ль. - Так вот, когда встретимся и сядем у камина, у нас будет  возможность
поговорить подробно и обо всем. А сейчас... Я рад, что повидал тебя, что  ты
в добром здравии, отлично выглядишь... Что жизнь продолжается, - Байрамов  в
приветственном жесте поднял свой стакан.
   - Красиво говоришь, - усмехнулся Сысцов. - Слушал бы тебя и  слушал...  И
все-таки?
   - Ну... Если настаиваешь... Проблемы, конечно, есть... А у кого  их  нет?
Чем крупнее человек, тем крупнее его проблемы, - Байрамов опять  хотел  было
произнести нечто вроде почтительного тоста, но Сысцов его перебил.
   - Дальше я знаю. К делу.
   -  Хорошо...  Мои  люди  присмотрели  парочку   магазинов...   Плохонькие
магазины, грязные, запущенные, торгуют кое-чем... Стыдно смотреть.  Надо  бы
их товаром наполнить, чтобы покупатели толпились, чтобы яркий  свет  заливал
залы, чтобы лилась праздничная музыка... А  сейчас  там  тухлятиной  воняет,
окна немытые, кто ни зайдет -  обязательно  обвесят,  обманут,  обсчитают...
Нехорошо это, Иван Иванович... Наш город достоин...
   - Купить хочешь?
   - Хочу.
   - Что мешает?
   - Не знаю... Если бы знал -  устранил  бы...  Стена,  а  стены  не  вижу.
Деньги... Даже не знаю, кому деньги дать.
   - Знаешь, - коротко бросил Сысцов.
   - Спасибо, Иван Иванович! Ты настоящий друг!
   На тебя можно надеяться, а таких людей в наше время...  Знаешь,  я  таких
людей и не встречал!
   - И не надо тебе их встречать,  -  Сысцов  допил  вино,  отставил  стакан
подальше, давая понять, что больше пить не намерен. - Документы подал?
   - Давно.
   - Это хорошо, - кивнул Сысцов.
   Вроде и не было сказано ничего  определенного,  но  Байрамов  понял,  что
приехал не зря - Сысцов пообещал помочь. Более того, он твердо заверил,  что
вопрос решит и что никаких дополнительных усилий предпринимать не надо.
   - Всех, кого надо, ты уже встретил,  -  пробормотал  Сысцов.  Он  откинул
голову назад и тени от редких, оставшихся на липах  листьев,  скользнули  по
его лицу. - Рад был повидать тебя, Марат.
   Байрамов все понял и тут же  поднялся.  Почти  неслышно  заработал  мотор
серой приземистой машины.
   -  Хочешь  такую,  Иван  Иванович?  -  Байрамов  поймал  взгляд  Сысцова,
осторожно брошенный в сторону "мерседеса".
   - Хорошая машина, - кивнул тот. И этим все было сказано.
   - Будет, - заверил Байрамов. И в поклоне пожав руку Сысцову, направился к
машине. И "мерседес" медленно, неслышно пополз ему навстречу. Открылись сами
по  себе  и  снова  закрылись  ворота.  Сысцов,  оставшись  один,  задремал.
Осторожно подошла девушка, убрала столик, унесла  пустые  бутылки.  И  через
несколько минут уже ничто не напоминало о недавней встрече  двух  соратников
по совместной борьбе за красивую жизнь.
 
*** 
 
   - Позвольте, Павел Николаевич? - в дверь кабинета Пафнутьева  почтительно
заглянул Дубовик.
   - А если не позволю, не зайдешь?
   - Все  равно  зайду.  И  даже  с  большим  удовольствием,  -  следователь
перешагнул порог, прижимая под мышкой черный пакет из-под фотобумаги.
   Дубовик сел к приставному столику, положил на него пакет  и,  свесив  над
ним пламенеющий свой нос, налитый, как обычно,  неведомой  жизненной  силой,
осторожно взглянул на Пафнутьева, словно из-за собственного носа выглянул.
   - Есть новости? - спросил Пафнутьев.
   - Есть.
   - Хорошие?
   - Лучше не бывает.
   - Что же тебе мешает рассказать о них, поделиться с любимым  начальником?
- Пафнутьев начал раздражаться.
   - Значит так, Паша... Помнишь то недавнее убийство при угоне машины?  Ну,
когда парня зарезали?
   - Что значит помню! Я только этим и живу!
   - Так вот... Удар был нанесен сзади, в спину. Потом убийца совершил нечто
совершенно циничное - наклонился к убитому и вытер нож о его куртку. Об этом
еще старик рассказывал на допросе...
   - Помню. Дальше.
   - А куртки, как ты знаешь, нынче шьют  не  такие,  как  в  наши  с  тобой
времена.
   - Мои времена еще не кончились, - вставил Пафнутьев. - Надеюсь.
   - Неважно. Речь не о тебе. В нынешние куртки вшивают клочки кожи, молнии,
воротнички, хлястики, этикетки с названиями фирм, спортивных обществ, стран,
а то и целых континентов.
   Пафнутьев кивнул в знак того, что все  понял  и  принял  к  сведению.  Он
опасался перебить Дубовика, чтобы не  вызвать  новый  поток  лишних  слов  и
сведений.
   - В эту куртку был вшит клеенчатый ярлык, или как там  его  назвать...  В
общем, у него была гладкая поверхность.
   - Неужели отпечатался? - просветлел Пафнутьев, сразу догадавшись,  в  чем
дело.
   - Как в учебнике, - расплылся в улыбке и Дубовик. Нос его  покраснел  еще
больше, хотя, казалось бы, уже дальше некуда. - Его  Бог  наказал,  иначе  я
объяснить не могу. Бог все видит. И время от времени слишком уж  зарвавшихся
наказывает. Когда этот тип наклонился и вытер свой нож от крови, его большой
палец попал как раз на эту целлофановую нашлепку...
   - Дубовик! - торжественно сказал Пафнутьев. - Ты - великий следователь!
   - Я догадывался, - кивнул Дубовик, зардевшись от похвалы. - Но  я,  Паша,
не сказал главного.
   - Боже! Неужели еще что-то есть?
   - Есть, Паша. Куртку эту я  изъял  в  больнице.  Конечно,  сразу  обратил
внимание на эту нашлепку. Связался с Худолеем. Как ни  странно,  но  у  него
получилось.  Отпечаток...  Картинка!  -  Дубовик  положил  на   стол   перед
Пафнутьевым увеличенный снимок отпечатка пальца. - У меня  были  сомнения...
Вдруг,  думаю,  врачи  отметились,  вдруг,  соседи,  когда  тащили  парня  к
машине... Мало ли... Но Худолея я озадачил и дело свое он сделал.
   - Бутылку потребовал?
   - Перебьется. Это ты его балуешь...
   -  А  почему  ты  решил  показать  отпечаток  именно  сейчас?  -  спросил
Пафнутьев.
   - Приступаю к главному... Помнишь недавний разгром в хозяйстве Шаланды?
   - Он?! - вскричал Пафнутьев, - Он, - кивнул Дубовик.
   - Боже, какой ты проницательный, какой талантливый...
   - Конечно,  -  кивнул  Дубовик.  -  Он  там  у  Шаланды  оставил  столько
отпечатков, что следователю средней руки на всю жизнь хватит разбираться.  Я
выбрал самый внятный, красивый, полный... Он оказался на осколке настольного
стекла господина Шаланды. Худолей его сфотографировал... А  я  возьми  да  и
сличи, - Дубовик вынул из черного  пакета  второй  снимок  и  положил  перед
Пафнутьевым рядом с первым. - Докладываю...  Человек,  совершивший  убийство
при  угоне  машины  несколько  дней  назад,  и  человек,   который   устроил
оскорбительное бесчинство в двенадцатом отделении милиции... Одно  и  то  же
лицо.
   - И нет никаких сомнений? - настороженно спросил Пафнутьев.
   - Никаких. Сличай! - Дубовик кивнул в сторону снимков.
   - Так... Значит, немного повезло...
   - Повезло?! - возмутился Дубовик. - Ты что же считаешь,  можно  совершить
кучу  преступлений  и  не  оставить  никаких  следов?  Следы,  Паша,  всегда
остаются. Хоть на земле, хоть в  воздухе,  хоть  в  душе  человека  остаются
следы! И толковый следователь их найдет и прочтет. Свидетелем чему ты сейчас
являешься.
   - Прости, я хотел сказать, что кто-то  может  назвать  это  везением,  но
мы-то с тобой прекрасно знаем, что это настоящая профессиональная работа.
   - Это другое дело, - сжалился Дубовик.
   - Документально все закреплено?
   - Паша! - укоризненно протянул следователь. - Как ты можешь?
   - "Опять виноват,  -  быстро  сказал  Пафнутьев.  -  Прошу  великодушного
прощения... От радости не те слова выскакивают.
   - Я пойду? - Дубовик поднялся.
   - Значит, наследил все-таки, значит, оставил пальчики... Дерьмо вонючее.
   -  Полностью  с  тобой  согласен,  Паша.  -  Я  недавно  разговаривал   с
Шаландой... Его  ребята  совместными  усилиями  сочиняют  словесный  портрет
злодея... С художниками  пытаются  его  нарисовать...  Если  не  исчезнет  -
возьмем.
   - Не исчезнет, - сказал Пафнутьев. - При одном условии.
   - Каком? - обернулся Дубовик от двери.
   - При условии, что, - начал было Пафнутьев и вдруг что-то  заставило  его
остановиться. И он не  стал  продолжать.  -  При  условии,  что  ты  его  не
предупредишь, - неловкой шуткой он попытался снять  недоумение  Дубовика.  -
Принеси мне документы, снимки, протоколы и прочее, связанное с этим делом.
   - Зачем?
   - Хочу углубиться.
   - Надо же, -  пожал  плечами  Дубовик  и  через  несколько  минут  принес
Пафнутьеву папку  с  десятком  страничек  текста  и  снимками,  оформленными
печатями  и  подписями.  Пафнутьев  быстро  просмотрел   содержимое   папки.
Мелькнули  снимки  окровавленной  куртки,  разгромленный  кабинет   Шаланды,
увеличенные отпечатки пальцев, заключение экспертов...
   - Оставь пока, - сказал Пафнутьев. - И одна просьба - не болтать.
   - Заяц трепаться не любит, - заверил Дубовик.
   - Даже в этих стенах, - Пафнутьев выразительно посмотрел на Дубовика.
   - Особенно в этих стенах, - поправил тот,  подмигнув  Пафнутьеву  уже  из
коридора.
   Пафнутьев задержался в  кабинете  дольше  обычного.  Копался  в  бумагах,
куда-то звонил, бездумно листал свой блокнот. Он не мог остановиться  ни  на
одной мысли. Его словно несло в теплых волнах  и  он  только  поворачивался,
подставляя солнцу то спину, то живот.
   Позвонил Тане, которая всегда относилась к нему так неровно,  меняя  свое
отношение от подневольной жертвенности до полного неприятия.
   - Здравствуй, Таня, - сказал Пафнутьев.
   - Здравствуй, Паша, - ответила женщина, и не услышал он в  ее  голосе  ни
радости, ни воодушевления, ни желания говорить с ним, с Пафнутьевым.
   - Очень рад был услышать твой голос, - сказал  он  и  положил  трубку  на
рычаги. Подумал, посмотрел на залитое осенним дождем окно и  сладкая  грусть
необратимости уходящего времени охватила  его.  Он  подпер  щеку  кулаком  и
некоторое время смотрел, как струятся  потоки  воды  по  стеклу.  Пафнутьева
посещало такое состояние и он ему никогда не противился, чувствуя,  что  это
хорошо, полезно, что идет  внутри  его  какая-то  напряженная  работа,  идет
очищение. В такие минуты он мог говорить только с близкими людьми, только на
житейские темы, только благожелательно и сочувствующе.
   Неожиданно позвонил Вике.
   - Здравствуй, Вика, - сказал он, и слова его  получились  теплыми,  почти
отеческими.
   - А, Павел Николаевич... Здравствуйте-здравствуйте.
   - Как поживаешь?
   - Плохо.
   - Что так? - обеспокоился Пафнутьев, но не очень сильно.
   - Обижают.
   - При таких-то друзьях?
   - Вот и я думаю, - что это за друзья у  меня  такие,  если  позволяют  со
своей лучшей подругой, красавицей поступать как кому захочется!
   - Прийди, пожалуйста... Примем меры.
   - Уж пожаловалась... Андрею.
   - А он? Помог?
   - Обещал.
   - Это хорошо, - проговорил Пафнутьев. - Обещания надо  выполнять.  Я  ему
напомню.
   - Напомните, Павел Николаевич. Ему о многом надо  напоминать.  И,  как  я
понимаю, постоянно. Или не делать этого вовсе.
   - У вас нелады? - удивился Пафнутьев. - Это меня радует.
   - Почему? - удивилась Вика и он, кажется, увидел ее широко  раскрытые  от
изумления глаза.
   - У меня появляются шансы.
   - Не надо мне пудрить мозги, Павел Николаевич!  Ваши  шансы  всегда  были
достаточно высоки, чтобы отшить  кого  угодно.  И  я  вам  сказала  об  этом
открытым текстом в первую же нашу встречу. Забыли?
   - Не то чтобы забыл... Не придал должного  значения.  Оробел.  Подумал  -
шутит девочка.
   - Я никогда не шучу, - отчеканила Вика. - С мужчинами.
   - И правильно делаешь. Они шуток не понимают.
   - Они и прямые слова понимают далеко не всегда.
   - Исправлюсь, - заверил Пафнутьев, мучительно размышляя о том, что  в  их
разговоре шутка, а что объяснение в  любви.  И  холодок,  тревожный  холодок
молодости  пробежал  по  его  душе,  вызывая  те  чувства,   ради   которых,
собственно, и стоит жить.  -  До  скорой  встречи,  Вика,  -  обычной  своей
скороговоркой поспешил попрощаться  Пафнутьев,  осознав  вдруг,  что  дальше
продолжать этот разговор он не готов, потому что закончиться он  мог  только
одним - розами. С букетом красных роз должен был явиться  Пафнутьев  к  Вике
сегодняшним же вечером, если бы их разговор продлился еще  минуту-вторую.  А
это разрушило бы его сегодняшнее состояние, которое он ценил в  себе  больше
всего на свете. Это была сохранившаяся  с  мальчишеских  времен  способность
отрешиться от дел, от будничных забот, впасть в  необязательное  настроение,
когда ничто не вызывает гнева, ярости,  страха.  В  таких  случаях  хотелось
одного - сидеть, откинувшись в кресле, снисходительно улыбаясь миру  и  всем
его проблемам.
   Но это было и наиболее опасное состояние для  окружающих,  потому  что  в
такие часы Пафнутьев начисто отметал служебную почтительность, терял  всякую
способность произносить слова  щадящие,  двусмысленные.  Он  просто  и  ясно
говорил то, что думал, делился самыми неуместными  своими  мыслями.  Позвони
ему сейчас Сысцов, Халандовский, та же. Таня - со всеми он  разговаривал  бы
одинаково - с ленцой, терпением  и  откровенной  снисходительностью,  Да,  в
опасное состояние впал Пафнутьев.  Такое  состояние  напоминало  ему  давние
времена, когда он был молод, глуп и влюблен, когда только искренность  имела
право  на  существование,  когда  только  искренность  он  позволял  себе  в
отношениях с девушками  и  с  друзьями.  Это  и  тогда  приводило  к  частым
осложнениям, а уж сейчас, в наше  время,  в  его  должности  быть  искренним
равнозначно проявлению хамства, самонадеянности, полнейшей беспардонности.
   Пафнутьев это знал.
   И улыбался, глядя в диск телефона и пытаясь угадать - кто нарвется на это
его настроение. И действительно, телефонный звонок не заставил себя ждать.
   - Слушаю, - вкрадчиво сказал Пафнутьев.
   - Это я, - ответил мужской голос, негромкий и ломкий, как у подростка.  И
еще была  в  этом  голосе  подростковая  неуверенность,  готовность  тут  же
оборвать разговор и исчезнуть. - Вы меня узнаете?
   - Конечно,  -  Пафнутьев  сразу  узнал  голос  своего  самого  верного  и
надежного стукача Ковеленова. Они здоровались, разговаривали и прощались, не
называя друг друга по имени. Предосторожность не больно хитрая, но от глупой
случайности предохраняла. Подслушанный разговор для постороннего или  больно
уж любопытного уха, мало что мог дать. Для постороннего  человека  это  была
пустая болтовня двух не очень умных людей, которые не  знали  чем  заняться.
Даже оставаясь в кабинете один, Пафнутьев не нарушал этого правила и говорил
слова незначащие, пустоватые. - Рад тебя слышать.
   - Мне тоже приятно...  Рабочее  время  кончилось,  но  я  подумал,  вдруг
повезет, вдруг застану, - Ковеленов явно тянул резину и Пафнутьев  догадался
- тот звонит из автомата и кто-то стоит рядом.
   - Откуда звонишь?
   - Тут рядом гостиница "Интурист"... По всему городу ни одного работающего
автомата, - все выворочено, разгромлено,  разграблено...  А  этот  работает,
причем, от рублевых монет... Я сначала бросил пятнадцатикопеечную  монету  -
не сработало. Потом жетон бросил... Представляете, за  двести  рублей  купил
жетон, а он не сработал...
   -  Рядом  люди?  -  спросил  Пафнутьев,  устав  слушать  это  бесконечное
переливание из пустого в порожнее.
   - Один... Не знаю даже, чего  хочет...  Настырный  какой-то...  Я  почему
звоню, может, в ресторан заглянуть? Тут на втором этаже  гостиницы  неплохой
ресторан есть... Дорогой, но зато и условия...
   - Думаешь, стоит?. - насторожился Пафнутьев.
   - Я бы заглянул на вашем месте.
   - Он там? - прямо спросил Пафнутьев.
   - Он или очень на него похожий...  Так  мне  кажется.  Проведена  большая
работа и вот.., я здесь.
   - Он тебя не засек?
   - Нет. Тут и водочка на розлив, и  бутербродик  неплохой  могут  сделать,
блюдо не обязательно заказывать... Полное блюдо тысяч в  двадцать  влетит...
При наших с вами доходах это полное разорение.
   - Скромничаешь, - усмехнулся Пафнутьев,  чувствуя,  как  уходит  из  него
расслабленное благодушие. Не прекращая разговора, он взглянул на сейф, вынул
из кармана ключ, еще не подумав о том, зачем он это делает - расстегнул полы
пиджака. Через минуту он снимет его и влезет в упряжь ремней  кобуры.  -  Он
там один?
   - С ребятами.
   - Их много?
   - Три-четыре...
   - Пока, - сказал Пафнутьев и положил трубку. Он представил  себе,  как  в
эти самые секунды выходит из-под телефонного козырька Ковеленов с непокрытой
головой и намокшими волосами, как он, подняв куцый воротник  плаща  и  сунув
руки в карманы, ссутулившись, удаляется по улице под мелким осенним  дождем.
И отражается в мокром асфальте его серая неприметная фигура, и растворяется,
растворяется среди  прохожих,  среди  домов,  луж,  деревьев.  Проводив  его
мысленно и как бы попрощавшись с ним, Пафнутьев снова потянулся к  телефону,
набрал номер, который помнил наизусть. - Шаланда?
   - Майор Шаланда, - поправил его собеседник.
   - Тем более. Майор-то мне и нужен.
   - Бери меня, я вся твоя, - пошутил Шаланда.
   - Ты не хочешь повидаться с тем типом?
   - Хочу! - быстро ответил Шаланда, сразу поняв, о ком идет речь. - Неужели
взял?
   - Нет, но если поможешь со своими ребятами...
   - Я закрываю отделение на ключ, беру  с  собой  всех,  включая  уборщицу,
каждому вручаю  по  автомату  Калашникова!  И  плотными  рядами  движемся  в
указанном тобой направлении, дорогой Павел Николаевич! -  отчеканил  Шаланда
одним духом.
   - Не так круто, но что-то похожее  тебе  придется  сделать.  -  Гостиница
"Интурист", второй этаж, ресторан...
   - Он там? - выдохнул Шаланда так, словно и сам боялся  поверить  в  такую
счастливую возможность.
   - Надеюсь. Я буду там через пятнадцать минут.
   - Я тоже, - заверил Шаланда  и  в  трубке  раздались  частые,  как  удары
шаландовского сердца, гудки. Казалось, даже телефон передает  его  радостное
возбуждение, нетерпение побыстрее захватить наглеца, который так покуражился
не только над ним самим, но и над руководимым им отделением.
   Пафнутьев перед выходом из кабинета окинул себя взглядом.  Серый  костюм,
красноватый галстук, более или менее приличные туфли - в  таком  наряде  его
все-таки должны были пропустить в ресторан "Интуриста".
   В этот день дежурил Андрей и  Пафнутьев  был  благодарен  судьбе  за  это
небольшое подспорье - идти на столь чреватое предприятие все-таки спокойнее,
имея рядом надежного бойца.
   - Привет, - бросил  Пафнутьев,  падая  на  сидение  рядом  с  Андреем.  -
Гостиница "Интурист".
   - Что-то важное?  -  Андрей  заметил  кобуру  под  мышкой  Пафнутьева.  -
Опасное? Срочное? - пока он задавал вопросы, "Волга" выехала со двора и  уже
мчалась по улицам города.
   - Всего понемногу, - ответил Пафнутьев.
   - Мне оставаться в машине?
   - Пошли со мной.
   - Что-то прихватить?
   - Ты хорош и сам по себе... С Викой разговаривал, - вспомнил Пафнутьев. -
Жаловалась... Кто-то ее обижает. Тебе не рассказывала?
   - Один тип, сосед... Чуть не изнасиловал в лифте.
   - Даже так? - удивился Пафнутьев. - И что же, мы не можем ей помочь?
   - Разберусь, - Андрей неотрывно смотрел на дорогу, но Пафнутьев  заметил,
как дрогнули  его  желваки.  -  Я  как-то  уже  поговорил  с  ним...  Хорошо
поговорил,  -  сказал  Андрей.  -  Он  не  внял.  Его  просто"  надо  лишить
возможности поступать так в будущем. В лифте, или в другом месте.
   - Помочь? - спросил Пафнутьев.
   - Не надо.
   - Не забудешь?
   - У меня не так уж и много дел, Павел Николаевич.
   - Приехали, - удовлетворенно проговорил Пафнутьев и  поправил  ремни  под
пиджаком.
   Закрыв машину, они быстро прошли к гостинице, пересекли небольшую площадь
перед входом, поднялись по ступенькам. Швейцар, ставший  было  на  их  пути,
взглянув в лицо Пафнутьеву, тут же отошел в сторону. Пафнутьев  попросту  не
заметил его, не обратил внимания на попытку остановить их.
   - Наша задача? - спросил Андрей.
   - Если повезет - взять одного человека.
   - Каков он? - Андрей спрашивал с