ки, Касающиеся, ищущие, пытающие его руки...
     В темноте крошечной каюты Алек сжался  в комок, обхватив колени руками,
и постарался изгнать  из памяти  прикосновения; ему очень хотелось бы, чтобы
Теро был рядом,
     но молодого мага он не видел с той первой ночи на борту "Кормадоса".
     Мардус и его приспешники были искусными палачами:
     за все бесконечное время, что прошло с момента его пленения, кожа Алека
ни разу не была поцарапана, ни единая капля крови не была пролита. Но внутри
у него все болело.
     О да. Очень болело.
     Дирмагнос, Иртук  Бешар, это олицетворение  кошмара, сжимала его своими
иссохшими  бедрами, гладила шелушащимися  пальцами в гротескной  пародии  на
страсть; она насиловала его разум, вырывая у него воспоминания. Потом, когда
все  кончилось,  она поцеловала  юношу,  всунув меж его стиснутых  губ  свой
похожий на обрывок истлевшей кожи язык.
     В этих пытках ей помогал некромант, Варгул Ашназаи, и Алек вскоре начал
бояться его  в глубине души больше, чем Иртук Бешар или Мардуса. Дирмагнос с
жаром предавалась этим похожим на галлюцинации издевательствам, но стоило ей
их прекратить, и Алек  переставал для нее существовать.  Понять Мардуса было
труднее. Это  он  распоряжался  пытками  и задавал вопросы,  глядя на  Алека
пустыми бездушными  глазами; когда  он называл  очередную гнусность, которую
надлежало выполнить его подручным, голос его оставался по-отечески ласковым.
В остальное же время он обращался с Алеком со странной смесью отстраненности
и сочувствия, почти любезностью. В моменты самых невыносимых страданий юноша
ловил  себя  на том,  что непроизвольно обращает взгляд на Мардуса в поисках
спасения.
     Ашназаи   был   иным.   В  присутствии   других   некромант   оставался
бесстрастным,  но  стоило  ему оказаться  с  Алеком наедине, и из  него, как
разъедающая кислота, выплескивалась ненависть.
     -  Из-за тебя и твоего мерзкого сообщника в  ту ночь в Вольде я лишился
великих почестей, - шипел  он в ухо Алеку, когда тот, дрожа, лежал в темноте
после издевательств дирмагноса. - Сначала  я мечтал лишь о  том, чтобы убить
тебя,  но  теперь Прекрасный  даровал мне возможность  более изобретательной
мести.
     И действительно, он был изобретателен; при виде его Алек испытывал даже
больший ужас,  чем при появлении остальных. Ашназаи не  оставлял  следов, не
проливал  крови -  вместо  этого  он  использовал причиняющие  невообразимые
страдания   заклинания,  приправляя  их  подробными  описаниями  убийств   в
"Петухе", в которых он принимал участие.
     -  Как жаль, что  в ту ночь ты не вернулся  пораньше,  - шептал  он.  -
Старуха  не вымолвила  ни слова,  но  как  же выклянчивал  жизнь  ее  сын! А
девчонка! Держалась  гордо,  пока старой ведьме не отрубили голову, а  потом
начала  визжать,  так  что  огромные  груди   заколыхались.  Ребята   хотели
позабавиться с ней прямо там, на залитом кровью полу...
     Безмолвный  и  неподвижный в магических путах, Алек  мог лишь  дрожать,
когда Ашназаи холодной влажной рукой проводил по его груди.
     - Ты никогда не обладал ею прямо на полу, а, малыш? Нет? Ну  что ж, там
случились другие вещи. Чик-чик, и все головы украсили каминную доску. Должен
сказать,  твоя реакция была как раз такой, на какую я надеялся. Я тогда чуть
не прибавил и твою голову к коллекции, но потом придумал более... как бы это
сказать?  - Некромант  снова провел  рукой вниз по  груди Алека; на его лице
было  выражение мечтательного наслаждения. - Более удовлетворительную месть.
Ты  мне  заплатишь  за  все  хлопоты  и  к тому  же  еще  и  другим  образом
пригодишься.
     Намек был  ясен. Вспоминая о телах, которые видели Микам и  Серегил,  с
рассеченной грудью, ребрами,  разведенными в  стороны, словно  крылья,  Алек
жалел, что его не убили той же ночью.
     Пытки все продолжались и  продолжались, и  когда через  несколько  дней
палачи  оставили его  в  покое, Алек наконец понял, почему Нисандер так мало
сообщил им с Серегилом. Мучители вырвали у него все, что он знал, хотя это и
оказался всего лишь обрывок пророчества.
     - Ну вот и все.  Молодец, Алек, - улыбнулся ему Мардус, когда дирмагнос
оставила юношу.  -  Но  твой Хранитель мертв, эта  таинственная четверка,  о
которой он говорил,  разъединена, сломана. Бедняга Серегил. Хоть он и бросил
тебя под конец, он, должно  быть, все же испытывает угрызения  совести из-за
того, что принес своим друзьям столько несчастий.
     Лишенный  даже  проблеска  надежды и остатков  гордости, Алек мог  лишь
отвернуться и плакать.
     После  того  как пытки  прекратились, ежедневным  источником  страданий
Алека стали  солдаты.  Среди  них особенно отличались капитан  Тилдус и  его
головорезы, еще в Вольде издевавшиеся над юношей. Помня уроки Серегила. Алек
попытался найти среди них слабое звено, человека,  испытывающего хоть что-то
похожее на сострадание, но Мардус старательно отобрал свою личную гвардию.
     Жестокие, лишенные всяких человеческих чувств, они собирались у двери и
прислушивались, когда Алека пытали. Теперь  они  выволакивали его  на палубу
для ежедневной  прогулки в соответствии с приказом Мардуса, стояли над  ним,
принося  еду, насмехались, когда  юноше  приходилось  просить  ведро,  чтобы
облегчиться. Мало кто из них говорил по-скалански, но они умудрялись сделать
свои грубые шутки и  оскорбления  понятными. Некоторые  давали  волю рукам и
только хохотали, когда Алек начинал отбиваться.
     Хуже всех был волосатый звероподобный парень по  имени Госсол. Во время
короткой схватки в "Петухе" Алек ударил его рукоятью рапиры и выбил передние
зубы.  Госсол теперь держал  на  него зло и  особенно издевался  при  каждой
возможности.
     На утро шестого  дня на  борту пленимарского корабля Госсол  явился  за
Алеком  без напарника.  Единственного взгляда  на него  юноше было довольно,
чтобы приготовиться к неприятностям.
     -  Пошел, человек-мальчишка, - приказал Госсол  на ломаном  скаланском.
скаля  пеньки зубов. Он поднял плащ, единственную одежду,  кроме набедренной
повязки, которую оставили Алеку.
     Алек понял. Головорез хотел, чтобы он потянулся за плащом.
     - Пошел быстро, сешка Мардус не любить ждать, - дразнил его Госсол.
     -  Брось его  мне,  -  сказал  Алек,  протягивая  руку.  Госсол зловеще
улыбнулся. Прислонившись к двери, он игриво встряхнул плащом.
     - Нет.  Ты пошел,  человек-мальчишка. Быстро. Поднявшись на  ноги, Алек
осторожно потянулся за  плащом. Госсол отдернул его  и захохотал, когда Алек
отпрыгнул назад.
     - Что?  Боишься Госсол, человек-мальчишка?  - Он  снова протянул  Алеку
плащ и снова отдернул его,  потом  двинулся  на  юношу, оттесняя его в узкий
промежуток между койкой и  стеной. - Ты бойся, хорошо. Ты сломал рот Госсол.
Шлюхи  разве  любят  такой рот?  А? Ты знаешь  шлюх, я  думаю.  - Он  сделал
непристойный жест. - Шлюхи не любят сломанный рот. Может, ты любишь, а?
     С силой  отшвырнув Алека  к стене,  он навалился на него  всем  телом и
грубо поцеловал в губы. Алек отчаянно сопротивлялся, но Госсол крепко держал
его одной рукой, а другой ухватил его за сосок и больно ущипнул.
     Зарычав от боли, Алек перестал бороться с  тяжеловесом  и  вместо этого
укусил его за губу.
     Госсол  отшатнулся и  занес кулак, но Алек опередил его. Как только его
рука оказалась свободной,  он ударил не  ожидавшего этого стража в лицо  и с
радостью ощутил, как треснули кости сломанного носа.
     Разъяренный Госсол накинулся на  Алека, швырнул его  на жесткую койку и
начал  душить.  Алек уже  задыхался. когда кто-то  ворвался в  каюту,  сыпля
пленимарскими проклятиями.
     Тилдус оттащил ослепленного гневом солдата, сильно двинул ему в челюсть
и толкнул в руки стражников, стоящих у двери.
     -  Проклятие на тебя, мальчишка-дурак!  - завопил он, увидев на  лице и
груди Алека кровь, потом бросил какой-то приказ солдату, ожидающему на трапе
за дверью, и  снова накинулся на Алека:  - Если  кровь твоя, ты сдохнешь так
же, как Госсол! Пораненный ты  не годишься. Мардус разделает тебя, как угря,
и съест на ужин твою режари!
     Стражник  принес ведро воды и тряпку, и Тилдус принялся отмывать юношу,
внимательно высматривая, нет ли на нем ран. Пока грубые руки вертели его  во
все  стороны, Алек размышлял  над тем, о  чем  проговорился капитан: Мардусу
нужно,  чтобы  его  кожа  не  пострадала,  чтобы  кровь  не  пролилась.  Это
объясняло, почему его  пытали  такими изощренными  способами, но  для чего -
оставалось неясным.
     Закончив, Тилдус толкнул Алека на койку и бросил ему плащ.
     - Тебе, недоносок, сегодня повезло. Никаких повреждений.
     - Действительно, повезло. - Подняв глаза, Алек увидел Мардуса, стоящего
в двери;  из-за  его спины  выглядывал Варгул Ашназаи. - Как я понимаю,  тут
произошла какая-то неприятность. - Мардус бросил на Тилдуса зловещий взгляд.
     Капитан  Тилдус  начал что-то  быстро  говорить по-пленимарски;  Мардус
коротко ответил ему на том же языке и сделал знак некроманту.
     Тот, мерзко улыбаясь, в свою очередь осмотрел пленника.
     - Мальчишка по-прежнему не имеет изъянов, господин.
     - Рад это слышать, - проговорил Мардус. -  Было  бы очень  жаль довезти
его почти до цели и теперь отправить  в расход.  Пойдем,  Алек, прогуляемся.
Есть кое-что, что, как мне кажется, доставит тебе удовольствие.
     Алек в этом очень сомневался, но выбора у него не было;
     приходилось подчиняться. Окруженный  стражниками, он следом за Мардусом
поднялся на палубу.
     День был таким прекрасным, что  у Алека  заныло сердце. Небо, как синяя
чаша, простиралось над слегка волнующимся морем. Корабль разрезал белопенные
гребни волн, в полосатых  парусах пел свежий попутный ветер; морской воздух,
казалось, хотя бы частично смыл с Алека вонь его тюремной каюты.
     К палубе  как раз  под  передней  боевой  платформой был прибит большой
квадрат белого  полотна.  В середине его в позе глубокой медитации стояла на
коленях Иртук Бешар, сложив на груди иссохшие руки.
     Алек  впервые  заметил,  что  большинство матросов и  солдат  стараются
держаться от нее подальше.  Те,  кому приходилось  проходить  мимо, ускоряли
шаги и отводили глаза.
     До  сих пор Алеку  не приходилось видеть  ее при  обстоятельствах,  при
которых  мучения  не мешали  бы восприятию.  Как всегда, Иртук Бешар была  в
роскошных, расшитых драгоценностями одеждах, так ужасно контрастирующих с ее
головой и руками мумии. Несколько прядей длинных  черных волос все еще липло
к черепу; поверх них  была накинута сетка из тонких золотых цепочек и бусин.
Стоя на коленях в ярком солнечном свете, она  казалась хрупкой, как высохший
кузнечик, но Алек по своему опыту знал, что это не так. В  музее  Орески  он
видел  руки  другого   дирмагноса,   тело  которого  разрубили  на  части  и
разбросали. Даже по прошествии столетия эти руки все еще двигались. Глядя на
маленькую  фигурку  перед собой, Алек поежился, гадая, какова же ее истинная
сила.
     Капитан  Тилдус прокричал  по-пленимарски приказ, и солдаты выстроились
двумя рядами по бокам полотняного квадрата. Подошло  и несколько моряков, но
немного.  Мардус  кивнул стражникам,  окружавшим Алека, и  те поставили  его
слева впереди строя солдат.
     Варгул  Ашназаи по другому трапу спустился вниз;  пока он отсутствовал,
охранники привели другого пленника и поставили его напротив Алека.
     Это был Теро.
     Облегчение,  которое  Алек испытал  при  виде молодого  мага,  длилось,
однако, недолго. Лицо Теро под охватывающими его железными полосами было все
таким же бессмысленным, в широко открытых глазах сверкало безумие.  Вплотную
к  нему  сзади стоял  седой  человек  в серой одежде;  еще  один  некромант,
предположил Алек.
     Вернулся Ашназаи; следом  за  ним  двое  солдат несли на длинных шестах
большой ящик. И ящик, и шесты были покрыты позолотой и  украшены незнакомыми
Алеку  символами.  Солдаты  опустили свою ношу  перед  некромантом.  Бормоча
заклинание,  Ашназаи  открыл  ящик  и вынул  из  него  хрустальную  диадему,
засверкавшую на солнце.
     - Узрите Корону! - с благоговением пропел некромант, опуская диадему на
полотно перед Иртук Бешар.
     Вид  короны  заставил   сердце  Алека   сжаться.  Это  был   тот  самый
таинственный предмет, ради которого по  поручению Нисандера Серегил рисковал
жизнью.
     Затем Ашназаи вынул из ящика грубую чашу из обожженной глины и поместил
ее внутрь короны.
     - Узрите Чашу!
     Последней из ящика  появилась  золотая проволока с нанизанными  на  нее
деревянными дисками.
     - Узрите Очи Сериамайуса!
     Алек  невольно  судорожно  вздохнул,  когда  дирмагнос  начал,  один за
другим, класть диски в чашу. Мардус повернулся к юноше.
     - Ты их, без сомнения, узнаешь. Только подумай: не укради вы двое диск,
ты  и  бедный Теро  не стояли бы здесь сейчас.  Столько  потерянных  жизней,
столько  несчастий, Алек, из-за  единственного  необдуманного  поступка! Ах,
впрочем, я  забываю, что  это Серегил совершил  кражу  как таковую.  Так  ты
сказал Иртук  Бешар:  ты просто  помогал  ему. Но конец  все равно  один, не
правда ли? Ты здесь, со  мной, а он  в  безопасности  в Римини  и, наверное,
считает, что ему очень повезло.  Неужели ты  останешься  верен этому  своему
недостойному другу?
     - Да. - Алек твердо посмотрел  в  глаза Мардусу, хотя  это  была просто
бравада. Его взгляд скользнул мимо Мардуса, мимо поручней: в безбрежном море
на самом горизонте виднелась крошечная точка - остров; однако он был слишком
далеко, чтобы послужить спасением.
     Совсем как Серегил.
     Алека окатила такая волна тоски по другу, что даже слезы навернулись на
глаза.  Проведенные  вместе  дни,  когда Серегил всегда готов был прийти  на
помощь... воспоминание о  них причиняло теперь,  когда  Алек стал пленником,
окруженным врагами, ужасную боль.
     Дирмагнос  возложила  иссохшие  руки  на  корону, потом  что-то  хрипло
крикнула на своем языке. В трюме  началась возня, потом раздался крик ужаса.
Мгновением позже несколько  солдат вытащили на палубу Госсола. Он  был бос и
обнажен до пояса; головорез растерянно озирался, переводя взгляд с одного на
другого из собравшихся; наконец  он взглянул на Иртук Бешар и побледнел, его
мощная грудь стала вздыматься от безмолвного ужаса.
     - Мы обсуждали выбор жертвы,  но  ты избавил нас от этого утомительного
занятия;  теперь не придется тянуть жребий, - любезно сказал Мардус Алеку. -
Это, конечно,  всего  лишь  предварительное  жертвоприношение.  Кровь  этого
невежественного ничтожества не обладает ни силой, ни чистотой, скажем, крови
наполовину ауренфэйе  или  волшебника  из  Орески, но для наших  сегодняшних
целей годится.
     - Так вот почему я все еще жив? - сумел выдавить из себя Алек, хотя его
голос прозвучал как еле слышный шелест.
     - Безусловно, - заверил его Мардус, словно  обещая ценный дар.  - Вас с
Теро мы бережем для самого важного события. Сила твоей крови, Алек, и долгие
годы,  принесенные  Теро  в жертву магии, -  благодаря им  ваша смерть будет
чрезвычайно торжественным событием. Сейчас тебе  следует внимательно следить
за церемонией. Ваша смерть будет очень походить на нее.
     Госсола опрокинули на спину;  четверо солдат, отличающихся от остальных
белыми повязками на головах, держали его за руки и за ноги, а пятый всунул в
рот жертве кляп.
     Дрожащий  от страха  Госсол  вдруг  поймал  взгляд  Алека,  и лицо  его
исказилось от ненависти. У Алека сжалось сердце, и  он поспешно отвел глаза,
презирая себя за внезапно возникшее чувство вины.
     Пленимарцы  затянули   какое-то  непонятное  песнопение,  и  Алек  стал
смотреть  на Теро, гадая,  что происходит в затуманенном сознании мага. Теро
стоял  неподвижно;  чары  некромантов, по-видимому,  лишили его  способности
говорить. Только судорожные движения пальцев, сжимавших полы плаща, говорили
о том, что он воспринимает происходящее вокруг.
     Иртук Бешар  заговорила  снова, и  второй  некромант  поднял  что-то  с
полотна.  Когда  он  передавал  предмет  Ашназаи,  Алек  разглядел, что  это
странный, похожий  на топорик клинок. Тяжелое  изогнутое  лезвие из  черного
обсидиана  оказалось  вделано в железную  рукоять. Хотя  орудие, несомненно,
было тяжелым, Варгул Ашназаи поднял его над головой с привычной легкостью. В
тишине, нарушаемой  лишь приглушенными  воплями Госсола, клинок опустился, и
черное  острие рассекло грудь обреченного,  как  топор  дровосека  разрубает
дубовый чурбак.
     Алек поспешно отвернулся и  зажмурился так  крепко, что у него заболела
голова. Но не  слышать  он  не  мог.  Вопли  Госсола перешли  в визг,  потом
сменились бульканьем. С сухим треском ломались кости, затем раздался влажный
шлепок  - труп  распластали  на полотне.  Все  еще  не открывая  глаз,  Алек
вспомнил прикосновение холодного пальца Ашназаи к своей груди.
     Он внезапно почувствовал себя удивительно легким. Открыв глаза, Алек  с
удивлением  заметил, как  к его лицу быстро приближаются  начищенные  песком
доски палубы.



Глава 40. Ургажи



     Разведчики Беки еще утром обнаружили несколько фургонов, направляющихся
к югу сквозь прибрежные холмы. Их  было десять, доложил Гилли, и охраняла их
всего одна  декурия: факт, подтвердивший  предположение  Беки о том, что  ее
отряд далеко углубился на вражескую территорию.
     Местность вокруг была гористой; конники пробирались сквозь густые леса.
Бека приказала разведчикам следить за караваном, выжидая подходящего момента
для нападения:
     фургоны рано или поздно остановятся на ночлег.
     Возчики выбрали для привала маленькую прогалину  в лесу у ручья; солнце
садилось. Бека  оставила  большую  часть  отряда в  четверти мили от лагеря,
выбрала себе в  помощники самых лучших бегунов: Зира, Тобина  и  Джарила,  а
Рилину  приказала напасть  на  врага  сразу  же,  как  только  она  выполнит
задуманное.
     Сумерки  сгустились, и  пленимарцы  разожгли костры,  чтобы приготовить
ужин. Охрана заняла посты на дороге.
     Бека и ее солдаты подкрались в темноте к  фургонам; у всех были в руках
горшки с зажигательными  камнями,  которые  они захватили при  нападении  на
другой караван  двумя  днями раньше. Добравшись  до фургонов, Бека выглянула
из-за ближайшего  и увидела меньше чем в  двадцати футах от  себя  ничего не
подозревающих возниц, расположившихся у костра
     Оставив  Зира  на  страже, остальные  разбежались к  разным  фургонам и
рассыпали камни по грузу - ящикам и  бочкам Тут же вверх потянулись  струйки
дыма, но ветер помог Беке и ее солдатам - он уносил дым в сторону от лагеря
     Однако  это  был  именно тот знак, которого  дожидался Рилин Не  успела
команда Беки закончить работу, как стреноженные  лошади пленимарцев отчаянно
заржали:
     ухая  и размахивая факелами, Рилин  и его декурия погнали  перепуганных
животных  на  лагерь.  Вражеские солдаты и  возчики  растерялись; запылавшие
фургоны добавили переполоха.
     Прежде  чем  пленимарская  стража успела  опомниться, декурия  Бракнила
обрушила  на  нее   град  стрел,  прикрывая  отход  Беки  и  ее  людей;  они
выскользнули из лагеря и побежали по дороге туда, где Тила держала их коней.
     Вражеская стрела  задела  плечо Зира,  когда он уже вскакивал  в седло;
Тобин упал,  пораженный  в  сердце,  не успев еще  добежать  до коней.  Бека
видела, как он зашатался, но ничем не могла помочь: ее долг был позаботиться
о тех, кто остался в живых.
     -  Отходим! Быстро,  пока они не  поймали  своих коней!  - крикнула она
Вражеский  воин напал  на нее, но  тут же ему в  спину вонзилась  скаланская
стрела.
     Оставив  пылающий   лагерь  позади,  ее  солдаты  с  победными  криками
помчались   к   своим  по  темной   дороге.   Бека,  ехавшая   последней,  с
удовлетворением прислушалась к гневным крикам врагов.
     -  Знаете,  как они нас называют? - на скаку со смехом  крикнул Тэйр. -
Ургажи - демоны-волки!