ю  лишь  ей  одной.  Как  будто
прошлое гонится за ней.
     Милан вдруг улыбнулся.
     - Когда-то здесь было шумно, - сказал он. - Днем и ночью сюда спешили
люди. Им не хватало места, и они выплескивались  на  окрестные  холмы.  Мы
творили  наше  будущее.  Мы  фантазировали  и  безумствовали!   Аэробалет,
аквабалет, гравибалет,  "Лингва  пластика"...  Это  будущее  оказалось  не
нашим. Я и сам все забыл. И теперь  здесь  обитают  двое.  Милан  Креатор,
который никому не нужен, и его дочь, которой не нужен никто. Почему вы все
время молчите?
     - Я... я напрасно сюда пришел, - пробормотал Кратов.
     - Это вы были с моей Рашидой, когда все испытания небес обрушилось на
нее.
     - Да, я был с ней в том полете.
     - И это вы бросили ее в одиночестве.
     - Я не предполагал... Я был молод. Откуда мне было знать... -  Кратов
вдруг осознал, что выглядит жалко, и с отвращением оборвал свой лепет.
     - Убирайтесь.
     Кошка приподняла массивную голову и свирепо наморщила нос. Обнажились
желтые  клыки.  Кратов  отшатнулся.  Лицо   его   горело.   Он   попытался
выпрямиться, но никак не мог этого сделать.  Невидимая  тяжесть  ломала  и
гнула его к земле.
     - Вы убили ее, - сказал Милан ровным голосом.
     Кратов пришел в себя на ступеньках лестницы, на полпути  к  основанию
холма. Мраморная гробница лежала  за  его  спиной,  и  холод  ее  проникал
повсюду, глумясь над полуденным зноем. Марси, тихая, поникшая,  спускалась
рядом.
     - Ты мне расскажешь об этом? - спросила она.
     - Не знаю.
     Ему остро захотелось прижаться к ней, почувствовать ее  тепло,  запах
ее белой, не поддающейся никакому загару кожи, укрыться в ее тонких  руках
от стыда. Не был он сейчас жестким, суровым,  сильным  звездоходом,  каким
его привыкли видеть окружающие. Обыкновенное слабое существо. Подверженное
всем бедам, на каждом шагу творящее ошибки и нелепости. Побитая собака.
     - Привет, - сказала поднимающаяся навстречу женщина и улыбнулась  им.
- Я вас знаю?
     Рашида.
     Крыло черных с зелеными и желтыми прядями волос, легко  взметнувшееся
над  колдовскими  синими  очами.  Прекрасное  золотистое  тело,  почти  не
таящееся под неким сложным сооружением из застывших лент пестрой  материи.
Маняще приоткрытые алые губы.
     За ней, весело переговариваясь, спешили ее новые знакомые, в таких же
маскарадных нарядах.
     - Нет, - вымолвил наконец Кратов.
     - Пойдемте с нами, - предложила Рашида.  -  Там  и  познакомимся.  Вы
какие-то скучные. Будто у вас несчастье.
     Кратов отрицательно покачал головой и двинулся мимо.
     - Ну как знаете...
     - Она глядит на тебя, - шепнула Марси. - Неужели ты так переменился?
     - Не знаю, - буркнул Кратов.
     - Почему ты не ответил ей? Ты же хотел ее видеть!
     - Не знаю...
     Они шли молча.
     - Сто лет - не старость, - вдруг произнесла Марси задумчиво. - Он еще
полон сил.
     - Полон сил! - усмехнулся Кратов. - Моему наставнику доктору  Энграфу
тоже сто лет, а он еще заигрывает с женщинами и работает  двадцать  четыре
часа в сутки... Надо понимать простые вещи! Есть люди, а есть люди!  Милан
не такой, как все мы.  Он  не  умеет  заботиться  о  себе  даже  в  малом,
привычное нам проходит мимо его разума. Он способен лишь творить, только в
мире своих фантазий он живет полноценно. И вдруг его выключили  из  жизни.
Оставили ученики, забыла родная дочь. Столько лет потерять, столько лет!..
     - Господи, какая же она красивая, - сказала Марси.
     - Она тебе понравилась? - уже спокойнее спросил Кратов.
     - Я ее ненавижу.
     - А меня?
     Марси не ответила. Только вздохнула украдкой.




                     ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ГНЕЗДО ФЕНИКСА (1)


                                    1

     Вышагивая рядом с командором миссии, Павел Аксютин старался угадывать
в ногу, но постоянно сбивался. Виной тому были тяжелые,  с  выпирающими  в
стороны кромками подошв, космические ботинки.  Кто  знал,  быть  может,  в
космосе они и впрямь были хороши, но в коридоре галактической базы  никуда
не годились. Более всего Аксютин предпочел бы мягкие  теннисные  туфли.  В
крайнем случае он согласился  бы  и  на  болотные  сапоги.  Но  еще  утром
командор обул всех ксенологов в эти жуткие, наполовину металлические лапти
и приказал: "Вживайтесь. Не научитесь ходить быстро и бесшумно  -  планеты
вам  не  видать,  так  и  просидите  всю  миссию   на   корабле".   Угроза
подействовала,   и   братья-ксенологи,   теша   друг   друга   сладостными
воспоминаниями о сидячей работе в окружении лингваров, когда под  рукой  и
стол, и пульт мемоселектора, и чашечка  кофе,  со  стонами  заковали  свои
ступни по-походному.
     "На свадьбу грузчики  надели  со  страшным  скрипом  башмаки..."  Эта
чудноватая строфа, Бог весть где подхваченная,  настырно  лезла  в  голову
Аксютину, пока он запинался о собственные ноги  и  завистливо  косился  на
командора.
     Командор миссии Дин  Дилайт,  прямой  и  равнодушный,  как  статуя  с
острова Пасхи, бронзоволикий,  подбористый,  на  ксенолога  и  не  походил
вовсе. Ему к лицу был бы огнедышащий ствол фогратора  на  согнутом  локте,
руль какого ни то древнего планетохода  в  болотах  самых  инфернальнейших
планет, либо, что  еще  предпочтительнее,  штурвал  пиратского  брига.  И,
разумеется, серьга в ухе... На самом же деле Дилайт и Аксютин принадлежали
к разным подвидам одного и того же профессионального  сообщества  разумных
существ. Аксютин был кабинетный мыслитель, Дилайт -  практик,  разменявший
добрый десяток контактов, как удачных, так  и  не  слишком.  Вроде  этого,
последнего, который  стал  для  него  настоящим  делом  чести.  И  поводом
вытащить Аксютина из его кабинета сюда, на  галактическую  базу  у  самого
черта на рогах.
     -  Хочешь  поглядеть  на  живого  плоддера?  -  спросил  Дилайт,   не
поворачивая головы.
     - Хочу, - сказал Аксютин и в очередной раз споткнулся. - То есть, как
бы определеннее выразиться... Глядеть на живого плоддера всегда  приятнее,
нежели на мертвого. Но, по слухам,  плоддеры  -  существа  малоприятные  в
общении, не обремененные высокой культурой.
     - Плоддеры такие же вертикальные гуманоиды,  как  и  мы  с  тобой,  -
произнес Дилайт невозмутимо. - Культура у нас с ними единая. И потом, тебе
с ним не общаться, а работать.
     - Как можно работать  не  общаясь?  -  удивился  Аксютин.  Дилайт  не
ответил. -  Ну  что  же...  Мы,  ксенологи,  специалисты  по  общению.  Уж
как-нибудь сконструируем подходящую  и  для  него  и  для  нас  сигнальную
систему, - закончил он без особого энтузиазма.
     Ему и в самом деле становилось немного тоскливо и хотелось  домой.  К
бронированным котурнам и маячившим в недалекой  перспективе  бронированным
кюлотам добавлялся совсем уже непредвиденный плоддер. Миссия обещала  быть
хлопотной. "Интересно, как к этой новости отнесутся Вилга и  Биссонет?"  -
подумал Аксютин с некоторым оживлением.
     Дилайт придавил ладонью сенсоры одной из дверей, дождался,  пока  она
откроется, и вошел первым. Аксютин энергично  шагнул  следом  и,  понятно,
споткнулся.
     В помещении, куда они попали, стоял полированный и практически пустой
стол подковой - для совещаний. Несколько кресел с бархатной  обивкой  были
распиханы по углам.
     Во главе стола сидел шеф-пилот галактической базы Ханс-Ивар  Дедекам,
темный лицом от специфического загара,  светловолосый  и  светлоусый.  При
виде ксенологов он изобразил короткую улыбку вежливости и жестом пригласил
садиться. А в углу, в заметно напряженной позе, на самом  краешке  сиденья
пребывал, по всей очевидности, обещанный плоддер.
     Выглядел он примечательно.  Дочерна  загорелое  и  непроницаемое  для
эмоций лицо, на котором  контрастно  выделялись  серые,  почти  прозрачные
глаза. Короткая, без претензий на право  именоваться  прической,  стрижка,
благодаря которой издали  ее  носитель  казался  бритоголовым.  Куртка  из
черной, грубой даже на взгляд материи, небрежно  расстегнутая  на  мощной,
обтянутой тонким свитером груди. Сморщенные розовые пятна старых ожогов на
шее. Широченные плечи. Руки с  почти  непристойно  выпирающими  бицепсами,
настороженно умостившиеся на коленях. Черные брюки  из  еще  более  грубой
материи, под которой скрывались и вовсе несуразно мощные ноги. И до боли в
пятках знакомые  космические  ботинки,  но  не  такие  новенькие,  как  на
Аксютине, а битые-перебитые,  в  царапинах  и  наплывах,  облупившиеся  на
носках, будто плоддер только и знал, что пинать кого-то под весьма, должно
быть, тугой зад.
     Аксютин поймал себя на том, что не следит за нитью уже  завязавшегося
между Дилайтом и Дедекамом разговора, а с нескрываемым  интересом  пялится
на плоддера. Тому, очевидно, скоро наскучило  быть  объектом  пристального
внимания, и он вдруг выпалил в Аксютина прямым залпом из обоих  глаз,  как
из двух стволов сразу, да так, что холодная волна прокатилась по ксенологу
от натруженных ступней до корней волос.
     Аксютин аж слегка просел в своем кресле. "Такой и убить  способен,  -
подумал он с содроганием. - Может быть, он потому и плоддер, что  способен
убить?" Это умозаключение энтузиазма ему не добавило.
     - ...летом позапрошлого года, - говорил  Дилайт  обычным  размеренным
голосом. -  Впрочем,  уместно  ли  назвать  данное  время  года  летом?  Я
подразумеваю август 130 года по абсолютному земному календарю,  чтобы  вам
было яснее. Так вот, Финрволинауэркаф снова  горел.  Полпланеты  покрылось
пеплом - имеется в виду половина доступной нам области планеты.  Остальное
еще полыхало. Мы высадились там, где уже погасло, но ничего любопытного не
нашли и возвратились чрезвычайно неудовлетворенные.
     - Понятно, - усмехнулся Дедекам. - Не до вас с вашими  контактами  им
было, вот в чем штука. Представьте, что  дома  у  вас  пожар,  детей  надо
спасать, вещи выносить. И вдруг вас хватает за рукав некий назойливый  тип
странного вида, внушающий сомнения в его душевном здоровье,  и  предлагает
заняться совместным черчением пифагоровых штанов.
     - Аналогия слабая, - сдержанно заметил Дилайт, сыграв  бровями.  -  В
конце концов, мы готовы были прийти на помощь. В наших  силах,  и  вы  это
знаете, организовать любую помощь. В том числе и в планетарных  масштабах.
Иными словами, упомянутый вами назойливый тип, хватая  за  рукав,  имел  в
виду прежде всего предложить свои весьма  эффективные  услуги  в  спасении
детей и домашнего скарба. Пифагоровы же штаны, как общеизвестно, отнюдь не
являются признанным эквивалентом в интеллектуальном обмене.
     - Пожар, пепел, - поворчал Дедекам. - Пиротехническая терминология.
     - С этим следует  смириться,  -  сказал  Дилайт.  -  Финрволинауэркаф
постоянно горит. У нас на Земле, например, бытуют такие милые понятия, как
бархатный сезон. На Финрволинауэркаф  уместно  было  бы  ввести  в  обиход
понятие сезона пожара.
     - Ты прав, - немедленно вклинился в беседу Аксютин, сочтя, что настал
и его час. - Мы в нашем институте проанализировали ту информацию о  Фин...
Фир... - он запнулся и в который уже раз позавидовал Дилайту, -  какую  вы
нам  предоставили.  Построили  планетографическую  модель.   Возникновение
пожаров на Фин... на этой планете со значительной  вероятностью  подчинено
некой закономерности и тесно коррелирует с годовой  цикличностью.  Возьмем
статистику от 130 года...
     - Я знаком с вашими выводами, - кивнул Дедекам.
     - Это я озаботился, - промолвил Дилайт в ответ на  изумленный  взгляд
Аксютина.
     "Ну, и чего я высунулся? - сконфуженно подумал тот.  -  Конечно,  они
уже обо всем перетолковали, и не раз. Тогда что же они снова  затеяли  эти
пересуды?" Он покосился на плоддера,  ожидая  и  там  встретить  насмешку.
Однако плоддер сидел все так же подчеркнуто прямо, с отсутствующим  видом,
словно разговор его не касался. "И в самом деле,  -  мысленно  рассердился
Аксютин. - На кой фиг нам сдался в миссии плоддер? Будто  в  Галактике  не
сыскать уже нормального хорошего  пилота!  Ведь  он  же  пилот?  Наверняка
пилот, драйвер. Ну, не повар же, в самом деле..."
     - Кажется, мы неверно строим беседу, - вдруг объявил Дилайт. - Говоря
фигурально,  пускаем  фаэтон  впереди  першерона.  Должно  быть,  не  всем
известна история вопроса.
     Он строго обозрел аудиторию. Аксютин, который, по своему мнению, знал
все, пожал плечами.  Дедекам  неопределенно  нахмурился:  то  ли  он  тоже
полагал, что сведущ в достаточной мере, то ли ему это было безынтересно. И
лишь плоддер вновь не обнаружил никаких эмоций. Хотя у Аксютина  создалось
сильнейшее ощущение, что именно к нему и адресовался Дилайт.
     - Итак, я позволю себе  вкратце  напомнить  отдельные  вехи.  Планета
Финрволинауэркаф, как следует уже из ее непривычного нашему  слуху  имени,
была открыта исследовательской миссией из  системы  Эаириэавуунс,  которая
расположена по ту сторону Ядра Галактики и в наших краях малоизвестна. Что
занесло сюда заядерных путешественников - лично для меня  загадка,  у  них
там своих  белых  пятен  вдосталь.  Очевидно,  удаленностью  от  освоенных
пространств и объясняется то обстоятельство, что первопроходцы отнеслись к
своему открытию с прохладцей. Сняли  весьма  поверхностную  планетограмму,
зарегистрировали  в  каталогах   Галактического   Братства,   после   чего
делегировали все права на освоение и колонизацию Совету астрархов.  Ну  да
Бог им судья... В 112 году, то  есть  почти  двести  лет  спустя,  в  этом
регионе пространства была заложена галактическая  база,  -  Дилайт  слегка
притопнул ногой, демонстрируя, о чем именно идет речь, - и мы приступили к
планомерному просеиванию окрестных звезд сквозь исследовательское сито.  И
естественным путем добрались до Финрволинауэркаф.
     Дилайт произносил многосложные  инородные  слова  без  запинки,  даже
небрежно, как  будто  всю  жизнь  только  и  делал,  что  практиковался  в
скороговорках и языколомках. Аксютин с уважительной завистью вслушивался в
звучание этих словесных монстров, что прежде существовали для него,  да  и
для большинства его коллег по кабинетным бдениям,  как  некие  абстрактные
символические   обозначения,   своеобразные   буквенные   коды,   лишенные
какого-либо иного смысла.  Сам  он  едва  ли  был  способен  единым  духом
выговорить чужеродное слово, содержащее  более  шести  слогов.  Ему  вдруг
захотелось узнать, что же означает имя планеты, куда ему предстояло отбыть
в составе ксенологической миссии, а также в компании сумрачного  плоддера.
Как  перевести  это  имя  с  языка  оригиналов,  а  может  быть  -  просто
авантюристов, искателей приключений  из  невообразимо  далекой  системы  с
чудовищным для человеческого уха названием Эаириэавуунс.
     - Это как раз понятно, - прозвучал  негромкий  и  какой-то  выцветший
голос  в  тот  момент,  когда  Дилайт   переводил   дух   после   особенно
продолжительного периода.



                                    2

     Аксютин,  да  и  все  остальные  не  сразу  сообразили,  что  плоддер
наконец-то отверз уста.
     - Что именно понятно? - вежливо переспросил Дилайт.
     - Эти самые... Эа... ири... - Плоддер  поморщился.  Чужой  язык  тоже
оказался ему не по силам. - Я узнавал. Они ищут  колонии  для  расселения.
Обычное дело, как и мы, как и все прочие. Им нужна планета, покрытая слоем
жидких углеводородов. Цикланы,  алканы,  арены.  Нефтяной  кисель.  А  это
редкость по обе стороны Ядра, еще реже, чем наш "голубой ряд".
     - Ага, тогда и  в  самом  деле  кое-что  проясняется!  -  обрадовался
Аксютин. - Мы этого не знали. Как же так, коллеги? Впрочем, в нашей модели
мотивы поведения первопроходцев значения не имели.  На  Финр...  гм...  на
Уэркаф полно нефти, но она традиционно укрыта в осадочных породах.
     Он произнес это, оборотившись к плоддеру и ожидая, что тот  поддержит
диалог. Но плоддер решил, по-видимому, что и без того  сказал  изрядно,  и
снова погрузился в оцепенение.
     - Да, Уэркаф, - промолвил Дилайт. - Так чаще мы называем этот мир  из
соображений экономии времени и,  если  угодно,  сил.  Хотя  в  официальной
документации, разумеется, следует придерживаться канона. Возможно,  урезая
столь варварским способом имя планеты, мы недопустимо искажаем  заложенный
в нем смысл. Первопроходцы могут обидеться.
     - Не могут, - буркнул плоддер.
     Все снова поглядели на него, ожидая продолжения, однако  же  такового
не последовало.
     -  Первым  на  Уэркаф  высадился  в  125  году  Мечислав   Горяев   с
планетографической миссией, - выждав паузу, продолжил Дилайт.  -  Ему  там
резко не понравилось. Как раз занимался  очередной  пожар.  Тем  не  менее
Горяев  успел  обнаружить  следы  разумной  деятельности.  Так  называемый
"Горяевский   могильник".   Руины   циклопического   сооружения,   некогда
сложенного из неплохо обработанных каменных глыб до  двадцати  тонн  весом
каждая.  И  свежие  массовые  захоронения  внутри.  Иными  словами,  груды
обгорелых останков. Не  будучи  ксенологом,  Горяев  немедленно  удалился,
прихватив  несколько  хорошо  сохранившихся  скелетов  и  так   называемый
"Горяевский манускрипт" - почти уничтоженный  огнем  предмет  материальной
культуры в виде раскладной книги из серебряной фольги с нанесенными на ней
письменами. Благодаря этому нам удалось реконструировать облик  обитателей
Уэркаф и достоверно установить наличие там высокоразвитой культуры.
     -  По  меньшей  мере  рабовладельческий  строй,  -   прокомментировал
Аксютин. - Непременное социальное расслоение. Технологии обработки камня и
металла.  Сложившаяся  письменность.  Обменные  эквиваленты   затраченного
труда. Не наши энекты, разумеется, а настоящие реликтовые деньги.
     - Сразу после Горяева там побывал я, - сказал Дилайт.  -  Уэркаф  уже
выгорел. Поля пепла, горы остывающей лавы. От  могильника  не  осталось  и
следа. Не было в помине и прочих  сооружений,  как  циклопических,  так  и
соразмерных нам. Трудно было представить, что в этом планетарном  пожарище
могла уцелеть хоть какая-то  жизнь.  Здесь  нужно  иметь  представление  о
некоторых особенностях орбитальной ориентации Уэркаф,  чтобы  понять  наше
разочарование. -  Дилайт  помолчал,  словно  раздумывая,  следует  ли  ему
изложить упомянутые особенности либо извинительно будет опустить.
     - Я имею такое представление, - сказал плоддер.
     Аксютин с удивлением покосился в  его  сторону.  Откуда  бы  плоддеру
почерпнуть такие сведения?
     ...Особенности, о которых говорил Дилайт, заключались в  том,  что  в
своем обращении вокруг светила, желтого гиганта  с  десятисложным  именем,
каковое было наречено ему исследователями с Эаириэавуунс  взамен  прежнего
цифрового индекса, планета  Уэркаф  всегда  была  обращена  к  нему  одной
стороной. Явление не столь уж и редкостное в астрономии. Вспомним хотя  бы
Луну. Вспомним еще тысячи и тысячи  более  удаленных  от  Земли  аналогий.
Поэтому солнечная сторона Уэркаф не могла  быть  обитаема:  среднесуточная
температура достигала пятисот градусов по шкале Кельвина. Все,  что  могло
там сгореть,  давно  сгорело,  а  что  могло  расплавиться  и  испариться,
соответственно испарилось и расплавилось.
     Зато  темная  сторона,   отделенная   от   адской   пустыни   обильно
вулканирующим  и  сотрясаемым  иными  катаклизмами  терминатором,   вполне
годилась  для  жизни.  Там  даже  имелись  в  наличии   небольшие   водные
пространства с ограниченным испарением и леса из  кактусовидных  растений,
приноровившихся к жаркому,  сухому  климату,  тянувших  влагу  с  огромных
глубин невероятно протяженными своими корнями. Фауна полного  спектра,  от
простейших до высших хордовых. Среди которых венцом  творения  можно  было
считать таинственных зодчих так  называемого  "Горяевского  могильника"  и
слагателей так называемого "Горяевского манускрипта".
     От щедрот  местной  космогонии  Уэркаф  был  наделен  крупной  луной,
которая и дар