ть   весь
перекресток. Чтоб как на ладони. Понял? И с крыши того дома.
   - Паша, я не уверен, что есть лестница...
   - С чердака заберись.
   - Там же все перекрыто!
   - Найди слесарей, коменданта, домоуправа... Они откроют. Вот это место  -
крупно. Но с привязкой к местности. Чтобы  был  в  кадре  угол  киоска,  или
крышка  люка,  что  угодно.  Когда  подойдет  троллейбус,  попроси  водителя
задержаться, заберись на  крышу  и  сними  место  происшествия.  Понял,  да?
Дальше... Что было перед глазами у преступников в момент выстрела. И  еще  -
что видел пострадавший, какой вид открывался перед ним.
   - Это же на два дня работы, Паша! - в ужасе воскликнул Худолей. - Это для
целой бригады экспертов... Это...
   Пафнутьев терпеливо молчал, глядя на  Худолея,  и  тот  остановился  сам.
Открыл сумку, вынул фотоаппарат, повертел его в руках, будто не мог понять -
что это за штуковина такая?
   - Ладно, - сказал. - Я попробую...
   - Виталий! Пробовать не надо. Одна попробовала...
   - И что? - с интересом спросил Худолей.
   - Сам знаешь. Она была очень озадачена результатами своих проб. -  И,  не
слушая  жалобных  причитаний  эксперта,  Пафнутьев   зашагал   к   переулку.
Оперативники потоптались, переглянулись и потянулись за ним.
   - Паша, - не выдержал один из них, - нам за тобой идти или как?
   - Вы уже были здесь? - обернулся Пафнутьев.
   - Да нет, дело в том, что...
   - Почему?
   - Тебя ждали, Паша! Мы подумали, вот придет товарищ  Пафнутьев,  во  всем
разберется, даст задание... Тебя ждали.
   - Зачем?
   - Ну как... Я же сказал... Чтоб все было по порядку.
   - А мороженое где брали?
   - Ну, как где... Купили. В киоске продавали. На  той  стороне  площади...
Там, у сквера... Наверно, уже кончилось. Жара...
   - Значит, за мороженым смотаться успели, сообразили и меня дожидаться  не
понадобилось? Ладно, начинаем... Осмотреть переулок, опросить  жителей.  Тут
живут частники, они встают рано, могли видеть мотоцикл... Кто на  нем  ехал,
куда, где свернул и в какую сторону. Может, по дороге с него кто-то соскочил
или на него кто-то вскочил, может,  они  раньше  этот  мотоцикл  видели  или
знают, кто его хозяин... И так  далее.  Ясно?  Вперед.  Виталий!  -  крикнул
Пафнутьев, обернувшись к эксперту. - Хватит  стонать,  иди  сюда...  Пейзажи
снимешь потом, в нарабочее время. Твоя задача -  пройти  по  проезжей  части
переулка.  Видишь,  асфальта  нет,  дорога   грунтовая.   Где-то   наверняка
отпечатались колеса. Понял? Не может такого быть, чтобы после убийства у них
руки не дрогнули. А если дрогнут, то обязательно съедут с наезженной  колеи.
Смотри, вот тебе для начала! Едва свернули с улицы, как тут  же  выехали  на
пешеходную дорожку...
   Видишь?
   Ну, скажи хоть - видишь?! - закричал Пафнутьев, потеряв терпение - не мог
он смотреть на понурого Худолея, который  только  сейчас,  кажется,  начинал
понимать, по какому поводу здесь оказался.
   - Вижу, - кивнул он. - Очень хорошо вижу... Ясно так, отчетливо.
   - А резкость?
   - Да, и резкость хорошая. Только это, Паша... А если это не они проехали?
Ведь может такое быть? Вдруг окажется, что они вовсе и не убивцы, которых ты
ищешь так настойчиво и целеустремленно?
   - Шутишь, да? Значит, просыпаешься. Слушай меня -  всю  ночь  шел  дождь,
убийство совершено около часа назад, сейчас еще утро... Большая вероятность,
что именно они пальчики свои оставили.
   - Протекторы, - поправил Худолей.
   -  Правильно.  Протекторы.  Молодец.  Умница.  Виталий,  проползи   вдоль
переулка на брюхе и сними все самые малые кусочки  протектора,  самые  малые
отпечатки.  Смотри,  вот  четкий  след...   Но   какой-то   вихляющий.   Они
поторопились набрать скорость и не  вписались  в  поворот.  Смотри,  как  их
вынесло к забору! Они просто врезались в него! Видишь? Спрашиваю - видишь?!
   - Вижу, - кивнул Худолей.
   - На заборе осталась полоса - они теранулись  о  доски.  Соскобы,  понял?
Соскобли и - в лабораторию. Пусть установят -  что  это  за  темная  полоса?
Смазка, грязь от ботинка, примеси бензина, масло машинное... Кроме того, они
сами должны удариться об эти доски и оставить  ворсинки,  шерстинки,  нитки,
кусочки искусственной кожи, если  были  в  куртках...  Но  снимки,  Виталий,
снимки я должен иметь сегодня к вечеру.
   - Ха! Скажите, пожалуйста! Он должен иметь к вечеру! - в  голосе  Худолея
появились капризные нотки. - А что буду иметь к вечеру я?
   - И ты будешь иметь. Обещаю.
   - Точно? - Худолей недоверчиво посмотрел на следователя. -  Тогда,  Паша,
совсем другое дело.  А  теперь  иди  к  этим  недоумкам,  к  этим  любителям
мороженого. И не мешай мне. Иди, Паша, иди.
   Переулок казался тупиковым, но в зарослях кустарника, в ветвях  деревьев,
свисающих из-за  заборов,  скрывался  поворот.  Пройдя  переулок  до  конца,
Пафнутьев опять увидел след мотоцикла. Здесь, видимо, следили за порядком и,
чтобы не было грязи, присыпали дорожку песком. Он помахал Худолею,  подзывая
его к тебе. Тот подбежал, запыхавшись. Лоб его то  ли  от  жары,  то  ли  от
вчерашнего перебора покрывали маленькие капельки пота.
   - Виталий, смотри... Отпечаток... Откладывать нельзя,  песок  высохнет  и
отпечаток осыпется... Щелкни, а потом дуй к забору.
   Но самое  удивительное  поджидало  Пафнутьева,  когда  он  прошел  метров
тридцать за поворот. Здесь след мотоцикла обрывался. Шел четкий отпечаток, и
вдруг исчезал. Казалось, в  этом  месте  седоки  встали  и  дальше  пошли  с
мотоциклом на руках. Но тогда остались бы следы человеческих ног. Однако, не
было  и  их.  Ровная  поверхность  песка,  прибитая  ночным  дождем  и  след
протектора, словно обрезанный  ножом.  Рядом  шли  отпечатки  шин  какого-то
грузовика, но с ними ничего не произошло - они так и тянулись вдоль улицы.
   Подошли оперативники и дружно доложили, что никто из жителей мотоцикла не
видел, шума мотора не слышал и потому ничего полезного сказать не может.
   - А мы, говорят, от шума  деревьями  отгородились,  поэтому  если  кто  и
пройдет, то нам и не слышно, и не видно, - сказал Ерцев, показав  на  густые
деревья, которые росли вдоль заборов.
   - А потом, говорят, улица рядом, и даже если чего услышишь, то не поймешь
- там ли кто газу поддал,  или  по  нашему  переулочку  проехал,  -  добавил
Манякин.
   - У кого-нибудь в этих домах есть мотоциклы? - спросил Пафнутьев.
   - А кто их знает, - пожали плечами крепкие, румяные оперативники. -  Надо
уточнить.
   - Кто-то мешает?
   - Да никто... Было бы указание.
   - Считайте, что оно у вас уже есть. Начинайте. Один берет правую  сторону
улицы, другой - левую.
   - А кому брать правую? - спросил Манякин.
   - Конечно, тебе.
   - Почему?
   - А потому! - ответил Пафнутьев серьезно.
   - Ну, тогда ладно, - кивнул Манякин, будто уяснил для себя что-то важное.
Повернувшись к Ерцеву, он развел руками - вот так-то, брат!
   Пафнутьев  посмотрел  вслед  неторопливо  удаляющимся  операм,   вздохнул
протяжно, снова склонился над следом протектора.
   - Повезло, тебе, Паша, с операми, -  посочувствовал  Худолей.  -  Те  еще
оперы.
   - Да мне и с тобой повезло.
   - А что я? Я в порядке! Знаешь, какой я фотограф? Нет,  скажи  -  знаешь,
какой я фотограф?
   - Тебе на резкость сегодня не нужно наводить? - усмехнулся Пафнутьев.
   - А, вон ты о чем... Я уже с утра, Паша, свою резкость в порядок привел.
   - На заборе нашел что-нибудь?
   - Ох, забыл! - Худолей трусцой побежал  к  забору,  в  который  врезались
утренние мотоциклисты.
   - Да не по следам же! - простонал сквозь зубы Пафнутьев. - Затопчешь!
   - Не боись, Паша, я их уже на пленку заснял. Не боись. Все у нас с  тобой
будет прекрасно. Ты даже удивишься. Преступников мы возьмем  тепленькими.  И
одного, и второго.
   - Пока я вижу только одного тепленького.
   - Нехорошо говоришь. Очень нехорошо. Ведь я знаю -  совесть  тебя,  Паша,
просто замучает. Ты же спать не будешь, пока  не  позвонишь  и  прощения  не
попросишь за свои несправедливые слова. Но лучше не  звони.  Считай,  что  я
тебя простил. И надеюсь на взаимность. Ведь я могу надеяться на взаимность?
   - Конечно; Виталий. Сказал, будет, значит будет.
   - Все, Паша! Бегу! Даже если на том поганом заборе ничего не найду...  Да
я, знаешь, что сделаю...  Со  своей  куртки  соскобы  соскоблю!  Собственной
кровью доски повымажу! Морду свою отвратную в грязи  отпечатаю,  чтоб  легче
тебе было злодея изловить! Бегу!
   И неловко вскидывая коленки, Худолей побежал  какими-то  прыжками  разной
длины - то далеко прыгнет, то чуть ли не на месте остается, но к забору, тем
не менее, приближался.
   - Крепко же тебя похмелка прижала, - пробормотал следователь озадаченно.
 
*** 
 
   Возвращался Пафнутьев  один.  Медленно  вышел  из  переулка,  постоял  на
перекрестке, на том самом месте, где сделал последние  свои  шаги  по  земле
Николай Пахомов. ?Вот здесь у этого  киоска  и  настигла  его  картечь,  как
утверждает прокурор Анцыферов - не без ехидства подумал Пафнутьев.  Ну,  что
ж, начальству виднее."
   Была во всем случившемся странность, которая не давала следователю покоя.
Он  чувствовал,  что,  найдя  ей  объяснение,  поймет  остальное   -   зачем
понадобилось совершать убийство среди бела дня, на  глазах  прохожих?  Какой
смысл в этой театральности, вызове, в этом кураже?
   Понимаю - решили парня убрать. Заслужил ли, знал ли что такое, чего знать
ему было неположено, плохо хранил чужие секреты, неважно. Главное  -  решили
убрать. Но ведь можно его подстеречь и на дальнем перегоне, можно остановить
на  трассе,  в  лесу...  Вон  недавняя  история...  Какой-то  шизик  пятерых
водителей убил, мстил за что-то оскорбительное. Останавливал машину,  просил
подбросить на  окраину  города,  садился  на  заднее  сидение.  И  в  момент
остановки в безлюдном месте, стрелял водителю в затылок  из  малокалиберного
пистолета. Выстрела почти не слышно, водитель падал на руль, шиз  выходил  и
исчезал.
   Здесь же нечто вопиющее, фильмов насмотрелись, что ли? Там на каждом шагу
происходит что-то похожее.. Неужели подростки? - осенило Пафнутьева. - Да  и
свидетели рассказывают, что после выстрела они смеялись,  выкрикивая  что-то
озорное...
   Но водитель директора - не просто шофер, это доверенное  лицо,  помощник,
хранитель семейных и деловых тайн своего шефа. Вряд ли он  мог  связаться  с
какой-то шелупонью, у них не могло быть общих дел, интересов,  конфликтов...
Но чтобы вот так, с мотоцикла, на ходу, влепить в  грудь  заряд  из  обреза,
который к прицельной стрельбе  вообще  не  приспособлен...  Сноровка  нужна.
Хладнокровие. Натасканность... Нет, это не подростки. Те увлечены скоростью,
самими собой и подружками, которые повизгивают за спиной на крутых виражах.
   "В то же время, - продолжал бормотать про себя  Пафнутьев,  -  мы  должны
признать, что на подобное не идут без предупреждений. Наверняка  чего-то  от
него добивались и лишь убедившись в бесполезности, могли  пойти  на  крайние
меры. Если, конечно, это не шалость, не картежный  проигрыш,  не  риск  ради
риска..."
   Оперативники ушли,  получив  задание.  Жена,  дети,  работа,  начальство,
автобаза, собутыльники, любовницы, слабости и увлечения - все это должен был
проработать Манякин,  сам  вызвался.  Ерцеву  достались  рокеры,  моторынок,
дорожники, гаишники. В конце концов, надо плясать от того, что  мотоциклисты
- люди дорог, и появилась у них последнее время забава - стрелять на ходу из
обрезов  по  дорожным  знакам.  Вокруг  города  не  осталось  ни  одного  не
расстрелянного знака. А в таких случаях происходит  неизбежное  -  рано  или
поздно  шалунам  надоедает  стрелять  по  бессловесным  жестянкам,   хочется
кой-чего острее, рисковее.
   "Но среди бела дня! - который раз воскликнул про себя  Пафнутьев.  -  Вот
загадка! Вот что не вписывается ни в какую схему! Рокерная публика  смела  и
отчаянна  в  стае,  среди  своих.?  Ему  приходилось  иметь  дело  с   этими
бесстрашными владыками ночных городов - когда они в стае,  к  ним  лучше  не
подходить, друг перед дружкой выпендриваются. А один на один - и смотреть не
на что. Трусоваты.
   Есть  надежда,  что  у  Худолея  получатся  снимки  протектора.  Но   они
заработают, когда найдется мотоцикл. А это  непросто,  мотоциклисты  носятся
без номеров, крадут машины друг  у  друга,  одалживают,  меняются  колесами,
шлемами, колясками...
   Что еще? Худолей настрогал с забора щепок -  на  них  могут  обнаружиться
следы мотоцикла, ворс от куртки, кровь... Но все обретет доказательный смысл
лишь с появлением  подозреваемого...  Вот  тогда  обследуем  его,  определим
группу крови, с пристрастием осмотрим мотоцикл...
   А пока... Полная неопределенность.
   Но надо что-то доложить  Анцыферову.  Мечется,  наверно,  по  кабинету  в
ожидании новостей. Уж если его потревожили сверху, не  успокоится,  пока  не
доложит о победе. Очень  любит  докладывать  о  всевозможных  свершениях.  И
правильно, это надежный путь наверх. Пусть о неудачах и  срывах  докладывают
другие. Анцыферов прекрасно знает, что  отсвет  провала  неизбежно  ложиться
тенью на человека, который сообщил о нем. Не зря древние  правители  казнили
гонцов, приносящих печальные вести.
 
*** 
 
   По дороге Пафнутьев решил заглянуть  еще  в  одно  место  -  был  у  него
заветный человек, с которым ему было  необходимо  переброситься  несколькими
словами, чтобы вернуться в мир естественных  понятий,  далеких  от  кровавых
происшествий. Это был Аркадий Халандовский, носитель здравого и насмешливого
отношения к чему бы то ни было. Если он и  приворовывал,  то  даже  с  неким
чувством правоты, полагая, что обязан это делать, чтобы не  выглядеть  белой
вороной. Он мог быть  щедрым  и  не  скрывал  того,  что  это  недорого  ему
обходится. Халандовский знал многих влиятельных людей в городе и  далеко  не
со всеми у него были добрые отношения. Но вел себя осторожно,  на  рожон  не
лез, храня чужие тайны и собственное благополучие.
   Подойдя к небольшому гастроному, занимавшему  первый  этаж  жилого  дома,
Пафнутьев воровато огляделся, втянув голову в плечи, сразу сделавшись меньше
и зависимее.  В  магазине,  не  оглядываясь  по  сторонам,  прошмыгнул  мимо
продавца и скрылся за тощей картонной дверью. Продавщица покосилась на него,
но, видимо, повадки Пафнутьева отвечали ее  представлениям  &  людях  своих,
надежных, и она даже не спросила, кто он,  куда  направляется  и  вообще  по
какому такому праву проникает на запретную территорию.
   А Пафнутьев бочком, бочком, как это делают люди невысокого положения,  но
пользующиеся благосклонностью торговых, транспортных, гостиничных  и  прочих
служб, мимо ящиков, коробок, банок протиснулся  к  двери,  на  которой  была
прикреплена  маленькая  фанерная  дощечка  с  надписью:  ?Директор   А.   Я.
Халандовский?. Осторожно толкнув дверь,  с  выражением  шаловливым  и  самую
малость заискивающим, Пафнутьев заглянул внутрь, готовый тут же  уйти,  если
окажется некстати.
   - А я - Пафнутьев, - сказал следователь.
   - А я - Халандовский, - улыбнулся смуглый мохнатый мужчина. Это  была  их
обычная форма приветствия. Произнося ?А я - Халандовский?, он просто называл
свои инициалы и фамилию. - Заходи,  Паша,  рад  тебя  видеть,  -  полноватый
директор, влившийся в затертое кресло, сделал попытку подняться, но  тут  же
снова упал на сиденье. - Что-то давно тебя не видеть? Все ловишь?
   - Ловлю, Аркаша, ловлю! Без сна и отдыха.
   - Садись, отдыхай... - Халандовский приглашающе махнул  рукой  в  сторону
свободного стула. - Слышал, у нас тут на углу сегодня утром ахнули одного?
   - Вся прокуратура гудит об  этом!  Начальник  милиции  с  утра  прокурору
нагоняй  дал,  -  Пафнутьев   сознательно   выдавал   служебную   тайну.   И
Халандовский, конечно, оценил доверие следователя. - Кого ахнули, Аркаша?
   - Лукавишь, - усмехнулся Халандовский. - Уж если в дело вмешался  генерал
Колов, если твой недоделанный Анцыферов тебя ко мне посылает...
   - Сам пришел, - успел вставить Пафнутьев. - Никто не посылал.
   - Тогда ладно... А кого порешили при ясном солнце и  скоплении  народа...
Персонального водителя директора управления торговли Голдобова. У самого  же
Голдобова - железное алиби. На юге он. В Сочи. Отдыхает.
   - А при чем тут алиби? - невинно  спросил  Пафнутьев.  -  Разве  оно  ему
требуется?
   - Не знаю, как в данном случае, -  Халандовский  из-под  мохнатых  бровей
испытующе посмотрел на Пафнутьева, прикидывая, насколько  можно  довериться.
Его  большие,  чуть  навыкате  глаза,  наполненные   непреходящей   грустью,
выдавали, как больно и огорчительно видеть ему  текущую  вокруг  жизнь.  Уши
директора гастронома настолько заросли и снаружи, и  внутри,  что  Пафнутьев
постоянно удивлялся, обнаруживая, что Халандовскому как-то  удается  слышать
собеседника. Из носа у него тоже торчали пучки шерсти и опять удивительно  -
как он может дышать? И  из  распахнутого  ворота  рубахи  выпирала  мохнатая
грудь, вздымавшаяся мерно и тяжело. - Не знаю, насколько ему нужно  алиби  в
данном случае, - Халандовский настораживающе поднял  волосатый  указательный
палец, - но иногда оно требовалось ему позарез. И всегда находилось. Ты меня
понял, Паша? Алиби у Голдобова было всегда, есть оно у него и сейчас.
   -  Так,  -   протянул   Пафнутьев,   втискиваясь   в   угол   кабинетика,
выгороженного, по всей видимости, из спальни бывшей здесь когда-то квартиры.
- Обычно персональным водителям много  известно,  но  воспитание  не  всегда
позволяет им с должной осторожностью относиться к своим знаниям.
   - Как приятно поговорить с умным человеком! - воскликнул  Халандовский  с
искренним восхищением.
   - А чем занимается водитель, когда начальник в отпуске?
   - Видишь ли, Паша, у Голдобова с  водителем  были  отношения...  Хорошие.
Настолько, что они и в отпуск ездили вместе.
   - Ишь ты! Что же это за дружба такая? Уж не любовь ли?
   - Ни то, ни другое, Паша, - Халандовский в упор посмотрел на следователя.
- Для дружбы у него есть более влиятельные люди... Твой шеф, например.
   - Анцыферов?!
   - Паша, я стараюсь не произносить вслух  имен  больших  людей.  Не  надо.
Это.., чревато. Ты, к примеру, выскажешь восхищение,  а  кому-то  покажется,
что в твоем голосе прозвучало осуждение, издевка.
   - Ну хорошо, для дружбы у него были люди... С этим ясно. А для любви?
   - Ты еще не говорил с женой пострадавшего?
   - Нет. А что?
   - Поговори, - Халандовский потупил глаза.
   - Даже так? - озадаченно проговорил Пафнутьев.  -  Даже  так...  Странные
нравы, я смотрю, в торговой сети... Наводят на размышления.
   - Тебя только наши нравы изумляют?
   - Да нет... Нельзя же каждый день с  утра  до  вечера  изумляться...  Для
этого надо быть немного дураком.
   - Значит, тебе поручено это дело? -  спросил  Халандовский,  не  поднимая
глаз, словно бы стесняясь собственной проницательности.
   Пафнутьев встал, распахнул  пошире  форточку,  снова  сел,  оглянулся  по
сторонам, но прежде чем понял, чего ему хочется, Халандовский  опустил  руку
и, нащупав  что-то  в  маленьком  холодильнике,  поставил  на  стол  бутылку
минеральной воды, придвинул стакан.
   - Пей, Паша... Жарко... Эта жара меня доконает... Ты  извини,  но  должен
подойти один человек... Если он увидит тебя здесь, если узнает, кто  ты,  то
больше не придет. А мне бы этого не хотелось,  мне  бы  хотелось,  чтобы  он
почаще заглядывал.
   - Понял. Ухожу.
   - Говори, Паша... Тебе ведь что-то нужно?
   - Бутылка.
   - Ты же не пьешь? - удивился Халандовский. И тут же поправился, - Ведь ты
только со мной пьешь!
   - Эксперту пообещал.
   - Чтобы лучше следы прочитывал?
   - Совершенно верно.
   - Но ведь после бутылки... Он увидит следов в два раза больше!
   - На это я и надеюсь, - усмехнулся Пафнутьев.
   - Куда идем, Паша?
   - Когда-нибудь оглянемся.
   - Оглядываться будем уже не мы, - Халандовский ленивым  движением  полной
с