возражаешь?
   - Откуда звонишь?
   - - Из машины.
   - За десять минут доберешься?
   - Около того.
   - Хорошо... Входная дверь будет открыта.
   - Но я знаю код, - не понял Пафнутьев последних слов Халандовского.
   - Жильцы меняют его каждую неделю.
   - Зачем? - удивился Пафнутьев.
   - А ты не знаешь?
   - Догадываюсь вообще-то, - смутился Пафнутьев. - Ты один?
   - К твоему приезду буду один.
   - Я не помешал?
   - Жду, - ответил Халандовский и положил трубку.
   Когда  машина  въезжала  во  двор,  Пафнутьев  увидел,  как  из  подъезда
Халандовского быстро вышла женщина в серой волчьей шубе,  которые  последнее
время в бесконечном количестве завозили из Кореи.  Полгорода  уже  ходило  в
этих шубах - рыжих, серых, коричневых, огненно-красных. Верх у этих шуб  был
мохнатый, а полы, сшитые из полосок, напоминали  косо  уложенные  паркетины.
Женщина шла навстречу, пряча лицо от снега,  от  яркого  света  фар.  Но  на
секунду  открыла  лицо,  и  Пафнутьев  узнал  ее  -  красавица-кассирша   из
собственного магазина посетила Халандовского в этот снежный  вечер.  Значит,
не так уж и одинок  его  друг,  значит,  не  столь  уж  и  беспросветно  его
существование. Пафнутьев дал  знак  Андрею  остановиться  и,  когда  женщина
поравнялась с машиной, открыл дверцу.
   - Простите, может быть, вас подвезти?
   - Спасибо, мне недалеко.
   - Тогда тем более мне приятно оказать вам услугу. -  Пафнутьев  вышел  из
машины и приглашающе оставил дверь открытой.
   - Ну что же, - кассирша узнала Пафнутьева, но называть его  по  имени  не
стала - как-то усвоили все в последнее  время,  что  чем  меньше  слов,  чем
меньше выплескиваешь свои знания в разговоре,  тем  лучше,  безопаснее,  тем
дольше проживешь. - Вам зачтется, - сказала она с улыбкой.
   - Очень на это надеюсь, - поклонился Пафнутьев. - Меня ждать не  надо,  -
сказал он Андрею, - Сам доберусь.
   Бронированная входная  дверь  действительно  оказалась  открытой.  Войдя,
Пафнутьев увидел несколько замков, приваренных к  ней  изнутри.  Едва  дверь
стала на свое место, как все они дружно щелкнули. Теперь зайти в подъезд без
ведома хозяев можно было разве что с помощью мощного взрыва.  Поднявшись  на
третий этаж, Пафнутьев опять наткнулся на бронированную  дверь  без  единого
выступа, без ручек и защелок. Гладкий стальной  лист  сантиметровой  толщины
закрывал вход в квартиру Халандовского. Лишь на  уровне  человеческого  лица
было просверлено небольшое отверстие для глазка,  да  в  стороне,  прямо  на
стене едва просматривался забрызганный известкой звонок.
   То ли сильно разбогател Аркаша, то  ли  сильно  перетрухал,  -  усмешливо
подумал Пафнутьев, но, оглянувшись, увидел, что и  все  остальные  двери  на
площадке  тоже  забраны  мощными  стальными  листами.  Знал  Пафнутьев,  что
крупнейший цех машиностроительного завода перешел на изготовление таких  вот
бронированных дверей, которые  каждую  квартиру  превращали  в  неприступный
сейф. Цех, который год назад выпускал сельхозоборудование, теперь не успевал
поставлять двери для города и, похоже, процветал, кормил весь завод.
   Пафнутьев не успел нажать кнопку звонка - дверь бесшумно открылась, и  он
увидел на пороге Халандовского. Печального, мохнатого, улыбающегося.
   - Заходи, Паша! Заходи,  дорогой!  -  Халандовский  обнял  Пафнутьева  за
плечи, пропустил в квартиру  и  плотно  закрыл  дверь,  не  забыв  повернуть
два-три запора. - Раздевайся, разувайся, распрягайся, а я делом займусь, - и
Халандовский метнулся на  кухню.  А  Пафнутьев,  снимая  с  себя  отсыревшую
куртку, пропитавшиеся водой туфли,  чувствовал,  что  не  только  от  одежды
освобождается, он словно освобождался от чего-то  тягостного,  гнетущего,  и
становилось ему легко и беззаботно,  как  всегда,  когда  он  входил  в  эту
квартиру. И не удручали его ни бронированные двери, ни решетки на окнах,  ни
эти вот запоры, сработанные в странах сытых и самодовольных. - Знаешь, Паша,
что мне в тебе нравится больше всего? - спросил Халандовский,  появившись  в
комнате с тарелкой, наполненной громадными котлетами, на каждой  из  которых
лежало по два тонких полупрозрачных кружочка лимона.
   - Неужели что-то есть во мне такое-этакое?
   - Я в восторге от того, что ты здесь не появляешься без трупа!
   - Что?!
   - У тебя сегодня труп был?
   - Ну?
   - И вот ты здесь, - расхохотался Халандовский.
   - Откуда знаешь?
   - По телевизору уже три раза передавали. Убит какой-то  крупный  мафиози,
боевик, бандюга - называй как хочешь. Обстрел заведения Леонарда, автоматная
очередь, один убит, второго увозят  к  твоему  приятелю  Овсову.  Овсов  уже
сделал операцию и заверил общественность города, что клиент будет жить. А  я
сразу понял, что ты появишься к вечеру, и велел Наденьке приготовить  котлет
покрупнее. Я сказал так... Чтобы котлета полностью  покрывала  ладонь  моего
лучшего друга Пафнутьева. Примерь! Если она будет тебе мала, если не накроет
ладонь, заставлю Наденьку все переделать. А эти пусть сама ест!
   - Не успеет, - проговорил Пафнутьев.
   - Так вот котлеты... Половина мяса - свинина, отборная свинина, вчера еще
хрюкала, вторая половина - телятина, вчера  еще  мукала...  Ну  и,  конечно,
чеснок, лук, специи-шмеции и самое главное  -  холодильник.  Котлеты  должны
быть холодными! Но с лимоном. И черный хлеб. Паша, запомни, хлеб должен быть
черным, но свежим. И еще -  зелень.  Киндза,  петрушка,  укроп  -  только  с
грядки!
   - Какие грядки в феврале, Аркаша! Опомнись!
   - Только с грядки! - убежденно  повторил  Халандовский.  -  Если  уж  так
случилось, что мы с тобой свалились в этот недоделанный капитализм, то  надо
ведь от него хоть что-нибудь взять! Нас приучили к перестрелкам на улицах, к
крови на мокром снегу, к трупам в мусорных ящиках. Но ведь  есть  в  мире  и
киндза на грядках! Есть укроп, от которого скулы сводит  и  рот  наполняется
божественной влагой...
   - Чем? - переспросил Пафнутьев.
   - Я имею в виду слюнку, - потупил глаза Халандовский. - Потому  что  если
во время моего рассказа у тебя не выступила слюнка...
   - Выступила, - обронил Пафнутьев.
   - Значит, Наденька не зря старалась. Что будешь пить, Паша?
   - Очень глупый вопрос.
   - Понял. Прошу прощения. Больше не буду. - И  Халандовский  мотанулся  на
кухню, а через мгновение уже возвращался со  "Столичной".  Бутылка  тут  же,
прямо на глазах, покрывалась густым, матовым инеем. - В  морозилке  была,  -
пояснил Халандовский. -  Тебя  дожидалась.  Между  прочим,  ты  знаешь,  как
отличать хорошую "Столичную" от плохой?
   - По вкусу, мне кажется, по запаху...
   - Ни фига! - прервал Халандовский неуверенный лепет  гостя.  -  Кто  тебе
даст  пробовать,  нюхать?  Внешне,  только  внешне  надо  уметь  распознать,
отличить дерьмо от нектара! Во-первых, бутылка не должна  быть  поллитровой!
Только семьсот пятьдесят! Ты в своей прокурорской деятельности сталкивался с
тем, что подпольную водку разливали в большие бутылки?
   - Да не припомню, честно говоря, - Пафнутьев был сбит с толку неожиданным
напором Халандовского.
   - Не помнишь, потому что не было.  Дальше...  Ты  видишь  эту  золотистую
рамку вокруг этикетки? Она должна быть  именно  золотистой,  посверкивающей,
нанесенной бронзовой краской, а не  желтой  или  коричневой!  И  на  заду  у
бутылки должна быть этикетка с бронзовой рамкой! А на косом ее склоне этакий
полумесяц... Паша, а пробка!
   - Я думаю, ее пора уже удалить, - смиренно заметил Пафнутьев.
   - Ты прав, Паша! - и Халандовский, словно обессилев, рухнул  в  кресло  и
одним движением с хрустом свинтил пробку. Разлив тягучую, медленную,  густую
от холода водку в объемистые хрустальные  стопки,  он  поставил  бутылку  на
стол. На ней  отпечаталась  его  громадная,  властная  горячая  ладонь,  под
которой растаял  нежный  иней.  -  Будем,  Паша!  -  Халандовский  поднял  в
приветственном жесте свою рюмку и, посерьезнев, словно  сосредоточившись  на
чем-то важном, выпил. Прислушался к себе  и,  видимо,  удовлетворившись  тем
путем, которым последовала водка, бесшумно поставил стопку  на  полированный
столик. Потом взял прямо пальцами котлету и  одним  махом  откусил  половину
вместе с кружком лимона. - Как хорошо, ах,  как  хорошо,  -  выдохнул  он  и
откинулся на спинку кресла.
   - Да, - согласился Пафнутьев. - Ничего котлета... Спиши рецепт.
   - А что, твоя не умеет?
   - Какие-то они у нее, мелковатые получаются...
   - Это годы, Паша... Это по молодости...  Пройдет.  С  каждым  прожитым  с
тобой годом котлеты у нее будут становиться все крупнее, массивнее, пока  не
достигнут такого вот размера... Так что там случилось спозаранку?
   - Ты же все знаешь!
   - Я знаю внешнюю сторону, то, что всем позволено  знать...  А  у  тебя  -
скрытая сторона, более приближенная к истине... Давай,  Паша,  выкладывай...
Глядишь, и я кой-чего добавлю.
   - Значит, так, -  Пафнутьев  расправился  с  котлетой,  бросил  стыдливый
взгляд на тарелку и,  убедившись,  что  можно  не  торопиться,  что  две-три
котлеты его дождутся,  какой  бы  аппетит  ни  разыгрался  у  Халандовского,
отложил вилку в сторону. - Значит, так... Ресторан "Леонард"...
   - Неважное заведение.
   - Почему?
   - Репутация чреватая какая-то... Если бы  я  ничего  не  знал,  а  ты  бы
сказал, что в ресторане произошло смертоубийство... Я бы сразу спросил  -  у
"Леонарда"? У него и должно такое случиться. И в дальнейшем будет случаться.
Извини, я перебил, продолжай.
   - Едва Леонард открыл ресторан, у него уж первые посетители.
   - Знаю, Вовчик Неклясов со своими боевиками.
   - Вот-вот... И только они расположились  и  сделали  заказ...  Автоматная
очередь с улицы. Странное какое-то нападение... Очередь пришлась  по  окнам,
будто автоматчик стрелял не столько в неклясовских ребят, сколько  стремился
произвести побольше шума, понимаешь... Если бы Неклясов сел чуть в  глубине,
то кроме звона стекол ничего бы и не было... А так -  один  труп,  один  при
смерти...
   - Выживет, - сказал Халандовский.
   - И это знаешь?
   - Говорю же - по телевидению трижды передавали.  Времена,  Паша,  настали
такие, что скоро  будут  сообщать,  сколько  женщин  забеременело  за  ночь,
сколько из них по желанию, сколько по недоразумению, от  кого  и  в  котором
часу. Свободой слова называется. Демократия. У них там,  за  бугром,  только
так. Значит, и нам негоже отставать, - свое  раздражение,  гнев,  восхищение
Халандовский мог выразить единственным способом - он брал бутылку и  наливал
по полной стопке. - Вот вышла отсюда Наденька полчаса назад, а  я  уж  боюсь
телевизор включать... Вдруг чего про нас  с  ней  скажут,  вдруг  глаза  мне
откроют на что-то такое, чего знать не желаю. Выпьем, Паша, и пожелаем  друг
другу крепкого здоровья, любви, молодости и красоты.
   - И неиссякаемого благосостояния, - добавил Пафнутьев.
   - Когда у нас будет все, что я перечислил, благосостояние,  Паша,  никуда
от нас не денется. Пробьемся. Вперед!  -  и  Халандовский  двумя  уверенными
глотками выпил обжигающе холодную водку.
   На некоторое время друзья  замолчали,  увлеченные  котлетами  размером  с
подошву не менее сорокового размера.
   - Негуманные у тебя котлеты какие-то, -  проворчал  Пафнутьев  с  набитым
ртом.
   - Это как?
   - Пьянеть не дают.
   - Дадут, - уверенно заверил Халандовский, бросив неуловимо быстрый взгляд
на бутылку, в которой оставалось еще не менее половины. - Дадут, -  повторил
он.
   - А теперь скажи мне, Аркаша, - совсем другим тоном проговорил Пафнутьев,
- что происходит в городе?
   - Третья сила, Паша, - лицо Халандовского, освещенное светом от  розового
абажура, сделалось значительным и почти скорбным. - Появилась  третья  сила.
Можешь назвать ее третьей бандой. Все было тихо и спокойно, все,  что  можно
было поделить,  поделили  между  собой  Неклясов  и  Фердолевский.  Обложили
налогом банки, магазины,  рынки...  Им,  по-моему,  даже  отделения  милиции
платят.
   -  Но-но!  -  предостерегающе  произнес  Пафнутьев.  -  Говори,   да   не
заговаривайся!
   - Платят, Паша.
   - И Шаланда?!
   - А куда ему деваться? Он тебе не признается,  совестно  ему...  Но  если
уловишь момент, поймаешь хорошее такое доверительное настроение... Спроси. И
он признается. Милиция платит Неклясову. А суды взял себе Фердолевский.
   - О, Боже! - простонал Пафнутьев.
   - Не надо, Паша... Ты знаешь об этом. Может, тебе не говорили  впрямую...
Как это делаю я... Но ты знаешь. А если бы не знал, то я бы тебя  не  уважал
так, как уважаю, не любил бы так,  как  люблю...  Не  преклонялся  бы  перед
тобой...
   - И что же третья банда?
   - Неклясов с Фердолевским поделили все, что  можно.  И  доля  каждого  их
устраивала. Они не ссорились и не убивали друг друга. Они водку вместе пили.
А если кого  и  убивали  для  порядка,  то  чужаков,  которые  лезли  на  их
территорию. И чужаки, если они хоть немного соображали, понимали,  что  дело
будут иметь с обоими.
   - И появляется третья сила...
   - Да, Паша. Она уже появилась. Бросила вызов и одному, и второму.
   - Послушай, а если все проще? Может быть, один из  этих  ребят,  Неклясов
или Фердолевский, напал на другого, не объявляя  войны?  И,  чтобы  избежать
собственных потерь, валит все на некую третью силу, которой и в помине нет?
   Халандовский некоторое время задумчиво смотрел на Пафнутьева, потом  взял
бутылку, иней с которой уже  успел  стечь  прозрачными  струйками,  и  снова
наполнил стопки. Осторожно поставив  бутылку  на  стол,  чтобы  не  спугнуть
собственные мысли, он сходил на кухню, принес лимон, не торопясь нарезал его
и положил на каждую из оставшихся котлет по два кружка. И только после этого
поднял глаза на Пафнутьева.
   - Сомневаюсь, - сказал он. - Сомневаюсь, Паша.
   - Почему?
   - Видишь ли... Эти ребята... Неклясов и Фердолевский...  Они  не  дураки.
Они очень не дураки. И есть тысячи  способов  узнать  о  коварных  замыслах,
которые питает другая сторона.
   - Например?
   - У каждого из них во вражеском лагере есть свой надежный человек. И если
бы тот же Неклясов затеял войну против Фердолевского,  тот  будет  знать  об
этом до того, как прозвучат  первые  выстрелы.  Они  больше  доверяют  своим
разведчикам, чем Иосиф Виссарионович. Хотя и тот был не дурак. Я подозреваю,
что и он доверял своим разведчикам... Но на каком-то этапе ему было выгоднее
делать вид, что он им не доверяет...
   - Не будем о Сталине, - перебил Пафнутьев.
   - А я о нем и не говорю, - невозмутимо ответил Халандовский. - Я говорю о
Неклясове и Фердолевском. Они тоже могут делать вид, прикидываться и  валять
дурака... Но когда появляются трупы... Это уже невозможно.
   - Что произошло сегодня утром у Леонарда?
   - На  одиннадцать  была  назначена  встреча  Вовчика  Неклясова  и  Кости
Фердолевского. Неклясов прибыл вовремя, Фердолевский опаздывал.  Поэтому  от
автоматчика досталось ребятам Неклясова.
   - Почему опаздывал Фердолевский?
   -  У  него  есть  оправдание.  Его  машину  в  пригороде  остановили   на
железнодорожном переезде. Он простоял там около часа - сошел вагон с  рельс.
Пока вызвали кран, ставили вагон на  место...  Неклясов  сам  поехал  и  все
проверил. И только тогда снял подозрение с Фердолевского.
   - У Фердолевского тоже есть потери?
   - Нет, - Халандовский покачал  головой.  -  Но  неделю  назад  взорвалась
машина... Никто не пострадал. Он должен был ехать в этой машине,  но  что-то
помешало...
   - Как объясняют взрыв?
   - Твердого мнения нет. Он не оставляет машину без присмотра ни на минуту.
В ней постоянно кто-то находится. Днем и ночью, утром  и  вечером...  Как  в
президентском самолете. Единственное объяснение, причем  довольно  жидкое...
Машину останавливали гаишники. Обыскивали, заглядывали в багажник, поднимали
кресла, в бардачке шарили... Обычный осмотр на дороге. С каждым случается. У
людей много оружия, везут мины, гранатометы, огнеметы... Идет  война,  Паша.
Все очень просто.
   - Надо бы мне повидаться с ними.
   - С кем, Паша?
   - С этими твоими... Неклясовым и Фердолевским.
   Халандовский  быстро   взглянул   на   Пафнутьева   и,   как   всегда   в
затруднительном положении, рука его невольно потянулась к  почти  опустевшей
бутылке. Потом брови его вскинулись вверх,  открыв  удивленные,  озадаченные
глаза, в которых постепенно возникало выражение шалости.
   - Ну, ты даешь, Паша! - сказал Халандовский, разлив  по  стопкам  остатки
водки.
   - А что? Мы с ними коллеги, работаем на  правоохранном  фронте...  У  нас
одинаковые проблемы, часто и методы одни. И вот появилась  одна  проблема  -
третья банда.
   - Я могу передать им твои слова?
   - Можешь и от себя кое-что добавить. Все, что покажется уместным.
   - Буду думать.
   - Когда появилась третья банда?
   -  Месяца  два  назад...  Может  быть,  три,  -   Халандовский   повертел
растопыренной ладонью в воздухе, давая понять,  что  его  слова  не  следует
воспринимать буквально. - Вначале были  телефонные  звонки...  Неумелые,  но
отчаянные, как выразился Неклясов. Звонкам  не  придали  большого  значения.
Мало ли шелупони сшивается вокруг любого стоящего дела...
   - Деятельность Неклясова и Фердолевского ты называешь  стоящим  делом?  -
усмехнулся Пафнутьев.
   - Называй как угодно... Но они ездят на "мерседесах" последних моделей  и
ужинают у Леонарда. Ты когда-нибудь ужинал у Леонарда?
   - Пока не звал.
   - А они не ждут, пока их позовут. Если у тебя нет в кармане  миллиона,  к
Леонарду можешь не заходить.
   - У меня в кармане есть кое-что похлеще.
   - Ну-ну?
   - Протокол изъятия верхней одежды того же Неклясова. В шкафу  у  Леонарда
висели несколько пальто и курток. Это не ресторан, а явочная точка.
   - Ты изъял  пальто  Неклясова  в  кабинете  у  Леонарда?  -  Халандовский
побледнел.
   - Изъял и оформил документами - протокол, понятые, подпись Анцыферова.
   - Паша, послушай меня, - заговорил Халандовский неожиданно тихим голосом,
- Немедленно все верни. Вовчик становится обидчивым, когда дело касается его
личных вещей. Паша, он очень обидчивый, - повторил Халандовский. - Он просто
впадает в неистовство, когда у него пропадает зажигалка, авторучка...
   - Штаны? - подсказал Пафнутьев, но Халандовский не был настроен шутить.
   - Если вернешь с извинениями... Это будет удачный ход.  И  тогда  я  могу
пообещать встречу с ним. Только тогда, Паша.
   - Буду  думать,  -  повторил  Пафнутьев  слова,  которые  совсем  недавно
произнес Халандовский. - Возвращаемся к третьей силе. Итак,  какой-то  хмырь
звонит... И чего хочет?
   - Паша, я говорю только то, что мне известно. Могу и ошибиться, с чьих-то
слов выложить что-то недостоверное... Поэтому  предупреждаю  сразу  -  делай
поправку.
   - Ты сказал - с чьих-то слов... С чьих именно?
   - Как я не люблю упоминать имена в разговоре, если бы ты только  знал!  -
простонал Халандовский. - Неклясов мне говорил, Вовчик.
   - Ему платишь?
   - Ему.
   - Сколько?
   - Это важно?
   - Конечно.  По  сумме  я  могу  оценить  степень  вашей  близости,  вашей
заинтересованности друг в друге.
   - Трешку в месяц отдаю.
   - Три миллиона?!
   - Да.
   - А он?
   - Охраняет.
   - От кого?
   - От всех неприятностей, которые могут принести как государственные,  так
и бандитские формирования. Кстати, если тебе это интересно,  государственные
органы становятся все более бандитскими, а бандитские  приобретают  характер
государственных.
   - Понятнее можешь?
   -  Могу.  Всевозможные  контроли  обладают,   Паша,   какой-то   животной
ненасытностью. Сколько бы ты не дал - мало. Это от  алчности  и  невежества.
Они полагают, что если у меня магазин, то деньги текут рекой. Они не  текут,
Паша,  рекой,  рекой  они  вытекают.  А  бандиты  более  скромны,  грамотны,
обязательны. Они знают, как  достаются  деньги,  как  приходится  вертеться,
чтобы товар достать, завезти,  сохранить,  продать,  сколько  нужно  отдать,
чт