- Да...
   - Молодец! - воскликнул Фердолевский.
   - Этот милиционер, - Пафнутьев снова выпрямил разговор. - Он хотел видеть
начальство, поговорить, что-то передать?
   - У него какой-то пакет был в руках.
   - Он оставил его?
   - Нет, унес с собой. Сказал, что должен был лично передать в руки.
   - Уж если вы с ним так мило беседовали  все  пятнадцать  минут,  скажите,
Наташа, как он выглядел? - спросил Пафнутьев.
   - Ну, как... Нормально. Молодой парень, улыбался, зубы на месте...  Форма
сидит хорошо, - девушка улыбнулась.
   - И никаких отличительных признаков? Кольцо на пальце, бородавка на носу,
шрам на щеке, в ухе  серьга?  Ну?  Хоть  что-нибудь  отличало  его  от  всех
остальных милиционеров страны?
   - Усы, - сказала Наташа. - У него такие... Хорошие усы,  большие.  Не  то
что у некоторых... Шнурочком... Пышные такие  усы,  красивые.  Сейчас  таких
почти никто и не носит.
   - Чем кончилась ваша беседа?
   - Ничем. Он посмотрел на часы, заторопился, попрощался и вышел.
   - Вспомните, Наташа... Вы хоть на минуту выходили из приемной? В коридор,
в кабинет, может быть, еще куда-нибудь по своим надобностям?
   - Выходила? - Наташа задумалась. - Вроде нет... А,  вспомнила...  Закипел
чайник, я чай поставила... И он закипел... Я взяла заварной чайник и  вышла,
чтобы  выбросить  старую  заварку...  Туалет  у  нас  почти  напротив...   Я
вытряхнула заварку, ополоснула  чайник  и  вернулась.  На  это  ушло...  Ну,
минута, ну, две... Не больше.
   - И после этого милиционер ушел?
   - Да... Я предложила ему чаю, но он отказался. Спросил, надолго ли я  еще
задержусь, не проводить ли... Я отказалась, и он ушел.
   - После него кто-нибудь был?
   - Рабочий день заканчивался. Нет, больше никто не появлялся. Звонки были,
спрашивали Константина Константиновича...
   - По телефону вы всем отвечали, что его сегодня нет и не будет? - спросил
Пафнутьев.
   - Да.
   - И много было таких звонков?
   - Да, наверное, не меньше десятка.
   - Все, у меня больше вопросов нет, - сказал Пафнутьев, поднимаясь. -  Вас
пригласит наш следователь. Дубовик его фамилия... Пожалуйста, вы ему  все  и
повторите. Если еще кого-нибудь вспомните, конечно, расскажите и о нем... Вы
знаете людей Вовчика? - спросил Пафнутьев у Фердолевского. - У  него  нет  в
штате усатого?
   - Выясню, - хмуро сказал банкир. - Обязательно выясню.
   - Желаю удачи, - и Пафнутьев направился искать Шаланду.
   - И я вам желаю удачи, - сказал ему вслед Фердолевский.
   - Зайдите к нам завтра, - обернулся Пафнутьев.  -  Поделимся,  находками,
обсудим поиски.
   - Зайду.
 
*** 
 
   Пафнутьев ходил по собственной квартире сосредоточенно и угрюмо, ходил не
раздеваясь, не снимая  обуви.  Еще  проходя  по  двору,  он  заметил  что-то
неладное, в чем было нарушение обычного порядка. Сначала он не придал  этому
значения, просто отметил про себя, что его окна почему-то  темные,  свет  не
горел ни на кухне, ни в комнате. Это было тем более странно, что  всего  час
назад он звонил домой и Вика была на  месте,  была,  как  всегда,  весела  и
занозиста. Но когда, позвонив в дверь, он не услышал в ответ ни звука, когда
он позвонил  снова  и  никто  не  открыл  ему,  Пафнутьев  насторожился.  Он
осторожно вставил ключ в замок, повернул его, ключ  повернулся  только  один
раз. Значит, дверь не закрывали, ее просто захлопнули. Вика так не поступает
- она обязательно закрывает дверь на все повороты всех ключей.  И  правильно
делает. Хотя иногда  это  раздражало  Пафнутьева  -  когда  ему  приходилось
открывать дверь, используя все ключи.
   Объяснить эти маленькие несуразности  можно  было  только  одним  -  Вика
прикорнула где-нибудь и заснула. Но Пафнутьев тут же отбросил эту  версию  -
он разговаривал с Викой час назад. Ни о каком сне, усталости не было и речи.
Она могла в темноте смотреть телевизор, но не могла не услышать его звонков.
   Пафнутьев  тяжело  вздохнул  -  он  был  почти  уверен,  что   его   ждут
неприятности. Когда он вошел в квартиру и  включил  свет,  отпали  последние
сомнения, угасли последние надежды. В квартире явно побывали чужие... Причем
следы оставлены сознательно, чтобы у него не было  никаких  сомнений,  чтобы
все стало ясно с первого взгляда. Посредине кухни валялась разбитая тарелка,
в комнате лежал опрокинутый стул, в  прихожей  одежда  сброшена  на  пол.  И
характер, и размер погрома Пафнутьев определил сразу. Ущерба почти не  было,
но беспорядок был очевидный, не заметить его нельзя. Во  всем  чувствовалась
нарочитость, кто-то спешно пытался создать видимость разгрома.  Причем,  как
заметил Пафнутьев, действительного разгрома не было. Ваза,  которую  подарил
Халандовский на свадьбу, стояла на полу, целая, хотя столкнуть ее с полки не
составляло труда. Нет, ее сняли с полки и поставили  на  пол.  Из  одежды  в
прихожей, насколько Пафнутьев смог оценить, тоже ничего не пропало.
   Зато пропало главное - в доме не было Вики. Еще раз обойдя  все  комнаты,
заглянув во все кладовки, окинув взглядом кухню, туалет,  ванную,  Пафнутьев
принял единственно правильное решение - он включил свет  во  всех  комнатах,
давая  знать  незваным  гостям,  что  он  уже  дома,  все  понял   и   готов
разговаривать.
   И тут его взгляд упал на одиноко лежащий туфель, обычный черный туфель на
высоком каблуке. Сколько он не искал - второго не было. И он  понял  -  Вика
дала ему знать, что вышла из квартиры не по своей воле. В одном туфле вышла.
Другими словами, ее вывели.
   Не раздеваясь, Пафнутьев сел в кресло, поставил  перед  собой  телефон  и
приготовился ждать. Но тут же, спохватившись, набрал номер Дубовика. Тот,  к
счастью, оказался на месте, к счастью  поднял  трубку,  потому  что  была  у
Дубовика дурная привычка - когда заканчивалось рабочее время, он не поднимал
трубки, сколько бы кто не звонил. А тут поднял.
   - Вас слушают, - несколько церемонно произнес Дубовик.
   - Именно это мне и требуется. Слушай внимательно...
   - Слушаю!
   - И не  перебивай.  На  мою  квартиру  совершено  нападение.  В  комнатах
беспорядок, перевернутые вещи, разбросанная мебель и так далее. Нет Вики.
   - В каком смысле?
   - Мне кажется, в том смысле, что ее похитили.  Наверняка  будут  звонить.
Срочно включай все свои каналы и пусть засекают - кто звонит, откуда, зачем.
Адрес, номер телефона...
   - А санкция прокурора?
   - Забудь. Понял?  Забудь  о  всех  санкциях.  Потом  получим.  Мне  будут
звонить. Хочу знать откуда.
   - Думаешь, что они такие дураки?
   - Я ничего не думаю. Понял? И тебе запрещаю  думать  точно  так  же,  как
запретил думать себе. Только делай, только выполняй. И больше ничего. Я хочу
знать, откуда будут звонить. О законах и  правах  человека  подумаем  потом,
если у нас будет время. Вопросы есть?
   - Нет, все ясно.
   - Счастливый человек, - проворчал Пафнутьев и положил трубку.
   Он разделся, сбросил куртку на диван, рядом положил берет и  опустился  в
кресло. Посмотрев сейчас на Пафнутьева, вряд  ли  кто  мог  предположить,  в
каком состоянии находится начальник  следственного  отдела.  Его  лицо,  как
обычно, выглядело спокойным и невозмутимым, можно  было  бы  его  назвать  и
сонным, поза в  кресле  казалась  расслабленной,  почти  ленивой,  пальцы  с
некоторым  равнодушием  барабанили  по  подлокотнику   кресла,   а   голова,
склоненная к одному плечу, выдавала  неспешные  раздумья.  И  даже  человек,
хорошо его знавший, а такого человека, в общем-то, и не было на  земле,  так
вот, будь такой человек рядом, и он вряд  ли  бы  догадался,  что  Пафнутьев
находится в  крайней  степени  гнева  и  нет  сейчас  в  мире  сил,  которые
остановили бы его, заставили  бы  от  чего-то  отказаться.  Ни  одна  статья
уголовного кодекса, ни одно соображение нравственности или совести не  могло
его остановить. Если говорить  откровенно,  в  кресле  сидел  уже  не  Павел
Николаевич Пафнутьев, над которым могли и посмеяться при  случае,  ничем  не
рискуя, сидело некое чудовище,  готовое  на  самое  страшное,  чудовище,  не
знающее пощады, не знающее сомнений и колебаний.
   Когда раздался звонок,  Пафнутьев  удовлетворенно  кивнул.  Но  ошибся  -
звонил Дубовик.
   - Все остается в силе? - спросил тот.
   - Ты все сделал?
   - Да.
   - Хорошо.
   - Что-нибудь нужно?
   - Найди Андрея... И пусть сидит в машине недалеко от моего дома. Он знает
где...
   - Подключить Шаланду?
   - Позвони и скажи... В общем, ты знаешь, что ему сказать.  Как  только  у
меня будут новости, я сам позвоню... Пусть будет наготове.
   - Понял. Мне еще позвонить?
   - Да. Мало ли чего...
   - Паша, только ты того... Не очень. - Дубовик, старый следователь, мудрец
и психолог, почувствовал состояние Пафнутьева и,  кажется,  содрогнулся.  Но
нашел в себе и слова, и силы предупредить Пафнутьева, чтобы он хоть  немного
подумал о том, что собирается совершить.
   - Я в порядке, - ответил Пафнутьев и положил трубку.
   Пафнутьев еще раз прикинул случившееся, пытаясь взглянуть  на  событие  с
одной стороны, с другой. И приходил к одному и тому же выводу - Неклясов. По
наглости, неожиданности, по той безрассудности, которая  здесь  вылезала  из
каждой подробности. Нет, кроме него, вряд ли кто мог решиться на подобное. В
конце концов, он начальник следственного отдела,  и  позволить  поступать  с
собой вот так... Время от времени рука его, как бы сама  собой,  тянулась  к
левой подмышке и касалась разогретой рукоятки пистолета. Он даже не  вынимал
его, не осматривал, заранее уверенный в том, что машинка в порядке и  готова
к действию.
   Квартира не ограблена,  можно  даже  сказать,  что  чужаки  вели  себя  с
некоторой деликатностью. Пафнутьев еще раз  взглянул  на  хрустальную  вазу,
которая так и осталась стоять на полу у окна - ее не прихватили с собой,  не
разбили, поставили на пол с большой осторожностью.
   Пафнутьев надеялся, что с такой же осторожностью бандиты  отнесутся  и  к
Вике.  Надеялся,  предполагал,  но  в  то  же  время  знал  наверняка,   что
надругаться над женщиной - первое средство  давления.  Даже  если  им  и  не
хочется этого, даже если при этом не испытывают никаких  приятных  ощущений,
они чувствуют себя обязанными задрать подол. Иначе над ними будут  смеяться.
Так что это еще и способ самоутверждения.
   Как ни ждал Пафнутьев звонка, но когда  он  прозвенел,  то  заставил  его
вздрогнуть. Пафнутьев не торопился. Он выждал  три  звонка  и  только  после
этого поднял трубку.
   - Да, - сказал он. - Слушаю.
   - Павел Николаевич? - раздался вкрадчивый голос, и Пафнутьев сразу  понял
- они.
   - Да, это я.
   - Вы все поняли?
   - Нет, не все... Я не знаю, с кем говорю.
   - Это неважно.
   - Что вы хотите?
   - Дружить хотим, Павел Николаевич.
   - Ну и дружите... Кто мешает?
   - Мы с вами хотим дружить.
   - И в чем это будет выражаться? Как будет выглядеть? К чему сведется?
   - Ничего нового... Законы дружбы  вам  известны.  Друзья  помнят  друг  о
друге, выручают в трудную минуту... Держат совместную оборону против  плохих
людей, обстоятельств, событий.
   - Это вы побывали у меня дома?
   - Заметили?
   - Повторяю - вы побывали у меня дома?
   - Пришлось таким вот необычным способом привлечь к себе внимание. Дело  в
том, что...
   - Где Вика?
   - С ней все в порядке. Она здесь, недалеко...
   - Дайте ей трубку. Хочу убедиться в том, что с ней все в порядке.
   - Это невозможно... Я звоню из автомата, а она в помещении.
   - Тогда передайте трубку Вовчику. На том конце провода возникла  заминка.
И чем больше она длилась, тем увереннее чувствовал себя Пафнутьев - кажется,
он попал в точку.
   Если  Вовчик  здесь  не  при  чем,  то  почему  молчат?  Значит,   Вовчик
действительно рядом, слушает разговор, и теперь они пытаются  понять  -  где
оплошали, где выдали себя?
   - Не понял? - наконец произнес голос  все  с  той  же  вкрадчивостью,  но
теперь в нем была и растерянность.
   - Значит так, разговаривать с вами буду только  после  того,  как  услышу
голос  Вики,  -  Пафнутьев  положил  трубку.  И  тут  же  пожалел  об  этом,
чертыхнулся, но делать было нечего. Дело в том, что чем дольше  он  говорил,
тем больше у Дубовика и Шаланды было бы возможности  выйти  на  похитителей.
Но, с другой стороны, Вовчик теперь будет знать, что никто не  пытается  его
засечь, что игра  идет  открытая.  Вот  если  позвонит,  тогда  можно  будет
разговор затянуть подольше.
   Так и получилось - телефон зазвонил минут через пять.
   - Вовчик говорит, - услышал Пафнутьев голос в трубке и сразу  узнал  его,
это  действительно  был  Неклясов.  Нагловатый  голос,  надломленный,  почти
скрипучий тембр и уверенность человека, который знает, что  может  позволить
себе что угодно, который не привык сдерживать себя ни в чем.
   - Слушаю тебя, Вовчик, - Пафнутьев сразу дал себе  команду  говорить  как
можно неопределеннее,  чтобы  разговор  затянулся  подольше,  чтобы  успели,
успели ребята засечь этих звонарей.
   - Ну, если слушаешь, то слушай... Баба твоя в порядке...
   - Ее зовут Вика.
   - А мне плевать, как ее зовут. Мне это не нужно вовсе.
   - Что же тебе нужно?
   - Ерхов. Он мой человек, отдай мне его, Паша.
   - А меня зовут Павел Николаевич,  -  проговорил  Пафнутьев,  радуясь  еще
одной возможности затянуть разговор.  Он  никогда  не  возражал,  когда  его
называли Пашей, кто бы не обратился. Пафнутьев не оброс еще административным
жирком и  легко  сходился  с  людьми,  не  чувствуя  большой  разницы  между
последним алкоголиком и первым секретарем. И  то,  что  он  сейчас  поправил
Вовчика, сделал вид, что оскорблен таким обращением, было  продиктовано  все
тем же желанием затянуть разговор.
   - Я могу назвать тебя даже многоуважаемым Павлом Николаевичем, но  Ерхова
отдай. Я понимаю, он тебе нужен для суда, ты ведь посадить меня хочешь?
   - Хочу. Это самое большое мое желание.
   - Запомни, Паша... Открою  тебе  тайну...  Суда  не  будет.  Не  надейся.
Осоргин, этот мудак, а не судья... Не решится вынести мне приговор,  если  в
нем будет хоть день заключения... Только условный,  только  условный,  Паша.
Ерхов откажется от всех показаний, если я буду в зале суда.
   Только без меня, только один  на  один  с  тобой  он  сможет  что-то  там
провякать. А у твоего потерпевшего Бильдина я  в  следующий  раз  отрежу  не
только уши, но и кое-что еще... И он об этом знает.
   - Что ты хочешь?
   - Ерхова.
   - Зачем?
   - Хочу задать ему пару вопросов.
   - Может быть, я смогу ответить?
   - Ты ответишь немного позже, Паша.
   - Но отвечать придется?
   - А куда же ты денешься? - Неклясов рассмеялся. - Некуда  тебе  деваться,
Паша. Я знаю о прошлых твоих подвигах... Своего же  начальника  упек,  этого
недоумка Анцыферова... Сейчас он мне столы накрывает...  Байрамов...  Что-то
ты там с ним  сделал...  Тоже  хвалиться  нечем...  Простая  душа,  наивный,
бесхитростный человек, любитель шашлыков и полненьких девочек...  Дитя  гор,
как говорится... Мы другие, Паша. Мы тоже  не  стоим  на  месте.  Не  отдашь
Ерхова, верну тебе твою Вику или как ты ее там называешь... По частям верну.
Но всю. Себе ничего не оставлю. Хотя у нее кое-что есть из того, что мне  бы
хотелось оставить.
   - Напрасно ты так со мной, Вовчик, -  проговорил  Пафнутьев  негромко.  -
Напрасно.
   - А я со всеми так, Паша. И потом,  знаешь,  Вика...  Она  меня  обидела.
Смеялась, когда я сказал, зачем ее к себе пригласил... Очень в  тебя  верит.
Знаешь, что она сказала? Сказала, что я - труп.
   - Так и сказала?
   - Представь, Паша. Ну, кто же после этого не обидится?
   - Она права, Вовчик, она всегда права.
   - Ладно, не будем. Жизнь покажет. Мы сговоримся?
   - Придется, - сказал Пафнутьев, стараясь показать, что тяжело ему идти на
такой торг, как крепко взял его Неклясов. - Встретиться надо.
   - Зачем?
   - Я не могу всего сказать по телефону.
   - Есть что сказать?
   - Найдется, - опять ответил Пафнутьев вроде вынужденно, но неопределенно.
   - А без этого нельзя?
   - Нет. Исключено.
   - Ты ставишь условия, Паша... Я к этому не привык.
   - Вовчик, перестань мне пудрить мозги. Ты ставишь  условия.  Сейчас  я  в
зажатом положении. И я  предлагаю...  Если  хочешь  разговаривать  серьезно,
давай встретимся.
   - Где?
   - Где угодно. На любом  перекрестке,  в  любой  машине...  Можем  даже  к
Леонарду заехать.
   - К Леонарду? - озадаченно проговорил Неклясов. - С одним условием...  Ты
будешь один.
   - Разумеется.
   - Хорошо, я подумаю. Сиди и жди моего звонка. Больше  говорить  не  могу,
потому что знаю твои хохмы... Наверняка уже к этому автомату машина с твоими
костоломами несется. А? - расхохотался Неклясов.
   - Несется, - подтвердил Пафнутьев. Ответа он уже не услышал  -  раздались
частые короткие гудки. И Пафнутьев со вздохом положил трубку.
 
*** 
 
   Пафнутьев с Андреем сидели у телефона третий час, но ни одного звонка  за
это время так и не прозвучало. Оба маялись - поглядывали друг  на  друга,  и
сомнений в их молчаливых взглядах становилось  все  больше  -  правильно  ли
рассчитано положение? Верно ли они поняли Неклясова? Однако  ничего  другого
им не оставалось, и оба продолжали нести тяжкую вахту.  Пафнутьев  время  от
времени уходил на кухню и возвращался со свежим чаем, причем  заваривал  все
круче, все чернее, так что уже и лимон не обесцвечивал его.
   - Ничего, позвонит, - бормотал Пафнутьев. - Позвонит, шкурой чую...
   - Будем ждать, - невозмутимо отвечал Андрей. Ждать он умел, Пафнутьев уже
знал, что ожидание, терпение, смирение - самые сильные его стороны. Он  умел
ждать, не испытывая никакой тягостности, словно даже  наслаждался  покоем  и
неопределенностью. И Пафнутьев был благодарен ему за  это.  Если  бы  еще  и
Андрей вот так же поминутно взглядывал на часы, на телефон, прислушивался бы
к  звукам  на  площадке  и  во  дворе,  подбегая  к  дверям,  едва  заслышав
какой-нибудь странный звук... Тогда уже вообще можно было бы умом тронуться.
   - Анцыферов позвонил два часа назад. И ясно сказал - жди звонка.
   - Леонард на них работает, не на нас...
   - Он на себя работает. И всегда на себя работал. Но не  посмеет  со  мной
шутки шутить. Просто не посмеет.
   - Значит, сказал только то, что  ему  велели,  -  невозмутимо  проговорил
Андрей.
   - Может, позвонить ему.
   - Я бы не стал... Он представляет себе ваше  состояние...  Понимает,  чьи
слова передал.
   - Дерьмо! - в сердцах сказал Пафнутьев.
   - Почему... Нашел мужик свое место,  свою  нишу...  Неплохо  себя  в  ней
чувствует... С деньгами у него неплохо... А что  касается  дерьма...  Он  не
стал другим. Он стал более откровенным. И только.
   - Андрей, ты в самом деле спокоен или умеешь держать себя в руках?
   - И то и другое.
   - Это как понимать?
   Андрей  допил  свой  чай,  отставил  чашку,  осторожно  установив  ее  на
блюдечко, откинулся в кресле  и  только  после  этого  коротко  взглянул  на
Пафнутьева.
   - Неклясов позвонит в любом случае... Другой вопрос -  согласится  ли  он
встретиться этим вечером... Но позвонит. Хотя бы для того, чтобы  убедиться,
что его звонка ждут, что вы на пределе, созреваете  потихоньку...  Если  все
состоится, предстоит рисковая  работа...  К  ней  надо  быть  готовым.  И  я
стараюсь сохранить эту готовность.
   - Трактор хорошо поставил?
   - Нормально. Как раз напротив окна.
   - Трос не стащат?
   -  Могут,  конечно...  Но  Леонард  настойчиво  борется  с   проявлениями
хулиганства в своем районе... И Неклясов там время от времени гоняет  всяких
шибздиков... Не должно, Павел Николаевич. Опять же он спрятан, заперт. Нужно
иметь  очень  своеобразные  интересы  в  жизни,  чтобы  покуситься  на  этот
тяжеленный  трос,   утыканный   стальными   иглами   оборванных   проводков,
перемазанный всем липким и вонючим, что только есть  на  белом  свете...  Не
думаю.
   - А вдруг какой-нибудь идиот поставит свою машину прямо перед трактором и
ты не сможешь сдвин