овину...  -  усмехнулся
Пафнутьев. - Только предупреди заранее... Хочу, дескать, любимой жене Канары
показать...
   - И что от меня потребуется?
   - Ничего.
   - Совсем ничего?!
   -  Да,  Шаланда,  да!  Ну  вот  совершенно  ничего!  Разве  что   хорошее
отношение... Чтоб здоровался ты с хозяином, заходил иногда,  трепался  бы  с
ним о том, о сем... Представляешь, какие времена настали?  -  Обернувшись  в
зал, Пафнутьев увидел хозяина ресторана. - Леонард! - крикнул и поманил того
пальцем.
 
*** 
 
   Да, это был Анцыферов, бывший городской прокурор.  Как  всегда  нарядный,
стремительный в движениях, легкий, правда, седина, седина у  него  появилась
довольно заметная. Но что делать, испытания, которые ему пришлось перенести,
у кого угодно вызовут седину. Хоть и недолгими были его страдания за колючей
проволокой, но перенес он их болезненно.  Видно,  слишком  большой  оказался
перепад между прежним его положением  и  ролью  заключенного.  Но  оправился
быстро, надо отдать должное. Уже через два месяца приобрел  ресторан,  месяц
ушел на ремонт,  благоустройство,  и  вот  нате  вам  -  Леонард  Леонидович
Анцыферов принимает самых влиятельных людей города.
   - Здравствуй, Паша! - произнес Леонард с такой  искренней  радостью,  что
Пафнутьев просто вынужден был  подняться  и  пожать  холодную  узкую  ладонь
Анцыферова. - Редко заходишь!
   - Прохладно у тебя здесь... Дует.
   - Не всегда, Паша, не всегда, - Анцыферов почтительно присел не у  самого
стола, а чуть в отдалении.
   - Да, прошлый раз окна остались целы, - пробормотал Шаланда.
   - Нас всех подстерегает случай, - со вздохом процитировал Анцыферов.
   - Над нами сумрак неминучий? - спросил Пафнутьев, давая понять, что и  он
не лыком шит, и он по части стихов не последний человек.
   - Кофейку бы, а, Леонард?
   - А может, чего покрепче? - живо спросил Анцыферов.
   -  Для  этого  мы  придем  как-нибудь  вечерком,  да,  Шаланда?   Кстати,
Леонард... Представляешь, наш друг Шаланда  ни  разу  не  был  на  Канарских
островах... А мечтает! Жена просто затылок ему прогрызла этими  островами...
Помоги!
   - У тебя когда отпуск? - спросил Анцыферов у  Шаланды,  и  тот  в  полной
беспомощности посмотрел на Пафнутьева, прося помощи и защиты.
   -  Летом  у  него  отпуск,  летом,  -  весело  сказал  Пафнутьев.  -   Но
недельку-вторую ему и сейчас могут дать. Зимой. За хорошую работу по  защите
граждан.
   - Заметано! - спросил Анцыферов и,  вскочив,  унесся  отдавать  указания.
Внешне он не изменился после того, как покинул кабинет городского прокурора.
Та же тройка, галстук, блестящие туфли...
   Пафнутьев с улыбкой наблюдал  за  суетой  Анцыферова  в  глубине  зала  и
понимал - все-таки изменился  Анцыферов.  Легче  стал,  проще.  Складывалось
впечатление, что нашел человек себя, нашел дело, в котором уверен,  спокоен,
и нет у него никакой надобности с кем-то советоваться, искать чьего бы то ни
было одобрения. Уже не нужно было тужиться, что-то там изображать надсадно и
бестолково, подыскивать слова, которые бы ни к  чему  не  обязывали.  Теперь
слова сами слетали с его уст, простые, естественные, уместные.  Несмотря  на
печальное происшествие в ресторане, Анцыферов был оживлен, вездесущ и как-то
радостно возбужден. Он  знал,  как  себя  вести,  что  ответить  на  вопросы
Пафнутьева и Шаланды, о чем умолчать, чтобы  его  роль  в  случившемся  была
чиста и печальна. И неуязвима.
   - Быстро перестроился, - пробормотал Шаланда.
   -  А  он  и  не  перестраивался.  Не  было  надобности.  Он  всегда   был
наизготовку. Раньше приговоры подавал на блюде,  сейчас  вот  кофе.  Быстро,
четко, умело... Ты и оглянуться не успеешь, как однажды утром обнаружишь  на
собственном столе конверт с авиабилетами на Канарские острова.
   - Ты что? Умом тронулся? - Кто? Я? - удивился Пафнутьев так искренне, что
Шаланда даже не  заподозрил  розыгрыша.  -  Ладно,  -  Пафнутьев  повернулся
наконец лицом к столу. - Что тут случилось?
   Шаланда  не  успел  ответить  -  из  подсобных  помещений  к  ним  быстро
приближался официант в белом кителе с золотыми пуговицами, сверкавшими,  как
у солдата на первом году службы. Он огибал столы с такой скоростью, что даже
наклонялся на поворотах, как слаломист на спуске.
   - Прошу вас, - официант поставил на стол поднос с двумя  чашками  кофе  и
двумя маленькими, грамм по пятьдесят, бутылочками коньяка. - У  нас  сегодня
немного прохладно, может быть, это окажется и кстати.
   - Окажется, - кивнул Пафнутьев, и официант удалился с таким гордым видом,
будто исполнил опасный номер. С некоторых пор  Анцыферов  хорошо  знал,  что
вручить даже такую невинную взятку, как сто граммов  коньяка,  действительно
опасно. Но знал он и то, что Пафнутьев мелочиться не станет.
   Увидев в глубине зала Анцыферова,  наблюдавшего  за  ними  с  напряженным
вниманием, Пафнутьев  встал  и  церемонно  поклонился.  Благодарю,  дескать,
премного доволен. И Анцыферов склонился в  поклоне,  прижав  руку  к  груди.
Открыв микроскопическую бутылочку, Пафнутьев вылил коньяк в кофе,  бутылочку
спрятал в карман.
   - Следы преступления надо уничтожать, - пояснил он Шаланде, который никак
не  мог  решить,  что  ему  делать  со  своим  коньяком.  Поколебавшись,  он
последовал примеру Пафнутьева и так же, как и тот, сунул бутылку  в  карман.
Заметив на столе оставшиеся алюминиевые пробки, он их тоже сунул  в  карман.
Теперь уже никто не мог заподозрить его в противоправных действиях.
   - Представляешь, до сих пор  не  могу  избавиться  от  ощущения,  что  он
прокурор города, - проговорил Шаланда с виноватой улыбкой.
   - Это пройдет, - невозмутимо ответил Пафнутьев.
   - Значит, так, - выпив кофе двумя  глотками  и  отставив  чашку,  Шаланда
приступил к делу. - Полчаса назад... Подкатывает к ресторану на мотоцикле...
   - Один?
   - Да, свидетели говорят, что он был один. Одежда обычная - черная куртка,
шлем, очки... Достает автомат, короткий  какой-то...  Вроде  Калашников,  но
укороченный...
   - Знаю, - кивнул Пафнутьев.
   - Не торопясь, передергивает затвор и  дает  длинную  очередь  по  окнам.
Некоторые утверждают, что была и  вторая  очередь...  Гильзы  мы  подобрали.
Половину обоймы выпустил. Потом развернулся, свернул в переулок и был таков.
   - Жертвы?
   - Есть... Один умер на месте. Его увезли до того, как ты пришел.
   - Могли бы и не торопиться.
   - Увезли, Паша. Если захочешь посмотреть, знаешь, где  его  можно  найти.
Теперь не убежит. Второго ты видел. Должен выжить. Я не силен в медицине, но
по части огнестрельных  ранений  за  последние  два  года  получил  неплохой
опыт...
   - Понял. А остальные посетители? Уцелели? Выжили?
   - Видишь ли, Паша,  ресторан  был  пуст.  Время  раннее.  Анцыферов  тебе
расскажет подробнее. В это время здесь вообще никого не бывает. Только вон в
том углу сидели четыре человека. Беседовали. Общались.
   - Куда же они делись?
   - О двоих ты знаешь...
   - А остальные?
   - Ушли, Паша.
   - Как ушли? - не понял Пафнутьев. - Как могли уйти, если двое  из  друзей
валяются в кровище?
   - Ушли черным ходом.
   - Так... Значит, один убит, второй ранен... А двое скрылись? Правильно?
   - Все именно так, Паша, - Шаланда  склонил  голову,  как  бы  преклоняясь
перед проницательностью Пафнутьева. - Тот мужик на мотоцикле с  автоматом...
Он, похоже, знал, кто именно сидит за столиком у окна. Не просто  по  окнам,
он по ним полоснул. Это была разборка, Паша.
   - Меня удивляет, почему тот хмырь на мотоцикле не бросил  в  окно  еще  и
пару гранат.
   - Да, так было бы гораздо надежнее, - согласился Шаланда.
   - Что-нибудь знаешь о тех двоих?
   - Об этом лучше поговорить с твоим другом Леонардом.
   - Тоже верно.
   - Наверняка рыло в пуху.
   - Конечно. Поэтому он тебя и об отпуске спросил.
   - Если он сунется ко мне с  этими  авиабилетами,  -  медленно  проговорил
Шаланда, шаря глазами по залу в поисках Анцыферова, - я не отпущу его,  пока
он их не съест без остатка.
   - Крутой ты мужик, Шаланда, - проговорил Пафнутьев  и  придвинул  к  себе
плоский кожаный кошелек. Внутри оказались несколько  стодолларовых  бумажек,
блокнотик с телефонными номерами. - Кажется все, - проговорил  Пафнутьев  и,
сложив кошелек, легонько похлопал им  по  ладони.  Что-то  насторожило  его,
кошелек вел себя не так, как положено вести себя пустому кошельку из  тонкой
кожи. Пафнутьев снова заглянул во все отделения и потайные кармашки. Отогнув
очередной отворот, он сунул туда палец и, вскрикнув, отдернул его. На пальце
показалась капелька крови - в кошельке что-то было чрезвычайно острое.
   Теперь уже с  большей  осторожностью  Пафнутьев  вынул  круглую  жестяную
крышку от консервной банки.
   - Вопросы есть? - спросил он.
   - Боже! - прошептал Шаланда. - Неужели он?
   - Куда ты отправил раненого?
   - Скорая увезла... К Овсову, конечно.
   - Там надежно?
   -  Пока  обходилось,  -  ответил  Шаланда,  бросив  опасливый  взгляд  на
Пафнутьева. Убеждался не один раз - если спрашивает Пафнутьев о  надежности,
то не зря, жди беды.
   -  Подбиваем  бабки,  -  Пафнутьев  окинул  взглядом   разбитые   витрины
ресторана. Лицо его, освещенное холодным белесым светом зимнего дня, изредка
вспыхивало синеватыми бликами от милицейской мигалки.
   - Подбиваем бабки, - повторил он, но Шаланда перебил его.
   - А чего их подбивать? Один убитый, второй при смерти, двое сбежали.  Вот
и все. Никого не осталось.
   - Анцыферов остался, - негромко проговорил Пафнутьев.
   - Ты думаешь...
   - Конечно. Значит, так... Не теряя ни минуты, дуй к Овсову.  У  него  там
неплохо налажено, а ты удвой, понял? Утрой охрану. Похоже,  мы  схватили  за
хвост такого зверя, - он постучал пальцем по тонкому кошельку, лежавшему  на
столе, - такого зверя, что  не  знаю  даже  -  мы  его  схватили,  или  сами
заглотнули крючок. Похоже, отстрел идет, Шаланда.  Большая  охота  началась.
Когда ушел Байрамов, город начали делить заново. А сейчас, видишь...  Вовчик
Неклясов засветился.
   - Будут трупы?
   - А как же, - усмехнулся Пафнутьев. - На то он и Неклясов.
   - Слышал - Листьина хлопнули?
   - Три дня по всем программам мне об этом докладывали. Все боялись, что не
проникнусь, не так подумаю, не те выводы сделаю.
   - Хороший был парень, - вздохнул Шаланда.
   - Бедняков не убивают, сказал классик. Могу добавить -  телеведущих  тоже
не убивают.
   - Кого же убили?
   - Крупного бизнесмена убрали. Мафиози... Хотя ему это слово, возможно,  и
не понравилось бы...
   - В какую степь поскачем?
   - Видел крышку от консервной банки? Все дела, где она мелькает,  собираем
в одну кучу. Ведь кое-кто и жив остался, есть свидетели. Они не очень хорошо
выглядят, но живы...
   - Пока, -  сказал  Шаланда,  поднимаясь.  И  непонятно  было,  то  ли  он
попрощался с Пафнутьевым, то ли поправил - хотя, дескать, свидетели и  живы,
но ненадолго, пока живы.
   -  Пока,  -  ответил  Пафнутьев.  И  в   его   голосе   тоже   прозвучала
двусмысленность.
 
*** 
 
   Кабинет Анцыферова, затаившийся в подсобных глубинах ресторана, выдавал и
хорошие доходы заведения, и хорошее  представление  хозяина  о  самом  себе.
Черная мебель, шторы с золотыми искорками, японский телефон, показывающий  и
продолжительность разговора, и время, и даже  номер,  с  которого  в  данный
момент кто-то решился звонить  господину  Анцыферову.  Напротив  письменного
стола стоял шкаф, и в него на высоте человеческого роста были  втиснуты  три
небольших телевизора. Один показывал вход в ресторан со стороны улицы,  и  в
данный момент на нем можно было увидеть разгромленные окна, машину  милиции,
толпу любопытных. Едва войдя в кабинет, Пафнутьев увидел на экране Шаланду -
тот тяжело шагал к своей машине. На втором экране можно  было  наблюдать  за
тем, что происходит в зале. Сейчас в зале было пустынно, шторы колыхались на
снежном ветру, официанты в белых кителях сгребали и выносили  битое  стекло.
Третий экран показывал кухню. Видимо, Анцыферов хотел твердо  удостовериться
в том, что  продукты  у  него  не  воруют,  посторонние  люди  на  кухню  не
заглядывают, в рот и в карманы ничего  не  суют.  А  кроме  того,  повара  и
поваренки, зная, что в данный момент за ними  придирчиво  наблюдает  хозяин,
были более усердны и старательны.
   За черным столом сидел Анцыферов. Лицо его было скорбным, но приветливым.
Всем своим видом он выражал готовность помочь правосудию всеми своими силами
и возможностями.
   - Садись, Паша, - сказал он, показывая на черный стул  с  никелированными
подлокотниками. - Выпить хочешь?
   - Если спрашиваешь, то нет.
   - Виноват... Сейчас дам команду.
   - Не надо, Леонард. У нас еще будет повод... Похоже, мы с  тобой  надолго
породнились.
   - Не понял? - Анцыферов вскинул  брови  так  высоко,  что  даже  рот  его
приоткрылся и выражение лица получилось изумленно-радостным, будто для  него
и в самом деле было большим счастьем видеться с Пафнутьевым ежедневно.
   Пафнутьев  сел  в  кресло,  которое  могло   поворачиваться   на   мощной
металлической штанге. И он, конечно  же,  не  упустил  такой  возможности  -
повернулся вместе с креслом вокруг оси, внимательно осмотрев весь кабинет.
   - А здесь не хуже, - наконец сказал он.
   - Я тоже так думаю, - холодновато ответил Анцыферов - он не любил,  когда
ему напоминали о прежней деятельности. То ли считал, что много  потерял,  то
ли  был  уверен  в  обратном  -  многовато  приобрел,  оказавшись  во  главе
преуспевающего предприятия. - Слушаю тебя, Паша.
   Пафнутьев сделал еще  один  оборот,  задержался  взглядом  на  мелькающих
экранах, получив полное представление  о  том,  что  делается  на  улице,  в
ресторане, на кухне...
   - Дорого обошлось? - спросил он, кивнув на экраны.
   - Спонсоры помогли.
   - А что, они еще живы?
   - Мои живы, Паша, - улыбнулся Пафнутьев.
   - Я не имел в виду твоих или  чужих...  Я  хотел  спросить...  Разве  еще
существуют на белом свете спонсоры, меценаты, благодетели?
   - Иногда я тоже в этом сомневаюсь.
   - Ну, ладно, - вздохнул Пафнутьев, с сожалением оставляя приятную тему. -
Когда это произошло? - он кивнул  на  экран,  на  котором  у  разбитых  окон
возились официанты, подбирая осколки стекол, подметая мусор, сгребая в  кучи
грязные скатерти.
   - Примерно час назад... Около одиннадцати. Мы только успели открыться.
   - Зал был пуст? - невинно спросил Пафнутьев,  чувствуя,  как  сердце  его
легонько дрогнуло - вопрос был со вторым дном. Анцыферов подвоха не  уловил,
по простоте душевной полагая, что бестолковый разговор ни о чем и  обо  всем
одновременно продолжается. Простоват все-таки был Анцыферов, простоват. Если
раньше он упивался  детскими  пистолетами  и  железной  дорогой,  доводя  до
изнеможения собственного сына, то теперь забавлялся мелькающими экранчиками.
   - Да, - кивнул Анцыферов. - Кроме этих посетителей, в зале  никого  и  не
было.
   - А что, бывают и столь ранние посетители?
   - Бывают, - снисходительно улыбнулся Анцыферов.
   - Я понимаю, когда люди вечером спускают хорошие деньги - вино,  женщины,
впереди  долгая  ночь,  полная  музыки,  шампанского,  песен   и   плясок...
Действительно, ничего не пожалеешь... Но утром, спозаранку и в такой дорогой
ресторан... Как понимать?
   - Есть люди, Паша, для которых деньги - не самое главное, - с  горделивой
назидательностью произнес Анцыферов, давая понять, что его клиенты денег  не
считают.
   - Да? - удивился Пафнутьев. - Это сколько ж надо иметь денег,  чтобы  они
перестали быть главным в жизни?
   - Это зависит от многих причин...  Воспитание,  масштаб  личности,  цели,
которые человек ставит перед собой, - Анцыферов все еще трепался бездумно  и
легковесно.
   - А эти... Которые с самого утра завалились?
   - Да я их толком и не видел, - спохватился Анцыферов, но было поздно - он
уже признался в том, что знает этих людей.
   -  Прости,  Леонард,  -  Пафнутьев  положил  тяжелую  ладонь  на   черную
поверхность стола. - К тебе ранним утром...
   - Да ну тебя, Паша! Какое раннее утро в двенадцатом часу?!
   - Не надо меня перебивать, Леонард. А то я путаюсь, теряю  мысль  и  могу
показаться тебе Глупым... Даже глупее, чем всегда. Хотя это  и  трудно.  Так
вот,  -  Пафнутьев  поднял  ладонь,  останавливая  Анцыферова,  который  уже
собрался было заверить гостя, что никогда глупым его не считал, и даже более
того, всегда относился к нему как к человеку чрезвычайно способному. Погоди,
Леонард... Утро - это  понятие  относительное.  Одни  ранним  утром  считают
четыре часа, другие и в одиннадцать проснуться не могут... Не об этом  речь.
Речь о твоих клиентах. О которых ты с большим уважением заметил, что  деньги
для них не главное. Вопрос - что для них главное?
   - Мы говорили не о них, Паша, - тихо поправил Анцыферов.  -  Мы  говорили
вообще...
   - Никогда и ни с кем  не  говорю  вообще...  Даже  в  постели  я  человек
чрезвычайно конкретный. До ограниченности. Итак... Кто они?
   - Понятия не имею.
   - Как! Ты не знаешь Вовчика Неклясова?
   - Никогда не слышал о таком.
   - А эти часто бывают?
   - Знаешь, мне кажется... Если я, конечно, не ошибаюсь... Мне кажется, что
как-то они были... Недели две назад... Нет, скорее всего, я ошибаюсь.
   - Двое, которые остались живы, ушли черным ходом. Они знали, что в  твоем
ресторане есть черный ход?
   -  Черный  ход  есть  всегда...  Везде.  Чего  тут  особенного?   Повара,
снабженцы, грузчики пользуются только черным ходом.  Об  этом  знает  каждый
нормальный человек.
   - Леонард, это нормальные знают. А я  другой.  Значит,  так...  По  окнам
стрельба, скатерть белая залита кровью, двое  на  полу,  двое  рвут  в  твою
сторону, мимо этого вот кабинета... А ты ничего о них не можешь сказать?
   - Молодые ребята, неплохо одеты, что-то кашемировое...
   - Сейчас в кашемировом ходят  даже  уличные  лотошники.  Это  форма  всех
торгашей. Где твое пальто?
   - На вешалке, - Анцыферов кивнул в сторону шкафа.
   Пафнутьев поднялся, распахнул дверцу и увидел розоватое длинное пальто.
   - Все ясно. Они тоже в кашемировом?
   - Мне так показалось, - ох, не зря Анцыферов работал когда-то  прокурором
- все вопросы Пафнутьева разбивались о его неопределенность.
   - Не хочешь ты мне помочь, Леонард, - тяжко вздохнул Пафнутьев  и,  резко
оттолкнувшись, сделал полный оборот вместе  с  креслом.  -  И  я  даже  знаю
почему.
   - Ну? - живо поинтересовался Анцыферов.
   - Рыло в пуху.
   - Грубовато выражаешься, - обиделся Анцыферов.
   - Не я, народ. Это все он, негодник. Рыло в пуху,  рожа  крива,  полюбишь
козла... Необразованный, темный, пьяный... Вот и несет, что  попало.  Прости
нас, Леонард!
   - Кого это - вас?
   - Меня и народ, -  широко  улыбнулся  Пафнутьев,  довольный,  что  поймал
Анцыферова в эту невинную ловушку. - Хорошо. Бери ручку, бумагу и пиши. Так,
мол, и так,  настоящим  подтверждаю,  что  люди,  подвергшиеся  нападению  в
ресторане, мне неизвестны, видел их впервые... Ну и так далее. Может,  и  от
себя что-нибудь добавишь.
   - Зачем такая расписка?
   - Не знаю, - беззаботно ответил  Пафнутьев.  -  Авось  пригодится.  Когда
выяснится, к примеру, что один из убитых - твой сват, один  из  сбежавших  -
твой брат... Тогда я эту бумажку тебе под нос.  А  судья  и  скажет...  Нет,
скажет, Леонард Леонидович, вы были неискренни во время следствия,  пытались
утаить ваши криминальные связи, увести от наказания опасных  преступников  и
потому снисхождения не заслуживаете,  и  я  вынуждена  буду,  скажет  судья,
этакая полная женщина с накрашенным ртом и мелкими кудельками на  голове,  я
вынуждена буду применить к вам не первую, а  вторую  часть  статьи,  которая
предусматривает...
   - Заткнись, Паша, - негромко сказал Анцыферов. Полная женщина с крашеными
губами и высветленными кудельками, видимо,  вызывала  у  него  воспоминания,
бросающие в дрожь. - Я напишу расписку, или как там ты ее называешь.  Только