доставки одного из вас на  Землю.  Это  непростая
операция.
     - Что же тут сложного? - удивился Вилга.
     - Дело в том, что один я не смогу ввести этот корабль в экзометрию  и
там эффективно им управлять.  То  есть,  конечно,  смогу,  но  боюсь,  что
желаемого выигрыша во времени такая авантюра не даст. Чтобы сразу  достичь
Земли, кораблю подобного класса нужен полный экипаж. Я в состоянии поднять
его с планеты, а дальше мне потребуется взаимодействие с базой.
     - Но вас, драйверов, тут двое! - настаивал Вилга.
     Кратов стыдливо отвернулся и  вперил  взгляд  в  обрыдлый  пейзаж  на
ближайшем экране.
     - Корабль поведу я один, - твердо сказал Татор. - И не  буду  слишком
удаляться от планеты. Кон-стан-тин и один из вас останутся  здесь.  Потому
что Дилайт может вернуться в любую минуту. Или же ему внезапно потребуется
помощь. И  тогда  эта  помощь  будет  ему  оказана.  По  крайней  мере  до
возвращения корабля.
     - Послушай, Эл, - вмешался Кратов. - Пусть улетают  вдвоем.  Я  смогу
помочь Дилайту... без посторонних.
     - Нет,  Кон-стан-тин,  -  покачал  головой  Татор.  -  Дилайту  может
понадобиться поддержка ксенолога. А ты всего лишь звездоход.
     Вилга яростно потащил себя за оба уса одновременно.
     - Вон как поворачивается, - пробормотал он. - Коли так  -  нам  нужно
обсудить это дело еще раз.
     - Да что тут!.. - взъерепенился было Биссонет, но Вилга мигом выволок
его в коридор.
     Татор сочувственно поглядел на пасмурного Кратова.
     - Я оставлю тебе станцию слежения и два фогратора, - сказал он.  -  И
вернусь не позднее чем через три часа. Вы будете  сидеть  в  "иглу",  пить
кофе и рассказывать анекдоты. Ну что может произойти за три часа?
     - Верно, - сказал Кратов. - Ничего особенного. Или все сразу.
     Он вспомнил, как четыре года назад он и  его  прежний  напарник  Фриц
Радау высадились на дремотно-тихой планете с экзотическим и совершенно  ей
неподобающим именем Магма-10. "Управимся за три часа,  -  уверенно  заявил
Радау. - И бегом на плоддер-пост. Что тут рассиживаться?" И они  скоренько
проинспектировали    здешний    Галактический    маяк,    заменили    пару
раскапризничавшихся модулей, прогнали все полагающиеся тесты. Они уже  шли
к своему кораблю, когда начался пожар. Не то молния, случайно вывалившаяся
из облаков, ударила в сушняк, не то  еще  что...  Самый  жуткий  пожар  из
пожаров. Тот, что оставил до сих пор неизлеченный рубец на его психике.  И
за три  часа  их  корабль  успел  взорваться  в  огненном  смерче,  Радау,
замурованный в четырех стенах аккумуляторного отсека, сгорел заживо, а сам
Кратов обратился в живую мумию в коконе  из  собственной  кожи,  черной  и
лопающейся от малейшего движения...
     - Ты думаешь, я боюсь оставаться на этой планетке? - спросил Кратов.
     - Нет, я так не думаю. Я думаю,  ты  боишься  провести  это  время  в
компании одного из ксенологов.
     - Ты прозорлив, как никогда... Любопытно, кто из них останется?
     - Разумеется,  Биссонет,  -  сказал  Татор  убежденно.  -  Он  же  не
специалист по моделированию!
     - Вот и смерть моя пришла, - усмехнулся Кратов.



                                    13

     Переговоры с базой, а точнее - с самим  Дедекамом,  заняли  не  более
десяти  минут,  из  которых  половина  была   потрачена   шеф-пилотом   на
сосредоточенное молчание  и  шевеление  пальцами  в  воздухе.  После  чего
Дедекам предложил, а Татор одобрил следующий план: корабль миссии доставит
Вилгу по меньшей  мере  на  орбиту  естественного  спутника  Уэркаф,  куда
одновременно устремится  гигантскими  экзометральными  скачками  резервный
мини-трамп с базы. Там они встретятся, Вилга перейдет на мини-трамп и  уже
на нем отправится на матушку-Землю, а Татор сей же час вернется на Уэркаф.
"Не придать ли тебе еще одного  драйвера?  -  с  деликатной  осторожностью
осведомился Дедекам. - И пару ксенологов в довесок? А то у меня  здесь  их
развелось как белых мышей". "Нет, благодарю, -  ответил  Татор.  -  У  нас
хватает прекрасных драйверов. А по поводу ксенологов решать будет  Дилайт,
когда вернется." "Вам виднее", - проворчал Дедекам, и план вступил в силу.
     Тихонько напевая, Кратов выкатил из ангара чистенькую белую  луковицу
эмбриона. Он содрал прозрачную  упаковку  и  в  нескольких  местах  уколол
активатором  нежные  лепестки.  Эмбрион  ожил,  заиграл  радугой,   набух,
выбросил ростки и прямо на глазах обернулся в "иглу" - просторную, в  меру
удобную и  неплохо  защищенную  станцию  слежения,  с  окошками,  бытовыми
удобствами, небольшим тамбуром и ярко-красной эмблемой Корпуса Астронавтов
на крутом боку.
     Надутый,  пятнистый  от  злости  Биссонет,  даже  не  простившись   с
коллегой, ушел в "иглу" и там затих. Татор  же  раздобыл  где-то  огромные
песочные часы, перевернул их и вручил Кратову.
     - Когда упадет последняя песчинка,  -  торжественно  произнес  он,  -
выгляни в окно и увидишь меня стоящим возле моего корабля.
     - Вот уж  не  думал,  что  ты  охотник  до  театральных  эффектов!  -
поразился Кратов, но часы принял.
     Татор, в смущении потемнев смуглым ликом,  крепко  сжал  его  руку  и
почти бегом скрылся в тамбуре.  Перепонка  люка  схлопнулась,  поверх  нее
легла броневая плита... Кратов отошел к "иглу".
     Земля дрогнула, словно освобождаясь от непосильного  гнета,  ландшафт
заструился, затрепетал. Корабль медленно всплывал над планетой. Теперь  он
походил уже не на рыбу, а на кашалота, возвращающегося с удачной охоты  из
океанских глубин.
     Вместо того, чтобы залезть в  "иглу",  Кратов  побрел  на  посадочную
площадку, где  придушенная  бурая  трава  еще  хранила  очертания  корпуса
корабля. Ощутив на себе  привычный  тусклый  свет  "пепельного  дня",  она
понемногу - сначала неуверенно, а потом все скорее - распрямлялась,  будто
спешила позабыть о так досаждавшей все это время  темной  громаде.  Вокруг
разносился смутный шорох от  трущихся  друг  о  друга  жестких  стеблей  и
листьев...
     На душе у Кратова было тревожно. Не так часто в жизни он оставался на
планете без корабля. Его  вдруг  покинуло  ощущение  спасительного  борта,
клочка родного, привычного мира, в котором можно укрыться от опасностей  -
хотя на деле  ох  как  не  всегда  такая  защита  по-настоящему  защищала!
Звездоход без корабля все  равно  что  голый  среди  льдов...  "Тоже  мне,
сравнил, - подумал Кратов. - Ну что сделается звездоходу на  морозе,  даже
если он нагишом? Напряг воображение, сочинил себе знойный южный  берег,  и
вот уже пар от тебя валит, и от босых пяток проталины. Здесь что-то  иное.
Нагота души..."
     Он на минуту  отрешился  от  собственных  переживаний  и  представил,
каково сейчас Биссонету. Это вынудило его повернуть с полпути и  поспешить
в "иглу".
     Ксенолог, нахохленный, как петух на насесте, сидел в углу  и  смотрел
застывшим взглядом на панель приемника. Казалось, он и  не  видел  ничего,
погруженный  в  свои  обиды.  Впрочем,  лицо  его,  слегка  осунувшееся  и
благодаря демонической бородке заострившееся,  выглядело  успокоенным.  Он
покосился на  вошедшего,  но  ничего  не  сказал.  Кратов  тоже  проглотил
заготовленный было вопрос по поводу того, не было ли вестей от Дилайта,  и
молча угнездился в противоположном углу.
     - Нельзя ли сопеть потише? - нервно осведомился Биссонет.
     Кратов стиснул зубы.
     - Можно, - сказал он.
     - И перестаньте шуршать. Совершенно нельзя сосредоточиться...
     - Это не я, - проговорил Кратов.
     Пошарив на груди, он извлек и поставил  перед  собой  песочные  часы.
Горка в нижнем полушарии почти не прибыла. Биссонет  брезгливо  следил  за
его движениями.
     - При чем здесь часы? - спросил он. - Их я не слышу. Это вы  возитесь
и шуршите своим рубищем. Будто вас кусают... насекомые.
     - Потерпите, - сказал Кратов. - Только три часа, даже  меньше.  Потом
будете похваляться перед знакомыми,  что  провели  пол-суток  в  клетке  с
ужасным,   кровожадным   убийцей-плоддером   и   вышли   победителем.    В
нравственном, разумеется, смысле.
     - Ваш юмор оставьте при себе. Меня он не очаровывает.
     - Ваше презрение меня тоже не обжигает...
     - А как же пирофобия? - сощурился Биссонет. - Или это  тоже  одна  из
ваших фантазий, вроде дольмена или сигнал-пульсатора?
     Кратов прикрыл глаза. "Как же он боится меня! При этом он помнит, что
я звездоход, а значит - чувствую его страх, знаю об этой его слабине. И он
злостью изгоняет из себя этот страх. Аксютин  тоже  боялся,  но  воевал  с
самим собой совсем иначе... Ну что я им всем сделал?"
     - Что я вам сделал? - спросил он вслух.
     Несколько  мгновений  Биссонет  молча  и   с   некоторым   удивлением
разглядывал его.
     - Выкиньте эту игрушку, - вдруг произнес он. - Для меня рядом с  вами
все едино - что три часа, что три года.
     Кратов пожал плечами, взял часы и вылез в тесный, едва вмещавший  его
тамбур. Задернул перегородку за собой, раздернул перед собой... И замер.
     "Слышу, - подумал он. - Совсем рядом. Рукой подать".
     В горле пересохло. Забытые часы выскользнули из разжавшихся пальцев в
траву.
     - Биссонет, - позвал он шепотом.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     ...И был пир, и стол  ломился  от  яств,  которые  были  приготовлены
руками хозяйки дома из всего, что еще утром росло в огороде, било крыльями
или блеяло во дворе. И подняты были из погреба кувшины с лучшим  вином.  И
безутешен был хозяин, требуя, чтобы все было съедено и выпито без  остатка
еще до захода солнца.
     Хозяин, ублаженный происходящим сверх всякой меры, сидел в позе Зевса
Олимпийского во главе стола. Хозяйка,  субнавигатор  Звездного  Патруля  в
отставке Джемма Ким, в длинном домотканом  платье  с  причудливым  узором,
пристроилась с краю, время от  времени  отлучаясь  затем,  чтобы  обновить
стол. Она ничуть не изменилась за эти  двенадцать  лет,  разве  что  стала
немногословной и приобрела едва заметную улыбку материнского снисхождения,
с которой глядела как на детей, так и  на  взрослых,  отнюдь  не  исключая
мужа.
     Кратов как почетный гость устроен был на  дубовой  скамье  по  правую
руку от хозяина, а на плече у него висла слегка захмелевшая Марси, которая
вполне освоилась с новым окружением. Магнус Мессершмидт, грузный и  лысый,
похожий на известные портреты Черчилля, восседал напротив  них  в  кресле,
каковое лично притащил для себя из дома. При знакомстве,  осторожно  пожав
руку Кратова, а затем приложившись губами к ладошке  Марси,  он  деликатно
осведомился: "Ваша дочь? Изумительно прелестное  дитя!"  Марси  хихикнула,
Грант захохотал. Кратов же совершенно потерялся,  и  пока  он  сконфуженно
искал слова, чтобы объяснить Мессершмидту всю степень его заблуждения,  на
помощь поспешила Джемма. "Не следуйте традициям, Магнус,  -  сказала  она,
мягко улыбаясь, - а судите-ка по  себе..."  Подруга  толстяка,  темнокожая
Авене, в изысканной прическе из миллиона тончайших  косичек,  с  большими,
чуть звероватыми глазами и  пухлыми  лиловыми  губами,  туго  затянутая  в
тончайшую белую ткань, выглядела ненамного старше Марси. Не прошло и  пяти
минут, как девицы сделались подругами на всю жизнь, в один голос хохотали,
синхронно налегали на чудесное грантовское вино и несколько раз  срывались
из-за стола - обменяться нарядами.
     Сорванцы-погодки Софокл, Спартак  и  Константин,  пользуясь  всеобщим
попустительством взрослых, присоединялись к трапезе набегами. Компанию  им
составляли толстая белобрысая Кристина, дочь Магнуса от первой  подруги  и
кудлатый, похожий на обезьянку мулат  Зигфрид,  трех  лет  от  роду,  дитя
любовного союза с Авене.
     В круговорот застольных бесед течением свободной мысли заносило самые
разнообразные темы.
     Весьма  поверхностно  обсуждена   была   концепция   пангалактической
культуры.
     - Да, я фашист! - кричал Магнус, размахивая куриной ногой. - И  я  не
желаю, чтобы мои дети смешивали свою чистую алую кровь с той  сомнительной
жидкостью, что циркулирует под  хитином  у  всякой  чешуйчатой  мрази!  Не
желаю, чтобы чьи-то  поганые  щупальца  указывали  Человеку  прямоходящему
дорогу в будущее...
     - Марси, держите Кратова за руки! - веселился Грант.
     - Я держу, - ответила Марси. - И за ноги тоже. А зачем?
     - И действительно, - сказал Кратов. - Только пировать мешаешь.
     - Не надо говорить за моих детей,  -  вмешалась  Авене.  -  Они  сами
решат, с кем им мешать свою кровь, а с кем нет.
     - Это и мои дети, - смутившись, возразил Магнус. -  По  меньшей  мере
наполовину...
     - Человечество давно уже нуждается в защите от космической экспансии,
- витийствовал он спустя  мгновение.  -  И  не  столько  от  материальной,
сколько  от  культурологической.  Эти  искушающие  бессмертную  душу  идеи
владычества над вселенной! Эти  соблазны  чужих  звезд!  Если  так  пойдет
дальше, всем нам уготован  удел  индейцев-майя.  На  протяжении  веков  те
строили великую цивилизацию. И  потребовались  недолгие  годы,  чтобы  она
рухнула в прах под напором совершенно чуждой  культуры  конкистадоров,  со
всеми европейскими прелестями, от гнусного алкоголя до  не  менее  гнусных
болезней. И дело не в том, что оттуда,  -  Мессершмидт  указал  курицей  в
хрустальные небеса, - на нас сыплются под видом даров и благодеяний  чужие
разлагающие идеи. А в том дело, что  мы  не  готовы  к  их  восприятию,  и
никогда не окажемся готовы, нам это все не нужно, и путь к совершенству  у
нас свой. Мы можем воспринять идеи всех этих  чешуйчатых  монстров  только
ценой отказа от своих идей! Ибо наша  культура  и  то,  что  вы  называете
культурой применительно к  разнообразным  насекомым  и  пресмыкающимся,  а
также прочим тварям, о  внешнем  облике  коих  не  будет  извинительным  и
упоминать в приличном обществе, а наипаче за  столом,  лежат  в  различных
плоскостях. И означенные плоскости не  пересекаются!  Господин  Анастасьев
говорит...
     - Не надо цитировать Анастасьева! - запротестовала Джемма. - Особенно
за столом.
     - Что  вы  можете  мне  возразить,  господин  Кратов?  -  тоном  ниже
осведомился Магнус, налегая брюхом на блюдо с шашлыком.
     -  Только  одно,  -  спокойно  ответил  тот.   -   Всякие   плоскости
пересекаются. Кроме параллельных, разумеется. Да и это лишь вопрос  выбора
метрики и системы координат.
     - Неубедительно! - фыркнул Мессершмидт.
     - А вы и не хотите, чтобы я вас убедил...
     Без какого-либо перехода разговор перешел на поэзию.
     - Ненавижу современных поэтов! - шумел Магнус. - Всякий, кто  овладел
грамотой и дорвался до паршивенького мемографа, уже мнит себя стихотворцем
и лезет самовыражаться...
     - Да много ли вы читали современных поэтов? - ощетинилась Марси.
     - Изрядно, дитя мое! Ну вот хотя бы это. - Мессершмидт завел очи и  с
выражением продекламировал:

                             Лежу в луже.
                             Ложе - нет лучше...

     -  По-моему,  прекрасно,  -  сказала   Джемма.   -   Точно   передано
мироощущение свиньи.
     - Мне тоже приходилось отдыхать в грязевых ваннах, - сказал Кратов. -
И  спал  как  убитый.  Особенно  после   семидесяти   часов   непрерывного
бодрствования.
     -  Отнюдь  не  разделяю   вашей   снисходительности,   -   проговорил
Мессершмидт. - Зачем поэту исследовать мироощущение свиньи? Или он  сам  -
свинья, или все мы живем в хлеву!
     - Ну, если рассматривать экологическое состояние  Земли  в  целом,  -
задумчиво произнес Грант, - то достаточно близко к этому...
     - Вы даже не уловили ритмомелодики! - рассердилась Марси.  -  Это  же
миниатюрный шедевр аллитерации! Прочтите дальше,  и  все  станет  понятно.
"Букет букв - буклет бука"...
     - Бред брюха, - сказал Магнус. - Не желаю.
     - Брат-плоддер, прикончи этот нескладный спор какой-нибудь цитатой, -
попросил Грант. - Если ты не изменил еще своим пристрастиям.
     - Не пойму, чем это вызвано, - сказал Кратов. - Но из головы не  идут
эти строки:

                          Стремнина
                          персиковых лепестков,
                          Летящих с обрыва
                          в ущелье теней.
                          Лишь здесь - небеса,
                          и земля - только здесь,
                          А не среди
                          людей...
                             [Ли Бо. Пер. с кит. Э.Балашова]

     - Что тут  непонятного,  -  проворчал  Магнус.  -  Все  так  и  есть,
поглядите по сторонам. У нас в долине разве жизнь?..
     На небеса стремительно накатывало крыло ночной  мглы.  Зубцы  горного
кряжа ясно выделялись  на  пронзительно-желтом  фоне  заката.  Прохладными
волнами набегал ветерок. Грант послал старшего сына, кратовского тезку, за
гитарой. Прикрыв глаза, он просто перебирал струны - без связной  мелодии,
без пения. На столе остались лишь вино и  зелень.  Мессершмидт  перебрался
поближе к Кратову, прилег ему на плечо и тихонько жаловался:
     - Вот и  вы  не  принимаете  меня  всерьез,  лишь  обижаетесь...  или
посмеиваетесь втихомолку. Дескать, чудак  этот  толстый  Магнус,  если  не
сказать хуже! А я фашист, самый настоящий... одна фамилия чего стоит...  и
мне страшно подумать, во что вы превратите этот мир после того, как я умру
и некому будет его защитить...
     - Бросьте, Магнус, - утешил его Кратов. - Ну какой вы  фашист?  Разве
фашист мог бы любить такую женщину, как Авене?
     - Мог бы, - убежденно заявил Мессершмидт. - Мою Авене всякий  был  бы
рад полюбить. А вы просто не знакомы с нашей  философией,  Анастасьева  не
читали, он для вас все равно что смоляной факел в одно место. Побывали  бы
вы хотя бы однажды на нашем слете. Это так  красиво!  Огни,  черно-красные
повязки на рукавах, черные рубашки с белыми галстуками... И до слез  жаль,
что вы не с нами, вы мне так нравитесь, слово чести!..
     И Магнус растроганно прослезился у Кратова на плече.
     Авене отняла у Гранта гитару и запела на своем странном  языке  такую
же странную песню, сверкая в сумерках выпуклыми белками  глаз  и  крупными
ровными  зубами,  используя  не  столько  струны  старинного  инструмента,
сколько  его  корпус  вместо  барабана.  Магнус  отнял  мокрую   щеку   от
кратовского плеча, поглядел на подругу и прослезился вторично.
     - Вы не поверите, Кратов, - сказал он. - Какая  это  женщина!  Как  я
счастлив, что она есть!..
     Джемма загнала детей  в  дом  и  вышла  оттуда  переодетая  в  легкий
шелковый халат. Через плечо у нее было переброшено полотенце.
     - Я иду на реку, - сказала она. - У нас  тут  своя  горная  река.  Из
самых чистых снегов.
     - И очень холодная! - прибавил Грант. - Подлинное испытание воли.
     - Я желаю испытать волю, - объявил Мессершмидт. - Чтобы все поверили,
что я настоящий фашист!
     - И я, - сказала Марси. - Никогда  не  купалась  в  настоящей  горной
реке. Пойдем, Кратов!
     - Идите, - сказал тот. - А я побуду один. Кто-то должен охранять дом.
     Держась за руки, чтобы не оступиться  в  темноте,  все  двинулись  по
узкой тропинке сквозь  терновник.  Голоса  их  становились  приглушенными,
размытыми. Спустя какое-то время издали донесся чей-то восторженный визг.
     Кратов подошел к изгороди,  оперся  о  нее  -  хворост  подозрительно
затрещал под ним. Над черными силуэтами  гор,  заливая  их  синим  светом,
висела полная луна. Звезды казались близкими,  колючими,  как  ледышки,  и
такими же холодными.  Все  это  небесное  воинство  глядело  на  одинокого
человека пристально и с укоризной. "Ну и на здоровье, - благодушно подумал
Кратов. Он испытывал необычайное, почти забытое чувство  умиротворения.  -
Не стану я нынче заниматься мемуарами. И вообще ни о чем не стану  думать.
Я на своей планете и хочу заниматься тем, что мне  больше  нравится.  А  в
данный момент мне нравится стоять вот  здесь,  мерзнуть  и  ни  о  чем  не
вспоминать"