Павел Николаевич, вот, тоже жалуется - грязно, говорит,  тут  у  вас,
кроваво, говорит.
   - Вы имеете в виду... - побледнев, дежурный замолчал.
   - Кровь положено смывать!
   - Это... Один из них доцент, второй вчера диссертацию защитил...  Вот
и расслабились ребята...  Может,  не  надо  их,  а?  Неприятности  могут
быть...
   Нарекания опять же...
   Шаланда некоторое время молча смотрел на дежурного, перевел взгляд на
сидевшего в  углу  Пафнутьева,  потом,  обхватив  голову  руками,  начал
раскачиваться из стороны в сторону, производя какие-то странные звуки  -
не то плакал, не то смеялся, не  то  завывал  по-звериному,  тоскливо  и
безнадежно, как может завывать одинокий волк в ночной заснеженной степи.
   - Неприятности, говоришь? - Шаланда оторвал руки от лица и  посмотрел
мокрыми глазами на дежурного. - Нарекания? А это, по-твоему, что?  -  он
указал коротким пальцем, покрытым  редкой  жесткой  растительностью,  на
кровавую лужу, растекшуюся на полу. - Что это?
   - Кровь, - неуверенно произнес дежурный.  -  Вроде  как  кровь...  Во
всяком случае похоже.
   - Значит так, - Шаланда выпрямился в  кресле  и  сложил  по-школьному
руки на столе.  -  Давай  сюда  своих  доцентов-шмоцентов  вместе  с  их
галстуками, запонками и прочими знаками отличия!  Со  всем,  что  у  них
есть. И  каждому  по  швабре.  Они  надолго  запомнят  эту  свою  защиту
диссертации,  долго  она  им  икаться  будет!  Ха!  -   Шаланда   горько
расхохотался своей шутке. - Паша, скажи, я прав?
   - Ты всегда прав.
   - Да? - Шаланда остановил на Пафнутьеве долгий подозрительный взгляд,
но, видимо, решил на этот раз не обижаться.  -  Пошли,  Паша,  в  другой
кабинет,   пока   тут   ученые   люди   займутся   устранением    следов
преступления...
   - Часто у тебя такое случается? - невинно  спросил  Пафнутьев,  когда
они вышли в коридор.
   - Каждый день, - не задумываясь, ответил Шаланда. - А в некоторые дни
и по несколько раз! - Шаланда опять громко расхохотался на все отделение
милиции.
   Это было настолько неожиданно, что из распахивающихся  дверей  начали
выглядывать  озадаченные  лица  паспортисток,   секретарей,   учетчиков.
Пафнутьев понял - у Шаланды начиналась истерика.
   В  конце  коридора  им  встретились  два  странных  существа.   Робко
прижимаясь к стенам, они шли, держа в руках швабры, причем,  держали  их
как-то кособоко, было ясно, что до этого дня никогда  в  жизни  швабрами
они не пользовались и вряд ли подозревали, что есть в мире  такие  вещи.
Оба действительно оказались при галстуках, зеленовато-бледные их лица  и
неуверенные движения говорили о бурно проведенном  вечере.  Один  был  с
рыжевато-седой бородкой,  щеки  второго  покрывала  клочковатая  щетина.
Увидев  Шаланду  и  сразу  угадав  в  нем  начальство,  оба  задержанных
остановились, почтительно отступили  в  сторону,  прижавшись  спинами  к
стене и взяв швабры, как новобранцы впервые  берут  в  руки  винтовки  -
прижав стволами к груди.
   - Здравствуйте, - почтительно поздоровались существа.
   -  Здравствуйте,  граждане  алкоголики!  -  весело  приветствовал  их
Шаланда,  и  в  той  его  неуместной  радости  Пафнутьев  опять  услышал
истерические нотки.Творческих вам успехов! Радости бытия!  Пусть  всегда
ваши уста украшает счастливая улыбка!
   - Спасибо, - прошелестело  за  спиной,  и  Шаланда  первым  шагнул  в
небольшую комнату, которая, видимо, служила ему для отдыха.  Убедившись,
что Пафнутьев прошел вслед за ним, Шаланда запер дверь, дважды  повернув
ключ. После этого шагнул к столу,  распахнул  дверцу  тумбочки  и  вынул
початую бутылку водки. Бросив мимолетный взгляд на этикетку, Пафнутьев с
облегчением убедился, что водка хорошая, местная водка. Больше всего  он
опасался  всех  этих  голландских,   бельгийских,   немецких   водок   с
этикетками, исполненными на серебристой,  золотистой  и  прочей  фольге,
призванной одурачить простодушного  выпивоху  заморским  шиком.  Видимо,
учитывая наклонности потребителя, алчные европейские  бракоделы  назвали
свою отраву именами значительными и достойными  -  "Орлов",  "Распутин",
"Демидов", "Потемкин"... Но обман немедленно  раскрылся,  и  теперь  эти
выжимки  импортной  жизни  уже  никто  не  хочет  брать,   несмотря   на
соблазнительно низкие цены. Разве что у совсем уж отощавшего бомжа  душа
потянется к прекрасному и дрогнет  перед  посверкивающей  этикеткой  или
литровой емкостью посудой.
   - По глоточку? - мрачно спросил Шаланда.
   - Надо, - коротко ответил Пафнутьев.
   - За упокой невинной души, которая, наверное, все еще мечется по этим
коридорам, - проговорил Шаланда. И невозможно было понять - шутит ли он,
всерьез ли  озабочен  блужданиями  оськинской  души  в  его  милицейских
владениях  или  продолжает  терзаться  и  маяться  собственной  виной  в
случившемся.
   - Не знаю, насколько невинна его  душа,  но  водка  у  тебя,  похоже,
неплохая.
   Где брал? - спросил Пафнутьев.
   - Сама пришла! - не задумываясь, ответил Шаланда, и  опять  не  понял
Пафнутьев  -  шутит  ли  потрясенный  начальник  милиции  или  уже  дает
показания.
   Вслед за бутылкой Шаланда вынул из тумбочки стола  банку  с  солеными
огурцами, со стуком поставил ее на стол, развернул  пакет  с  подсохшими
кусками хлеба. Разлив водку в два подвернувшихся на подоконнике стакана,
Шаланда поднял свой и остро взглянул на Пафнутьева.
   - Удачи тебе, Оськин, в неземных условиях! - и, не дожидаясь согласия
Пафнутьева на столь своеобразный тост, Шаланда  залпом  выпил  водку  до
дна. После этого опустил толстые свои пальцы  в  банку,  нащупал  там  в
соленом растворе огурец, вынул его и тут же  сунул  в  рот,  не  обращая
внимания на Пафнутьева, которому пришлось добывать  себе  закуску  точно
таким же способом.
   - Хорошие огурцы, - сказал Пафнутьев.
   - Можешь и рассолу выпить, -  Шаланда  невидяще  смотрел  в  стену  и
яростно жевал похрустывающий огурец.
   - Так ты же вроде пальцы там помыл! - усмехнулся Пафнутьев.
   - Тогда не пей, - Шаланда равнодушно передернул плечами, взял банку и
сделал несколько больших глотков, показывая безвредность напитка. -  Как
ты думаешь, Паша, меня выгонят?
   - За что?
   - Не уследил... Смертоубийство в собственном кабинете... Это тебе  не
хвост собачий, не ус моржовый!
   - Убийца задержан? - спросил Пафнутьев.
   - Ты же видел.
   - Спрашиваю - задержан?
   - С поличным! По горячим следам! - воскликнул Шаланда, и  во  взгляде
его возникла слабая надежда на понимание.
   - Тогда все в порядке, - успокоил Пафнутьев. -  Преступник  задержан,
орудие убийства изъято, труп увезли, кровь смыли. Ты  чист,  Шаланда,  и
можешь дальше исполнять свои служебные  обязанности.  Орден  за  заслуги
перед Отечеством вряд ли получишь, но звезда на погоны тебе  обеспечена.
Твои действия отличались грамотностью, оперативностью, решительностью. И
потом,  в  конце  концов,  во  время  схватки  с  убийцей  ты   рисковал
'собственной жизнью. На это не каждый способен. А ты подтвердил  высокое
профессиональное мастерство и личное мужество.
   -  Ты  же  видел,  Паша!  -  плачущим  голосом  проговорил   Шаланда,
растроганный  пафнутьевским  сочувствием.   -   Ты   же   все   видел...
Подтвердишь?
   - Заметано, - Пафнутьев похлопал осунувшегося  за  последние  полчаса
Шаланду по плечу.
   - Повторим? - Шаланда протянул руку к бутылке.
   - Чуть попозже, чуть попозже, - остановил его Пафнутьев. - А  то,  не
дай Бог, я рухну на то самое место, куда упал несчастный Оськин.
   - Как знаешь, - обиделся Шаланда и спрятал бутылку в стол, со  стуком
захлопнув дверцу.
   - Пошли в кабинет, я задам тебе  один  вопрос,  -  сказал  Пафнутьев,
направляясь к двери.
   - А здесь не можешь?
   - Уголовное дело там осталось? Пошли, Шаланда, пока  у  тебя  его  не
сперли прямо со стола.
   - Что ты хочешь узнать?
   - Оба трупа работали в фирме "Фокус"?
   - Ну? - Шаланда исподлобья взглянул на Пафнутьева,  и  в  глазах  его
промелькнула настороженность.
   - У тебя есть данные об этой фирме?
   - Зачем они тебе?
   - Тебе известно, кто ее владелец, телефоны знаешь,  адреса...  Способ
сокрытия доходов, налоговые хитрости... Ты же все это знаешь?
   - Ничего я не знаю! - резко ответил Шаланда, и Пафнутьев в ответ лишь
удивленно вскинул брови. Если до этого выкрика Шаланды между  ними  было
понимание и желание помочь друг другу, то последними словами Шаланда как
бы отрекался от всего, ранее сказанного. - На фига мне знать  что-то  об
этой фирме, если ее сотрудники не убийцы, а жертвы?
   - И тебе неважно, кого убили? - вкрадчиво спросил Пафнутьев.
   - Мне важно, кто убил.
   - Но зная, кого убили, ты можешь установить причину.
   - Это, Паша, уже твое дело. Устанавливай!
   - Пошли в кабинет, - настойчиво проговорил Пафнутьев. - Мне надоело в
этой твоей забегаловке. Вилки бы завел, что ли! Так и будешь  заставлять
гостей пальцами огурцы из рассола вылавливать?
   - Будут тебе вилки, - проворчал Шаланда.  -  Все  тебе  будет,  -  он
открыл дверь, выпустил Пафнутьева в коридор и повернул ключ в двери.
   Не успев сделать несколько шагов  по  коридору,  они  увидели  идущую
навстречу процессию. Впереди с двумя  швабрами  в  руках  шел  бородатый
доцент,  а  следом  дежурный  волок,  подхватив   под   мышки,   второго
алкоголика.  Лицо  его  было  серовато-зеленым,  руки-ноги  безвольны  и
расслаблены.
   - Что с ним? - спросил Шаланда.
   - Вырубился, - пояснил дежурный. - Кровь увидел и по  стенке  на  пол
соскользнул. Кажется, немного в штаны наделал. Неприятно...
   - Кому?
   - Ему, - почему-то оправдываясь, пояснил дежурный.
   - А второй? - Шаланда спрашивал напористо, громко, пытаясь погасить в
себе неуверенность и ужас от разыгравшейся в его кабинете трагедии.
   - Держится.
   - А дело сделали?
   - Да, кровь смыли. Мы с Петром. Эти ученые мужи  чуть  было  сами  не
улеглись в лужи.
   - Наука, - с издевкой протянул Шаланда и, не  оглядываясь,  прошел  в
кабинет.
   Пол был влажный, но чистый. Плотно усевшись, Шаланда решительно вынул
из  стола  папку  уголовного  дела,  полистал  ее,  шумно  переворачивая
страницы, поднял глаза на севшего напротив Пафнутьева. -  Так  что  тебя
интересует?
   - "Фокус".
   - Телефоны, адреса, имена, банковские счета?
   - Примерно так.
   - Теперь послушай меня, Паша,  -  Шаланда  сцепил  пальцы  и  положил
сдвоенный кулак на папку уголовного дела.  -  Когда  к  врачам  попадает
раненный, умирающий бандит, что они делают?
   - Лечат его, охламона, - улыбнулся Пафнутьев, сразу  представив  все,
что скажет Шаланда, к какому выводу придет.
   - Правильно. Когда престарелый убийца, отсидевший десять или двадцать
лет, входит в троллейбус, где все места заняты, ты что делаешь?
   - Я уступаю ему место.
   - Молодец. Когда ко мне обращается человек с сомнительной  репутацией
и  просит  защитить,  сохранить  жизнь,  рассказывает   об   угрозах   и
преследованиях, я что делаю?
   - Ты бросаешься его спасать.
   - Паша, я просто обязан защитить этого человека.
   - У тебя, правда, это получилось не очень хорошо.
   - Да. Упущение. Не учел, что этот дряхлый преступник столь  злобен  и
свиреп. Впервые в жизни увидел старца,  который  бросается  на  людей  с
ножом даже в кабинете начальника милиции. И  ты  тоже  раньше  не  видел
такого,  Паша.  Не  пудри  мне  мозги  и  не  говори,  что  ты  все   бы
предусмотрел.  Не  надо!  Все  предусмотреть  невозможно.   Можешь   мне
поверить.
   - Верю, - кивнул Пафнутьев. - Но упрекнуть тебя можно.
   - В чем? - вскинулся Шаланда.
   - Ты допустил избиение подозреваемого со стороны  потерпевшего.  Если
бы твой Оськин не трогал старика, тот бы не схватил со стола штык. А  он
его тронул. Ты же при этом спокойно оставался в своем  кресле,  полагая,
что пара лишних зуботычин поможет тебе разговорить старика.
   - Так, - крякнул Шаланда. - Понял. Мнение твое уяснил.
   - Ни фига ты не уяснил. Я сказал все это только для того, чтобы ты не
думал, что чист и ясен, как месяц в лунную ночь.  Ты  должен  был  ждать
неожиданностей. И получил.
   - А ты уж и рад!
   - Возвращаемся к моим вопросам. Ты даешь сведения о  "Фокусе"?  Я  не
настаиваю, только спрашиваю.
   - Паша... Послушай меня...  Это  очень  крутые  ребята.  Среди  твоих
клиентов таких еще не было. Прекрасно понимаю, что во всей  это  истории
есть второе дно...
   - И третье тоже.
   - Может быть... Чувьюрова я задержал и спрятал за решетку только  для
того, чтобы его не пришили в том же подъезде. Но видишь, как получилось.
   - Так что "Фокус"?
   - О "Фокусе" я тебе ничего не скажу! Ни единого слова! - к  удивлению
Пафнутьева, Шаланда, произнеся  эти  суровые  слова,  приложил  палец  к
губам, дав знак молчать. - Не твоего ума это дело! Позволь мне самому  с
ними разобраться! - Шаланда опять приложил палец к губам. Потом этим  же
пальцем показал на папку уголовного дела и  многозначительно  подмигнул,
желая, видимо, дать понять, что там Пафнутъев найдет все необходимое.
   -  Подожди  меня  здесь,  -  сказал  Шаланда,  направляясь  к  двери.
Обернувшись, он опять указал на папку,  оставленную  на  столе.  И  лишь
после этого вышел, заперев дверь на ключ со стороны коридора.
   - Так, - крякнул Пафнутьев. - Крепко же эти оськины запугали  бедного
Шаланду, если он в собственном кабинете не решается говорить вслух, если
он только в своей забегаловке осмеливается произнести что-то внятное.
   Пафнутьев подошел к столу, уселся в шаландинское кресло,  вынул  свой
блокнот и раскрыл  уголовное  дело.  Ему  хватило  десяти  минут,  чтобы
выписать данные об Оськине, о его убитом приятеле, о старике  -  адреса,
служебные и домашние телефоны, место работы. Все сведения были на первых
страницах протоколов допросов, очных ставок, свидетельских показаний.
   Хорошую работу провел Шаланда, полную и добросовестную.  Трусоват  он
всегда был, но обвинять его в этом Пафнутьев не  торопился,  неизвестно,
какому давлению тот подвергся, как разговаривали с ним и чего требовали.
Может, и в самом деле "жучок" установили с согласия хозяина кабинета,  а
то и без такового.
   Минут через десять ключ в двери повернулся, вошел сумрачный  Шаланда,
молча сунул папку уголовного  дела  в  стол,  потер  ладонями  не  очень
выбритые щеки и показал Пафнутьеву на дверь.  Тот  молча  пожал  Шаланде
руку, крепко, сочувствующе и благодарно.  Уже  выходя,  оглянулся  и  со
значением потряс в воздухе кулаком.
   "Не дрейфь, дескать, МЫ им еще покажем!"
   Поддавшись его настроению и довольный, что  ему  удалось  выпроводить
настырного гостя, Шаланда в ответ тоже поднял над головой плотно  сжатый
кулак.
   Его жест означал несколько  иное:  "Держись,  Паша!  Можешь  на  меня
надеяться!"

***

   Обыск заканчивался, но  ничего  интересного  обнаружить  не  удалось.
Квартира старика представляла собой настолько обычное нищенское  жилище,
что здесь, собственно, и  искать-то  было  негде  -  все  на  виду,  все
открыто. Правда, в диван-кровати можно  было  что-то  спрятать,  но  его
нутро вскрывали уже дважды - когда Шаланда был здесь со своими  ребятами
и вот сейчас, все с тем же результатом.
   Худолей  уныло  переходил  из  прихожей  в  комнату,  кухню,   щелкал
фотоаппаратом,  но  не  потому,  что  увидел  нечто  любопытное,  нашел,
обнаружил, а просто для того, чтобы потом не упрекали за бездействие.  И
он покорно снимал кухню со  старым  холодильником,  вешалку,  встроенный
шкаф, в котором на гвоздях висели старые пиджаки, фуфайка,  замусоленная
нейлоновая куртка, заношенное пальто с длинными,  кажется,  уже  вечными
вертикальными складками. Скорее  из  чувства  добросовестности,  чем  из
служебной надобности Худолей сфотографировал кухню, стараясь захватить и
холодильник, и угол газовой плиты,  и  мойку,  чтобы  дать  о  помещении
представление хотя и полное, но никому не нужное.
   Повинуясь какому-то внутреннему,  не  до  конца  осознанному  порыву,
Худолей заглянул в холодильник.  Лампочка  перегорела,  внутри  мерзлого
железного ящика было сумрачно и  пустынно.  Покрытые  плесенью  сосиски,
початая бутылка кефира,  куски  селедки  в  стеклянной  банке,  закрытой
капроновой крышкой - это все, что  он  увидел.  Была  у  Худолея  слабая
надежда, что найдется здесь и бутылка водки,  но  его  ожидало  жестокое
разочарование. А глоточек холодной, пусть даже и не очень хорошей  водки
очень бы ему сейчас помог, просветлил  бы  его  разум,  прибавил  сил  и
желания послужить на пользу правосудию.
   - Пусто? - услышал он за спиной голос Пафнутьева.
   - Кефир, Паша, только кефир, - Худолей понял, что Пафнутьев прекрасно
знает его самочувствие, может  быть,  даже  соболезнует,  но  помочь  не
может.
   - Это печально, - произнес Пафнутьев до обидного равнодушным голосом,
видимо, тайные муки Худолея нисколько его не тронули. - Это печально,  -
повторил он, думая о чем-то своем.
   - Не в тех домах мы, Паша,  обыски  проводим,  не  в  тех!  -  горько
простонал Худолей, захлопывая дверцу холодильника.
   - А где надо проводить?
   - Помнишь, на прошлой неделе у одного хмыря  оружие  искали?  Оружия,
правда, не нашли, но холодильник, Паша, его холодильник до сих пор стоит
у меня перед глазами как голубая мечта. И выпить там было, и закусить, и
запить, и похмелиться, а хозяин-то какой хороший попался, какой  хороший
хозяин! Я сразу почувствовал к нему непреодолимое душевное расположение.
   - Чем же он тебе так понравился? - спросил  Пафнутьев,  заглядывая  в
кухонный шкафчик, в котором не было ничего, кроме нескольких  тарелок  и
чашек с отбитыми ручками, надколотыми  краями,  стершимися  рисунками  -
каждая вещь  в  квартире,  каждая  подробность  выдавали  жизнь  бедную,
непритязательную, если не сказать полуголодную.
   -  Умом  он  мне  понравился,  -  ответил   Худолей,   чуть   повысив
голос.Проницательностью.  Высокими  человеческими  качествами,   которые
никому бы из нас не помешали  в  этой  трудной  жизни,  полной  тягот  и
невзгод! Да, Паша, да!
   - Красиво говоришь! - восхитился Пафнутьев.
   - Ведь он тогда сразу догадался, зачем  я  фотографирую  внутренности
его холодильника, Паша, сразу! Я не успел щелкнуть ни единого раза, а уж
все, что требовалось, стояло  на  столе!  Налитое,  нарезанное,  обильно
поданное! В этом, Паша, проявился не только финансовый  достаток,  но  и
настоящая душевная щедрость!
   - Хороший был человек, - вздохнул Пафнутьев. - Почему был?
   - Взорвался вчера вместе со своей машиной.
   - Сам или...
   - Конечно, помогли.
   - И тебе сразу все стало  ясно?  -  тонким  от  внутреннего  волнения
голосом спросил Худолей. - И не осталось  ни  единого  вопроса?  Никаких
сомнений и колебаний? - продолжал наворачивать обличения  Худолей,  явно
намекая на поверхностность Пафнутъева, на его пренебрежение к истине.
   - Не понял, к чему ты клонишь?
   - Как к чему?  У  него  надо  срочно  провести  повторный  обыск!  Мы
наверняка что-то упустили! Не может такого быть, чтобы человек взорвался
вместе с машиной,  а  у  него  дома  не  осталось  никаких  следов!  Мой
многолетний опыт старого сыщика подсказывает мне, что...
   - Все понял, - перебил Пафнутьев. - Опыт  подсказывает  тебе,  в  его
холодильнике  еще  много  чего  осталось.  Примерно,  этак  обысков   на
пять-семь, а?
   - Как ты можешь, Паша, так думать обо мне, о  старом  твоем  и  самом
верном соратнике? - плачущим голосом спросил Худолей. - Ты не  поверишь,
у меня руки дрожат от нетерпения, когда мы идем с тобой на дело!
   - Почему же, охотно верю! рассмеялся Пафнутьев. - У тебя руки  дрожат
задолго до того, как мы идем на дело! Я даже знаю  причину  этой  дрожи.
Сказать?
   - Горько, как горько к концу жизни встретить такое  вот  непонимание,
такое  оскорбительное  пренебрежение!  -  разновеликими  своими   шагами
Худолей отошел к окну и ссутулился там, не оборачиваясь, чтобы не видели
люди его лицо, лицо человека,  потрясенного  равнод