дарованное вам судьбой. Не запирайтесь там, на Земле, в
монашескую келью. Полюбите красивую женщину. Постройте,  наконец,  дом.  И
шут с ней, с ксенологией! Кстати, отчего бы вам не  умыкнуть  окончательно
нашу Руточку? Ведь  пропадет  она  здесь,  в  девках  засидится.  Ну  сами
взгляните, какое сокровище!
     Кратов поднял голову. На  том  берегу  пруда  нагая  Руточка  Скайдре
собиралась купаться.  Укладывала  волшебные  свои  волосы  в  тугой  жгут,
пугливо пробовала босой ногой воду.
     - Утица,  -  сказал  Григорий  Матвеевич  с  отеческой  нежностью.  -
Белорыбица... Ну, я, пожалуй, пойду отсюда. А то она, чего доброго, и меня
заставит бултыхаться.
     Камыши тихонько сомкнулись за ним. Кратов подобрал очередной камешек,
примерился и пустил его  по  воде.  "Блинов",  как  и  прежде,  напечь  не
удалось, камешек мигом затонул, и Кратов сердито закышкал на взволнованных
рыб.
     - Костик! - окликнула его Руточка. - Твой завтрак  в  саду.  А  потом
приходи плавать.
     "Обедать я буду уже на Земле, - подумал Кратов. - Дома".
     "А ты уверен, что там еще есть твой дом? -  спросил  он  себя  спустя
мгновение. - Или тебе просто хочется верить в то, что есть?"




                       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДРАКОНОБОРЕЦ


                                    1

     Кратов старался ступать неслышно и легко - так, чтобы ни единый  звук
не выдал его присутствия. Он  весь  обратился  в  слух,  но  прислушивался
главным образом к самому себе, а не к той тишине,  что  его  окружала.  Он
почти оглох от  ударов  собственного  сердца.  А  тишина  была  нехорошая,
подозрительная.   Полное   безветрие,   бестравье   и   безлесье.   Только
предательски скрипучий галечник под ногами и серые пористые скалы со  всех
сторон. Да еще паутинки облаков над головой. Больше всего Кратов желал  бы
превратиться в одно такое вот облачко, и тогда ему было бы  совсем  просто
проделать то, что от него  требовалось  -  пересечь  весь  этот  галечник,
жалких двести метров, из конца в конец и уцелеть.
     Он отважился еще на один шаг, и чертова  галька  зашуршала,  поползла
под его ботинком.  "Воронка...  Конечно  же,  без  этого  никак,  -  успел
подумать  он,  падая  на  выставленную  руку.  -  Теперь-то  уж  все".   И
действительно:  когда  он  выпростал  ногу  из   воронки   и   выпрямился,
здоровенный полосатый звиг уже  сидел  напротив  на  свернутом  в  калачик
толстом лоснящемся хвосте,  а  мокрые  губы  его,  свернутые  в  трубочку,
плотоядно подрагивали. Отныне Кратову оставалось одно - убить этого  звига
прежде, чем тот убьет его самого. Все складывалось не так  элегантно,  как
замышлялось, и впереди была  сплошная  пальба,  брызги  крови  и  лохмотья
горелого мяса, сила против силы, меч на щит, но иного  выхода  теперь  уже
просто не существовало. И он вскинул фогратор  -  чуть  раньше,  чем  звиг
напал на него. Все же сказывалась долгая,  изматывающая  мускулы  и  нервы
первичная подготовка, да и природными данными Бог не обидел.
     Но второй звиг все это время торчал у него за спиной.  Известно,  что
звиги всегда атакуют поодиночке, но  охотятся  парами...  И  второй  звиг,
сочтя, что пришел его черед, убил Кратова ударом ороговевшего жалоязыка  в
основание черепа.



                                    2

     - Повторить? - спросил Грачик и протянул руку к  пульту  видеала.  На
руке  сквозь  тугую  черную   шерсть   проступала   сложная   многоцветная
татуировка.
     - Не надо, - пробормотал Костя. Ему было стыдно.  -  Ни  к  чему  это
теперь.
     - Как оно там, в потустороннем мире?  -  полюбопытствовал  Грачик.  -
Старина Харон держит извоз как прежде?
     - Твои промахи, полагаю, очевидны тебе самому, - произнес Михеев.  Он
сидел в кресле - лысый, огромный, в обширных белых брюках и  бесформенной,
пятнистой от пота распашонке. Развалившись так,  что  руки  свисали  через
подлокотники до полу, а ноги  простирались  на  всю  комнату.  И  весь  он
разительно напоминал собой выброшенного на берег осьминога. - Впрочем, что
я говорю! Будь они тебе очевидны, ты по крайней мере притворился  бы,  что
намерен их избежать... Итак, первое. Когда не  хочется  производить  много
шума, следует ходить босиком. - Михеев с ощутимой натугой  приподнял  одну
ногу и выразительно покрутил ступней в плетеной сандалии. - Предварительно
остановив потоотделение на подошвах. Особенно по галечнику. Особенно когда
ждешь ловушек. Вроде той воронки.
     -  Особенно  когда  кругом  звиги,  -  вставил  Грачик,  ухмыляясь  в
мушкетерские усики. - Да такие голодные.
     - Второе. Предупреждали мы тебя, что непременно будут сюрпризы?
     - Предупреждали, - буркнул Костя, потупясь. - А  я,  может  быть,  не
умею останавливать потоотделение.
     - Ну так бы и сказал звигам: мол, не  обессудьте,  ребята,  не  умею.
Ты... как бишь тебя... Кратов, даже  не  почувствовал  за  спиной  второго
звига. Хотя знал, что он обязательно будет. А ведь  он  буквально  сверлил
тебя своими гляделками. В мыслях он уже убил  тебя,  сожрал  и  переварил.
Лишь то обстоятельство, что это был звиг-вассал, помешало ему  прихлопнуть
тебя сразу.  А  так  он  предоставил  тебе  возможность  посостязаться  со
звигом-сюзереном в  быстроте  реакции.  Звиги  -  существа  бесхитростные,
честные охотники, подлости в них нет.
     - Кстати, и реакция у тебя тоже неважная, - заметил Грачик.
     Костя сидел красный, как маков цвет. Ему казалось, что  сейчас  рдели
даже пятки, которые  подвели  его  с  потоотделением,  будь  оно  неладно.
Никогда прежде он не сознавал себя таким неуклюжим дураком, как сейчас. Он
готов был провалиться сквозь землю.
     - У меня, может  быть,  лучшая  реакция  на  всем  курсе,  -  наконец
выговорил он с обидой. Чтобы хоть как-то возразить.
     - Посмотрите на него! - захохотал Грачик.
     - Малыш, - с нежностью произнес Михеев. - Как бишь тебя... Никогда не
произноси таких слов в присутствии звездоходов.  Мало  того,  что  реакция
сама по себе не есть большое достоинство. Тоже, нашел предмет для гордости
- физиологическую характеристику организма!  Еще  похвались,  что  у  тебя
отличный утренний стул... Я уже старый. Меня  давно  списали  из  Звездной
Разведки. И даже в лучшие годы я не рисковал заигрывать с двумя звигами на
тропе охоты. Разве что нужда заставляла. Ну-ка, воздвигнись.
     Костя медленно встал, оправляя рубашку.
     - Вот тебе боевое задание, - продолжал Михеев. - Когда захочешь -  не
обязательно сейчас и  даже  сегодня  -  подними  правую  руку,  выставь  в
направлении меня указательный палец и скажи: "Пуфф!"  Если  ты  проделаешь
это достаточно быстро и неожиданно, будем считать, что я убит.
     - Можешь тогда съесть его, - потешался Грачик. - Переварить и удалить
из организма.
     - Пуфф! - сказал Костя.
     Однако его указательный палец смотрел в потолок, потому  что  Михеева
уже не было в кресле, где он только что лежал в  лежку,  словно  раскисший
моллюск. Михеев стоял вплотную лицом к лицу с  совершенно  уже  ничего  не
соображающим юношей и заботливо, под локоток, направлял  его  правую  руку
вверх.
     - Так, - проронил уничтоженный Костя. - Ясненько. Кому я могу заявить
о своей профессиональной непригодности?
     - Например, мне, - ответил Михеев, снова громоздясь в свое кресло.  -
Садись-ка лучше, где сидел.
     - Обиделся, - сказал Грачик. - Гордый! А чего ты пыжишься? Тебе когда
еще будет двадцать лет, и ты пока что абсолютный  нуль.  Эмбрион!  Даже  с
учетом твоей реакции. Тебе никто этого раньше не  говорил?  Ты,  наверное,
полагал, что мы полюбуемся твоей статью, хором  закричим:  "Ах,  какой  ты
хороший!", посадим тебя в корабль и  фуганем  завоевывать  Галактику?  Эх,
знать бы тебе, как меня драили здесь в свое-то время... Долго драили, пока
вышел толк!
     - Задницей по битому стеклу, - добавил Михеев. - Это  сейчас  что  ни
полигон - то курорт. Так вот, для справки, чтобы ты уяснил перспективу. Я,
конечно, уже старик. Все меня и зовут за глаза "дед Михеич". Придет пора -
и ты будешь звать так же. А когда-то я был  Звездным  Разведчиком  высшего
класса. В нашей работе класс присваивается за знания, опыт и  заслуги.  Но
еще существует градация по категориям.  Вот  категория-то  и  даруется  за
способности, что даны каждому от рождения, от Бога,  от  папы  с  мамой  и
развивались по мере продвижения к совершенству. В том числе за реакцию.
     - И за отличный стул по утрам, - не упустил случая Грачик.
     - У меня, к примеру, в пике формы была  четвертая  категория.  А  вот
Грачик имеет второй класс, но  третью  категорию.  Его  учили  и  готовили
лучше, чем меня. Я сам и учил.
     - А первую категорию имеет лишь сам господь Бог, - сказал  Грачик.  -
Когда он тоже в пике формы.
     -  Сейчас  ты...  как  бишь  тебя...   Кратов,   являешься   Звездным
Разведчиком девяносто девятого класса девяносто девятой  категории.  Когда
мы тебя пропустим через первую мясорубку, твоя категория, возможно,  будет
выражаться одной цифрой.  И  тогда  мы  станем  учить  тебя  быть  хорошим
Звездным Разведчиком. И научим, если ты от нас не удерешь.
     Грачик покосился на часы.
     - Закругляйся, дед, - сказал он. - Мы потратили на него уже  полчаса.
Се грядет скоро очередной пожиратель звигов. С  таким  же  гордо  воздетым
носом.
     - Да, верно, - согласился Михеев. - В общем, так, Кратов.  Парень  ты
неплохой, и реакция у тебя действительно приличная. Гнать тебя из  училища
никто не станет. Со временем из тебя проклюнется  приличный  звездоход.  А
через три дня будет тебе и всему  вашему  курсу  упомянутая  мясорубка  за
номером один. Планета Аид - у нас там полигон. Родным и  близким  скажешь,
что отправляешься в турпоход.
     - Надолго? - спросил Костя, потихоньку оживая.
     - На три месяца. Все едино связи с Землей у тебя никакой не будет. Да
и с нами тоже. Ну, вытащить тебя из передряги мы всегда сумеем. Но  Аид  -
это настоящая планета, а не психомодель, вроде Ущелья Звигов.
     - Тренировка на выживание? - обрадовался Костя.
     - Примерно. Перед десантированием ты пройдешь гипноблокаду и забудешь
о том, что рядом есть взрослые дяди, готовые в момент опасности взять тебя
под мышки и вынуть из пищевода нехорошего хищника. После Аида  тоже  будет
гипноблокада и даже ментокоррекция. Потому что многое из  пережитого  тебе
полезно будет забыть.
     - Могу я знать содержание тренировки?
     - Перед подружкой пофорсить?!  -  грозно  взревел  Грачик  и  тут  же
расхохотался.
     - В общих чертах, - сказал Михеев. - Вспомни  Ущелье  Звигов.  Ты  не
видел опасности, не был готов  к  ней.  То  есть,  разумеется,  ты  ожидал
подвоха, но уделял внимание больше себе,  чем  звигам.  От  того,  что  ты
помнил о нереальности испытания и, выходит, был  неверно  ориентирован.  А
еще от того, что чувства твои спали. У человека их  немножко  больше,  чем
пять. Но в обычной  обстановке  они  дремлют,  над  ними  царит  сознание,
интеллект. А после гипноблокады они в тебе проснутся. И,  верится,  больше
никогда не уснут.
     Выходя из комнаты, Костя нос к носу столкнулся с  незнакомым  юношей,
бритоголовым, в темных очках и белой накидке. Собственно, они  встречались
на приемных испытаниях, но как-то не возникало повода сойтись поближе.
     - Извините, - произнес бритоголовый, придержав отпрянувшего Костю  за
локоть. - Ну, как там?
     - Ничего, - сказал Костя. - Впечатляюще.
     "Ни пуха ни пера,  пожиратель  звигов",  -  подумал  он  и  с  легкой
завистью поглядел тому на ноги. Бритоголовый был босиком.



                                    3

     На  своем  гравитре  Костя  дважды   обогнул   шпилеобразное   здание
Университета, заглядывая в окна сорок второго  этажа.  Встроенная  система
защиты временами взбрыкивала и отбрасывала машину прочь от серых  каменных
стен на безопасное расстояние. Ничего толком не рассмотрев, Костя  швырнул
гравитр к земле, по-над старчески редкими кронами  деревьев,  на  лужайку,
где студенты коротали свободное от занятий время.
     На сей раз ему с ходу повезло.
     Заслышав прерывистый посвист  снижающегося  гравитра,  Юлия  спокойно
подняла голову от рябившего экрана видеала.
     - Ты спятил, - сказала она убежденно.
     - Угу, - радостно подтвердил Костя, вываливаясь из кабины на мураву к
ее ногам.
     - У меня совсем нет на тебя времени, -  продолжала  Юлия  сердито.  -
Через полчаса я иду беседовать с Шилохвостом.
     - Ничего, я подожду, - сказал Костя. - Не век же  ты  с  ним  станешь
секретничать. У меня в запасе целый день, вечер и, в общем-то, ночь. А  он
молодой, этот твой Винтокрыл?
     - Что-нибудь стряслось? - строго спросила Юлия.
     - Угу, - сказал Костя, забирая у нее видеал, в бешеном темпе менявший
замысловатые цветные картинки. - Это что за фигня? Неужели сломался?
     - Ты ничего не понимаешь, - сказала Юлия и потянула видеал к себе.  -
Это метаморфные топограммы. А профессор Шилохвост -  виднейший  специалист
по ним.
     -  Наверное,  человечеству  никак  не  обойтись  без  этих   ваших...
топоморфных метаграмм, - с сомнением произнес Костя.
     - А ты думал!
     - Юлька, я уезжаю! - наконец объявил Костя, улыбаясь во весь рот.
     - Куда еще?.. Ах нет, так спрашивать нельзя, плохая примета. Надолго?
     - В турпоход со всем курсом, на три месяца.
     - НА СКОЛЬКО?!
     - А что страшного-то?
     - Вот прекрасно! -  туча  рыжего  огня  всколыхнулась  вокруг  головы
девушки. - И что я должна буду делать одна все это время?
     - Уж ты останешься одна,  ждите,  -  хмыкнул  Костя.  -  А  профессор
Дубонос?.. Учиться ты будешь! Хорошеть. И отдыхать от меня.
     - Странные у  вас  турпоходы,  -  Юлия  спихнула  видеал  с  колен  и
придвинулась к порозовевшему от удовольствия Косте поближе. - Наверное, ты
что-то скрываешь от меня. А тебе не стыдно обманывать?
     - Да никого я не обманываю! -  Костя  отвел  взгляд  на  мельтешившие
топограммы. - Ну разве что чуть-чуть.
     - А стыдно тебе тоже чуть-чуть?
     - Нет, стыдно-то мне как раз на всю катушку...
     - И часто у тебя предвидятся такие турпоходы?
     - Подозреваю, что всю жизнь.
     - Мне это не нравится, - сказала девушка решительно.  -  Ты  хотя  бы
соображаешь, что за три месяца я могу не только отдохнуть от  тебя,  но  и
вовсе отвыкнуть? Примириться с тем, что тебя нет?!
     - Не надо! - Костя замахал руками. - Отвыкать не  надо.  Я  не  хочу,
чтобы ты от меня отвыкала!
     Юлия  резко  отстранилась  и  одним  движением  оказалась  на  ногах,
торопливо одергивая свой ярко-синий сарафан.  Костя,  ничего  не  понимая,
тоже на всякий случай встал.
     Мимо них неторопливо шествовал могучего вида черноволосый  мужчина  в
просторном светлом костюме, больше напоминавшем  пижаму.  Замечательным  в
его облике было то, что борода, скрывавшая половину лица, отчего-то  имела
чисто-серебристый цвет. Создавалось впечатление, что странный этот человек
ничего не видел вокруг себя, да и шел в общем-то не разбирая дороги.
     Когда он поравнялся с молодыми людьми, Костя  с  удивлением  отметил,
что Юлия побледнела и едва ли не перестала дышать.
     - Ты что? - спросил он шепотом.
     - Это он, - одними губами, контрастно алыми  на  беломраморном  лице,
сказала Юлия. - Шилохвост. Он сейчас не здесь.
     - А где же? - с неуклюжей иронией полюбопытствовал Костя.
     - В своем мире.  Он  сконструировал  собственный  мир,  наполнил  его
иными, чуждыми для нас топограммами. И путешествует  по  нему.  Такой  мир
важно  создать,  а  дальше  он  начинает  жить  самостоятельной  жизнью  и
диктовать творцу собственные законы. Когда-нибудь Шилохвост  погрузится  в
него настолько глубоко, что не сможет вернуться. Я тоже хочу туда,  только
заглянуть... одним глазком...
     - Я не пущу тебя, - озадаченно сказал Костя.
     - А мне и не дано, - с тоской произнесла девушка. - Ну, я пойду.
     - Юлька! Подожди! Где мне тебя ждать?
     - Ждать? - переспросила она рассеянно. - Ах да, день, вечер и ночь...
Здесь. Часа через четыре. Или пять. В общем, жди...
     - Ну вот, - Костя горестно вздохнул. - Встретились, называется.

                         Значит это - умри?
                         Только пришел я,
                         И уже прогоняешь.
                         Ах, уж не по силам мне жить, -
                         Чувствую я...
                            [Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]

     Юлия не слушала его. Она уходила, неотрывно  глядя  в  широкую  спину
блуждавшего среди своих топограмм профессора Шилохвоста.  Не  отставая  от
него ни на шаг и в то же время ни  на  шаг  не  сокращая  разделявшего  их
расстояния. Казалось, и она тоже внезапно углубилась в какой-то свой  мир.
Быть может - не такой изощренно  причудливый,  но  наверняка  отличный  от
всего, что можно  представить  постороннему  воображению.  Возможно  даже,
обволакивающий это таинственное инобытие  Шилохвоста,  подобно  тому,  как
тонкая кожура атмосферы укрывает собой  прекрасный  плод  -  живую  твердь
планеты...
     Костя унес забытый девушкой видеал в тень своего гравитра.  Некоторое
время он следил за игрой топограмм на плоском экранчике. Потом, отчаявшись
что-либо понять, переключился на мультяшки.



                                    4

     Ночью  пошел  дождь  и  похолодало.  Прыглец  перебрался  поближе   к
основанию ветки и натянул на плечи сырую шкуру  мохнача,  которую  повсюду
таскал за собой. Теперь шкура особенно пригодилась, хотя ногам по-прежнему
было зябко. Жирные ледяные капли насквозь пронизывали густую крону дерева,
соскальзывали с  листка  на  листок,  не  задерживаясь  на  шероховатостях
ствола, падали Прыглецу на макушку и уже оттуда норовили  просочиться  под
шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его, и трава любила его и
росла после него как очумелая.
     Храпуница, которая стерегла Прыглеца  внизу,  кружила  возле  ствола.
Петляла в резун-траве, но иззубренные  листья  не  брали  ее,  ломались  о
свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница  припадала  на
переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и  принималась  громко
икать и храпеть от нетерпения и  досады.  Очень  уж  ей  хотелось  пожрать
Прыглеца.
     Здесь их желания совпадали: Прыглецу тоже хотелось пожрать храпуницу.
Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому  что  храпуница,
завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой.  Становилась  на
задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск
в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг  себя.
Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева,  подойти  к  храпунице  и  убить  ее
ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой
шерстью. А затем пожрать.
     Но облака не расступались, и луна не светила храпунице. Тучи  Плохого
Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..
     Медленные и злые мысли шевелились в голове  Прыглеца:  "Надо  луну...
пожрать храпуницу... плохой Плохой Дождь..." И это шевеление не давало ему
уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз - туда,  где
сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда  не  спит.  И
никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна  птица.  Кроме
Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке  с  другого  ее
берега.
     Прыглец не любил спать. Не потому что  боялся:  когда  ему  удавалось
соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не  опасаться  упасть.
Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить...  Во  сне
Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он  не
терпел того, что не понимал. Прошлой ночью  ему  снились  огромные  утесы,
сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец  живет  в  одной  такой
норе. И что подползает он к лазу, а перед  ним  -  бездонная  пропаст