ел?" - подумал Костя слегка обеспокоенно
и попробовал пошевелиться. Безуспешно - невидимые путы держали крепко.
     - До старта меньше часа,  -  нарушил  паузу  мастер.  -  Какие-нибудь
проблемы? В полете мне обязательно потребуется второй навигатор.
     Костя похолодел.
     - Прикусите лингву, - раздраженно сказал старец.
     - Простите? - не понял Пазур.
     - Язык, язык... - шепотом подсказал Кристенсен.
     - Вот именно, - продребезжал старец. - Видите всплеск? Вы  перепугали
его своей болтовней и покорежили мне всю ментограмму. Он же все слышит там
внутри!
     "Я все слышу, - подумал Костя тревожно. -  Если  он  объявит  о  моем
отстранении от полета, я прямо здесь и умру!"
     Тугая паутина силовых полей внезапно  расступилась.  Пятки  коснулись
холодного металла. Крышка саркофага дрогнула и отошла.
     Старец стоял спиной к полыхающим  экранам.  Сгорбленный,  сморщенный,
темнокожий, он походил на злого колдуна. Его иссохшая, словно сук древнего
дерева,  рука  трудно  поднялась  на  уровень  лица,  крючковатые   пальцы
раздвинулись... Теплая волна упруго толкнула  Костю  в  грудь,  обволокла,
тихо и нежно погладила кожу.
     - Успокойся, - сказал старец неожиданно ласковым голосом. - И подойди
ко мне.
     Неловко переступая непослушными ногами, Костя приблизился. Все  молча
смотрели на него. Теперь со всей очевидностью стало ясно,  кто  главный  в
этой комнате.
     - Я буду говорить с ним без свидетелей, - промолвил старец.
     Медики беспрекословно  двинулись  прочь.  Пазур  растерянно  хмыкнул,
пожал плечами и тоже вышел. Старец  глядел  на  застывшего  Кратова  снизу
вверх, глаза его оживали, обретали выражение и даже цвет.
     - Расскажи мне, сынок. Все по порядку. Что с тобой  стряслось  неделю
назад?
     - Со мной... неделю назад?
     - Если ты в состоянии рассказать мне - сделай это. Никто не узнает. И
я, выслушав, заставлю себя забыть. Просто я хочу успокоить себя.
     Костя потер лицо ладонями. С ним действительно что-то происходило все
эти дни. Какая-то трещина рассекала его память, мешала  ему,  непостижимым
образом усложняла жизнь, лишала равновесия. Туманные намеки  Ертаулова  на
неведомые   ему   самому   обстоятельства.   Противоестественные,    почти
мистические силы, отталкивавшие его от Рашиды... Наваждение.
     - Не можешь, - старец задумчиво покивал. - Это понятно.
     - Я... буду отстранен? - неслышно спросил Костя.
     - Ты не будешь отстранен, - старец, ссутулившись, брел на свое  место
за столиком. - Лети себе. К твоей работе ЭТО не имеет отношения.
     - Что со мной?
     - Ты когда-нибудь слыхал о ментокоррекции?
     - Нет.
     - Это операция по вмешательству  в  память,  гипнотическая,  редко  -
хирургическая. Можно заставить человека позабыть о  чем-то  навсегда.  Или
заблокировать   участок   памяти   на   время.   Сконструировать    ложные
воспоминания. Ее часто путают с  гипноблокадой,  но  гипноблокада  -  лишь
следствие ментокоррекции. Мне померещилось, сынок, что этак с неделю  тому
назад ты перенес такую операцию. Она коснулась области твоих сугубо личных
переживаний, погасила очаг сильного эмоционального  потрясения.  Повторяю,
лететь ты волен куда захочешь.
     Костя одевался, ничего не видя вокруг, ни на что толком не  реагируя.
К нему снова подкатил Кристенсен и сконфуженно  отступил.  Мастер,  уходя,
потрепал его по плечу, что на него вовсе не походило.  Человек  в  свитере
торчал подле своих  терминалов,  меланхолично  жевал  длинную  французскую
булку и запивал йогуртом из пластикового пакета в форме детской  соски.  А
таинственный, так до конца Кратовым и не понятый  старец  молча  сидел  за
столиком, положив узловатые  руки  перед  собой,  и  безучастно  глядел  в
пустоту стеклянными глазами.
     Во всяком случае, одну вещь Костя понимал вполне отчетливо: он летит!



                                    11

     Они уходили от Старой Базы, а значит - от Земли.
     Чтобы управлять  любым,  даже  самым  сложным  космическим  кораблем,
достаточно десяти клавишей. Десять слегка вогнутых  рифленых  поверхностей
из вечной керамики, каждая своего цвета.
     Опытный навигатор работает вслепую. Цвет ему ни к  чему,  и  курсанты
порой с удивлением слушали, как всеми почитаемый, всемирно известный ас на
практических  занятиях   по   навигации   неожиданно   путался,   объясняя
последовательность действий цветовыми рядами. Однако  стоило  ему  закрыть
глаза, вытянуть руки перед собой и чуть заметно шевельнуть пальцами, и все
становилось на свои места. Цветовые ряды для курсантов  -  то  же,  что  и
"сено-солома" для новобранцев средневекового ополчения...
     Существовали  экспериментальные  модели  кораблей,  где   старомодная
клавиатура была заменена сенсорными панелями. Поначалу это давало  большой
выигрыш  в  быстродействии:  человек  почти  не  затрачивал   времени   на
физические усилия по  преодолению  сопротивления  клавишей.  Так  было  до
первой  аварии,  до  перегрузок,  до  беспорядочных  рывков   и   кувырков
угодившего в передрягу аппарата, когда  пальцы  начинали  соскальзывать  и
слетать, невпопад задевая совсем не те участки панели, какие  нужно  было.
Когда потерявший  ориентировку  в  пространственно-временной  свистопляске
драйвер мог возбудить целые группы сенсоров, смазав их  ладонью,  а  то  и
вовсе ударившись лицом. И клавиатура  вернулась  на  корабли.  Все  те  же
прадедушкины два  по  пять  под  каждую  руку,  вогнутые  для  удобства  и
рифленые, чтобы не скользил палец.
     Говоря откровенно, Кратову до настоящего аса было еще далековато.  Но
и он уже не нуждался в том, чтобы смотреть, туда ли нажимают  его  пальцы,
или лихорадочно  призывать  на  помощь  ассоциативную  память,  рыская  по
цветовым рядам. Его спина плотно упиралась  в  упругое,  предусмотрительно
подогнанное  кресло,  руки  свободно,  расслабленно  лежали  на  таких  же
соразмеренных подлокотниках, и под каждым из слегка расставленных  пальцев
ждала своей очереди клавиша. Жаль только, что  вряд  ли  повезет  провести
корабль по маршруту от старта до  финиша...  Прямо  перед  лицом  светился
квадратный экран со  стереокартой  сектора  пространства,  в  котором  они
сейчас двигались. А выше, во всю стену и  через  весь  пульт,  полыхал  на
видеале внешнего обзора необъятный, неохватный ни глазом  ни  воображением
Млечный Путь.
     - База, прошу точку ухода, - сказал Пазур.
     - "Пятьсот-пятьсот", вы идете правильно, - ответила база. -  Курс  не
меняйте. Ваша точка ухода - три, сорок семь, двенадцать в зоне  свободного
маневра.
     - Третий координаты принял, -  отозвался  чуть  излишне  возбужденным
голосом Ертаулов. - Программа ухода запущена.
     - Понятно, - проворчал Пазур. - Можно и не так громко.
     - Внимание, - раздался синтезированный  голос  бортового  когитра,  и
Костя поразился тому, до чего он напоминал  голос  мастера.  Те  же  вечно
недовольные, брюзгливые интонации. -  Корабль  входит  в  зону  свободного
маневра. Программа ухода работает нормально. Стартовые процедуры проверены
в холостом режиме. Пятьсот семьдесят километров до точки ухода.
     - Последняя проверка бортовых систем, - сказал Пазур.
     Костя не пошевелился. Его это  не  касалось.  Где-то  за  его  спиной
негромко и очень быстро заговорила Рашида. Когитр  отвечал  ей  -  так  же
быстро, невнятно и, как почудилось Кратову, высокомерно.  Разумеется,  это
было иллюзией, все дело в голосе, потому что  никакие  эмоции  когитру  не
присущи.
     - Системы проверены, -  объявила  Рашида.  -  Температура  в  отсеках
нормальная. Фиксация груза не нарушена. Внешняя  защита  активизирована  и
работает, герметизация корабля полная.
     - Хорошо, - проговорил Пазур.
     - Точка ухода достигнута, - сказал Ертаулов.
     - База, прошу разрешения на уход, - сказал Пазур.
     - "Пятьсот-пятьсот", уход разрешаю. Низкий поклон Антаресу.
     Костя неотрывно смотрел на стереокарту. Сейчас оживет клавиша под его
левым мизинцем, дублируя действия  мастера.  Корабль  дрогнет,  светящаяся
паутина координат на экране смажется, спутается в клубок, а потом и  вовсе
исчезнет...
     - Второй, - вдруг произнес  Пазур.  -  Передаю  пульт.  Работайте  за
Первого. Общая подвижка управления.
     "Общая подвижка" - когда каждый  член  экипажа  поднимается  на  одну
ступень в бортовой иерархии. Теперь  он,  Кратов,  был  мастером,  а  Стас
заступал на его место.  А  первый  навигатор  Пазур  считался  выбывшим  -
например, по внезапной болезни.
     Сердце Кратова провалилось. Но это было  его,  сердца,  личное  дело,
потому что отныне оно со всеми его выкрутасами и взбрыками  было  отлучено
от тела, которому надлежало спокойно и уверенно управлять кораблем.
     - Второй принял пульт, - сказал Костя почти равнодушно.
     Его левый мизинец плавно вдавил свою клавишу.
     - К уходу готов, - объявил когитр.
     - Уход разрешен, - сказал Кратов.
     - Начинаю уход, - немедленно откликнулся когитр.
     Вот теперь корабль дрогнул.  Вот  теперь  все  координаты  на  экране
смялись в полную ерунду и бессмыслицу. Они и в самом деле утратили смысл.
     "Гиппогриф" со всем его экипажем и грузом ухнул в пустоту. И  пустота
эта была совершенной, математически идеальной. В ней не  находилось  места
ни  материи,  ни  пространству,  ни  времени.  Потому  она  и   называлась
"экзометрией", что означало "внемерность".
     Большинство жителей Земли  и  Галактики  воспринимало  ее  как  некую
абстракцию,  весьма   полезную   для   объяснения   физических   принципов
мгновенного перемещения на огромные расстояния. На  том  и  успокаивались.
Дескать, существует Нечто, где  ничего,  ну  совсем  ничего  нет.  Начисто
отсутствуют привычные измерения, в которых привыкли  осознавать  себя  все
разумные субстанции. Что означенное Нечто напрямую связано  с  управлением
гравитацией. И что скорость передвижения там есть  функция  от  массы.  То
есть вроде бы все как  в  классической  формуле  полной  энергии  тела  по
Эйнштейну. Но кое-что  вдобавок:  куча  коэффициентов,  понять  содержание
которых и означает представить себе экзометрию в подробностях. Но вряд  ли
стоит забивать этим голову.
     here Что же до "гиппогрифа", то людям на его  борту  эта  отвлеченная
абстракция была дана во  всех  ощущениях.  Они  даже  могли  видеть  ее  -
сплошную серую пелену на экранах,  хотя  если  вдуматься,  то  становилось
ясным, что экраны попросту ослепли: им нечего было демонстрировать.
     И пребывать в этом сером и недвижном небытии  предстояло  чуть  более
двух суток.




                              ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     - Знаешь, Кратов, - лениво сказал Резник. - Не верю я в вашу затею.
     - Это в какую же из моих затей? - выжидательно осведомился тот.
     - Я имел в виду Единый Разум Галактики.
     Кратов хмыкнул и ничего не ответил.
     За последние дни он досыта наслушался таких  или  похожих  речей.  По
правде говоря, дискуссии беспредельно утомили его. Все начиналось примерно
одинаково. Астахов как бы между прочим замечал: "Орлы, а среди  нас  живой
ксенолог..." После чего уходил играть в овербол либо же хватал  под  мышку
первую подвернувшуюся девушку и со страшным рыком волок в воду.  Зато  все
остальные, выдержав сколько доставало сил деликатную  паузу,  обрушивались
на Кратова.  Оканчивалось,  впрочем,  по-разному.  Как  правило,  спорящие
стороны расходились взаимно неудовлетворенные и  сердито  дулись  друг  на
дружку, пока не возвращался Астахов и не мирил всех. Реже  устанавливалось
полное единодушие  -  обычно,  в  тех  случаях,  когда  Кратову  доставало
аргументов и терпения. По  вечерам,  возвращаясь  в  Садовый  Пояс,  он  с
досадой выговаривал  Астахову:  "Знаешь,  в  каком  гробу  я  видал  такой
отдых?.." Бия себя в перси,  тот  клялся  никогда  впредь,  ни  под  каким
предлогом не афишировать кратовской профессии. И  при  первом  же  удобном
случае свою клятву преступал.
     На сей раз компания подобралась небольшая и довольно пестрая.
     Павел Резник, толстый и волосатый, разительно напоминающий  повадками
и внешностью доброго медведя  из  детской  сказки,  на  реплику  Астахова:
"Соколики, а среди нас..." заявил: "Зато я медик, и очень хороший!" И,  не
произнеся более ни слова, уплыл с Астаховым на тот берег озера.
     Бронзовокожий гигант и красавец Геша Ковалев оказался инструктором по
атлетизму, о чем  оповестил  присутствующих  с  не  меньшим  достоинством.
Знакомство с Кратовым он начал с того, что попросил  его  напрячь  бицепс.
"Рыхлота", - сказал Геша, потыкав пальцем в кратовские мускулы, и довольно
захохотал. Он вообще много и не всегда к месту смеялся. Зато тело  у  него
было замечательное. Должно быть, не раз он брал призы на конкурсах мужской
красоты, когда там не требовалась демонстрация интеллекта.
     При Геше  состояла  девушка,  очевидно  -  только-только  вошедшая  в
спелость, тоже примечательно яркая. Глянцево-белая кожа,  короткие  волосы
цвета червонного золота, ультрамариновые очи, фигура  мальчишки-подростка,
увлеченного плаванием: плечи шире бедер  и  длинные,  сразу  от  подмышек,
ноги... "Марсель", - назвалась она и сделала книксен. Геша обращался к ней
как Бог на душу положит: то "Машка", то "Марси", а иногда, похоже, и вовсе
забывал ее имя. Марси не обижалась. Она скинула  все,  что  на  ней  было,
сорвала зеленый листик и прилепила на острый аккуратный носик, после  чего
улеглась на кратовской ковбойке и молча уставилась на того беззастенчивыми
серьезными глазищами.  "На  мне  что-то  написано?"  -  осторожно  спросил
Кратов,  чувствуя,   что   где-то   глубоко   под   навеки   непробиваемым
галактическим загаром безудержно краснеет. Девица прыснула, а  Геша  снова
захохотал во всю глотку и предложил побороться.
     Но тут вернулись мокрые Астахов с Резником  и  плюхнулись  на  песок,
надсадно дыша. Пока Геша, заливаясь смехом, излагал какой-то  незатейливый
анекдот,  Кратов  слушал,  а  Марси  на  него  таращилась,   братцы-медики
пропыхтелись, слегка обсохли, и тут-то Резник не утерпел...
     - А хочешь знать, почему не верю? - спросил он, так и  не  дождавшись
кратовской реакции на свое заявление.
     "Разумеется, не хочу!" - обреченно подумал Кратов.
     - Хочу, - сказал он.
     - Скучно это, вот почему.
     - Скучно? - Кратов пожал плечами. -  Ну  что  ж...  Не  ново.  Я  уже
встречал такую позицию.
     -  Когда  же?  -  ревниво  осведомился  Астахов,  до  этого   момента
развлекавшийся фокусами с камешками. - При мне говорили что угодно, только
не такое. И что-де человек не дорос, и  что-де  мы  пойдем  другим  путем,
сиречь своим особенным, но про скуку впервые.  Мы  с  Пашкой,  может,  всю
ночь...
     - Есть такая планета Амрита, - пояснил Кратов. - Однажды я  имел  там
теоретический диспут с настоящим йогином.
     - Я бывал на Амрите, - сообщил Геша.  -  Вот  где  тоска!  И  кто  же
выиграл?
     - Ничья. Йогин был  настоящий  и  убеждениям  не  поддавался.  А  мне
уступать нельзя было. И в конечном итоге прав оказался все же я.
     - Это тебе сам йогин сказал? - поинтересовался Астахов.
     - Нет. События нас рассудили по справедливости... как мне кажется.
     - Так какую же  цель  преследует  формирование  пресловутого  Единого
Разума Галактики? - вопросил Резник, будто обращаясь к обширной аудитории.
- Обретение реального всемогущества в масштабах вселенной, не так ли?
     - Ну, не только, - сказал Кратов. - Хотя и в том числе.
     - И вы всерьез надеетесь его обрести?
     - То, что мы сейчас, с нашей довольно невысокой  колокольни  почитаем
за всемогущество, мы несомненно обретем. Вместе с  вами,  естественно.  И,
несомненно, нам снова не будет его доставать.
     - Хорошо бы... Следует ли понимать так, что  перед  тектонами,  да  и
перед тобой лично, стоит вполне конкретная задача, и все вы в той или иной
степени представляете пути к ее решению?
     - С моей стороны это было бы самонадеянно, - усмехнулся Кратов.
     - А кто такие тектоны? - спросил Геша.
     Марси обняла его за могучую шею и что-то  зашептала  на  ухо.  Гешино
лицо понемногу просветлело.
     - Но все течет, все изменяется, -  продолжал  Резник.  -  Вот  минула
какая-то тысяча лет, и нынешние тектоны умирают - не живут же они вечно! -
или просто удаляются на покой. На их место приходят, скажем, младотектоны,
с иным пониманием  задачи,  которое  на  поверку  может  оказаться  полным
отсутствием такого понимания. И всемогущество объявляется  достигнутым,  а
пангалактическая культура -  построенной...  Нет,  это  слишком  банально!
Пускай старотектоны здравствуют и благополучно  добьются  исполнения  всех
своих планов. Справедливости ради все же замечу,  что  тысячи  лет  должно
хватить на полную биологическую конвергенцию и даже интеграцию...
     - Да Бог с тобой, - сказал Кратов.
     - Тут и миллиона лет маловато, - поддержал его Астахов,  самозабвенно
жонглируя камушками.
     -  Коллега  ксенолог   может   недооценивать   последние   достижения
прикладной  генетики  и  управляемого  антропогенеза,  -  строго  произнес
Резник. - А тебе, Степан, стыдно!
     - Что такое антропогенез? - спросил Геша. - Машка, объясняй.
     - Все я правильно оцениваю, - сказал Кратов. - А особенно  социальную
психологию человечества как метаэтноса.
     - Конечно! - воскликнул Геша. - Ни я, ни дети мои  не  согласятся  на
то, чтобы какие-то там тектоны поставили жирный черный крест  на  античных
канонах.
     Он вскочил на ноги и принял классическую позу  дискобола.  Все  мышцы
его забурлили, загуляли змеиными  клубками,  заиграли  под  гладкой  кожей
цвета насыщенной сепии. Астахов лежа поаплодировал.
     - Вот это аргумент! - восхитился он. - Это я понимаю. А вы все только
языками чесать горазды.
     - Успокойся, Гешик, - сказал Резник. - Никто тебя твоих  окороков  не
лишит. А вот за правнуков твоих я бы не поручился.
     - У нас тут прозвучало что-то про скуку, - напомнил Кратов.
     - Так  я  к  тому  и  веду!  Итак,  Единый  Разум  Галактики  создан.
Всемогущество достигнуто. Кое-где соблюдаются еще незначительные  островки
ревнителей старины и ретроградов, населенные гешами  и  марси,  но  их  не
обижают. Не зовут  немедля  воссоединиться  с  большинством,  а  напротив,
всячески холят и балуют, как редкостных  зверушек  в  заповедниках.  Водят
детишек смотреть на них, как мы любим смотреть на обезьянок.  С  уважением
сознавая, что произошли от них - хотя это не так - и проникаясь  гордостью
за то, что столь далеко от них ушли...
     - Почему ты решил, что я захочу жить на островке? -  впервые  за  все
время подала голос девушка. - Если в настоящий момент  я  гешина  подруга,
это не значит, что я останусь с ним завтра. А уж тем  более  через  тысячу
лет.
     - А куда ты денешься от меня завтра? - удивился Геша.
     - Завтра и узнаем.
     Геша зарычал и полез к ней целоваться. Девушка упиралась и брыкалась,
но не особенно активно. Некоторое время все задумчиво наблюдали за ними.
     - Продолжим, - сказал Резник деловито. -  В  нашем  с  вами  грядущем
создалась такая ситуация,  когда  накопленные  пангалактической  культурой
силы некуда более приложить. Все физические законы познаны и приспособлены
ко всеобщему благу. Все газопылевые туманности  скатаны  в  планетезимали,
утрамбованы и даже заселены. Шаровые скопления где надо  рассеяны,  а  где
надо  устроены.  Астрархи   маются   бездельем,   учиняя   фейерверки   из
протоматерии  Ядра  Галактики  на  забаву  желающим.   Тектоны   поголовно
ударились  в  сочинительство  мемуаров  под  общим  названием  "У  истоков
Братства".  Гордо  выпрямленный  гуманоид   и   пространственно-дискретный
плазмоид общаются на одном языке, как если бы родились от одной  мамы  или
по меньшей мере вместе воспитывались.
     - Позволь, позволь, -  протестующе  замахал  руками  Астахов.  -  Мы,
кажется, договорились, чт