиваться на бегу даже по двое, и планета  убереглась.  Лишь  пролегли
там и тут, вдоль магнитных линий ровные, утоптанные,  почти  накатанные  -
что, должно быть, доставило много неприятных минут  ксенологам  из  первых
миссий - дороги шириной как раз в одного взрослого пантавра...
     Но теперь инстинкт отказал, и пантавры неслись на Галактический маяк.
     Живой айсберг из узловатых мышц, закованных в чешуйчатую броню, навис
над Кратовым, и тот впервые увидел кошмарную морду пантавра так близко - в
нескольких метрах от себя: храпящее  бородавчатое  рыло  в  бурой  пыльной
пене, налитые дурной  кровью  глаза  и  чертову  уйму  стертых  и  недавно
отросших, переплетенных в бурелом клыков, рогов и хрящей.
     И это было страшно.
     Кратов даже выругаться не успел. Он только ахнул и попятился.  Но  за
его спиной оставалась лишь металлическая скорлупка маяка, последний клочок
Земли в этом спятившем мире, а внутри маяка сидел Грант и звал  на  помощь
на всех волнах, какие доступны были передатчику. Поэтому, покуда ошалевшее
от ужаса тело Кратова продолжало пятиться,  его  руки  вскинули  фогратор,
уперли приклад в плечо, а палец деловито нажал на спуск.
     Все растворилось в фиолетовом сиянии, но глаза были предусмотрительно
прикрыты - они вообще мечтали бы плотно закрыться еще в  тот  момент,  как
пантавр-вожак прошел сквозь стену, чтобы не видеть этого кошмара. И Кратов
уберег их, а когда зрение восстановилось окончательно, он пожалел  о  том,
что не ослеп, потому что прямо  перед  собой  увидел  оплавленный  обрубок
звериной туши, на котором уцелела лишь пара задних ног, и эти ноги все еще
скребли по гранитному крошеву, толкая отсутствующее тело  вперед,  вперед,
вперед...
     Кратова   замутило,   закружило,   продрало   холодом   под    теплым
комбинезоном, но времени на мелкие человеческие слабости не  хватало,  так
как пантавр, шедший следом, вскинулся на  дыбы,  чтобы  перескочить  через
агонизирующие останки вожака. Залп пришелся в тошнотворно  сизое  брюхо  и
вышиб его начисто - так, что сохранились лишь оскаленная в  адовой  ярости
морда и опять-таки беспомощные задние лапы.
     "Мамочка моя, - бормотал Кратов, - они же все тут  передавят,  и  нас
раздавят и не заметят..." Но все эти причитания происходили как  бы  между
прочим, вне его сознания, которое было занято одним: как отразить атаку  и
уберечь маяк.
     Это было уж никак не вообразимо - чтобы вдруг ни с  того  ни  с  сего
хотя бы на минуту перестал работать Галактический маяк.
     Третий  пантавр  уже  перебирался  через  обугленные  ошметки,  мотая
корявой башкой и неуклюже  оскальзываясь.  Кратов  поймал  его  в  прицел,
судорожно сглотнул,  прижмурился,  и  палец  его  почти  утопил  спусковую
клавишу. Но в этот момент чуть левее стена взорвалась и разлетелась веером
осколков, а в проломе возникла еще одна бешеная харя. Сразу  два  пантавра
шли на Кратова, и это было невозможно с учетом всего, что было известно  о
пантаврах с их инстинктами. Так или  иначе,  инстинкты  отказали  напрочь,
потому что гранит внезапно задышал, зашевелился, как живой,  еще  в  одном
месте.
     - Да вы что, в самом деле?.. - прошептал Кратов. - Наза-ад!
     Но пантавры не слышали. Утробно взревывая,  они  рысью  двинулись  на
беззащитный купол маяка. Видя перед собой только его,  как  незначительную
помеху на пути, а Кратова даже не замечая, не принимая в расчет. И в холки
им било жаркое дыхание всего стада.
     - Гадюки!!! - захрипел Кратов.
     И снова вскинул опустившийся было фогратор. Обреченный,  дошедший  до
последней  точки,  когда  отступать  можно  только  вперед,  когда   можно
броситься на амбразуру и под танк. Сам злой и страшный, как самый  злой  и
страшный пантавр.
     В этот завершающий миг и поспела помощь.



                                    2

     Кратову показалось, будто натянулась до отказа  и  лопнула  невидимая
басовая струна. Где-то в небесах слегка притушили осатаневшее солнце.
     И на мир упала вязкая, липкая пелена черного ужаса.
     Фогратор выпал из рук Кратова, а сам  он  опустился  на  четвереньки,
обхватил голову руками и ткнулся лицом в серую грязь, ощущая себя  той  же
распоследней грязью. Ему хотелось взвыть волчьим воем - быть может,  он  и
взвыл, сам того  не  слыша.  В  нескольких  шагах  от  него  посреди  руин
защитного вала гарцевали перепуганные  пантавры,  натыкались  на  незримый
барьер безраздельно царившего над низиной  страха  и  в  панике  уносились
прочь, вскидывая бронированные задницы - подальше отсюда,  на  простор,  в
степь.
     Не дотянув до маяка, отвернул и ударился в постыдное  бегство  второй
поток, а за ним и третий, о котором никто еще  не  знал,  потому  что  его
прятал отдаленный лесок, обреченный было на потоптание, но  уцелевший  тем
же чудом, что и маяк.
     А невысоко в зените отрешенно, неподвижно  висел  небольшой  кораблик
патрульной службы Галактического Братства.
     Когда все закончилось естественным порядком, он мягко спланировал  на
посадочную  площадку,  загаженную  прокатившимся  набегом,  и  с   хрустом
утвердился посреди нее на выдвинутых телескопических опорах.
     Кратов оторвал лицо от земли. Медленно провел рукавом по лбу,  стирая
вместе с грязью остатки бесследно испарившегося страха. "Чего я разлегся",
- брезгливо подумал он и поспешно поднялся, отряхиваясь.
     Дверь купола, чмокнув, выпустила Гранта, перепуганного до смерти,  на
подсекающихся ногах, с вибрирующими поджилками, но - с фогратором в  одной
руке и с маленькой мезонной гранатой в другой.
     - Спасение пришло вовремя, - объявил Грант  и  непринужденным  жестом
препроводил гранату в  просторный  карман  своей  куртки.  -  Распахнулась
дверь, грянули выстрелы, и Детоубийца Кид рухнул замертво.
     Из раскрывшегося люка  корабля  на  землю  спрыгнули  двое,  судя  по
нашивкам - командор и субнавигатор. Лица их были скрыты защитными масками.
     - Вы так спешили, что едва не опоздали  на  поминки,  -  не  унимался
Грант. - Между прочим, маски можно снять, на кой хрен они тут...
     - Могу я  просить  вас  последить  за  своим  лексиконом?  -  холодно
осведомился командор. - Ваша брань была слышна еще за парсек отсюда.
     Грант замер с разинутым ртом.
     Отповедь была дана высоким, дрожащим от негодования женским  голосом,
райскими  колокольцами  прозвеневшим  среди  крови  и  разрухи,   в   этом
несостоявшемся пекле... Затем командор с  раздражением  сдернул  маску,  и
взорам явилось женское же загорелое лицо.  Голубые  глаза,  черные  брови,
светлая  прядка  волос,  тонкий  прямой   носик   и   трогательно   пухлые
перламутровые губы.
     - Мама моя, - выдавил наконец Грант.
     - Вы позволите пройти в помещение? - спросила женщина ядовитым тоном.
     - Ну разумеется, - промямлил Грант. И тут  его  взгляд  упал  на  еще
сучившие лапами обрубки пантавров.  -  Океан  извинений,  -  сказал  он  и
метнулся было за купол, мимо остолбеневшего  Кратова,  но  не  успел.  Его
вывернуло наизнанку в нескольких шагах от тамбура.
     Командор брезгливо поморщилась.
     - Авгиевы конюшни, - произнесла она пренебрежительно. - Субнавигатор,
наведите  порядок.  Мясо  сжечь,   камни   убрать,   посадочную   площадку
расчистить.
     - Ясно,  командор,  -  чирикнула  субнавигатор,  с  плохо  скрываемым
любопытством стреляя по сторонам быстрыми, чуть раскосыми глазенками.
     - А, вот еще один герой-космопроходец,  -  сказала  командор,  завидя
Кратова. - Надеюсь, ваш пищеварительный тракт  в  порядке.  Не  откажитесь
проводить.
     Кратов с трудом стряхнул оцепенение, чувствуя  себя  так,  словно  по
нему пробежалось-таки стадо пантавров.
     - Я понимаю... - разлепил он серые губы. - У меня вся рожа  в  грязи,
трудно узнать.
     Командор застыла на полшаге, на полувздохе, как и была -  вполоборота
к нему. Невыразимо медленно маска гадливого отчуждения сползла с ее  лица,
чуть приоткрыв постороннему глазу изумление и растерянность.
     - Шаровая Молния, - осевшим  голосом  промолвила  женщина.  -  Котька
Кратов... Боже, кем ты стал!
     - А ты-то, - пробормотал Кратов.
     - Ох, и когда же я сдохну...  -  в  перерывах  между  спазмами  сипел
Грант, уперевшись для верности в покатую стену маяка руками и головой.



                                    3

     Пряча раздражение,  Кратов  быстро  поднялся  на  верхний  ярус,  где
размещалось  сердце  маяка  -  гравитационный  сигнал-пульсатор.  Там   он
рассчитывал уединиться. Но подле контрольного  пульта  он  застал  гостью,
рослую курносую девушку с  двумя  черными  косицами.  Заслышав  шаги,  она
шустро обернулась  и  напустила  на  свою  веснушчатую  рожицу  совершенно
несовместимое с ней выражение солидности.
     -  Инженер-навигатор  Летавина,  -  представилась  она.   -   Провожу
технический осмотр сигнального комплекса. Какие будут распоряжения?
     Кратов мысленно взвыл.
     - Что его осматривать, - буркнул он недружелюбно. - На то мы  к  нему
приставлены.
     - Следовательно, распоряжения отсутствуют, - констатировала  соплячка
и отвернулась.
     - Следовательно... - проворчал Кратов, со злостью захлопывая дверь.
     Он испытывал дурацкое ощущение, будто его вытряхнули  из  собственных
штанов.
     Годы, проведенные  в  плоддерах,  отучили  его  делить  с  кем-нибудь
ответственность за свое дело. А  теперь,  сунувшись  в  кают-компанию,  он
нашел там еще трех девиц, оживленно щебетавших на заковыристом  "экспо"  -
галактическом жаргоне технарей, доступном только для  посвященных.  Завидя
его, троица повскакивала с мест,  отрапортовала  должности  и  фамилии,  а
затем, согласно уставу Звездного Патруля, затребовала распоряжений.
     У Кратова язык чесался скомандовать им выметаться из помещения  маяка
и вообще с этой шальной планеты куда подальше. Предпочтительно - домой,  к
мамочке, в  куклы  играть.  Привести  этот  замысел  в  исполнение  мешало
болезненное воспоминание о том, как эти девочки недавно спасли ему жизнь.
     Не обронив ни слова, он убрел в сторону бытовых отсеков.
     Ему было просто  необходимо  чем-то  занять  себя,  успокоить  нервы.
Продержаться хотя бы до возвращения Гранта, который вместе с командором  и
субнавигатором улетел на  гравитре  обозревать  окрестности  маяка.  Можно
было, разумеется, заточить себя в каюте, но там, в четырех  голых  стенах,
Кратов гарантированно дозрел бы до такого градуса злости, что сорвался бы,
потерял лицо, что непозволительно звездоходу, пусть даже и бывшему...
     Тут ему припомнились  слова  Ленки  Климовой  -  командора  Климовой,
насчет героев-космопроходцев, прозвучавшие в первые мгновения их  встречи.
Кратову сделалось невыносимо гадко, и он, тихонько постанывая от омерзения
к самому себе, к чертову маяку, да и ко всему миру, поплелся в душ.
     То