пинали, в  него плевали, потом
повалили снова. Застилающая  глаза  Серегила тьма  взорвалась фонтаном искр,
когда чья-то нога врезалась ему в затылок.
     Избиение  могло   длиться  минуты  или   часы.   Боль  была   жестокой,
нестерпимой, выворачивающей наизнанку.
     Приносящей удовлетворение.
     - Убийца гостя! - шипели хаманцы. - Изгнанник! Лишенный имени!
     Странно,  как  мило  звучат  оскорбления,  произнесенные  с   хаманским
выговором...  Серегил,  проваливаясь в беспамятство,  поблагодарил бы  своих
мучителей, если бы мог сделать вдох,  но они  не собирались давать ему такой
возможности.
     "Где же ваши кинжалы?"
     Избиение  прекратилось  так  же внезапно, как и  началось, хотя Серегил
чувствовал, что хаманцы все еще стоят над ним. Потом прозвучал тихий приказ,
но звон в ушах помешал Серегилу разобрать слова.
     Горячая едкая струя ударила ему в лицо, еще одна - в грудь,
     третья оросила ноги.
     "Ах, - подумал Серегил, смаргивая мочу с ресниц, - прекрасный штрих!"
     Последовало еще  несколько  пинков,  и  хаманцы оставили  свою  жертву;
уходя, они  опрокинули  жаровню, словно  не желали дать Серегилу возможность
согреться. Впрочем, они ведь могли и высыпать угли на него...
     "Благородные хаманцы! Милосердные братья..."
     Тихий  смешок  оставил   ощущение   поворачивающейся   в  груди  ржавой
проволоки. Ох, до чего же больно смеяться - на память об этой ночи останется
не одно сломанное ребро, - но остановиться Серегил  не мог. Смешок перерос в
совершенно неприличное хихиканье, потом в хохот,  отозвавшийся новой болью в
груди и в голове. Смех мог вновь привлечь хаманцев, но Серегилу было уже все
равно.  Перед его глазами плясали красные пятна;  возникло странное чувство,
что если  он не сумеет сдержаться, лицо его, как плохо  прикрепленная маска,
отвалится от головы.
     Постепенно  хохот  сменился икотой  и  фырканьем,  потом  стих  совсем.
Серегил  чувствовал  себя необыкновенно легким,  прошедшим очищение, хотя  в
пересохшем рту ощущался  едкий вкус мочи. Серегил отполз в  более безопасное
место и,  растянувшись на покрытой  росой траве,  стал  слизывать  капли  со
стеблей.  Росы  было мало -  ровно столько, чтобы превратить жажду в  пытку.
Сдавшись, Серегил поднялся на ноги.
     - Все  в  порядке,  - пробормотал он, ни к кому не обращаясь.  - Теперь
нужно идти домой.
     Что-то болезненно шевельнулось у него в груди, и он прошептал это слово
опять:
     - Домой...
     Впоследствии  Серегил не  мог  вспомнить,  как ему удалось добраться до
того  дома, где размещалось скаланское посольство.  Когда  он пришел в себя,
оказалось, что  он свернулся в клубок в углу ванной и первые солнечные  лучи
мягко  светят на  него через открытое  окно.  Дышать было  больно. Двигаться
тоже. Больно было даже  держать глаза  открытыми, поэтому  Серегил  их снова
закрыл.
     Торопливые шаги снова вывели его из забытья.
     - Как он туда проник?
     - Не знаю.  - Это  говорил  Олмис, один из слуг. - Я  нашел его  здесь,
когда собрался греть воду.
     - Неужели никто не видел?..
     - Я спрашивал часовых.  Никто ничего не  видел и не слышал.  Серегил  с
трудом приподнял  веко и увидел стоящего  перед  ним на коленях Алека. Юноша
был в ярости.
     -  Серегил, что с тобой случилось?  - требовательно спросил он и тут же
отшатнулся, с отвращением  сморщив  нос: от  влажной одежды Серегила исходил
мерзкий запах. - Потроха Билайри, ты воняешь!
     - Я пошел погулять. - При попытке  заговорить в боку Серегила вспыхнуло
пламя, и слова прозвучали как всхлип.
     - Прошлой ночью, хочешь ты сказать?
     -  Да.  Пришлось  - хотел  развеять плохой  сон. - Намек на улыбку,  от
которой Серегил не смог удержаться, вызвал новый приступ боли.
     Алек внимательно  посмотрел  на  друга,  потом  жестом  попросил Олмиса
помочь снять с того грязную одежду. Оба  не смогли удержаться от изумленного
восклицания, когда  распахнули  кафтан.  Серегил живо  представил себе,  как
должен выглядеть после случившегося.
     - Кто это тебя?  - требовательно спросил Алек. Серегил задумался, потом
ответил:
     - Я упал в темноте.
     - В  выгребную яму,  судя по запаху,  - пробормотал  Олмис, стягивая  с
Серегила штаны.
     Алек,  конечно, понял, что  Серегил  лжет. Тот видел,  как сжались губы
возлюбленного, когда вдвоем с Олмисом они  опустили его в полную теплой воды
ванну, чтобы отмыть грязь и кровь.
     Они, наверное, старались делать это осторожно, но Серегилу было слишком
больно, чтобы  он  смог  оценить  это. Он  больше не ощущал легкости. Ночная
эйфория покинула его.  Боль была тупой, тошнотворной, непрерывной  - никаких
больше  вспышек  перед   глазами,  никакого  благословенного   беспамятства.
Зажмурившись,  Серегил терпел, пока  его мыли,  потом поднимали  из  ванны и
заворачивали  в мягкое  одеяло.  Только  тогда наконец он почувствовал,  что
плывет куда-то, прочь от пульсирующей в голове боли.
     - Я, пожалуй, позову Мидри, - смутно донеслись до него слова Олмиса.
     -  Я не хочу,  чтобы кто-нибудь  видел  его в таком состоянии, - сказал
слуге Алек. - Даже его сестры и в особенности принцесса.  Считай, что ничего
не случилось.
     "Молодец тали, - подумал Серегил. - Я не хочу ничего объяснять - потому
что не могу".
     Серегил проснулся,  полусидя в мягкой теплой  постели. Не  понимая, где
находится, он из-под ресниц огляделся и заметил  отблески горящего в  камине
огня на кисее, завешивающей кровать.
     - Ты проспал весь день.
     Серегил, не  двигаясь,  перевел  взгляд на Алека, сидевшего в кресле  у
кровати с раскрытой книгой на коленях.
     - Где?.. - выдохнул он.
     - Так, значит, ты упал?
     Захлопнув  книгу, Алек наклонился к  другу и  поднес к его губам чашу с
водой,  потом  другую  -  с  каким-то сладковатым  питьем. Серегил  отчаянно
пожелал, чтобы это оказалось или обезболивающее, или  быстродействующий  яд.
Ему пришлось  немного  приподнять голову, чтобы выпить  снадобье, и  тут  же
раскаленные  иглы  боли пронзили его  шею. Он  как  можно быстрее  проглотил
лекарство  и снова опустился на подушки, моля  богов, чтобы его  не вырвало:
тогда пришлось бы слишком много двигаться.
     - Я сказал всем, что ночью у тебя был приступ лихорадки. - На  этот раз
Серегил не мог не уловить в голосе Алека сдерживаемого гнева.
     Что-то прояснилось в затуманенном мозгу Серегила.
     -  Не думай,  будто  я отправился на ночную разведку,  ничего  тебе  не
сказав. - Серегилу очень хотелось, чтобы вернулось возбуждение прошлой ночи,
так долго его поддерживавшее, но оно давно улетучилось, оставив лишь тяжесть
и уныние.
     -  Тогда  что  же ты  делал?  - требовательно  спросил  Алек, откидывая
одеяло. - Кто так тебя разукрасил и почему?
     Скосив глаза вниз, Серегил  увидел, что его грудь умело  забинтована  -
достаточно туго, чтобы  уменьшить боль  и  помочь сломанным ребрам срастись.
Там,  где  не  было  повязок,  его  нагое  тело  было  покрыто  впечатляющим
множеством синяков разных размеров и форм. Резкий запах мочи сменился теперь
терпким ароматом целебных трав: на коже блестел тонкий слой мази.
     -  Тебя  перевязал  Ниал, - сообщил Алек, снова укутывая Серегила, руки
его  было много  нежнее,  чем  тон. - Я  дождался, пока все  отправились  на
переговоры,  и  тогда  привел его сюда.  Никто  пока  ничего  не  знает,  за
исключением Олмиса.  Я попросил их обоих  хранить секрет.  Ну так  кто  тебя
отделал?
     -  Не знаю. Было темно. - Серегил снова закрыл глаза. На самом деле это
не такая  уж и  ложь: лишь одного из хаманцев он знал по  имени - племянника
кирнари  Эмиэля-и-Моранти.  Кита намекал, что тот питает недобрые чувства  к
Алеку, но не пожелал рассказать подробнее.
     "Если ты  думаешь о мести, тали, выбрось эту мысль  из головы. Пока еще
чаша весов слишком сильно склоняется в пользу Хамана".
     Закрыв глаза,  Серегил обнаружил,  что снова их  открыть ему трудно. То
сладковатое  снадобье  явно  было  обезболивающим,  и  он  порадовался   его
одурманивающему действию.
     Алек вздохнул.
     -  В  следующий  раз,  когда  тебе  вздумается прогуляться  и "упасть",
скажешь мне, понятно?
     - Постараюсь, - прошептал  Серегил,  с изумлением почувствовав, что  на
глаза его навернулись слезы. Теплые губы коснулись его лба.
     - И в следующий раз надевай собственную одежду.
     Алек  настоял  на  том, чтобы  Серегил  лежал  с "лихорадкой" еще  весь
следующий день
     - Я  послежу за Торсином и кирнари  Вирессы,  -  сказал он  Серегилу  и
строго наказал  ему  не подниматься с постели. - Если  произойдет что-нибудь
интересное, я все подробно тебе расскажу.
     По правде говоря, Серегил чувствовал себя слишком плохо, чтобы спорить.
Короткое  путешествие  в туалет  пробудило такие  разнообразные боли, что он
даже не мог бы их все перечислить, хоть и обошелся без посторонней помощи. У
него появилась  кровь в моче, и Серегил поблагодарил  всех богов, которые от
него  еще не  отвернулись, за  то,  что  Алек  его не сопровождал.  Придется
предупредить  мальчишку-уборщика,   велеть  ему  держать  язык  за   зубами.
Проклятие, можно даже ему заплатить, если другого выхода  не будет. Серегилу
случалось переживать  и не такое,  так что нет  смысла тревожить  Алека  еще
больше.
     Оставшись в одиночестве,  Серегил снова уснул, но  тут же  пробудился в
панике,   обливаясь  потом:  над  ним  склонился  Илар.  Серегил   попытался
отодвинуться,  и на него  обрушилась  волна  боли. Он  со  сдавленным стоном
откинулся на подушки и только тут обнаружил,  что смотрит в лицо Ниалу. Судя
по выражению  лица рабазийца, реакция Серегила не показалась  тому  особенно
дружелюбной.
     - Я пришел проверить твои повязки.
     - Мне показалось, что ты... кто-то другой,  - прохрипел Серегил, борясь
с дурнотой.
     - Ты в безопасности, мой друг, - заверил его Ниал, придавший его словам
иной  смысл. - Выпей еще этого снадобья. Серегил с благодарностью  отхлебнул
сладковатого питья.
     - Что это такое?
     - Толченый мак, ромашка, чистотел в козьем  молоке с медом. Помогает от
сильной боли.
     - Помогает. Спасибо.
     Серегил  уже  ощутил действие  лекарства:  боль  стала  ослабевать.  Он
смотрел в потолок, пока рабазиец осторожно поправлял повязки на его груди, и
в который раз спрашивал  себя, о чем, черт побери, он думал, когда отдался в
руки хаманцев. Сердце его сжалось от унижения, когда он представил себе, что
будут говорить  в  лиасидра по  поводу  его  отсутствия. Напавшие  на  него,
конечно,  не  станут  распространяться  по  поводу  насилия,  учиненного  на
священной   земле  Сарикали,  но  слухи,  неизбежные  при  таком  количестве
участников, поползут. Более того, он по глупости фактически пренебрег своими
обязанностями и взвалил эту ношу на Алека.
     - Безумие, - прошипел Серегил.
     - Именно. Алек  очень на тебя сердит, и совершенно правильно Я  никогда
не считал тебя глупцом. Серегил криво усмехнулся.
     - Ты просто не знаешь меня достаточно хорошо.  Ниал  хмуро посмотрел на
него; в его глазах больше не было симпатии.
     - Если  бы эта маленькая  ночная потасовка  случилась  хоть на  шаг  за
пределами Сарикали, твой тали мог теперь тебя оплакивать.
     Серегилу стало стыдно, и он отвел глаза.
     - Что,  больше не хочется смеяться? Это хорошо. - Ниал достал откуда-то
- Серегилу не было видно откуда - губку и принялся обмывать его.
     - Я не знал, что ты  целитель,  - заметил Серегил, когда голос стал ему
повиноваться.
     -  На  самом  деле  это не  так,  но  в  путешествиях  многому  удается
научиться.
     Серегил внимательно разглядывал профиль Ниала.
     - Мы с тобой многому и научились, верно? Ниал поднял глаза.
     - Ты становишься почти дружелюбным, боктерсиец.
     - А ты наживешь неприятности, если будешь так меня называть.
     Ниал небрежно махнул губкой.
     - Разве кто-нибудь слышит?
     Серегил с улыбкой признал правоту собеседника.
     - Ты любопытный шельмец и к тому же принадлежишь к восточному клану, не
говоря уже о том, что стал любовником молодой женщины, которая мне почти как
дочь. Такое сочетание заставляет меня нервничать.
     -  Это  я  заметил.  -  Ниал осторожно повернул  Серегила на бок, чтобы
смазать целебной мазью спину. - Шпион, одним словом?
     - Может быть, а может быть, просто противовес моему присутствию здесь.
     Ниал снова уложил его на спину, и Серегил смог посмотреть тому в глаза.
Удивительные глаза - такие прозрачные, такие искренние... Неудивительно, что
Бека...
     Не следует отвлекаться, упрекнул себя Серегил.
     - Так ты и правда им являешься?
     - Противовесом?
     - Нет, шпионом. Ниал пожал плечами.
     - Я отчитываюсь перед своей кирнари, как и  все. Я сообщил ей, что ваша
принцесса дома говорит то же самое, что и в присутствии лиасидра.
     - А что насчет  Амали-а-Яссара? - Пальчики  Иллиора, неужели он  сказал
это вслух? Снадобье Ниала, должно  быть, действует на него сильнее,  чем  он
думал! Рабазиец только улыбнулся.
     - Ты наблюдателен.  Мы  с Амали  когда-то  любили  друг  друга,  но она
предпочла  отдать руку Райшу-и-Арлисандину. Но я все еще  к ней  привязан  и
встречаюсь, когда это не грозит неприятностями.
     - Не грозит неприятностями?
     - Райш-и-Арлисандин очень любит свою молодую жену; не  годится мне быть
причиной раздоров между ними.
     -  Ах,  понимаю. - Серегил многозначительно похлопал  бы  себя по носу,
если бы мог поднять руку.
     - Между мной и Амали нет ничего, что порочило бы  его честь,  даю  тебе
слово.  А теперь  тебе  лучше  встать  и подвигаться,  иначе  мускулы совсем
одеревенеют. Думаю, будет больно.
     Самым  неприятным  оказалось  вставать  с  постели.  С  помощью  Ниала,
проклиная все на свете,  Серегил сумел  накинуть на себя  свободную мантию и
немного  поковылять  по  комнате.  Проходя  мимо  зеркала,  он  увидел  свое
отражение  и  поморщился:  глаза  стали  казаться  чересчур  большими,  кожа
чересчур бледной,  а  выражение  лица  слишком  откровенно  беспомощным  для
знаменитого Кота из Римини. Нет, это был совсем другой человек - испуганный,
пристыженный молодой изгнанник, вернувшийся домой.
     - Я могу ходить и сам, - проворчал он и  оттолкнул руку  Ниала;  однако
тут же выяснилось, что о самостоятельности и думать нечего.
     Ниал подхватил его и не дал упасть.
     - На первый раз  хватит. А вот свежий воздух  тебе не повредит. Серегил
позволил умелым  рукам  Ниала  вести  его  и  скоро оказался довольно удобно
устроен  в солнечном уголке  на балконе. Ниал как раз укутывал его  одеялом,
когда в дверь решительно постучали.
     Ниал открыл дверь, но  к Серегилу вместо него теперь подошла Мидри. Тот
поспешно  поправил  мантию,  надеясь скрыть  красноречивые  отметины побоев,
однако эта попытка ни к чему не привела.
     - Лихорадка, вот как? - протянула она, критически  оглядывая брата. - О
чем только ты думаешь, Серегил!
     - Что тебе рассказал Алек?
     - Ему и не нужно  было мне ничего говорить. Все было видно по его лицу.
Тебе следует сказать мальчику, чтобы он не пытался лгать: он этого делать не
умеет.
     "Когда хочет, то умеет", - подумал Серегил с отвращением.
     - Если ты пришла меня отчитывать...
     - Отчитывать? - Брови Мидри  поползли вверх -  так всегда бывало, когда
она сердилась по-настоящему. - Ты больше не ребенок, по крайней мере мне так
говорили.  Ты  хоть  представляешь себе, какая  участь ждет переговоры, если
станет известно, что  на члена делегации Скалы напали хаманцы? Назиен только
начал выражать восхищение талантами Клиа...
     - Кто хоть что-то сказал про хаманцев?
     Ее рука взлетела так быстро, что  Серегил не  сразу  понял, что получил
оплеуху, и  оплеуху  основательную:  у него из глаз полились слезы, а в ушах
зазвенело. Мидри наклонилась над ним и больно ткнула пальцем ему в грудь.
     - Не  городи таких глупых  отговорок,  маленький братец! Или ты думаешь
этим  что-то  поправить?  Да и  вообще  думаешь  ли  ты,  или  просто  слепо
вляпываешься  в  неприятности, как  это  всегда  с тобой бывало?  Неужели ты
совсем не переменился?
     Слова  ранили  много болезненнее, чем оплеуха. Что ж, возможно, он и не
так уж переменился, но говорить об этом сейчас было бы неразумно.
     - Кто-нибудь еще знает? - уныло спросил Серегил.
     - Официально? Никто. Кому придет в голову хвастать  тем, что он нарушил
священный мир Сарикали? Но шепоток уже раздается. Ты должен завтра появиться
в лиасидра, и уж постарайся выглядеть так, словно и в самом деле болел.
     - Это не составит проблемы.
     На секунду Серегилу  показалось,  что Мидри ударит его снова. Бросив на
него последний  возмущенный взгляд,  она вышла из комнаты. Серегил напрягся,
ожидая услышать, как хлопнет  дверь, но Мидри тихо прикрыла ее за собой. "Не
следует давать слугам повод для сплетен".
     Серегил   откинул   голову  на   подушку   и  закрыл   глаза,  стараясь
сосредоточиться  только  на  птичьем  пении, шелесте ветра,  шагах внизу  на
улице. В следующий момент его щеки коснулись холодные  пальцы, и он чуть  не
подпрыгнул  от неожиданности.  Серегил думал, что Ниал ушел, когда появилась
Мидри, но теперь тот снова был  рядом,  и в глазах его Серегил прочел совсем
не обрадовавшую его озабоченность.
     - В Скале принято бить по лицу при первой же возможности? - спросил он,
разглядывая новую отметину, оставленную рукой Мидри
     Серегилу  следовало бы рассердиться  на  вмешательство,  но он внезапно
почувствовал себя слишком усталым, слишком больным.
     - Иногда,  -  ответил он,  снова закрывая глаза. - Но обычно это делают
посторонние.



Глава 20. Кончина Идрилейн



     Было уже далеко за полночь,  когда Коратан добрался до лагеря Фории. Он
на   несколько  миль  обогнал  свой  эскорт  в   тщетной   надежде  услышать
предсмертные слова своей матери.
     Часовые  узнали  его по окрику и пропустили без пароля Въехав в лагерь,
он бросился к шатру, отмеченному флагом Идрилейн, расталкивая толпу офицеров
и слуг, сгрудившихся вокруг.
     Внутри его  встретил  тяжелый запах смерти. Этой ночью при  матери были
лишь Фория  и иссохший  дризид.  Сестра не обернулась,  когда он вошел,  но,
взглянув на мрачное лицо целителя, Коратан понял, что царица мертва.
     - Ты опоздал, - коротко констатировала Фория. Судя по состоянию одежды,
она,  как  и сам Коратан, была  вызвана с поля боя.  Глаза главнокомандующей
остались сухи,  лицо спокойно,  но Коратан чувствовал, что сестра сдерживает
ярость.
     - Гонец попал  в засаду,  - ответил принц, сбрасывая плащ. Он подошел к
сестре,  перед ними  на  узкой  походной  кровати лежал сморщенный  труп  их
матери.
     Дризид уже начал приготовления  к погребальному  костру. Идрилейн  была
облачена в богато  украшенный плащ поверх боевых доспехов. Матери понравился
бы такой выбор,  подумал Коратан, гадая, позаботилась ли об  этом Фория  или
преданные слуги.  Застежка  шлема придерживала нижнюю челюсть;  потускневшие
глаза  оставили  открытыми  - чтобы не мешать  последнему  путешествию души.
Мертвое лицо Идрилейн сохраняло достоинство, но принц  заметил следы крови и
слюны в углах бесцветных губ.
     - Она тяжело умирала? - спросил он.
     - Она боролась до конца, - ответил дризид, сдерживая слезы.
     - Пусть Астеллус ласково примет тебя, матушка, и да осветит Сакор  твой
путь домой, - хрипло  пробормотал Коратан,  положив  ладонь  на закоченевшую
руку Идрилейн. - Говорила ли она что-нибудь перед смертью?
     -  Она  задыхалась, ей трудно было  говорить,  - резко ответила  Фория,
направляясь к выходу из шатра. - Все, что она сказала, было: "Клиа не должна
потерпеть поражение".
     Коратан  покачал головой. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал,  какая
боль скрывается за негодованием  сестры.  Многие годы он молчаливо наблюдал,
как растет пропасть между  царицей и наследной  принцессой