Обещали  захаживать,
внимание уделять, о моей безопасности заботиться... И что же? Дуля с маслом!
   - Виноват! - искренне воскликнул Пафнутьев. - Каюсь.  И  не  нахожу  себе
прощения. А зовут тебя, насколько я помню...
   - Виктория! - подсказала девушка, не дождавшись, пока Пафнутьев  вспомнит
ее имя. - Победа, значит. Усекли?
   - Надо бы нам почаще встречаться, Вика.
   - Золотые слова! И вовремя сказанные! Что же мешает, Павел Николаевич?
   - Теперь уже ничто не помешает!
   - Врете!
   - Вика! Ну, как ты можешь...
   - Трепло вы, Павел Николаевич! Самое настоящее трепло.
   - Зато я спас тебя... Хотя нет, вру. Спас тебя в прошлом  году  вот  этот
прекрасный молодой человек... Знакомьтесь... Его зовут Андрей,  -  Пафнутьев
хлопнул Андрея по коленке. - А эту  прекрасную  девушку,  как  ты  слышал  -
Виктория,  что  означает  победа.  Ее,   между   прочим,   тоже   в   машину
затаскивали... И те же самые хмыри, с которыми ты  поговорил  так  сурово...
Правда,  отделалась  она  легко.  Так  что  вы  оба   -   участники   одного
несостоявшегося уголовного процесса. Вика, послушай  меня...  Я  вас  сейчас
оставлю... Убегу. Найди меня в прокуратуре, ладно?  Меня  там  легко  найти,
каждая собака знает. И я всегда к твоим услугам.
   - Какие услуги вы имеете в виду, Павел Николаевич?
   - Вика! Любые. Без исключений!
   - Заметано.
   - Андрей, мы с тобой обо всем договорились. Звони.  Все  решаем  на  этой
неделе. Вика, не обижай его... Он хороший парень, хотя по воспитанию явно от
тебя отстает... На пару столетий примерно. Но это поправимо.  Вопросы  есть?
Вопросов нету. Бегу. А то Анцыферов там уже рвет и мечет. Пока!
   И Пафнутьев решительно зашагал в сторону  прокуратуры.  А  если  говорить
точнее, он попросту сбежал. Растерялся Пафнутьев, увидев Вику, а это  бывало
с ним нечасто. Неожиданно для себя, он вдруг осознал, что не может, не может
говорить  с  ней  спокойно.  Проскочили,  все  таки  проскочили  между  ними
невидимые искры и что бы они ни говорили, какие бы слова ни произносили, оба
знали - это не главные слова. Пафнутьев понял, что  и  Вика  растерялась,  и
весь ее напор, бравада - маскировка. Она тоже не была спокойной и  уверенной
в себе. А ему не хотелось  выглядеть  перед  нею  сухим,  жестким,  деловым.
Общение с Викой требовало легкости, шалости, поведения на грани  греха.  Все
это у него было, он мог себя так вести, но не при Андрее. И шалость  была  в
характере у Пафнутьева, и поиграть на краю нравственной пропасти он мог,  да
что там мог, он частенько стремился к этому, но не  при  Андрее.  Получилось
так, что Андрей оказался в роли судьи при их встрече, а этого Пафнутьеву  не
хотелось.
   И он сбежал. Свернув за угол, напоследок обернувшись  воровато,  он  ясно
осознал - сбежал. И пожалел. Но возвращаться было нельзя.
   Надо же, Павел Николаевич, какие еще слабости водятся за тобой, -  сказал
он самому себе, вышагивая в сторону  прокуратуры  с  поднятым  воротником  и
засунутыми в карманы руками. - Оказывается, и на красивых девушек ты еще  не
прочь обернуться, и шутки с ними рискованные не прочь шутить, и мысли у тебя
при этом отнюдь не высоконравственные, Павел Николаевич, отнюдь. Что  это  -
моральная испорченность или неувядаемая молодость? А может, мечта о надежном
пристанище? А, Павел Николаевич? Скажи,  дорогой,  хотя  бы  самому  себе...
Отвечай не задумываясь! Смотри в глаза! Все будет занесено в протокол и  под
всеми показаниями тебе придется поставить подпись.  Так  что  же  ты  сейчас
ощутил - испорченность, неувядаемость, усталость? Боюсь, всего понемножку...
Подпорченная  нравственность  на  почве  неувядаемой  молодости  при   явной
унылости существования... Вот так, пожалуй, будет наиболее правильно, хотя и
не очень понятно.
   - Кому нужно, - поймет,  -  проговорил  Пафнутьев  вслух  и,  взбежав  по
ступенькам, рванул на себя дверь прокуратуры. И тут же поймал себя на этом -
взбежал  легко.  И  еще  -  после  встречи   с   Викой   осталась   в   душе
встревоженность.
   И это ему понравилось.
 
*** 
 
   Худолея Пафнутьев застал в лаборатории - сумрачной захламленной комнате с
задернутым черной шторой окном. Освещена комната была лишь каким-то зловещим
красным светом фотофонаря.  Прошло  некоторое  время,  пока  Пафнутьев  смог
разглядеть эксперта - тот сидел посреди лаборатории, ноги его были вытянуты,
руки бессильно свешивались вдоль туловища, голова откинута на спинку  стула,
глаза закрыты. Когда Пафнутьев вошел и закрыл за собой дверь,  Худолей  даже
не пошевелился. Только рука его слабо дернулась, то ли от  смутного  желания
закрыть дверь, то ли в неосознанном протесте  -  кого  еще  черти  принесли,
зачем...
   - Живой? - спросил Пафнутьев.
   - Местами, - прошептал Худолей в ответ.
   - Как настроение? Боевое?
   И опять лишь слабое движение руки - той, что была ближе к гостю.
   - Устал? - напористо спросил Пафнутьев. - Ночная смена?  Наверно  вспотел
весь?
   - Ох, Паша...
   - Все один, все один... - продолжал истязать  Пафнутьев.  -  Ни  сна,  ни
отдыха измученной душе, а?
   - Ох, Паша...
   - Включаю свет!
   - - Включай... Выключай... Я сегодня не работник.
   - А когда ты работник? Хоть бы расписание повесил на дверях... Так,  мол,
и так, прошу обращаться после дождичка в четверг, а?
   - А почему в четверг? -  слабо  поинтересовался  Худолей  чуть  приоткрыв
глаза.
   - Ну не в понедельник же! - Пафнутьев включил свет и увидев в углу  стул,
присел. Вынув из кармана целлофановый пакет с фотографией, он положил снимок
на стол и легонько постучал пальцем, пытаясь привлечь внимание  полумертвого
эксперта.
   - Слушаю тебя, Паша, - чуть слышно проговорил тот и с усилием оттолкнулся
от спинки  стула,  приняв  хоть  и  неустойчивое,  но  все  же  вертикальное
положение. Но тут же, пронзенный страшной болью, снова, откинулся  назад.  -
Говори, Паша... Я все слышу...
   - И все понимаешь?
   - Почти... Говори, самое важное, я пойму... Хотя, может быть, ты со  мной
и не согласишься...
   - Что пили? - спросил Пафнутьев.
   - О! - встрепенулся Худолей, снова принимая вертикальное положение. - Как
приятно, Паша, пообщаться с умным человеком... Я тебя имею в виду... Ты ведь
не зря повышение получил... Есть в тебе, Паша, умение задать человеку  самый
главный вопрос... Обладаешь, ничего не скажешь... И что еще в  тебе  есть...
Да, есть, не отнимешь... Тут ты, конечно, того...  В  общем,  понимаешь.  На
твои вопросы, Паша, хочется  отвечать  и  отвечать...  И  все  так  душевно,
тактично... Не то что некоторые...
   - Кому-то на глаза попался?
   - Попался, - безутешно кивнул Худолей и скорбно посмотрел  на  Пафнутьева
красными с перепоя глазами.
   - Кому?
   - Начальству, - Худолей  неопределенно  провел  в  воздухе  тощей,  узкой
ладошкой какого-то синеватого цвета - будто мерзлой тушкой  цыпленка  провел
по воздуху.
   - Что пили? - повторил Пафнутьев.
   - Ты знаешь, Паша, что самое страшное в нашей жизни? В нашей жизни  самое
страшное - французское зелье под названием "Наполеон". Уточняю - не  коньяк,
а какой-то злобный напиток, который имеет ту же крепость, продается в тех же
роскошных бутылках с золотыми буквами, но обладает  человеконенавистническим
характером...
   -  Втроем  уговорили?  -  прервал  Пафнутьев   чистосердечные   признания
эксперта.
   - Нет, четвертого угостили, но немного...
   - Остальные живы?
   - Еще не знаю... Да и сам... То ли выживу, то ли нет...
   - Выживешь, - успокоил Пафнутьев. - Закалка - большая вещь.
   - Нехорошо говоришь... Вроде, как осуждаешь... Совесть тебя, Паша,  будет
мучить. Но я тебя прощу... Перед смертью положено всех прощать, ни  на  кого
обиды нельзя  держать,  уходя  в  лучший  мир,  -  последние  слова  Худолей
проговорил с трудом и глаза его увлажнились.  Он  достал  из  кармана  комок
носового платка, приложил его к одному глазу, к другому и  снова  спрятал  в
карман. - Что у тебя?
   - Девушка. Вернее, молодая женщина. Вот, посмотри... Сразу предупреждаю -
на снимке одна женщина. Если тебе покажется, что там их две, то зайду позже.
   - Красивая, - эксперт отдалил снимок на вытянутую руку и  насколько  смог
всмотрелся в портрет. - Красивая, - снова повторил он.
   - Неужели заметил? - усмехнулся Пафнутьев.
   - Познакомишь?
   - Она не пьет дурные напитки из заморских бутылок и не водят сомнительных
знакомств.
   - Это я, что ли, сомнительный? - Худолей обиженно  поморгал  воспаленными
ресницами.
   - Скажи мне вот что... У тебя есть знакомства в городской газете?
   - Ну? - насторожился эксперт.
   - Тогда слушай внимательно. Ты делаешь  с  этой  фотографии  репродукцию.
Увеличь ее раза в три, не меньше... Глянец, кадрировка, обрезка... Чтоб  все
было на самом высоком уровне. Когда сделаешь, отнесешь в  разетуг  -  Хочешь
девочке приятное сделать? - усмехнулся Худолей.
   - Я делаю девочке приятное другим способом.
   - Каким.? - живо поинтересовался Худолей.
   - Не скажу. Отнесешь снимок в газету...
   - Я позвоню и тебя там примут, обласкают...
   - Третий раз  повторяю...  Отнесешь  снимок  в  газету.  Мне  там  нельзя
возникать.
   - Опасно? - проницательно спросил Худолей.
   - Да.
   - Ага, понятно... Где опасно, иди ты, Худолей... - эксперт  отвернулся  к
черной шторе на окне.
   - Отдашь фотокорреспонденту,  секретарю,  редактору...  Кому  хочешь.  Но
снимок должен быть опубликован. И под  ним  текст.  Три-четыре  строчки,  не
больше.
   - Какой текст?
   - Сейчас я тебе продиктую... Примерно так... Всеобщей любовью  пользуется
на кондитерской фабрике имени Миклухо-Маклая...
   - Такой фабрики нет! - перебил Худолей.
   - Ну и не надо, - с легким раздражением ответил Пафнутьев.  -  Нет  такой
фабрики, напиши, что на заводе имени Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Иосифа
Сталина... Не важно. Работает и пользуется всеобщей любовью мастер,  золотые
руки, что там еще...
   - Душа коллектива...
   - Правильно, - одобрил Пафнутьев.  -  Душа  коллектива  Надежда  Петровна
Притулина.
   - Это она и есть?
   - Нет, это совсем другой человек.
   - Ничего не понимаю! - Худолей  передернул  плечами,  поерзал  на  стуле,
пытаясь найти, более удобное место, сидя на котором, он бы все понял.
   - Пьешь потому что не то, что нужно, - жестко ответил Пафнутьев.
   - А что нужно пить, Паша? Подскажи!
   - Нужно пить настоящую, чистую, русскую водку.
   - Как ты прав, Паша! Как прав!  Я  готов  немедленно  последовать  твоему
совету! Прямо вот сейчас, не сходя с  места!  Нет,  с  места  мне,  конечно,
придется сойти, но я имел в виду... В общем, ты меня понял.
   - Когда покажешь фотографию этой  красотки  на  газетной  полосе,  можешь
требовать, что угодно. Твое пожелание выполню. Я  даже  не  спрашиваю  какое
будет пожелание, потому что знаю.
   - Как ты догадлив, Паша! Как мудер!
   - Я не знаю, кто на снимке. Но мне нужно это знать. Если она  появится  в
газете, да еще на первой полосе  под  именем  той  же  Наденьки  Притулиной,
наверняка найдется человек, который ее знает, именно ее, -  Пафнутьев  ткнул
указательным пальцем в снимок, лежащий на столе.  -  И  не  откажет  себе  в
удовольствии  прислать  в  редакцию  издевательское  письмо.   Или   сделать
назидательный звонок... Эх вы, дескать, грамотеи! Какая  же  это  Притулина,
если зовут ее Лиля Захарова, если живет она по соседству со мной уже десяток
лет... Ну, и так далее. Понял?
   Худолей некоторое время молча смотрел на Пафнутьева и было в  его  глазах
потрясение. Потом взгляд его скользнул по затянутому  черной  тряпкой  окну,
задержался  на  все  еще  горящем  красном  фонаре  и,  снова  нащупав  лицо
Пафнутьева, остановился на нем с выражением искреннего восхищения.
   - Какой ты все-таки умный, Паша! Если я скажу своим приятелям, что знаком
с таким человеком... Они не поверят.
   - И правильно сделают. Ты не тот человек, которому можно верить на слово,
- Пафнутьев поднялся. - Я пошел. А  ты  делаешь  репродукцию.  В  завтрашний
номер ставить ее, конечно, поздно, -  Пафнутьев  посмотрел  на  часы,  -  но
послезавтра утром, она уже будет во всех киосках и во всех почтовых  ящиках.
Если не подведешь, то к вечеру того же дня, я  буду  знать,  как  зовут  эту
женщину.
   - Скажи. Паша... А когда ты узнаешь ее имя, адрес, семейное  положение  и
род занятий... Наша с тобой  любовь,  не  прервется?  -  Худолей  поднял  на
Пафнутьева несчастные глаза.
   - Ни в коем случае! Наша с тобой любовь только окрепнет, потому  что  она
выдержит испытаний преступным сговором, в который мы вступаем. Ничто так  не
роднит, не скрепляет отношения людей, как преступный сговор, -  торжественно
произнес Пафнутьев. - Это я точно тебе, как профессионал.
   - И нас Уже ничто не сможет разлучить?
   - Только этот дерьмовый Наполеон,  которому  ты  отдал  свою  душу,  свой
разум, свои чувства! С которым ты изменяешь мне на  каждом  шагу!  -  мрачив
закончил Пафнутьев.
   - - Паша! - Худолей прижал, голубоватые, полупрозрачные ладошки к груди и
посмотрел на  Пафнутьева  с  такой  преданностью,  что  тот  не  выдержал  и
произнес, все-таки произнес слова,  которых  так  ждал  от  него  несчастный
эксперт.
   - Я же сказал - за мной не заржавеет.
   - Как ты мудер... Просто потрясающе, - облегченно проговорил  Худолей.  -
Только одна просьба, Паша...
   - Ну?
   - Никаких Наполеонов!
   - Заметано! - и Пафнутьев не задерживаясь, вышел из душной лаборатории.
 
*** 
 
   Чем больше знакомился Пафнутьев с обстоятельствами угона  "девятки",  тем
более крепло в нем понимание  -  в  убийстве  не  было  никакой  надобности.
Свидетели, которые видели происшедшее из окон окружающих домов, в один голос
говорили - угонщиков было четверо. Следовательно, один  человек,  отнюдь  не
богатырского сложения, да еще с ребенком на руках, не мог им  помешать.  Они
могли оглушить его, отшвырнуть, попросту избить так, что тот не оказал бы им
никакой помехи, но всадить нож в спину, нанести удар заведомо смертельный, с
какой-то сумасшедшей уверенностью, что так и надо поступать...
   Все это озадачивало. Обычно угонщики не шли на мокрые дела, не  усложняли
себе жизнь, понимая, что угонов за сутки случается несколько десятков  и  по
каждому случаю возбуждать уголовные  дела,  затевать  сложные  расследования
никто не будет.
   Самое печальное было  еще  и  в  том,  что  убитый  оказался  посторонним
человеком, соседом. Машина принадлежала не ему, не  из-за  своей  машины  он
погиб так неожиданно. Гуляя с ребенком,  уже  собираясь  уходить  домой,  он
увидел, что несколько человек орудуют у соседской машины. И, не  раздумывая,
вмешался, видимо, хотел предотвратить угон, никого не задерживая, никого  ре
стремясь наказать.
   У машины возились трое, к ним он и подошел. Успел одного из них ,вытащить
из-за руля, успел оттолкнуть второго...
   Но тут откуда-то появился четвертый...
   Медэксперт стоял рядом с Пафнутьевым и скорбно ждал,  пока  тот  закончит
осмотр тела и начнет задавать вопросы. Его прозрачные глаза, до  невероятных
размеров увеличенные толстыми стеклами очков,  казались  какими-то  водяными
существами за аквариумными стенками.
   А Пафнутьев не столько  рассматривал  лежащее  перед  ним  тело,  сколько
пытался представить себе  происшедшее,  снова  и  снова  повторяя  про  себя
строчки протокола осмотра, который подготовил Дубовик. Трое в деле,  один  в
засаде. Грамотно... Если  нет  неожиданностей  эти  трое  спокойно  уезжают.
Четвертый остается на месте происшествия  и  наблюдает  за  событиями.  Если
начинается суета,  вызов  милиции  и  прочее,  он  может  вмешаться  и  дать
показания, которые наверняка собьют с толку любого...
   - Был только один удар? - Пафнутьев кивнул в сторону трупа.
   - Увы, да.
   - И никаких других повреждений? Ударов, ушибов, ссадин?
   - Нет... Этого оказалось вполне достаточно.
   - А что вы можете сказать о самом ударе?
   - Сильный удар... Глубокий. Необычно глубокое проникновение ножа.
   - Так бывает нечасто?
   - Почти не бывает. Знаете, я  бы  употребил  такое  слово...  Продуманный
удар, если не возражаете.
   - Как я понимаю, случайный человек такого удара нанести не сможет?
   - Вряд ли... Сзади, чуть пониже ребер... Это надежно.
   - Надежно для чего?
   - Чтобы лишить человека жизни, -  назидательно  пояснил  эксперт,  сочтя,
видимо, вопрос Пафнутьева не очень умным.
   - Следовательно, можно сказать, что такая цель была - лишить жизни?
   - Сие есть тайна... Мне трудно говорить о том, какая цель была  у  автора
удара... Если вы позволите мне так выразиться.
   - Выражайтесь, как вам будет угодно. А нож? Что можно сказать о ноже?
   - Если вы позволите мне сделать предположение...
   - Позволяю! , - Длина лезвия около  двадцати  сантиметров...  Это  много.
Ширина... Около трех  сантиметров...  Это  -  тоже  необычная  ширина...  Не
исключаю, что ширина могла составлять и четыре сантиметра.
   - А точнее сказать нельзя?
   - Нельзя, - эксперт чуть обиженно поджал губы. - Дело в том,  что  убийца
не только нанес удар, но и провернул нож  внутри...  Повреждения  внутренних
органов очень большие. У этого человека, - эксперт положил руку на  труп,  -
не  было  шансов  выжить.  Убийца  знал  куда  бить  и  знал,  какие   будут
последствия.
   - Значит, все-таки была цель - убить?
   - Сие есть тайна великая... Но сказать так.., можно.  Вот  посмотрите,  -
эксперт  хотел  было   отдернуть   простыню,   чтобы   показать   Пафнутьеву
поврежденные органы, но тот решительно пресек эту попытку.
   - Нет-нет, - Пафнутьев задернул покрывало. - Верю на слово.  Скажите,  вы
встречались в последнее время с такими вот ударами, с такими последствиями?
   Увеличенные стеклами глаза эксперта сделались  еще  больше,  на  какое-то
время замерли  в  неподвижности,  потом,  оторвавшись  от  лица  Пафнутьева,
медленно шевельнулись, нащупали тело, лежащее на толстом каменном  основании
с углублением, потом снова шевельнулись, и Пафнутьев скорее  догадался,  чем
увидел - эксперт смотрит ему прямо в глаза.
   - Должен вас огорчить... Не припоминаю.
   - Почему же огорчить, - невольно усмехнулся Пафнутьев. - Я счастлив,  что
такого больше не было. Надеюсь, и не будет.
   - К нам сюда попадают люди только в исключительных случаях...  Вроде  вот
этого... А что касается удара... Позволю себе предположить, что не все удары
того человека приводят к таким вот результатам.
   - Вы так думаете? - спросил Пафнутьев механически, чтобы что-то  ответить
и вдруг почувствовал беспокойство, чем-то его  встревожили  последние  слова
эксперта, который выражался хоть и церемонно, но  достаточно  точно.  Где-то
рядом была догадка, но в чем она заключалась, к чему вела, Пафнутьев  понять
не мог. - Вы так думаете? - снова повторил он свой вопрос,  пытаясь  понять,
осознать - что зазвенело в нем после невинных слов  эксперта,  какая  связка
наметилась.., -  Простите,  как  вы  сказали?  Повторите,  пожалуйста,  ваши
последние слова.
   - Хм, - эксперт дернул острым плечом,  которое  казалось  еще  острее  от
угластого, накрахмаленного халата. - Я позволил себе  предположить,  что  не
все удары, ножевые  удары  этого  человека  приводят  к  последствиям  столь
необратимым.
   - И что же из этого следует?
   - Из этого можно сделать  только  один  вывод,  -  эксперт  посмотрел  на
Пафнутьева с некоторой растерянностью - он не  понимал  последних  вопросов,
они казались ему слишком простыми, словно их задавал человек, который его не
слушал.
   - Какой же вывод следует? - Пафнутьев и в  самом  деле  прислушивался  не
столько к словам эксперта, сколько к  самому  себе  -  где-то  в  нем  зрела
догадка, где-то в его сознании  гуляла  счастливая  мысль,  но  поймать  ее,
вытащить на ясный свет он не мог.
   -  Вывод  такой...  Возможно,  есть  на   белом   свете   люди,   которые
повстречались с этим убийцей, но после этого выжили. Остались жить,  пояснил
эксперт, не уверенный,  что  сл