ека и от удачи, принимающая  в  разных  странах
различные формы, живая и смертная, без истоков, так же как  река  Нил  [40],
родовая и общая  для  всех  принадлежащих  к  данному  роду,  покоящаяся  на
преемственности и уподоблении, выводимая в качестве следствия,  и  следствия
явно  необоснованного.  Образованность,  телесная  сила,  доброта,  красота,
богатство, все прочие качества общаются между собой и вступают друг с другом
в сношения; что же касается знатности,  то  она  печется  лишь  о  себе,  не
оказывая ни малейших  услуг  чему-либо  другому.  Одному  из  наших  королей
предложили на выбор двух притязавших на некую должность, из которых один был
дворянином, а другой им не был. Король приказал оставить  без  внимания  это
качество и назначить на должность того, кто больше подходит к ней,  но  если
достоинства обоих окажутся в точности равными, то  в  этом  случае  подобало
отдать предпочтение знатности; и это было справедливым  воздаянием  должного
ей  уважения.  Антигон  ответил  одному  неизвестному  юноше,  просившему  о
предоставлении ему должности, занятой  прежде  его  недавно  умершим  отцом,
мужем  великой  доблести:  "Друг  мой,  в  раздаче   подобных   милостей   я
руководствуюсь не столько знатностью моих воинов, сколько их личной отвагой"
[41].
     И в самом деле, негоже  поступать  по  примеру  спартанцев,  у  которых
должности царских служителей - трубачей, флейтистов, кухарей  -  наследовали
их дети, сколь бы несведущими они в этих ремеслах ни  были  и  сколь  бы  ни
уступали в умелости более опытным [42].
     В Калькутте к людям  знатным  относятся  как  к  своего  рода  неземным
существам; вступать в брак им воспрещается, и из всех поприщ для них открыто
только военное. Наложниц они могут иметь сколько пожелают, а  женщины  их  -
сколько угодно любовников, причем дело обходится без ревности со стороны тех
и других; однако вступать в связь с женщинами  другого  сословия,  кроме  их
собственного, - преступление непростительное, и оно  карается  смертью.  Они
почитают  себя  оскверненными,  если  кто-нибудь,  проходя  мимо,   случайно
притронется к ним, и так как  их  знатность  подвергается  в  таких  случаях
тягчайшему оскорблению, - а они ее свято блюдут, - они убивают всякого,  кто
подойдет к ним слишком близко, так что незнатные вынуждены,  идя  по  улице,
предупреждать о себе криком, совсем как гондольеры в Венеции на перекрестках
каналов, дабы не столкнуться друг с другом; и знатные по  своему  усмотрению
велят им держаться определенных кварталов. Первые благодаря  этому  избегают
упомянутого бесчестия, которое считается у  них  несмываемым,  вторые  же  -
верной  смерти.  Ни  время,  сколь  бы  продолжительным  оно  ни  было,   ни
благоволение государя, ни заслуги, ни добродетели,  ни  богатство  не  могут
превратить простолюдина в знатного  человека.  Этому  способствует  также  и
принятый здесь обычай, решительно воспрещающий браки  между  представителями
родов, занимающихся неодинаковым ремеслом; никто из семьи сапожника не может
сочетаться браком с кем-либо из семьи плотника, и родители  обязаны  обучать
детей ремеслу, которым занимаются сами, и только ему и никакому другому, что
приводит к сохранению между ними различий и к поддержанию на одном уровне их
достатка [43].
     Удачный брак, если он вообще существует,  отвергает  любовь  и  все  ей
сопутствующее; он старается возместить ее дружбой. Это - не  что  иное,  как
приятное совместное проживание в течение всей  жизни,  полное  устойчивости,
доверия и  бесконечного  множества  весьма  осязательных  взаимных  услуг  и
обязанностей. Ни одна женщина, которой брак пришелся по вкусу,

                     optato quarn iunxit lumine taeda,

     {которую брачный факел соединил с любимым [44] (лат.)}

     не пожелала бы поменяться местами  с  любовницей  или  подругою  своего
мужа. Если он привязан к ней как к жене, то чувство это и гораздо почетнее и
гораздо прочнее. Когда ему случится  пылать  и  настойчиво  увиваться  возле
какой-нибудь другой женщины, пусть тогда его спросят, предпочел бы он, чтобы
позор пал на его жену или же на любовницу, чье несчастье  опечалило  бы  его
сильнее, кому он больше желает высокого положения;  ответы,  если  его  брак
покоится на здоровой основе, не вызывают ни малейших сомнений. А то, что  мы
видим так мало удачных браков,  как  раз  и  свидетельствует  о  ценности  и
важности брака. Если вступать в него обдуманно и соответственно относиться к
нему, то в нашем обществе не найдется, пожалуй, лучшего установления. Мы  не
можем обойтись без него и вместе с тем мы его принижаем. Здесь происходит то
же, что наблюдается возле  клеток:  птицы,  находящиеся  на  воле,  отчаянно
стремятся проникнуть в них; те же, которые сидят взаперти, так  же  отчаянно
стремятся выйти наружу. Сократ на вопрос, что, по его мнению, лучше -  взять
ли жену или вовсе не брать ее, - ответил следующим образом: "Что  бы  ты  ни
избрал, все равно придется раскаиваться" [45].  Это  -  сговор,  к  которому
точка в точку подходит известное изречение: homo homini или deus  или  lupus
{Человек человеку  или  бог  или  волк  [46]  (лат.)}.  Для  прочного  брака
необходимо сочетание многих качеств. В наши дни он  приносит  больше  отрады
людям простым и обыкновенным, которых меньше, чем нас, волнуют удовольствия,
любопытство  и  праздность.  Вольнолюбивые  души,  вроде  моей,  ненавидящие
всякого рода путы и обязательства, мало пригодны для жизни в браке,

                 Et mihi dulce magis resoluto vivere collo.

     {И мне много сладостнее жить без ярма на шее [47] (лат.).}

     Руководствуйся я своей волей, я бы отказался  жениться  даже  на  самой
мудрости, если бы она меня пожелала. Но мы  можем  сколько  угодно  твердить
свое, а  обычай  и  общепринятые  житейские  правила  тащат  нас  за  собой.
Большинство совершаемых мною поступков вызвано  примером  со  стороны  и  не
вытекает из моего выбора. Я никоим образом не жаждал этого шага; меня  взяли
и повели, и я был подхвачен случайными и посторонними обстоятельствами.  Ибо
не только вещи сами по  себе  стеснительные,  но  и  любая  вещь,  какой  бы
отвратительной, мерзкой и отнюдь не неизбежной для нас она ни была, не может
не стать в конце концов приемлемой в силу известных случайностей и  условий,
- вот до чего шатки человеческие устои! И, разумеется, я был  подготовлен  к
браку гораздо хуже и менее пригоден к нему, чем теперь, когда испытал его на
себе. И сколь бы развращенным меня ни считали, я в действительности соблюдал
законы супружества много строже, чем  обещал  или  надеялся  в  свое  время.
Поздно брыкаться, раз дал стреножить  себя.  Свою  свободу  следует  ревниво
оберегать, но, связав себя обязательствами, нужно подчиняться законам долга,
общим для всех, или,  во  всяком  случае,  прилагать  усилия  к  этому.  Кто
заключает  подобную  сделку  с  тем,  чтобы  привнести  в  нее  ненависть  и
презрение, тот поступает несправедливо и недостойно. И пресловутое  правило,
которое, как я вижу, переходит из рук в  руки  от  одних  женщин  к  другим,
словно некий священный девиз:

                          О муже как рабыня пекись
                          И как врага его берегись,

     что означает:  оказывай  ему,  вопреки  своей  воле,  почтение,  однако
враждебное и полное недоверия, - правило, похожее на боевой клич и вызов  на
поединок, - равным образом и оскорбительно и прискорбно.
     Я слишком ленив, чтобы вынашивать в  себе  столь  злостные  умыслы.  По
правде говоря, я все еще не  достиг  той  поистине  совершенной  ловкости  и
изворотливости ума, которая позволяет наводить тень на правое и  неправое  и
насмехаться над любыми порядками и правилами, если  они  мне  не  по  нраву.
Какую бы ненависть ни возбуждали во мне суеверия, я не  впадаю  из-за  этого
тотчас в безверие. Если не всегда выполняешь свой долг, то нужно, по крайней
мере, всегда помнить о нем и  стремиться  блюсти  его.  Жениться,  ничем  не
связывая себя, - предательство. Однако продолжим.
     Наш  поэт  изображает   супружество,   полное   согласия   и   взаимной
привязанности, в котором, впрочем, не  очень-то  много  обоюдного  уважения.
Хотел ли он этим сказать, что вполне возможно предаваться  неистовым  утехам
любви и, несмотря на это, сохранять должное почтение к  браку  и  что  можно
наносить ему  некоторый  ущерб  и  все  же  не  разрушить  его?  Иной  слуга
обкрадывает своего господина, хоть и не питает к нему ни малейшей ненависти.
Красота, стечение обстоятельств, судьба (ибо  и  судьба  прикладывает  здесь
руку),

                        fatum est in partibus illis
             Quas sinus abscondit: nam, si tibi sidera cessent,
             Nil faciet longi mensura incognita nervi,

     {Судьба властвует над теми частями нашего тела,  что  сокрыты  одеждой,
ибо, если светила небесные откажут тебе в своей благосклонности, то сколь бы
грозным на вид ни было твое мужское  оружие,  оно  окажется  ни  на  что  не
способным [48] (лат.).}

     сблизили женщину с посторонним мужчиной, быть может, и не  так  прочно,
чтобы в ней не оставалось кое-какой привязанности к законному мужу,  которая
и удерживает ее подле него.  Это  два  совершенно  различных  чувства,  пути
которых расходятся и нигде не совпадают. Женщина может отдаться мужчине,  за
которого она не пожелала бы выйти замуж, и притом  не  в  силу  соображений,
связанных с имущественной стороной дела, а просто потому, что он  не  вполне
пришелся ей по душе. Лишь немногие из женившихся на своих  прежних  подругах
не раскаивались в содеянном  ими.  И  то  же  можно  сказать  об  обитателях
надзвездного мира. До чего же скверная пара вышла  из  Юпитера  и  его  жены
[49], которую он соблазнил до брака и которой досыта насладился,  забавляясь
с нею любовными шалостями!
     Это, согласно пословице, не что иное, как сперва нагадить в корзину,  а
вслед за тем водрузить ее себе на голову.
     В свое время я видел, - и, надо сказать, среди высокопоставленных  лиц,
- как бесстыднейшим и бесчестнейшим образом прибегали к браку ради исцеления
от любви; однако сущность их слишком разная. Мы можем любить,  не  испытывая
от этого никаких неудобств, две различные и друг другу противоположные вещи.
Исократ говорил, что город Афины нравился посещавшим его подобно  тому,  как
нравятся женщины, с готовностью расточающие  свою  любовь;  всякий  приезжал
сюда, чтобы прогуляться по этому городу  и  проводить  здесь  с  приятностью
время, но никто не любил его настолько, чтобы сочетаться с  ним  браком,  то
есть обосноваться в нем и избрать его местом своего  жительства  [50].  Я  с
чувством досады смотрел на мужей, которые ненавидят жен только лишь  потому,
что сами грешны перед ними; а их, по-моему, не следует меньше  любить  из-за
нашей вины; хотя бы вследствие нашего раскаяния  и  сострадания  они  должны
сделаться нам дороже, чем были.
     Цели, преследуемые любовью и браком, различны, и все  же,  как  говорит
Исократ, они некоторым образом совместимы друг с другом. За браком  остаются
его полезность, оправданность, почтенность  и  устойчивость;  наслаждение  в
браке вялое, но  более  всеохватывающее.  Что  до  любви,  то  она  зиждется
исключительно на  одном  наслаждении,  и  в  ее  лоне  оно  и  впрямь  более
возбуждающее, более  пылкое  и  более  острое,  -  наслаждение,  распаляемое
стоящими перед ним преградами. А в наслаждении и нужна пряность и  жгучесть.
И в чем нет ранящих стрел и огня, то совсем не  любовь.  Щедрость  женщин  в
замужестве чересчур расточительна, и она притупляет жало влечения и желаний.
Поглядите, какие старания приложили в своих законах Ликург  [51]  и  Платон,
чтобы избежать этой помехи.
     Женщины нисколько не виноваты в том, что порою отказываются подчиняться
правилам поведения, установленным для них  обществом,  -  ведь  эти  правила
сочинили мужчины, и притом безо всякого участия женщин. Вот почему у  них  с
нами естественны и неминуемы раздоры и  распри,  и  даже  самое  совершенное
согласие между ними и нами - в сущности говоря,  чисто  внешнее,  тогда  как
внутри все бурлит и клокочет. По мнению нашего автора [52], мы ведем себя по
отношению к женщинам до последней степени неразумно. Ведь мы хорошо знаем по
личному опыту, до чего они ненасытней и пламенней нас в любовных  утехах,  -
тут и сравнивать нечего! - Ведь мы  располагаем  свидетельством  того  жреца
древности, который бывал поочередно то мужчиной, то женщиной,

                       Venus huic erat utraque nota.

     {Ему была ведома любовь и та и другая [мужская и женская] [53] (лат.).}

     Ведь мы слышали, кроме того, из их собственных уст одобрительные отзывы
об императоре, а также императрице римских, живших в разное время, но  равно
прославленных своими великими достижениями в этом деле (он  в  течение  ночи
лишил девственности десяток сарматских пленниц, а она за одну ночь  двадцать
пять раз насладилась любовью, меняя мужчин  соответственно  своим  нуждам  и
своему вкусу) [54],

                    adhuc  ardens  rigidae  tentigine  vulvae,
               Et  lassata  viris,  nondum satiata, recessit.

     {Пока, наконец, все еще сгорающая от любовного вожделения,  утомленная,
но не насытившаяся, она не покинула ложе [55] (лат.).}

     Ведь в связи с процессом, начатым в Каталонии  одной  женщиной,  -  она
жаловалась  на  чрезмерное  супружеское  усердие  своего  мужа,  к  чему  ее
побудило, по моему разумению, не столько то, что оно было  и  вправду  ей  в
тягость (я верую лишь в те чудеса, которые признает наша  религия),  сколько
жажда свергнуть и обуздать под этим предлогом власть  мужей  над  их  женами
даже в том, что есть первейшее и важнейшее в браке, и показать, что  женской
злобности и сварливости нипочем даже брачное ложе и они  попирают  все,  что
угодно, вплоть до радостей и  услад  Венеры;  на  каковую  жалобу  муж  этой
женщины (человек и впрямь  распутный  и  похотливый)  ответил,  что  даже  в
постные дни он не может обойтись самое малое без десятка сближений со  своей
женой, - ведь в связи с этим процессом последовал  знаменательный  приговор,
вынесенный  королевой  Арагонской  и  гласивший,  что  после  обстоятельного
обсуждения этого вопроса Советом славная  королева,  дабы  преподать  четкие
правила и показать  впредь  и  навеки  образец  сдержанности  и  скромности,
требующихся  во  всяком  честном  брачном  союзе,  повелела,  имея  в   виду
установить законный и необходимый предел, чтобы число  ежедневных  сближений
между  супругами  ограничивалось  шестью,  ибо,  значительно  преуменьшая  и
урезывая истинные потребности и желания своего пола, она, по ее словам,  тем
не менее решилась навести в этом деле порядок и ясность,  а  стало  быть,  и
достигнуть в нем устойчивости и неизменности [56]. Ведь о том же  толкуют  в
своих  сочинениях  и  ученые,  обсуждая,  каким  должно  быть   влечение   и
любострастие женщин, поскольку их разум, нравственное самоусовершенствование
и добродетели кроятся по той же мерке, и приводя  разнообразнейшие  суждения
касательно их и нашего любострастия. И, наконец, нам также отлично известно,
что глава законоведов Солон допускал самое большее три сближения в месяц, да
и то, чтобы не последовало окончательного разрыва между супругами [57].
     Лично  удостоверившись  в  этом  и  прочитав  все  эти  и  подобные  им
наставления, мы все же назначили в  удел  женщинам  какое-то  особо  строгое
воздержание и к тому же под страхом наитягчайшего и беспощадного наказания.
     Нет страсти более неистовой и неотвязной, чем эта; а  мы  хотим,  чтобы
они одни сопротивлялись ей не попросту как пороку, для  которого  существует
своя определенная мера, но видели в ней предельную гнусность и святотатство,
нечто еще более отвратительное, чем безверие или смертоубийство,  тогда  как
мы сами предаемся ей, не впадая в грех и не заслуживая даже упрека. Иные  из
нашего брата пытались справиться с нею, и из их признаний  достаточно  ясно,
насколько трудно  или,  правильнее  сказать,  невозможно,  даже  прибегая  к
различным вспомогательным средствам, смирить, ослабить и охладить плоть.  Мы
же, напротив, хотим, чтобы наши женщины  были  здоровыми,  крепкими,  всегда
наготове нам услужить, упитанными и вместе с тем  целомудренными,  то  есть,
чтобы они были одновременно и горячими и холодными; а  между  тем,  хотя  мы
утверждаем, что назначение  брака  -  препятствовать  женщинам  пылать,  он,
вследствие принятых у нас нравов, дает им  не  очень-то  много  возможностей
охладиться. Если они выходят замуж за человека, в  котором  еще  кипят  силы
молодости, он пустится добывать себе славу, растрачивая их в другом месте:

                    Sit tandem pudor, aut eamus in ius:
                    Multis mentula millibus redempta,
                    Non est haec tua, Basse; vendidisti.

     {Нужно же иметь хоть немного стыда, или  отправимся  в  суд;  за  много
тысяч купила я твою силу, Басе, так что она  не  твоя:  ты  ее  продал  [58]
(лат.).}

     Жена философа Полемона справедливо подала на него в суд за то,  что  он
принялся  засевать  бесплодную  ниву  тем  семенем,  которым  ему  надлежало
засевать плодоносную. Если же супруг - человек пожилой и  расслабленный,  то
жена, пребывая в замужестве, оказывается в положении не в пример худшем, чем
девица или вдова. Мы считаем ее полностью обеспеченной всем, что  ей  нужно,
раз возле нее - законный супруг, подобно тому  как  римляне  сочли  весталку
Клодию Лету оскверненной и  обесчещенной  только  лишь  потому,  что  к  ней
приблизился Калигула, хотя и было доказано, что он к ней даже не  прикасался
[59]; между тем в действительности это лишь распаляет желания  женщины,  ибо
прикосновение и постоянное присутствие рядом с нею мужчины,  кем  бы  он  ни
был, возбуждает в ней чувственность, которая была  бы  спокойнее,  оставайся
она в одиночестве. Весьма  возможно,  что,  стремясь  возвысить  посредством
этого обстоятельства и всего сопряженного с ним заслугу жить в  воздержании,
польский король Болеслав и его жена Кинга и дали  на  брачном  ложе  в  день
своей свадьбы по обоюдному  согласию  обет  целомудрия  и  ни  разу  его  не
нарушили вплоть до того времени, пока в них не угасло  супружеское  влечение
[60].
     Мы воспитываем наших девиц, можно сказать, с младенчества исключительно
для любви: их привлекательность, наряды, знания, речь, все,  чему  их  учат,
преследует только эту цель и ничего больше. Их наставницы не запечатлевают в
их душах ничего, кроме лика любви,  хотя  бы  уже  потому,  что  без  устали
твердят поучения, рассчитанные на то, чтобы внушить им отвращение к ней. Моя
дочь (она у меня единственная) в таком возрасте, в  каком  законы  допускают
замужество для наиболее пылких из них;  но  она,  что  называется,  развития
запоздалого, тоненькая и хрупкая, и к тому  же  взращена  матерью  в  полном
уединении  и  под  неослабным  надзором,  так  что  только-только   начинает
освобождаться от детской  бесхитростности  и  непосредственности.  Так  вот,
как-то при мне она читала вслух французскую книгу. В ней  встретилось  некое
слово, которым называют широко известное дерево. Так как это слово похоже на
одно непристойное,  женщина,  приставленная  наблюдать  за  поведением  моей
дочери, внезапно и чересчур резко оборвала ее  и  заставила  пропустить  это
опасное место. Я предоставил ей действовать по своему усмотрению,  чтобы  не
нарушать принятых у них правил, - я никогда  не  вмешиваюсь  в  дела  по  их
ведомству: женскому царству присущи свои таинственные  особенности,  которых
нам лучше не касаться. Но, если не ошибаюсь, общение с двадцатью  слугами  в
течение полугода не могло бы с такой четкостью запечатлеть в ее  воображении
и самое слово и понимание, что именно  обозначают  эти  преступные  слоги  и
какие следствия оно влечет за собой, как это сделала сла