тно  ощущал  легкую,  почти
неуловимую фальшь в разговоре, ему казалось, что все чуть  играли,  говорили
не столько между собой, сколько для него. Но это мимолетное ощущение тут  же
было вытеснено благодарностью к Подгайцеву, Махначу, даже к Жирному.  Голова
еще гудела, подойти к столу у него просто не было сил.
   - Иди сюда! - услышал Андрей голос Заварзина и понял - это ему. С  трудом
поднявшись, пошатываясь, подошел, сел на подставленный Подгайцевым  табурет,
оперся спиной о стену дома. - Что-то ты совсем раскис... Соберись!
   - Собрался, - обронил Андрей.
   - Тогда слушай, - твердо сказал Заварзин. - Ребята решили тебя  оставить.
Их благодари. Но отрабатывать придется. Понял?
   - Понял, - кивнул Андрей, стараясь не встретиться взглядом с  Заварзиным.
Нет, страха не было, но останавливало опять промелькнувшее ощущение игры.
   - Значит, остаешься. Так будет лучше, я согласен. Ты сейчас в  шоке,  еще
глупостей наделаешь, с повинной явишься, себя загубишь и ребят  подведешь...
За тобой нужен глаз да глаз. Все понял?
   - Да понял...
   - Это хорошо. И в нашей конторе никаких  перемен.  Ничего  не  произошло.
Запомни - ничего не произошло ни этим утром, ни вчерашним, ни позавчерашним.
Нигде не трепаться. Даже между собой, - Заварзин  посмотрел  на  каждого.  -
Даже между собой, - повторил он, опустив на  стол  тяжелый  кулак,  покрытый
светлыми  волосами.  -  Если  узнаю,  что   вы   трепались   о   сегодняшних
похождениях... Изничтожу. Михей, это на тебе.
   - Все будет в порядке, Саша.
   - И ты, Жирный, запомни. Твой язык  и  твою  дурь  я  знаю.  Чуть  что  -
прихлопну. Веришь?
   - Верю, - кивнул Феклисов.
   - И на этом все. Завязали. Михей, наливай. Андрею плесни  побольше,  чтоб
мозги хорошо встряхнулись. Еще налей, еще... Вот так. Сегодня ему ездить  не
придется, пусть из шока выходит. Менты говорят, что после  убийства  человек
больше месяца в шоке пребывает и совершает всякие глупости.  Благодаря  этим
глупостям  и  ловят  вашего  брата.  Слышишь,  Андрей?  Не  вздумай  сегодня
куда-нибудь уходить. Заночуй здесь. Предупреди кого надо по телефону, чтоб в
городе искать  не  бросились.  Но  сам  оставайся  здесь.  Место  в  конторе
найдется, диван есть. Это на тебе, Михей.
   - Понял, Саша.
   - Что я забыл?
   - Ты забыл пожелать трудовых успехов.
   - Желаю вам трудовых успехов, - проговорил Заварзин без  улыбки.  -  Чтоб
?жигуленок? завтра был готов. Я пообещал  человеку,  он  надеется.  Клиентов
подводить нельзя. Все. Прощаюсь. А ты держись, - он легонько толкнул  Андрея
в бок, но тот, не ожидая толчка, свалился на землю. - Да  ну  тебя  в  самом
деле, - подхватил Андрея под мышки, Заварзин снова усадил его на табуретку.
   - Ничего, мы его восстановим, - сказал Подгайцев. - Все будет в порядке.
   - Поеду на разведку, - Заварзин поднялся. - Есть у меня люди в тех  самых
органах.  Узнаю,  как   продвигается   следствие,   какие   следы   оставили
доморощенные убийцы... Андрей, тебе ведь интересно, как идет следствие?
   - Не знаю... Наверно.
   - Если что-то  серьезное  -  доложу.  Если  очень  серьезное...  Придется
устранять опасность. Тогда с тебя  причитается,  слышишь?  Нынче  все  денег
стоит.
   - Слышу.
   -  Я  не  злопамятный,  но  добрые  обещания  помню.  Скажем  так   -   я
добропамятный. Все, что мне обещано, помню. Надеюсь и жду.
   - Дождешься, - обронил Андрей.
   - Это в каком смысле? - насторожился Заварзин.
   - Все в том же, в добропамятном.
   - А, тогда ладно. А то уж как-то угрожающе у тебя прозвучало...  Или  мне
показалось?
   - Мне ли еще угрожать? - усмехнулся Андрей,  сразу  почувствовав  боль  в
губе. Он вылил в рот остатки водки и сморщился от жжения.
   - Я тоже так думаю, - Заварзин вышел из тени на сильное полуденное солнце
и зажмурился от удовольствия. - Держитесь, ребята,  -  раздались  его  слова
откуда-то из слепящего сияния. - В любом случае я с вами. Михей  вон  знает,
что это кое-что значит. Михей, объясни.
   - Да, если Саша сказал, на него можно надеяться.
   Я в этом убеждался не раз. Вы тоже убедитесь, если вам повезет.
   - Пируйте, ребята, - сказал Заварзин. - Но не забывайтесь. И ты,  Андрей,
кончай кукситься. Проехали. Забудьте. Михей, проводи меня, - быстро и легко,
несмотря на свой вес, Заварзин прошел к сверкающему перламутром ?мерседесу?,
соскользнул в раскрытую дверцу. Подгайцев подошел, склонился так, что  виден
был только его тощий зал в промасленных  спецовочных  штанах.  -  Как  я?  -
спросил Заварзин. - Ничего.
   - Да ты что! Малый театр! - шепотом восхитился Подгайцев.
   - Гастроль удалась?
   - Все отлично, Саша! Ты и сам видишь! Не знай я  всего  заранее,  сам  бы
проглотил, не поперхнувшись.
   Он просто обалдел от всего!
   - Ну, ладно... Пока. Продолжай в том же духе.
   - Да иначе уже и нельзя, - заверил Подгайцев.
   - Но за ним приглядывай... Что-то в нем бродит... И не отпускай  сегодня.
Оставь на ночь - пусть посторожит.
   - Все отлично, Саша. Ни пуха! Будут новости - звони.
   "Мерседес? неслышно скользнул в ворота, развернулся в  сторону  города  и
резко рванул с места, скрывшись в клубах горячей, разогретой на солнце пыли.
Через десять минут сверкающая зеленой искоркой машина  нырнула  в  городские
кварталы, а пыль все еще стояла над дорогой неподвижно и округло.
 
*** 
 
   Когда Подгайцев вернулся к столу, ребята, до того  молчавшие,  оживились,
снова почувствовав себя вправе говорить.
   - Что он сказал? - спросил Махнач.
   - Кто? - недоуменно поднял брови Подгайцев.
   - Как кто? Заварзин!
   - Какой Заварзин?
   Махнач некоторое время смотрел на Подгайцева в полнейшем  недоумении,  но
постепенно в его глазах возникало понимание происходящего.
   - Все понял, Михей. Прошу прощения.
   - Если понял, мотанись к холодильнику. Там должна остаться  бутылка...  Я
вижу, вы не прочь пригубить еще по одной, а? Нет  возражений?  Да!  Чуть  не
забыл...  -  Подгайцев  вынул  из  кармана  несколько  пачек  сторублевок  в
банковских упаковках. - Это аванс за сегодняшние волнения... Андрей, правда,
поработал больше остальных, но мы ведь об этом не договаривались...  Поэтому
всем поровну, - Подгайцев перед каждым положил по пачке. - Вопросы есть?
   - Кто платит? - спросил Андрей.
   - Как всегда - заказчик. Еще что-нибудь? - в голосе Подгайцева прозвучали
нотки, заставившие Андрея замолчать. - И правильно. Не надо лишних вопросов.
Не надо лишних знаний. Не надо ничего лишнего. Мы хорошо сработали в прошлом
месяце, считайте это премией. Болтать о ней  не  стоит,  поскольку  в  наших
отчетах она не проходит, Вовчик, а где же водка?
   Махнач сорвался с места и исчез в дверях.
   А Заварзин, въехав в город, направился к переговорному пункту.  Остановив
машину в тени больших тополей, вышел, небрежно бросив за собой  дверцу,  еще
раз насладившись звуком, с которым она захлопнулась. Нет, это не дребезжащая
дверца ?запорожца?, в которую, кажется, насыпи  обрезки  жести,  не  жесткий
сухой стук ?жигулей?, не тяжелый  грохот  ?Волги?,  когда  металл  бьется  о
металл... Хлопок ?мерседеса? был мягким,  надежным,  скрывающим  и  хранящим
уют. Услышав его, не нужно перепроверять запор,  тыкать  ключ,  поворачивать
его, а затем снова дергать ручку. Нет, здесь требуется  немногое  -  красиво
выйти из машины, легонько толкнуть дверцу за спиной  и,  не  ожидая  хлопка,
спокойно отправиться по своим делам.
   Войдя в кабину, Заварзин набрал номер, оглянулся. Сквозь мутное  несвежее
стекло он не увидел ничего подозрительного. Переговорный пункт был  попросту
пуст - не находилось желающих в такую жару запираться  в  тесную  кабину,  в
которой мгновенно покрываешься липким потом. Его  звонка,  видимо,  ждали  -
трубку подняли тут же. Разговор получился недолгим, а многим он показался бы
странным.
   - Простите, - сказал Заварзин, - куда я попал?
   - А куда вы звоните? - спросил напористый голос.
   - Видите ли, я по делу...
   - И как дела?
   - Хорошо идут дела... Голова еще цела.
   - С чем я вас и поздравляю! Внимательней набирайте номер!
   - Виноват! Исправлюсь! - ответил Заварзин, но не было  в  его  голосе  ни
смущения, ни растерянности.  Повесив  трубку,  он  вышел  на  улицу.  Вокруг
?мерседеса? толпились зеваки,  заглядывали  в  кабину,  любовались  зелеными
переливами. Заварзин не стал им мешать. Он постоял в сторонке,  прошелся  по
улице и только потом, легонько раздвинул толпу у  машины,  уселся  в  желтое
бархатное сиденье. Заварзин не торопился. Включил магнитофон, ткнул в  узкую
прорезь кассету, уменьшил звук  и  некоторое  время  сидел,  откинувшись  на
спинку сиденья,  бездумно  и  расслабленно.  И  только  по  двигающимся  под
закрытыми веками глазам можно было догадаться, что он  видел  в  эти  минуты
что-то беспокойное, тревожащее. Минут  через  десять  он  включил  неслышный
мотор и тронул машину. Бросив взгляд  в  зеркало,  удовлетворенно  кивнул  -
восторженные зеваки обалдело смотрели ему вслед. Сверкающий  под  полуденным
солнцем  зеленый  ?мерседес?  миновал  перекресток,  на  котором   произошло
убийство. Ничто сейчас не напоминало о трагедии - асфальт был  чист  и  сух,
прохожие  предпочитали  затененную  противоположную  сторону   улицы,   лишь
несколько человек толпились у киоска  с  мороженым.  Заварзин,  не  замедляя
скорости, проехал  мимо,  хотя  на  светофоре  уже  горел  желтый.  Постовой
проводил его взглядом - он знал эту машину.
   На пляж Заварзин успел как  раз  к  назначенному  времени  -  крупноватая
девушка с короткой стрижкой уже сидела под  грибком,  с  легким  нетерпением
оглядываясь по сторонам.
   - А вот и я, - сказал Заварзин. - И почти без опоздания.
   - На такой машине грешно опаздывать.
   - Ох, не сглазь, Наташа! Ох, не сглазь! - Заварзин снял  светлый  пиджак,
мимоходом коснувшись ее груди. - Ой! Что там у тебя? Ты что-то прячешь!
   - Шарики! - легко ответила Наташа. - Теннисные шарики.
   - Крупноваты для игры!
   - Смотря для какой.
   - Поиграем, тогда и разберемся,  а?  -  он  посмотрел  исподлобья.  -  Не
возражаешь?
   - Поиграем. Вот жара немного спадет...
   - Эх, дожить бы! - шутливо простонал Заварзин.
 
*** 
 
   Пафнутьев разложил на столе фотографии, которые  принес  Худолей,  и,  не
торопясь, рассматривал одну за другой. Снимки получились неплохими, даже  на
глянец эксперт не поскупился, что бывало с ним нечасто.  Сам  Худолей  сидел
тут же, закинув ногу на ногу так, что тощая выпиравшая коленка была видна во
всех анатомических подробностях. Скучая,  Худолей  листал  какой-то  журнал,
листал шумно, резко, словно его раздражала каждая страница  и  он  торопился
побыстрее ее  перевернуть.  Время  от  времени  взглядывал  на  следователя,
пытаясь понять его настроение.
   - Так, - произнес наконец Пафнутьев, откладывая в сторону один снимок.  -
А словами можешь что-нибудь сказать, - вслух, внятно, четко?
   - Тяжелый случай, Паша. Но кое-что есть,  не  зря  мы  ползали  по  этому
переулку. Ты правильный снимок выбрал. Как и старались ребята,  а  всего  не
предусмотрели - протектор оказался меченым. Зная, как они гоняют по дорогам,
по бездорожью, можно предположить, что повреждение обязательно  обнаружится.
И  оно  обнаружилось.  Смотри,  вырвана  часть  протектора  в  виде  этакого
треугольничка довольно правильной формы...
   - Вижу, - Пафнутьев взял снимок, всмотрелся в него. -  Авось  сгодится...
Когда мотоциклиста поймаем,  -  он  сунул  снимок  в  потрепанную  папку.  -
Помнишь,  как  обрывался  на  дороге  след  мотоцикла?  Резко  и   навсегда.
Мотоциклы, насколько мне  известно,  пока  еще  не  летают...  Куда  он  мог
деться?
   - А черт его, знает!  Скорее  всего,  вкатили  на  что-нибудь...  Другого
объяснения не вижу.
   - Вкатили? - с сомнением проговорил Пафнутьев. - Хлопотно это... И потом,
остановка, кто-то должен с мотоцикла слезть... След в этот момент  наверняка
завиляет, появятся отпечатки  подошв...  А  там  ничего  этого  нет.  Ладно,
разберемся. Что еще?
   -  Кровь  на  заборе  -  третья  группа.  На  левой  руке  у  одного   из
мотоциклистов наверняка есть ссадина, содранное место... Что-то в этом роде.
Эти охламоны с перепугу не вписались в поворот... Несколько метров они ехали
вдоль забора и все это время от досок отталкивались.
   - Это все? - уныло спросил Пафнутьев.
   - На рукавах у преступников, на левых рукавах, должны остаться  древесные
занозы. Мелкие, почти незаметные. Их так просто  не  вытащить  из  ткани.  И
куртка оставила след на заборе.., черная куртка из брезентовой ткани. И еще,
Паша... Когда мотоцикл бросило на забор, один  из  седоков  оперся  ногой  о
землю. И оставил отличный отпечаток подошвы. Рубчатая подошва  ботинка  типа
туристского... Если найдешь, доказать несложно, - Худолей протянул еще  одну
фотографию.
   Пафнутьев взял снимок, всмотрелся в него и, не сказав ни слова,  сунул  в
папку.
   - Все это хорошо, - вздохнул он, - все это мило... Но у нас  нет  ничего,
что помогло бы установить их самих.
   - Я, конечно, извиняюсь, - перебил его Худолей, - но ты несешь чушь.  Как
это ничего нет?! А мотоцикл ни о чем  не  говорит?  Рокеры-шмокеры  тебя  не
интересуют? А обрез? А заряд? А прокладки? А связи  бедолаги  Пахомова?  Эти
убивцы, между прочим...
   - Как ты думаешь, чем они занимаются?
   - Водку пьют, - не задумываясь, ответил Худо-лей. - Тут и думать  нечего.
Все, кто достал водку, пьют. А кто не достал - маятся.
   - Да, кстати, - Пафнутьев поднял с пола портфель,  не  торопясь  пощелкал
замками и, порывшись в  его  глубинах,  вынул  бутылку  водки.  Как  недавно
Халандовский, он взял ее за самый кончик горлышка и поставил на стол. - Хотя
ты во мне и сомневался... Однако же, должен  признать,  что  слов  своих  не
забываю.
   - Паша! - вскочил  Худолей.  -  Паша...  Представляешь,  надежда  в  душе
теплилась, слабая, гаснущая надежда... Но верить  боялся.  Как  мы  все-таки
изверились, как обнищали духом! Как мало в нас осталось высокого и  чистого!
Если я когда-нибудь...
   - Спрячь, - сказал Пафнутьев. - А то выгонят обоих.
   - Да я мигом, да я...  -  Худолей  сунул  бутылку  в  карман,  сверху  на
торчавшее горлышко натянув рукав,  прокрался  к  двери,  осторожно  выглянул
наружу. Убедившись, что опасности нет,  выскользнул  из  кабинета,  большими
бесшумными шагами пробрался в конец  коридора,  где  висели  противопожарные
ведра да топоры с крючьями и нырнул в свою каморку. Там, пометавшись из угла
в угол, он, наконец, сообразил сунуть бутылку в корзину для  мусора,  сверху
набросал бумаг, от двери обернулся, чтобы убедиться в надежности тайника,  а
выйдя, уже не торопясь, вернулся к Пафнутьеву.
   - Паша, - торжественно сказал Худолей, - я твой должник по гроб жизни.
   - Хорошо, что ты это понимаешь.
   - Используй меня, как душа пожелает! Я сообразительный, Паша!  -  Худолей
прижал тощие ладошки к впалой груди и преданно  заморгал  длинными  женскими
ресницами. - Я все пойму, Паша! Верь мне, истинно говорю тебе!
   - Значит, определимся... - Пафнутьев помолчал. Ты не уходишь отсюда, пока
не сделаешь полсотни таких снимков,  -  он  постучал  пальцем  по  папке.  -
Рисунок протектора с треугольничком.
   - Полсотни?! - ужаснулся Худолей. - На кой, Паша?! Неужто на  всех  углах
расклеивать будешь?
   - Участковым раздам. В мотоклуб занесу... Кто у нас рокерами занимается?
   - Шестаков. Жорка Шестаков. Раньше Иван  Лавров  все  воевал  с  ними,  а
теперь Шестакову поручено. Успехов у  него  немного,  можно  сказать  и  нет
никаких успехов по причине врожденной бестолковости, но какой-то учет ведет.
   - Вот ему нужно несколько фоток подарить.
   - Не советую, Паша. Завалит. Начнет этим  же  рокерам  и  показывать.  Уж
очень бестолковый.
   - Ладно, подумаем. И еще одно... - Пафнутьев  запнулся,  окинул  взглядом
вещественные доказательства,  которыми  был  завален  кабинет,  с  сомнением
посмотрел на Худолея и тот понял его колебания.
   - Говори, Паша! Говори! Я же сказал - верь мне и не пожалеешь.
   - Попробую...
   - Паша! - снова взвился Худолей.  -  Я  могу  напиться,  деньги  семейные
прокутить, слово нехорошее произнесть могу, и даже в  женском  обществе.  Но
человека, который мне доверился, не предам.  У  алкоголиков,  Паша,  суровые
законы порядочности, хотя ты в это и не поверишь.  Да,  среди  нашего  брата
есть подонки, готовые ради рюмки водки и отца родного... Есть. Но  в  то  же
время у нас очень своеобразные понятия о нравственности, достоинстве...  Да,
Паша,  да!  Многие  чувства  у  представителей   нашего   круга   болезненно
обострены... И часто обостренной бывает честь. Хоть для некоторых лозвучит и
смешно!
   - Да нет, почему смешно... Нормально звучит,  -  смутился  Пафнутьев  под
горящим взглядом Худолея.
   - Тогда говори, Паша.
   - Значит так, Виталий... Дело это довольно своеобразное,  как  ты  только
что выразился... Некоторые вещи смущают, некоторые настораживают...
   - Меня тоже. Я, например, очень озадачен  тем,  что  расследование  этого
убийства поручили именно тебе. Не в обиду, конечно, будь сказано.
   - Значит, мы с тобой мыслим в одном направлении, - Пафнутьев  смахнул  со
стола невидимые крошки, словно расчищая место для разговора  откровенного  и
прямого.
   - Говори, Паша. Я  очень  хорошо  тебя  понимаю,  -  Худолей  уважительно
поморгал  ресницами.  Глаза  его  в  это  время  оставались,   как   всегда,
красновато-скорбными.
   - Анцыферов, - наконец произнес  Пафнутьев,  преодолев  в  себе  какое-то
сопротивление. - Он ведь и тебя вызовет, будет долго, нудно расспрашивать  о
подробностях, успехах, находках... Это его  право,  разумеется.  Может  быть
даже долг...
   - Я не должен говорить ему все? - спросил Худолей в упор.
   - Видишь ли, Виталий, я не уверен в том, что он...
   - Понимаю.
   - Да? - Пафнутьев озадаченно посмотрел на Худо-лея. -  Ну,  хорошо.  Если
все сопоставить... От моего назначения до...
   -  До  личности  пострадавшего,  -  подхватил  Худо-лей,  -  то   картина
вырисовывается недоуменная. Паша, об этом нельзя говорить вокруг  да  около.
Или в лоб, или совсем не надо. Намеки не пройдут. Иначе собьем друг друга  с
толку.  Если  мы  вступаем  в  преступный  сговор,  надо  и  так  сказать...
Преступный сговор.
   - Ну, так уж и преступный, - Пафнутьев досадливо  отвернулся.  -  Обычное
рабочее совещание.
   - Пусть, если тебе так легче.
   - Хорошо, - вздохнул Пафнутьев. -  Так  и  быть.  Не  надо  Анцыферову  о
треугольничке. Иначе мы его никогда, не найдем, он исчезнет с лица земли.  И
про куртку с деревянными занозами в левом рукаве.  И  про  то,  как  странно
исчез мотоцикл... Про кровь можешь сказать-поменять  группу  еще  никому  не
удавалось.
   - Отпечаток подошвы? - спросил Худолей.
   - Не надо.
   - Правильно, - одобрил эксперт. - Но ведь это... Сложная получается игра,
Паша.
   -  Авось.  Скажи  мне  вот  что,  Виталий...   Мне   впервые   приходится
сталкиваться с убийством, с таким убийством... Ты  в  этих  делах  вертишься
постоянно. Я не спрашиваю у тебя имен, мне не нужны даты  и  цифры...  Скажи
общем...  Тебя  ведь  не  в  первый  раз  понуждают  скрывать  те  или  иные
обстоятельства того или иного  преступления  по  настоянию  того  или  иного
человека?
   - А как же, Паша! - воскликнул Худолей, прижав ладошки к груди. -  А  как
же иначе! Ведь истина - это  не  потаскушка,  которая  с  любым  согласна...
Истина - это приличная  девушка,  из  хорошего  общества,  у  нее  уважаемые
родители, у нее возвышенные представления о жизни... Это все надо учитывать.
Выходя замуж, или другими словами, выходя к людям, истина  должна  выглядеть
пристойно, чтобы все радовались, на нее глядя, чтобы никто не упрекнул ее  в
низменных страстях недостойном поведении, вульгарности манер... Дома, у себя
на кухне или в спальне она может выглядеть, как сама того  пожелает,  но  на
людях, другими словами в зале  правосудия,  она  должна  быть