ким образом. Ведь ничто
не прощено.
     -  Расскажи  мне  обо всем,  Серегил.  На этот  раз  я хочу  узнать все
полностью.
     "Все? Этого никогда не будет, тали", - грустно подумал Серегил.
     Воспоминания снова  нахлынули  на  него,  как  несущий  грязь  весенний
разлив. Что же выбрать первым из этих обломков его прошлого?
     - Мой  отец, Корит-и-Солун, был очень  влиятельным человеком,  одним из
самых могущественных членов лиасидра. - Серегил ощутил ноющую боль в сердце,
представив себе лицо отца, худое и суровое, с глазами холодными, как осенний
туман. Он не  был таким, как рассказывали Серегилу старшие сестры, до смерти
их матери.  - Мой клан, Боктерса, один из старейших и  самых  уважаемых. Наш
фейдаст лежит на западной границе, недалеко от земель зенгати.
     - Фейд... как?
     -  Фейдаст.  Дословно  -  "земли народа",  отчий дом.  Это  территория,
которой владеет каждый клан. - Серегил еще  раз отчетливо повторил для Алека
новое  слово  -  это был знакомый, приятный  обоим  ритуал.  Они  так  часто
прибегали к нему,  что сейчас не  заметили ничего  особенного.  Только потом
Серегила поразило одно обстоятельство: за  те  два  года, что он  говорил  с
Алеком почти исключительно на своем родном языке, из всех слов только это ни
разу не было упомянуто.
     - Западным кланам всегда  приходилось больше сталкиваться  с  зенгати -
отражать  набеги  горцев,  ловить  пиратов,  промышляющих  на  побережье,  -
продолжал  он. - Но у зенгати  тоже существуют  кланы,  и  некоторые племена
миролюбивее остальных, Боктерса и другие живущие поблизости  ауренфэйе много
лет торгуют с ними; мой дед, Солун-и-Мерингил, стремился добиться большего и
заключить с зенгати договор. Он передал эту свою мечту моему  отцу,  который
наконец и убедил  лиасидра встретиться с  зенгатской делегацией  и  обсудить
перспективы. Старейшины собрались  тем летом, когда мне исполнилось двадцать
два; по меркам ауренфэйе я был моложе, чем ты теперь.
     Алек кивнул. Между возрастом ауренфэйе и обычным человеческим возрастом
не  было  точного соответствия:  некоторые  периоды  жизни  длились  дольше,
некоторые  -  меньше.  Будучи только  наполовину  ауренфэйе,  Алек  взрослел
быстрее, чем чистокровный представитель этой  расы, но прожил бы,  наверное,
такую же длинную жизнь.
     -  Многие  были против союза с зенгати. Жестокие дикари  с незапамятных
времен  грабили наши прибрежные  селения,  уводили  жителей  в рабство, жгли
города. В каждом доме на южном побережье нашелся бы не один  военный трофей,
так что  только влиянию нашего  клана мой отец обязан тем,  что ему  удалось
продвинуться так далеко.
     Встреча состоялась у реки на  западной границе  нашего  фейдаста, и  по
крайней мере  половина кланов  сделала  все  от них  зависящее, чтобы  затея
провалилась. Некоторыми  двигала  ненависть  к  зенгати,  другим  же,  вроде
Вирессы  или Рабази,  не  нравилась  перспектива  союза  западных  кланов  с
воинственными соседями.  Их опасения, как можно судить  теперь,  оглядываясь
назад, были не такими уж беспочвенными.
     Ты помнишь, я рассказывал тебе, что у ауренфэйе нет ни царя, ни царицы?
Каждый клан управляется кирнари...
     - И кирнари одиннадцати главных кланов образуют совет лиасидра, который
заключает союзы и  решает, кто прав и кто виноват в случае распрей и кровной
вражды, - закончил Алек, отбарабанив это как заученный урок.
     Серегил  усмехнулся: Алеку  не  приходилось  ничего  повторять  дважды,
особенно если дело касалось Ауренена.
     - Мой отец был кирнари клана Боктерса, как и моя сестра Адриэль теперь.
На ту встречу явились кирнари всех главных и многих мелких кланов.  Появился
целый  город - шатры  выросли  по всему берегу,  как  грибы  после  дождя. -
Серегил мечтательно  улыбнулся, вспоминая те счастливые дни. -  Собрались не
только  кирнари,  но  и  все  их  семьи, -  как  на  праздник.  Главы  семей
препирались и рычали друг  на друга целыми днями, но для нас, остальных, это
было замечательное развлечение.
     Серегил поднялся, чтобы налить еще  вина  в  кружки,  потом встал перед
очагом,  так  и  не  прикоснувшись  к  напитку.  Чем  ближе  он  подходил  к
кульминации своего рассказа, тем труднее ему становилось находить слова.
     - Я ведь не очень много рассказывал тебе о своем детстве?
     -  Не очень  много,  -  согласился Алек, и  Серегил почувствовал давнее
горькое разочарование  за этими невыразительными словами. - Как  я  понимаю,
ты, так  же  как  и  я, никогда не  видел своей  матери.  Ты только  однажды
упомянул, что у тебя, кроме Адриэль, есть еще три сестры - Шалар, Мидри и...
как зовут младшую?
     - Илина.
     - Илина, да, и что Адриэль тебя вырастила.
     - Ну, она сделала, что могла.  Я был довольно неуправляемым мальчишкой.
Алек хихикнул.
     - Я бы очень удивился, окажись иначе.
     -  Правда? - Серегил был благодарен Алеку за короткий  шутливый диалог,
давший ему  передышку. - Мое поведение очень  не  нравилось отцу. По  правде
говоря,  ему вообще  мало что во  мне нравилось,  за  исключением  успехов в
музыке и фехтовании, а этого  обычно  оказывалось  недостаточно. В те дни, о
которых я веду речь, я по большей части просто старался не попадаться ему на
глаза.
     Переговоры с зенгати, однако, свели  нас вместе, и сначала  я изо  всех
сил  старался  держать  себя,  как  положено.  Потом я  повстречал  молодого
человека по имени  Илар. - Необходимость произнести это  имя вслух заставила
сердце  Серегила сжаться. - Илар-и-Сонтир. Он был из клана Чиптаулос, одного
из тех,  которых мой отец  рассчитывал склонить на свою сторону.  Отец очень
радовался нашей дружбе - сначала.
     Илар  был...  -  Теперь  начиналось  самое  трудное.  Звук  имени этого
человека словно вызвал его  дух. - Он  был красив  и жизнерадостен,  у  него
всегда находилось время, чтобы отправиться  охотиться или купаться со мной и
моими  друзьями.  Он  был  уже  почти взрослый,  и  нам ужасно  льстило  его
внимание. Я с  самого начала  сделался его любимцем, и через неделю-две мы с
ним начали уединяться, как только представлялась возможность.
     Серегил жадно припал  к вину и заметил, что его рука, сжимающая кружку,
дрожит.  Много лет он старался похоронить  эти  воспоминания, но  достаточно
было  единственный  раз  произнести  ненавистное имя,  как  прежние  чувства
забурлили в нем - такие же мучительные, как и в то давно прошедшее лето.
     - У меня уже было несколько увлечений - друзья, девушки-родственницы, -
но ничего  подобного я еще не  испытывал.  Наверное,  можно  сказать, что он
соблазнил меня, хотя это и не потребовало от него особых усилий.
     - Ты его любил.
     - Нет!  -  рявкнул  Серегил,  прогоняя  воспоминания о нежных  губах  и
ласковых руках, касавшихся его тела. - Нет, это была  не любовь. Меня просто
ослепила страсть. Адриэль и мои друзья пытались предостеречь меня, но к тому
времени я был настолько увлечен Иларом, что сделал бы для него все на свете.
Как в конце концов и сделал.
     Насмешка  судьбы  заключается  в том, что  он  первым  обнаружил и стал
поощрять  мои  не  самые благородные таланты. Даже без  тренировки мои  руки
оказались  весьма ловки,  и  мне  удавалось  выслеживать  других,  оставаясь
незамеченным. Илар стал придумывать  мне всякие задания  - сначала невинные,
потом  нет. Я жил тогда одним  - его  похвалами. - Серегил  бросил  на Алека
виноватый взгляд. - Это довольно сходно с нашими с тобой отношениями - когда
мы еще  только повстречались. Воспоминания о тех временах  и заставляли меня
сначала держать тебя на расстоянии: я боялся развратить тебя, как это сделал
со мной Илар.
     -  У нас  все  было  по-другому. Но продолжай: разделайся с этим  раз и
навсегда. Что случилось потом?
     "Он старше, чем кажется", - снова подумал Серегил.
     - Что ж,  хорошо. Одним из самых яростных  противников моего  отца  был
Назиен-и-Хари, кирнари  клана Хаман. Илар убедил меня, что некоторые бумаги,
хранящиеся в шатре Назиена, помогут отцу добиться своего и что только у меня
хватит ловкости "позаимствовать" их. - Серегил поморщился при воспоминании о
том, каким зеленым несмышленышем оказался. - Так  что  я отправился  в шатер
Назиена.  Той ночью все должны были  присутствовать  на каком-то обряде,  но
один  из родичей  Назиена вернулся  и поймал меня на  месте преступления.  В
шатре было темно, и он, наверное, не  видел, что грозит  кинжалом мальчишке.
Но мне света хватало: я разглядел клинок и гневный блеск его глаз. В ужасе я
выхватил собственный кинжал и ударил его.  Я не хотел его убивать, но именно
это  и случилось. - Серегил  горько усмехнулся. - Думаю, даже Илар не ожидал
такого, когда послал того человека в шатер главы клана Хаман.
     - Он хотел, чтобы тебя поймали?
     -  О да.  Ради этого  он и был так ко мне  внимателен. Ауренфэйе  редко
опускаются до убийства, Алек, да и вообще до насилия. Все определяется атуи,
кодексом чести. Атуи и клан решают в жизни  все:  поведение семьи, поведение
отдельного человека. - Серегил печально покачал головой.  -  Илару  и другим
заговорщикам - а их  было несколько, как  потом выяснилось, - для достижения
их цели -  провала переговоров - достаточно было вынудить меня нарушить атуи
моего клана. Что ж,  своего они добились! То,  что  последовало, было  очень
драматичным  и  назидательным: моя репутация  и  недвусмысленная близость  с
Иларом были широко известны. Меня признали виновным в заговоре и в убийстве.
Я когда-нибудь говорил тебе, как наказывает за убийство мой народ?
     - Нет.
     - Есть старинный обычай, именуемый "дваи шоло".
     - "Две чаши"?
     -  Да.  Наказание   виновного  возлагается  на  его  собственный  клан.
Пострадавший же клан объявляет тетсаг  - если семья преступника нарушит атуи
и не выполнит свой долг,  то убийство  любого ее  члена  считается законным,
пока честь не будет восстановлена.
     Обычай "дваи шоло" заключается в следующем: виновного запирают в тесной
каморке в доме кирнари и каждый день предлагают ему две чаши с едой. В одной
чаше еда  отравлена,  в другой -  нет. Преступник  может выбрать  любую  или
отказаться от обеих, и так  каждый день. Если ему удается выжить  в  течение
года и одного  дня, это считается божественным знамением, и его освобождают.
Немногим удавалось получить свободу таким образом.
     - Но с тобой поступили иначе.
     -Да.
     Удушающая жара, тьма, слова, которые жалят...
     Серегил стиснул кружку так, что пальцы побелели.
     - Меня вместо этого изгнали.
     - А что сделали с остальными?
     - Насколько я знаю,  их ожидала каморка и две чаши.  Всех, кроме Илара.
Он бежал  той же ночью, когда меня поймали. Но своего он добился. Клан Хаман
воспользовался скандалом, чтобы сорвать переговоры. Все, ради чего моя семья
и  другие трудились десятилетиями, пошло прахом менее  чем  за неделю. Успех
заговора  зависел  от  одного:  сына  Корит-и-Солуна  нужно  было  заставить
нарушить кодекс чести. И знаешь что?
     Голос Серегила  внезапно охрип, и он смог продолжать только после того,
как снова отхлебнул вина.
     - Самым  ужасным оказалось не убийство и не позор, даже  не изгнание, а
то, что  люди, которым я должен был бы верить,  предостерегали меня, а  я из
тщеславия  и  упрямства  их не  послушал.  - Серегил отвернулся,  не в силах
вынести сочувственный  взгляд Алека. -  Ну  вот,  теперь  ты  знаешь  о моем
постыдном прошлом. Я рассказывал обо всем еще только Нисандеру.
     - Скандал произошел сорок лет назад?
     - Для ауренфэйе это все еще свежие новости.
     - Твой отец так тебя и не простил?
     -  Он давно  умер. Нет, он меня  не простил.  Не  простили и сестры, за
исключением Адриэль. Я ведь не говорил тебе, что Шалар была влюблена в члена
клана Хаман? Сомневаюсь, что кто-нибудь из моего клана,  на который я навлек
позор, будет особенно рад моему возвращению.
     Кончив   наконец   свой  рассказ,   Серегил   допил  вино;   непрошеные
воспоминания о  последнем дне на  родине мелькали перед его глазами.  Гавань
Вирессы,  гневное  молчание отца,  слезы Адриэль,  насмешки  и  оскорбления,
заставившие его поспешно подняться на борт чужеземного корабля. Он не плакал
тогда, как не заплакал и  сейчас, но  гнетущее чувство раскаяния было так же
свежо теперь, как и в тот ужасный день.
     Алек молча  сидел у  стола, сцепив руки.  Серегил, стоя  у очага и не в
силах  нарушить  молчание,  мечтал об  одном:  ласковом  прикосновении  этих
сильных пальцев.
     - Так отправишься ты туда? - снова спросил Алек.
     - Да. - Серегил знал это с того момента,  когда впервые услышал от Беки
о посольстве. Теперь он должен получить ответ на мучительный вопрос; Серегил
заставил себя пересечь разделяющее их пространство и протянул к  Алеку руку.
-  Ты  поедешь  со  мной?  Это  может  оказаться не слишком  приятным:  быть
возлюбленным изгнанника. У меня там теперь нет даже имени.
     Алек стиснул протянутую руку.
     -  Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда  ты попытался удрать без
меня?
     Смех Серегила, испытавшего невероятное облегчение, изумил их обоих.
     -  Помню ли? По-моему, у меня еще не все  синяки  прошли. - Не выпуская
руки Алека, он потянул его на постель. - Я тебе сейчас их покажу.
     Неожиданный   любовный  порыв   Серегила   удивил  Алека  меньше,   чем
сопровождавшая  его  ярость.  Гнев   мешался  с  отчаянной  страстью,  гнев,
адресованный не ему,  но тем не менее оставивший синяки  на плечах,  спине и
бедрах юноши, как он обнаружил потом при свете утреннего солнца.
     Алек   не  нуждался  в  обостренной  восприимчивости,  которую  рождает
талимениос, чтобы понять:  Серегил таким образом пытается выжечь саму память
о ненавистном первом возлюбленном;
     не сомневался он и в том, что из этого ничего не получилось.
     Потный и задыхающийся в объятиях Серегила, Алек слушал,  как становится
спокойным и  тихим дыхание любовника, и впервые чувствовал себя опустошенным
и скованным, а не довольным и защищенным. Черная пропасть молчания разделяла
их,  несмотря  на  телесную близость. Алека  это пугало,  но он  все  же  не
отодвинулся от Серегила.
     - А что случилось с Иларом? Его поймали? - прошептал он в темноту.
     - Не знаю.
     Алек коснулся  щеки Серегила, ожидая  почувствовать  влагу слез.  Глаза
друга были сухими.
     -  Однажды,  вскоре  после  нашей встречи, Микам  сказал мне, что ты не
прощаешь  предательства, - тихо сказал юноша. -  Потом то же самое  повторил
мне Нисандер.  Они оба считали, что таково  следствие  того, что случилось с
тобой в Ауренене. Это из-за него, да? Из-за Илара?
     Серегил прижал  ладонь Алека к губам, потом приложил руку юноши к своей
груди, в которой  быстро и тяжело билось сердце. Когда наконец он заговорил,
в голосе его звучала горечь.
     - Поруганные  любовь и доверие... Я ненавижу его  за это, за то, что он
слишком рано лишил меня невинности. Я был избалован, глуп и упрям, но я ни к
кому еще не испытывал ненависти. Впрочем, несчастье многому меня научило:  я
понял,  что такое  настоящие  любовь, доверие и честь; понял,  что их нельзя
считать само собой разумеющимися.
     - Ну, если мы когда-нибудь с ним повстречаемся, - пробормотал Алек, - я
должен  буду  по  крайней мере  за это  его  поблагодарить. - Рука  Серегила
внезапно до боли стиснула его плечо.
     - У тебя на это не будет времени, тали, - я раньше перережу ему глотку.



Глава 4. Новые путешествия



     Серегил нашел Беку  на следующее  утро около загона. -  Когда это  твое
посольство отправляется в Ауренен?
     - Скоро. - Девушка повернулась и бросила на него вопросительный взгляд.
- Ты хочешь сказать, что едешь тоже?
     -Да.
     - Да будет благословенно Пламя! Мы должны встретиться с принцессой Клиа
в  маленьком  рыбацком поселке  у  начала  канала пятнадцатого  числа  этого
месяца.
     - Каким путем она собирается добираться до Ауренена?
     -  Не  знаю.  Чем  меньше  она  говорит,  тем  меньше   сумеют   узнать
пленимарские шпионы.
     - Очень мудро.
     - Если  поторопиться, мы могли бы быть в Ардинли через три дня. Сколько
времени тебе нужно на сборы?
     - М-м... не знаю. - Серегил оглянулся вокруг,  словно прикидывая, какие
дела нужно успеть сделать в огромном поместье. - Два часа тебя устроят?
     - Ну,  если  скорее  ты  не  можешь... Глядя,  как  девушка  решительно
направляется в лагерь, Серегил решил, что в ней есть много и от ее матери, а
не только от отца.
     Алек сунул свой кинжал с черной рукоятью в сапог и поправил  рапиру  на
левом бедре.
     -  Не забудь  это. -  Серегил  снял в  полки их  наборы инструментов  и
перебросил один Алеку. - Если повезет, они нам пригодятся.
     Алек  открыл  футляр  из черной кожи  и перебрал содержимое  кармашков:
отмычки, крючки,  куски  проволоки,  клинья  из  твердого  дерева, маленький
светящийся камень,  вделанный в  изогнутую  рукоять. Все  эти приспособления
сделал Серегил: таких инструментов на рынке не купишь.
     Убедившись, что все на месте, Алек сунул футляр под камзол;
     приятно было  чувствовать на  боку знакомую тяжесть. Теперь  оставалось
приготовить лук - Черный Рэдли, собрать кое-какую одежду, уложить в спальный
мешок всякие  мелочи.  У Алека  никогда не было много  имущества;  как любил
говорить  Серегил, истинную  ценность имеют  лишь  те  вещи,  которые  можно
захватить с собой при  поспешном  бегстве.  Такой  принцип  вполне устраивал
Алека и делал сборы недолгими.
     Серегил закончил собственные приготовления и с грустью оглядел комнату.
     - Хорошее было жилище.
     Алек обнял его за талию и положил подбородок на плечо друга.
     - Очень хорошее,  -  согласился  он. - Но  если бы не подвернулся  этот
предлог отправиться в путь, нашелся бы какой-нибудь еще.
     -  Пожалуй. А знаешь, нас  избаловало уединение. - Серегил  прижался  к
нему с похотливой улыбкой. - Вот увидишь,  что значит оказаться в тесноте на
борту какого-нибудь  корабля, рядышком с  солдатами Беки. Ты  еще пожалеешь,
что мы отсюда уехали, да и я тоже.
     - Эй, там, готовы вы наконец? - требовательно спросила Бека, неожиданно
появляясь в дверях. Увидев их, она неуверенно замерла на пороге.
     Алек отскочил от Серегила и покраснел.
     - Да, капитан, мы готовы, - сказал Серегил и тихо добавил, повернувшись
к Алеку: - Что я тебе говорил?
     -  Прекрасно. - Бека  постаралась  за  деловитостью  скрыть собственное
смущение.  -  А  что  будет со всем  этим?  - Она обвела  рукой  комнату. За
исключением оружия  и одежды, в доме все оставалось на своих местах,  как  и
раньше. В  очаге тлели угли, на  полке у  окна  сушилась только  что вымытая
посуда.
     Серегил пожал плечами и двинулся к двери.
     - Кому-нибудь пригодится.
     - Он все еще не носит рапиры? - когда Серегил вышел.
     спросила Бека Алека,
     - Не носит - со времени смерти Нисандера. Девушка печально кивнула.
     - Какая жалость - такой великолепный фехтовальщик!
     -  Спорить с ним бесполезно, - сказал  Алек,  и  Бека догадалась по его
тону, что эту схватку он проигрывал уже не один раз.
     Наконец они  двинулись по  ведущей на юг  дороге.  Несмотря на опасения
Серегила, снова скакать рядом с Микамом было приятно. Они часто  оказывались
вдвоем  впереди остальных, и тогда казалось, что прежние времена  вернулись:
они  едут  куда-то с поручением от  Нисандера  или из чистой удали  затевают
что-то сами.
     Но потом солнце зажигало серебряные нити в волосах старого друга или на
глаза  попадалась  негнущаяся изуродованная  нога,  и  возбуждение  Серегила
уступало место печали.
     Микам  не был представителем первого поколения,  которое он пережил, но
опыт не  делал потери  более  легкими. В Скале из тех тирфэйе,  кого Серегил
любил, только волшебники жили долго, но даже и они могли быть убиты.
     Серегил то и  дело ловил на  себе  смущенный взгляд  Микама: того  тоже
преследовали  подобные