щественный...   Да,
прокурор города был могущественным человеком,  принимал  он  позы  или  нет,
тешился с юной парикмахершей или читал ей вслух статьи  уголовного  кодекса,
называли его Анцышкой или каким другим непочтительным именем.
   Заскучав у окна, он подошел к столу, набрал номер по внутренней  связи  и
коротко сказал:
   - Павел? Зайди.
   И через несколько минут он  вошел  -  Павел  Николаевич  Пафнутьев.  Едва
взглянув на него, сразу можно было сказать,  что  со  следователем  Пахомову
явно не повезло. Нет, Пафнутьев не казался таким уж дураком или  убогим,  но
огня в нем было немного, если вообще был  в  нем  огонь.  Выглядел  смурным,
какая-то угнетенность светилась в его глазах, над которыми  нависал  тяжелый
лоб. Бывает, конечно, что хотя  человек  и  не  хватает  звезд  с  неба,  но
шустростью берет, усердие  проявляет,  по  земле  перемещается  с  некоторой
живостью. А этот... Нет, ничем похожим Пафнутьев не отличался.
   Вот вызвал его начальник, пришел он... Ну, поздоровался бы,  руку  пожал,
улыбнулся бы, к окну подошел, сказал бы  какие-то  слова  насчет  толпящихся
внизу граждан, которые, похоже, умом тронулись от безуспешных своих  попыток
найти правду и справедливость, о погоде что-нибудь ляпнул  бы,  похвалил  бы
начальство   за   нарядность,   дескать,   прекрасно   выглядите,    Леонард
Леонидович... Нет. Вошел, остановился  у  двери,  руки  вдоль  тела  свесил,
голову набок склонил и смотрит, не то затравленно, не то обреченно...
   Надо  сказать,  что  одевался  Пафнутьев  прилично,  рубашонка   хоть   и
заношенная, но чистая, местами даже выглаженная. Пиджак и брюки хотелось  бы
видеть на нем одного покроя, от одного костюма, но это не  всем  удается.  К
тому же тесноват на нем был пиджак, тут никуда не денешься, тесноват. То  ли
Пафнутьев купил его таким, то ли сам располнел за те годы, пока этот  костюм
носил. Носовой платок при нем был постоянно и, замечали, чистый,  но  всегда
каким-то несуразным комком, отчего карман пиджака отдувался,  а  стоило  ему
вынуть  платок,  на  пол  вываливались  крошки,  мелочь,   обломки   спичек,
троллейбусные билеты, какие-то  таблетки,  понять  назначение  которых  было
невозможно.
   С начальством Пафнутьев здоровался постоянно, когда замечал,  разумеется,
причем с подчеркнутой уважительностью, даже если не слышал ни слова в ответ.
Некоторые утверждали, что у него и  настроение  улучшалось,  если  удавалось
где-то  столкнуться  с  Аниыферовым  и  хорошо,  не  торопясь  поздороватся,
остановившись и вытянув руки вдоль тела. Впрочем, это могли быть и наговоры.
Но не было, не было в нем блеска, не было  привлекательности,  если  не  для
женщин, то хотя бы для мужчин. Ни у тех, ни у других  ничто  не  содрогалось
при виде Павла Николаевича. Женщины не  манили  его  в  укромные  уголки,  в
липовые аллеи под лунный свет, в  сиреневые  заросли,  в  светелки  свои,  в
постельки не завлекали, хотя Пафнутьев и не возражал бы. И мужчины не тащили
его в свои забегаловки, а он и здесь бы  не  отказался.  Правда,  когда  все
складывалось, от забегаловок Пафнутьев не уклонялся,  посещал.  И  стаканчик
мог пропустить, и второй. Но пить  с  ним  было  неинтересно  -  не  пьянел.
Впрочем, нет, он  пьянел,  но  чем  больше  выпивал,  тем  более  становился
нормальным человеком.  И  когда  собутыльники  теряли  всяческую  над  собой
власть, Пафнутьев выглядел как огурчик, был тверд на ногах, весел, шутлив. И
только тогда, только тогда возникал вокруг него тот  самый  ореол  некоторой
привлекательности, которой ему так не хватало в каждодневной жизни.
   Вот этого следователя и вызвал к себе прокурор  Анцыферов.  До  сего  дня
Пафнутьев  занимался  несложными  делами  и  слыл  специалистом  в  семейных
конфликтах, в бухгалтерской отчетности и торговых махинациях. Не потому, что
он действительно во всем этом  разбирался,  а  потому,  что  никаких  других
преступлений Анцыферов просто не решался  ему  поручить,  опасаясь  срама  и
конфуза.
   - Здравствуйте, - произнес Пафнутьев, остановившись в дверях. - Вызывали,
Леонард Леонидович?
   - А, Паша! - обрадованно произнес Анцыферов, подошел к следователю, пожал
руку, подхватил под локоток, усадил за приставной столик, участливо заглянул
в глаза.
   - Как самочувствие?
   - Спасибо. Не жалуюсь. Много доволен, Леонард Леонидович.
   -  Прекрасное  утро,  не  правда  ли?  -   Анцыферов   улыбался   широко,
доброжелательно и с заметным превосходством, поскольку был  уверен,  что  на
такие  вот  необязательные  слова  следователь  сказать  ничего  не  сможет,
недоступны они ему.
   - Да, утро ничего,  -  согласился  Пафнутьев.  -  Мороз  и  солнце,  день
чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный, - вдруг заговорил он нараспев. -
Вставай, красавица, проснись...
   - Остановись, - посерьезнел Анцыферов.  -  Что-то  тебя  не  в  ту  степь
понесло... На улице жара, асфальт течет, все сточные решетки уж закупорил, а
ты про мороз...
   - Виноват, - Пафнутьев потупил глаза.
   - Паша, перестань валять дурака. Произошло чрезвычайное событие.
   - Чего там стряслось?
   - Похоже, убийство.
   - Похоже или убийство? - уточнил Пафнутьев.
   - Если речь идет о насильственном лишении жизни...
   - Тогда убийство, -  кивнул  Пафнутьев,  будто  снял  для  себя  какие-то
сомнения. - Но я-то здесь при чем?
   -  Как?  -  возмутился  Анцыферов  и  даже  ладошками  всплеснул.  -   Ты
следователь прокуратуры! Кому же заниматься опасными преступлениями, как  не
тебе! Что-то, Паша, я тебя не понимаю! Ты задаешь такие вопросы, что...
   - Ладно, - перебил Пафнутьев с простоватой  бесцеремонностью.  -  Замнем.
Поехали дальше. Ты же меня никогда на убийства не посылаешь, Леонард! Вот  я
и думаю - что же это за убийство такое необыкновенное, что ты решил  послать
именно меня? Чем же это я в лучшую сторону отличаюсь от всех прочих?
   Анцыферов не сразу нашелся, что ответить. Он некоторое  время  иронически
посматривал на следователя, как бы слегка его жалеючи, а  сам  быстро-быстро
соображал, потому что вопрос Пафнутьев поставил достаточно жестко.
   - Но, Паша, надо ведь когда-нибудь заявить о себе!  Ты  же  у  нас  самый
способный! - пошутил Анцыферов, но шутка оказалась настолько прозрачной, что
он сам устыдился и, чтобы сгладить  промах,  похлопал  Пафнутьева  по  руке,
дескать, мы-то с тобой прекрасно друг друга понимаем.
   - Самые способные в отпуск летом ездят. Вон, половина кабинетов пустые. В
командировки, на совещания разные... Благодарности получают, а то и  ордена.
Я не прав?
   - Прав, как всегда! - ответил прокурор с легким раздражением. -  Дадут  и
тебе орден. Если заслужишь.
   - Спасибо. Буду стараться.
   Против  желания  Анцыферова  разговор  получался  тяжелый,  с   какими-то
обидами, с намеками на что-то недополученное. Не любил он  такие  разговоры,
не было в них легкости, понимания с полуслова, готовности  пойти  навстречу,
помочь.
   - Значит так, Паша... Человека застрелили час назад прямо  на  улице.  На
пересечении Карла Маркса и Миклухо-Маклая. Проезжали двое на мотоцикле и  на
ходу, из обреза,  картечью...  Представляешь?  Ужас.  Собрался  народ,  шум,
крики, в наш адрес слова нехорошие прозвучали...
   - Что-то новенькое, - с интересом проговорил Пафнутьев.
   - Да, я тоже ничего похожего не помню. Было-было, но такого... Ни в какие
ворота.
   - Кого убили?
   - Водитель. Некий Пахомов.
   - Где-то я слышал эту фамилию...
   - В прошлом личный шофер Голдобова - начальника управления торговли.
   - Да? - Пафнутьев первый раз за все время разговора в упор  посмотрел  на
прокурора,  причем,  с  таким  неподдельным  изумлением,  что   тот   ощутил
неловкость, будто по неосторожности оплошал, брякнул что-то неуместное.  Так
оно, в общем-то, и было, Анцыферов  спохватился,  настороженно  взглянул  на
следователя  -   понял   ли   тот   его   промашку?   Но   Пафнутьев   сидел
сонно-недовольный  и,  похоже,  это  его  настроение   было   вызвано   лишь
свалившейся нервотрепкой с расследованием убийства.
   -  Значит,  договорились,  -  Анцыферов  поднялся,  неуловимым  движением
одернул  жилет,  вышел  из-за  стола.  -  Отправляйся  немедленно  на  место
происшествия. Вернешься - расскажешь во всех подробностях.
   - Так уж и во всех, -  Пафнутьев  тоже  поднялся,  неловко  выпрямился  у
стола.
   - Дело шумное. Никаких заявлений журналистам  телевизионщикам...  Молчать
ты умеешь, я знаю.
   - У меня на  сегодня  люди  вызваны,  -  Пафнутьев  не  пожелал  услышать
похвалу. - Как с ними?
   - Отменяй все допросы, запросы... Понял? Отменяй.
   - Было бы ведено, - Пафнутьев пожал плотными плечами, скучающе  посмотрел
в окно, - А что... Уже кто-то вел следствие?
   - Убийство совершено час назад! - отчеканил Анцыферов. - Какое может быть
следствие? Что ты несешь?!
   - Так это... Если тебе, Леонард, уже известно, что  стреляли  из  обреза,
что в патронах были не пули, не дробь, а картечь, что убийц было  двое,  они
на мотоцикле, если  тебе  известно,  что  убит  водитель  Голдобова...  Я  и
подумал... Чтобы собрать такие сведения, нужно хорошо поработать.
   Анцыферов смотрел на собеседника в полнейшей растерянности,  но  лицо  на
всякий случай  старался  держать  усмешливое,  как  бы  жалея  непонятливого
Пафнутьева. И мелькнула опасливая мыслишка - не ошибся ли  он,  подключив  к
расследованию этого человека? Но тут же успокоил  себя  -  Пафнутьев  просто
запомнил то, что он сам, Анцыферов, ему рассказал.
   - Паша, - прокурор взял Пафнутьева под локоток, проводил к двери, - Паша,
что мне успели сказать, то я тебе и передал. Поможет -  буду  рад.  Окажется
информация ложной - извини, дорогой. Ты уж меня  не  подведи,  прошу.  А  за
мной, как говорится,  не  заржавеет.  Понимаешь..  Колов  звонил,  -  сказал
Анцыферов и сразу пожалел об этом.
   - Колов? -  встрепенулся  Пафнутьев  и  осторожно  высвободил  локоть  из
прокурорских пальцев. - А он-то при чем? Ему какое до этого дело?
   - Паша! Он же начальник милиции города'.
   - Что  же,  он  по  каждому  убийству  звонит?  -  с  подозрением  просил
Пафнутьев.
   - Через одно. Понял? Если по одному не позвонит, то уж  по  следующему  -
обязательно. Все! Иди. Не теряй времени, его уже и так потеряно достаточно.
   - А эти... Оперы и прочие?
   - Все уже там. Ты вот только никак не соберешься, все дурью маешься.
   - Обижаете, Леонард Леонидович!
   - Катись! - и Анцыферов закрыл за Пафнутьевым дверь. Он знал - ничто  так
не поощряет подчиненных, как доверительная грубоватость начальства.  А  если
еще по доброте душевной и словечко непечатное ввернуть, то некоторые  просто
захлебываются от счастья и приобщенности к чему-то  высокому.  Знал,  потому
что сам из таких, сам бывал польщен, услышав мат из начальственных уст.
   Вернувшись к столу, Анцыферов  в  рассеянности  побарабанил  пальцами  по
телефону, отбросил, подвернувшийся карандаш и  замер,  уставившись  в  окно.
Что-то ему не понравилось в разговоре  с  Пафнутьевым,  что-то  насторожило.
Отточенное годами  чутье  отметило  не  то  слово  какое,  не  то  взгляд...
Пафнутьев спросил о следствии, не проведено ли  уже  следствие...  Правильно
спросил, не лезь, Леонард, раньше времени со своими познаниями.  Но  ведь  я
лишь передал слова Колова... Все равно нехорошо  получилось.  Но,  с  другой
стороны... Пафнутьев понятия не имеет, что именно сообщил Колов, а  тот  мог
узнать подробности от участкового,  который  уже  успел  побывать  на  месте
преступления. Дальше... Пафнутьев удивился звонку Колова...  В  самом  деле,
зачем тому звонить прокурору из-за  какого-то  убийства,  если  их  на  день
случается по несколько? Мало ли, кого удавили, утопили, угробили...
   "А, ерунда! - мысленно отмахнулся от собственных сомнений Анцыферов. -  В
конце концов, Пафнутьев он и есть Пафнутьев. И не более того. Специалист  по
семейным скандалам и отчаянный борец с самозастройщиками. Все! Иди, мальчик,
гуляй! А может, позвонить Колову? Нет, совсем ни  к  чему.  Он  попросил  об
одолжении? Я выполнил просьбу. Назначил на расследование  человека,  который
никогда убийствами не занимался. Так  что  и  ты,  Колов,  иди  гуляй.  Все,
отвалите! Надоели!? - произнеся мысленно эти слова, вытолкав из  себя  всех,
кто внушал ему беспокойство, Анцыферов  почувствовал  уверенность.  И  чтобы
окончательно избавиться от  дурных  предчувствий,  решительно  набрал  номер
парикмахерской.
 
*** 
 
   Выйдя  из  кабинета  прокурора,  Пафнутьев   постоял   в   растерянности,
взлохматил шевелюру, поскольку думать мог только при взлохмаченных  волосах,
и вышел на улицу. Слепящее солнце набрало силу и день обещал быть  таким  же
нестерпимо знойным, как и предыдущие. Почти  две  недели  стояла  изнуряющая
жара и переносить ее становилось все труднее. Кто отсиживался дома, время от
времени забираясь под холодный душ, кто ехал за  город,  и  улицы  выглядели
свободнее, чем обычно. Но Пафнутьев не мог позволить себе даже снять  пиджак
- ему нужны были карманы  для  блокнота,  удостоверения,  ручки,  проездного
билета, ключей и всей той мелочи, которую служивые люди вынуждены таскать  с
собой повсюду. Единственное, что он сделал - снял и сунул в карман  галстук,
расстегнул верхние пуговицы рубашки, сразу из  следователя  превратившись  в
простого прохожего.
   "Так, Павел Николаевич, -  сказал  он  себе,  заложив  руки  за  спину  и
размеренно вышагивая по направлению к перекрестку. - Попробуем  понять,  что
происходит... Спозаранку нашему Анцышке  звонит  генерал  Колов  и  сообщает
сведения,  которые  выглядят  несколько  преждевременными.  Тем  не   менее,
осведомленность Колова в общем-то  легко  объясняется...  По  своим  каналам
узнал. Хорошо, допустим..."
   Пафнутьев остановился перед светофором, дождался, пока вспыхнет  зеленый,
пока промчатся отчаянные водители, испытывающие  судьбу  красным  светом,  и
лишь после этого перешел улицу.
   "Продолжим, Павел Николаевич... Как бы там ни  было,  убийству  придается
большое значение в высших кругах нашего города. Но что  делает  Анцышка!  Он
назначает следователя не просто неопытного, но и весьма недалекого, то  есть
тебя, Павел Николаевич?.
   Пафнутьев не боялся употреблять по отношению к себе самые жесткие  слова,
его самолюбие это нисколько не затрагивало. Он прекрасно  знал,  что  о  нем
думает тот или иной человек, как оценивает его умственные  способности,  как
относится к  его  одежде,  привычкам,  внешности.  Возможно,  если  интуиция
пересиливала ум, а может быть, ум был замаскирован настолько тщательно,  что
никак не проявлял себя даже в самых необходимых случаях. Как бы там ни было,
Пафнутьев после трех минут общения уже знал, что Анцыферов считает его  если
и не туповатым, то явно неспособным к, работе, требующей  смекалки,  хватки,
быстроты. Но Пафнутьев никогда не пытался исправить  впечатление  о  себе  в
чьих-то глазах. Ему доставляло удовольствие оставаться  как  бы  неузнанным,
непонятым. Может быть, именно эта черта характера и привела его  когда-то  в
следственные коридоры. Во всяком случае, его не тревожило,  как  глубоко  он
пал в тех или иных представлениях, вполне довольствуясь тем, что сам к  себе
относился  неплохо,  кое  за  что  даже  уважал  себя,  принимал   от   себя
поздравления, такое тоже случалось. Наверное, это было тщеславие.
   "Что происходит... К расследованию Анцышка  подключает  не  многоопытного
Дубовика,  не  Чистякова,  необычайно  самолюбивого  и  гордого,  а   потому
неутомимого, не разгорающуюся звезду Спицкого...  Нет,  он  назначает  тебя.
Вывод? А вывод простой - у Анцышки появился свой человек... И ему  требуется
место. А ты, завалив расследование, такое место освободишь... Ох и умный ты,
Павел Николаевич, до чего же ты все-таки умный!"
   На месте убийства уже ничего не напоминало об утренних выстрелах. Спешили
по своим делам  прохожие,  по  тому  месту,  где  лежал  несчастный  Пахомов
несколько  раз  прошла  поливальная  машина,  от  горячего   асфальта   вода
поднималась паром и высыхала прямо на глазах. Рядом прохаживался взмокший на
жаре  участковый,  невдалеке,  в   тени   деревьев,   лакомились   мороженым
оперативники, присланные уголовным розыском. Ждали указаний.  Едва  взглянув
на них, Пафнутьев утвердился в своих подозрениях - от него ждут провала. Оба
они, Ерцев и  Манякин,  были  известны  нерасторопностью,  если  не  сказать
бестолковостью.  Вряд  ли  о  ком-то  еще  рассказывали   столько   забавных
историй. ?Компания, однако же, подбирается еще та... - подумал Пафнутьев.  -
Если явится Худолей в качестве эксперта, то можно сливать воду..."
   - Привет, Паша! - раздался радостный возглас и кто-то хлопнул  его  сзади
по плечу. Пафнутьев обернулся.  Так  и  есть.  Худолей.  Длинный,  с  нервно
искривленным  ртом,  в  облаке  легкого  перегара,  с   какими-то   по-бабьи
несчастными глазами. Не то умолял понять и простить, не то  пытался  внушить
сочувствие  к  своей  незадавшейся  судьбе,  но   оба   предположения   были
ошибочными. Пафнутьев прекрасно знал, что  за  этим  просящим  выражением  -
Худолею наверняка не хватало на бутылку водки.
   - Рад тебя видеть, - ответил Пафнутьев и направился к  участковому.  Тот,
похоже, был здесь самым толковым человеком,  но  и  от  него  ничего  нового
узнать не удалось. - Так, - проговорил Пафнутьев. - И это все?  -  поскольку
Пахомов, отброшенный зарядом, упал на траву,  на  тротуаре  были  нарисованы
лишь его ноги.
   - Они даже не остановились. На ходу  бабахнули  и  сразу  в  переулок.  И
ищи-свищи.
   - Какой мотоцикл?
   - А черт его знает! Я попытался опросить кое-кого... Говорят, старый. Как
я понимаю, он был не столько старый, сколько грязный.  И  это  не  случайно,
грязь оправдывала и то, что номера  прочитать  невозможно,  и  цвет  не  все
увидят, и модель не рассмотрят... Готовились ребята, это однозначно.
   - А седоки? - спросил Пафнутьев, уже догадываясь об ответах.
   - Паша, ты знаешь, как они ездят... Шлем с  очками  закрывает  все  лицо.
Единственное, что можно сказать  -  глушитель  на  мотоцикле  не  был  снят.
Нынешние пижоны его снимают, чтоб треску было больше, это треск приводит  их
в восторженное состояние. Так вот, здесь глушитель был на месте. Грамотно, в
общем-то, зачем шум поднимать.
   - Сколько было выстрелов?
   - Знаешь, могу ошибиться, но кажется, дуплетом из двух стволов.  Я  видел
этого парня,  когда  он  еще  здесь  лежал...  Тут  в  другом  странность  -
участковый посмотрел на Пафнутьева, словно проверяя, готов ли тот воспринять
то, что он скажет. - Они смеялись, эти мотоциклисты.
   - Как смеялись?
   - Свидетели говорят, что весело. Оглянулись, увидели,  что  парень  упали
просто залились счастливым смехом.
   - Дичь какая-то, - пробормотал  Пафнутьев.  -  А  что  это  за  переулок?
Тупиковый?
   - Не ищи легких решений, Паша. Конечно, нет.  Рядом  с  этой  улицей,  за
домами,  идет  другая,  из  частных  домиков.  А  с  этой  она   соединяется
перемычками, переулками то есть. Они могли  свернуть  в  переулок,  проехать
квартал по той улице, снова выехать на асфальт и  уже  спокойно  отправиться
восвояси. Мало ли мотоциклов шастает по улицам.
   Пафнутьев обернулся  к  оперативникам.  Расправившись  с  мороженым,  они
подошли и остановились рядом, чем-то похожие  друг  на  друга.  У  обоих  во
взгляде была преданность и  готовность  немедленно  что-то  делать  -  пусть
только Пафнутьев скажет, пусть только  направит  их.  И  еще  они  выглядели
слегка виноватыми - вместо того, чтобы искать убийц, лакомились мороженым  и
их застали за этим. Худолей курил в сторонке, сплевывал под ноги и  растирал
плевки подошвой. На Пафнутьева он поглядывал несчастными  глазами  и  словно
умолял пощадить, учесть жестокое его похмельное состояние.
   - Виталий! - резко сказал  Пафнутьев,  и  Худолей  вздрогнул  всем  своим
немощным  телом.  -  Быстро!  С  крыши  вон  того  дома  нужно  сня