назовешь  ни  девичьим  лепетом,  ни
глупой истерикой, ни назидательной  проповедью.  Перед  ним  сидел  взрослый
человек, который имеет мужество называть вещи своими именами. Такой Вики  он
не знал и о ее существовании не  подозревал.  Не  придумав  ничего  лучшего,
Андрей потянулся к бутылке с минеральной водой.
   - Мы улыбаемся, дар - продолжала Вика. - Мы шутим,  нам  легко  и  хороню
друг с другом... Сломанные замки - не  предмет  для  огорчений,  это  только
повод для новых шуток, да?
   - Остановись! - резко сказал Андрей. - Что происходит? Я сказал что-то не
то?
   - Да. Сказал. Не то.
   - Объясни...
   - Ну, что ж... - Вика посмотрела в  ночное  окно,  с  отрешенной  улыбкой
поправила скатерть. Прощаться, так прощаться... Попрощаюсь заодно и с тобой.
   - Ты хочешь... - Андрей не смог дальше продолжать.
   - Да, - твердо сказала Вика. -  Уж  если  ты  пришел,  если  высшие  силы
привели тебя... Это не случайно. Ничего не происходит случайно. Все выверено
и предусмотрено... Ты покатался немного сегодня, но твой путь лежал сюда,  в
этот вечер, к этому столу...
   - Я накрутил полтысячи километров - тебя искал! - воскликнул Андрей.
   - Вот и нашел, - кивнула Вика. - Все  правильно.  Если  нашел,  слушай...
Надо же когда-нибудь поговорить... Только без обиды, договорились? Ты мне не
сделал ничего плохого, я, надеюсь, тоже... Слов дурных тоже  друг  другу  не
бросали, правильно?
   - Говори, Вика, я слушаю.
   - Прощаемся, Андрей, прощаемся, - повторила  Вика,  словно  убеждая  саму
себя. - И с тобой тоже. Особенно с тобой.
   - Почему?
   - Ты слаб...
   - И этого достаточно, чтобы...
   - Не перебивай. Ты же сам сказал, что слушаешь...  Вот  и  слушай.  Я  не
привыкла к таким отношениям,  которые  у  нас  с  тобой  сложились...  И  не
собираюсь к ним привыкать. Ты вот потешился в этой кроватке...  Не  подумай,
что я тебя упрекаю, ничуть, идея была моя,  я  ее  и  осуществила...  Просто
называю вещи своими именами. Так вот... Потешился и  пропал.  Тебя  охватило
раскаяние? Разочарование? Отвращение?  Брезгливость?  Не  знаю.  И  не  хочу
знать. Не желаю. Пропал мужик? Пропал  Рядом  живет?  Рядом.  На  расстоянии
вытянутой руки, на расстоянии телефонного звонка. Не звонит телефон. Значит,
я свободна в своих поступках, мыслях, даже в своих ошибках я свободна.
   - Вика! - взмолился Андрей. - Но ты же должна понять, что я...
   - Что ты? У тебя переживания? Переживай.  Молча.  Про  себя.  А  о  твоих
горестях знает весь город.
   - Нет, - возразил Андрей. - Я никому с ними не навязываюсь.
   - У нас с тобой немного было встреч, но не было ни одной, чтобы эта  тема
не вылезла так или иначе. Я Готова проникнуться твоими бедами. Но я не  могу
заниматься только этим. И не хочу заниматься только этим. Ты не виноват.  Ты
искренен, ты такой, какой есть. Ты еще не наелся своим  горем...  Прости,  я
сознательно говорю жестче и грубее, чем думаю. Ты не  освободился  от  своей
любви и поэтому не готов общаться с другими людьми. Со мной, в частности. Не
готов. Я тебя не упрекаю, не обвиняю, я  объясняю  тебе  свое  поведение.  И
только.
   Андрей сделал большой глоток воды из горлышка зеленой бутылки. Вчитавшись
в этикетку, он снова поставил бутылку  на  стол,  вдвинув  ее  среди  пустых
тарелок.
   - Хорошая вода, - сказал он.
   - Ты думаешь, только с тобой несчастье случилось? Они случаются со всеми.
Но никто со своими переживаниями не  идет  к  людям,  разве  что  уж  совсем
прижмет до невыносимости. Думаешь, у меня все прекрасно? Думаешь, мне  не  о
чем грустить? У меня поводов не меньше.  Ты  знаешь  о  них  что-нибудь?  Не
знаешь. Это тебя не касается. У нас с тобой новая страница и наносить на нее
старые кляксы... Я  этого  не  делаю.  Я  не  хочу  писать  по  исписанному.
Пыталась, но не могла. Кто-то другой на моем месте вел бы себя иначе.  Но  я
веду себя вот так и это единственно возможное мое поведение. Никак иначе  не
могу.  Но  я  никого  и  не  насилую  своим  настроением,  своими  бедами  и
несчастьями, своими разочарованиями. Все мои болячки остались  дома.  Мокрая
подушка, пустые бутылки, предсмертные записки - все осталось под замком. А я
- вот она. Весела, счастлива, готова к дружбе и любви. Как  говорится,  бери
меня, я вся твоя.
   - Ну что ж, - растерянно проговорил Андрей. - Если ты все  это  понимаешь
так...
   - Да при чем тут я?! - воскликнула Вика.  -  Думаешь,  Пафнутьеву  легче?
Думаешь, ему вот так просто и приятно возвращаться в свою  конуру?  Ведь  он
каждый вечер мечется в панике - куда деваться? Как провести несколько  часов
до того времени, как заснет! И он выпивает стакан водки, падает в кровать  и
старается быстрее отключиться. Он жаловался тебе на свою жизнь?
   - Ты была у Пафнутьева дома?
   - Была. И еще буду.
   - А почему ты говоришь это с таким вызовом?
   - Потому что я сообщаю тебе нечто важное. Для меня, во всяком случае.
   - Ты и Пафнутьев? Павел Николаевич? - удивление Андрея было столь велико,
что он забыл обо всем, что сказала Вика до этого. - Я правильно понимаю?
   - Да, Андрюша, да. И подтяни челюсть, она у тебя отвисла.
   - Ты и Павел Николаевич... - повторил Андрей в полнейшей растерянности.
   - У нас с ним кое-что завязалось... Авось,  не  развяжется.  Пафнутьев  -
отличный парень.
   - Чем?
   - И это спрашиваешь ты?
   - Я спрашиваю, чем он отличный парень для тебя!
   - Есть такое полузабытое слово... Великодушие.
   - И это.., и это все?
   - Андрюша, милый... Все остальное вместе взятое не потянет и на  половину
этого качества.. Оно  вмещает  и  щедрость,  и  бескорыстие,  и  доброту,  и
преданность... Изящество мыслей и чувств, если уж на то пошло.
   - А я? - спросил Андрей с какой-то детской беспомощностью.
   - Тебя заклинило. Ты видишь только свое прошлое.
   - Это плохо?
   - Не знаю... С людьми ты живешь сегодня, а не в прошлом. У всех случались
беды. И надо иметь мужество или то же великодушие, чтобы  к  людям  выходить
свободным от своего прошлого, выходить готовым общаться сегодня, сейчас,  за
этим столом, на этой улице, в этой кровати.
   - Но мы не можем избавиться от своего прошлого! - почти закричал Андрей.
   - А от него и не надо избавляться. Пусть оно будет в тебе. Но  пусть  оно
будет именно в тебе, а не снаружи. Вот и все. И потом,  Андрей...  Это  твое
состояние... Оно ведь не кончится сегодня или завтра, что бы между  нами  не
произошло. Оно не кончится, Андрей. А жить втроем... Не хочу.
   - Ну, что ж... - проговорил Андрей. - Пусть так... - он не  был  готов  к
такому разговору, он вообще впервые в  жизни  слышал  такие  слова  о  себе,
причем, от человека, от которого никак не  ожидал  их  услышать.  Он  только
начал отходить, Вика едва начала занимать его мысли, его чувства и  вдруг...
То ли он слишком уж долго предавался своему горестному одиночеству, то ли  у
нее не хватило терпения.
   - Помнишь, как мы  с  тобой  здесь  слегка  пошалили?  -  Вика  похлопала
ладошкой по кровати. - Помнишь? Сколько  прошло  времени?.  Месяц?  Два?  Во
всяком случае, больше месяца. Ты объявился? Нет. Ты заткнулся. Месяц  -  это
жизнь. Это тридцать дней, тридцать ночей, а сколько вечеров, утр... А часов!
Ты представляешь сколько это часов, минут, секунд! Андрюша... Бывают в жизни
моменты,  когда  считаешь  секунды,  когда   секунды   кажутся   долгими   и
мучительными... С тобой такое случалось?
   - Да... Но ты и Павел Николаевич... Я никак не врублюсь, Вика.
   - А что тут такого уж удивительного... Я чуть  старше,  чем  выгляжу,  он
немного моложе, чем кажется... Да-да, Андрей,  он  гораздо  моложе,  чем  ты
думаешь.,. Просто его роль  в  нашей  жизни,  это  роль  старшего...  А  что
касается остального, что касается быта... Тоже  все  складывается  не  самым
худшим образом...  У  него  однокомнатная  квартира,  у  меня  однокомнатная
квартира... Мы их меняем на одну трехкомнатную в центре города...
   - Уже присмотрели?
   - Да! - с вызовом сказала Вика. - Да, Андрюша. Все у нас  прекрасно,  все
отлично. И отвали. Отвали, Андрюша. Проехали.
   - Значит, далеко зашло...
   - Далеко, быстро, неожиданно и, надеюсь, необратимо.
   - Желаю счастья, - сказал Андрей, поднимаясь.
   - Да ладно тебе дурь молоть! Ничего ты нам ив желаешь. Не  до  того  тебе
сейчас... Сам же говоришь, что врубиться не можешь. Вот врубишься,  тогда  и
пожелаешь. Если пожелаешь. Андрюша.
   Когда Костя внес горячую сковородку с яичницей и сыром, Вика сидела одна,
перед ней стояли два стакана красного вина. Сидела она, откинувшись на.  зад
и запрокинув голову. И улыбалась из последних сил. Нет,  она  ни  о  чем  не
жалела, ни" в чем не раскаивалась, но слова, которые произнесла беззащитному
человеку, такие слова никому не даются легко и часто проходят  годы,  прежде
чем удается простить себя за такие слова, вымолить у  самого  себя  прощения
или хотя бы их подзабыть, чтобы не скребли в душе, чтобы не тянулась рука  к
телефону каждый раз, когда вспоминаешь человека, на которого выплеснул их  в
какой-то странной жажде выговориться и сразу, навсегда все поставить на свои
места.
   - А где этот... - Костя замялся, не зная как назвать ночного гостя. - Где
этот прекрасный молодой человек, который так потряс  мое  воображение  своей
мужественной внешностью?
   - Он заскакивал на минутку... Какие-то у него  дела,  какие-то  заботы...
Слышишь? - Вика повернулась к окну  -  со  двора  послышался  отчаянный  рев
мотоцикла. - Торопится.
   - Ночью? - удивился Костя.
   - Костя, - медленно проговорила Вика, - торопятся больше всего ночью.  И,
как ты сам понимаешь, не на работу.
   - Куда же он торопится?
   - К себе. Он к себе стремится и никак не доберется.
   - Доберется, - проговорил Костя, поднимая свой стакан.
   - Да, - Вика раздумчиво посмотрела на него. - Тебе тоже далеко ехать,  не
забыл?
   - А не страшно оставаться одной с вывороченной дверью?
   - Скалку вставлю в ручку, цепочку накину, газовый баллончик  под  подушку
положу...
   - Во времена! - усмехнулся Костя. - Раньше красивые женщины  цветы  клали
под подушку, письма  от  любимых,  чувствительные  романы...  А  нынешние  -
газовые баллончики. Надежный хоть баллончик-то?
   - Надежный.
   - Проверенный?
   - И не один раз.
   - От Павла Николаевича, небось?
   - - Ты угадал. Костя. От него.
   - Тогда ладно, тогда ничего, тогда счастливо оставаться, - и он  медленно
выпил вино из своего стакана. - Неужели я  все-таки  должен  сейчас  куда-то
ехать?
   - Да, Костя. А то я потом буду об этом жалеть.
   - Неужели и об этом можно жалеть?
   - Больше, чем о чем бы то ни было.
   - Откуда же ты все это знаешь, Вика?
   - Жизнь, - неопределенно улыбнулась Вика, сделав слабое движение рукой. -
Жизнь, Костя... Она чему угодно научит, от  чего  угодно  отучит...  Отвали,
Костя. Отвали, И Вика залпом выпила остававшееся  в  стакане  красное  сухое
вино.
 
*** 
 
   "Девятка", и в самом деле выглядела соблазнительно. Ее новизна и свежесть
проступали в каждой подробности. Еще смазанные и оттого золотистые  бамперы,
незапыленные колпаки на колесах, сидения, покрытые сверкающими целлофановыми
чехлами  -  все  выдавало  ее   девственное   состояние.   А   внимательный,
недоверчивый взгляд мог бы рассмотреть и показания счетчика - на нем не было
и  тысячи  километров.  И  самое  главное  -  у  "девятки"  не  было  своего
постоянного номера, лишь бумажный листок с отпечатанными цифрами был заложен
под стекло.
   Знающему человеку это  говорило  о  том,  что  машина  перегоняется,  что
остановилась ненадолго, видимо, у хозяина  здесь  родня  или  знакомые,  что
пройдет всего день-второй и машина уйдет.  И  если  у  кого-то  возникли  по
отношению к ней какие-то намерения, то следует поторопиться,  иначе  хозяин,
отдохнув, сорвется с места и понесется по жизни дальше,  наслаждаясь  каждым
километром пути, поворотом дороги, и  понесется,  понесется  мимо  желтеющих
лесов, мимо осыпающихся березовых  рощ,  мимо  сумрачных  и  влажных  еловых
зарослей, над речками пронесется, над  оврагами,  под  мостами  и  железными
дорогами пронесется свободный и неуязвимый...
   Да, тогда он станет неуязвимым. И если у кого-то возникли мысли при  виде
этой машины, то ему следует поторопиться, иначе эти  мысли  останутся  всего
лишь  мыслями  и  никогда  им  не  превратиться  в  сверкающую   перламутром
божественную "девятку".
   Вначале Амон поехал один - осмотреться,  на  метить  пути  подхода,  пути
отхода. Он прошелся по улице, постоял на перекрестке, потолкался  у  стоящих
на обочине машин... Все было обычно, привычно и не вызывало  настороженности
в его подозрительной душе. С улицы  "девятки"  не  было  видно,  присыпанная
желтыми листьями, она не выделялась и со стороны двора. Нужно было подойти к
ней вплотную, чтобы понять, какое сокровище стоит под  окнами.  Единственное
место, откуда была видна - "девятка" во всех ее прелестях - это окна верхних
этажей унылых пятиэтажек.
   Не заметив ничьего внимания, Амон подошел к  машине,  провел  пальцем  по
холодному мокрому боку, заглянул внутрь. В счетчик он всматриваться не стал,
ему достаточно было увидеть посверкивающие складки  целлофана  на  сидениях.
Сняв  желтый  листик,  прилипший  к  ветровому  стеклу,  Амон  покинул  двор
медленной своей тягучей походкой.
   Потом они подъехали сюда вчетвером. Остановились  за  квартал,  к  машине
направились пешком. Посидели на скамейке, обсудили, осмотрелись. Убедились -
машина  действительно  хороша,  угнать  можно  без  помех  и  продать  будет
нетрудно. И покупатель был на примете, давно мужик ждет именно такую машину.
   Даже если случайный свидетель увидит их возню вокруг машины, если к  тому
же сообразит, что происходит, да решится на какие-то  действия...  В  общем,
пока до милиции дело дойдет, то и говорить будет не о чем.
   - Мокрый асфальт, - сказал Амон, покусывая сорванный листок.
   - Да еще с перламутром, -  добавил  Борис.  -  По-моему,  все  нормально,
ребята.
   - Совсем свеженькая, - вставил словцо и Сынок. - Надо брать. И не тянуть.
Долго она стоять не будет.
   - Там кочергой на руле, - сказал Амон.
   - С этим мы справимся, - небрежно заметил Сынок. -  Кочерга  -  это  даже
хорошо. Хозяин спокойно спит.
   - Когда? - спросил Юрик, ни на кого не глядя, - Сегодня, - ответил Амон.
   - Как бы он не уехал к вечеру, - заметил Сынок. - Жалко будет такое добро
упускать.
   - К вечеру не уезжают, - заметил Амон.  -  Уезжают  утром,  Все  ясно,  -
ответил Боксер - стриженный, в черной куртке с поднятым воротником.
   - Сынок, пойдешь посмотришь? - спросил длинноволосый Юрик. Пучок волос на
его затылке отсырел на дожде и свисал влажный и отяжелевший.
   - Зачем... Машина новая, замки заводские, их секреты  я  знаю.  Наверняка
новые запоры поставить не успели.
   - Тогда линяем, - сказал Амон и  первым,  не  оглядываясь,  направился  к
машине, на которой прибыли. Все послушно потянулись за ним.
   Вряд ли кто  обратил  на  них  внимание,  вряд  ли  кому  они  показались
подозрительными. Не открылось ни одно окно, ни одна форточка,  не  дернулась
занавеска. Разве что за одним из окон возникло какое-то движение да сверкнул
фиолетовый глаз объектива.
   Снова  они  появились  уже  к  вечеру,  когда  начали  сгущаться   первые
прозрачные сумерки. Еще не наступил  вечерний  час  пик,  когда  улицы  были
забиты машинами, возвращающимися в гаражи.  Дороги  были  свободны,  значит,
можно развить скорость. И хозяева благодушны, их  бдительность  возрастет  с
наступлением темноты.
   Амон отделился от группы за квартал и к машине подошел один. По привычной
схеме, он сделал круг по двору, выбрал скамейку, с которой все  было  видно,
но сам он мог бы оставаться в стороне, как бы  непричастным  ко  всему,  что
может  произойти.  Он  вступит  в  дело  только  при  возникновении  чего-то
чрезвычайного, когда вся операция окажется на грани срыва.
   Борис и Юрик были налегке, на плече у Сынка болталась небольшая  сумка  с
инструментом. Кожаные  куртки  были  на  всех  достаточно  свободные,  чтобы
скрывать пристегнутые под мышкой пистолеты, но это уже на крайний случай, на
самый крайний, когда бесшумная работа Амона не принесет результата.
   - Хорошо бы к семи все закончить, - негромко проговорил Юрик.
   - А почему именно к семи? - спросил Сынок.
   - Девушка ждет... Нехорошо заставлять девушек ждать.
   - Успеваешь, - заметил Борис. - Сейчас четыре, полчаса уйдет  на  работу,
немного гонки по городу,. К пяти освободишься. Сынок, у тебя что  на  вечер?
Может, со мной? Сауна, ресторан... Поужинаем по-человечески - Не  получится,
- кратко ответил Сынок.
   - К маме пойдешь? - усмехнулся Борис.
   - Да, к маме. К своей маме.
   - Не к моей же, - опять усмехнулся Борис.
   - Вот во г, - кивнул Сынок,  глядя  прямо  перед  собой  -  Обещал,  надо
сходить. Там и перекушу... Она  с  утра  ужин  готовит  А  к  своей  ты  сам
сходишь... Когда вспомнишь, где она живет.
   - Не кусайся. Сынок, не надо... Это вредит делу,  -  Сам  начал  -  А  ну
кончайте собачиться! - прикрикнул на них Юрик  -  Пришли  Машина  стояла  на
месте, поблескивая в свете несильного фонаря. К "девятке", похоже,  за  день
никто не прикасался.  Листва  все  также  покрывала  кузов,  колеса  чернели
соблазнительной новизной, в салоне искрился  целлофан  на  сидениях  Влажная
листва делала шаги бесшумными и все трое темными  тенями  скользнули  сквозь
негустой кустарник к машине.
 
*** 
 
   -  Пришли,  -  сказал  Андрей,  глядя  сквозь  прозрачную  занавеску   па
появившихся в сквере угонщиков. - Пора выходить, - и он  включил  в  комнате
свет, подавая сигнал остальным  участникам  засады.  Едва  вспыхнул  розовый
абажур, вокруг "девятки" начало быстро смыкаться второе кольцо. Со  скамеек,
от  автобусной  остановки,  из  стоявших  в  сторонке  невзрачных  "Жигулей"
отделились такие же неслышные тени и начали стекаться к "девятке".
   Угонщиков необходимо было задержать при вскрытой машине, только это могло
быть достаточным доказательством их злонамеренных действий. Просто задержать
у машины - это ничего не давало. Прогуливались,  дескать,  дышали  воздухом,
случайно встретились... Все, что угодно можно было сказать в оправдание.
   Из подъезда Андрею хорошо было видно, как скользнули к  машине  угонщики,
как они охватили ее с разных сторон,  как  началась  вокруг  нее  возня.  Им
необходимо было не только вскрыть дверцы, но и  завести  мотор,  выехать  на
проезжую часть, а для этого пришлось бы дать задний ход, но  это  невозможно
сделать при отключенных тормозах. То есть,  все  было  продумано  достаточно
надежно.
   Люди, пробравшиеся к машине, не  вызывали  подозрений.  Парень  с  пучком
волос на  затылке  открыто  стоял  на  свободном  пространстве,  смотрел  по
сторонам. Второй, с коротким ежиком над  низким  лбом,  кажется,  выглядывал
кого-то в окне верхнего этажа. Прошло какое-то время, пока участники  засады
увидели, что  все  это  время  у  машины  возился  маленький  и  неприметный
парнишка. И вдруг дверь  "девятки"  распахнулась  и  все  трое  оказались  в
салоне.
   Андрей  первым  бросился  сквозь  мокрые  кусты  к  машине.  Одновременно
побежали еще несколько человек с разных сторон. До "девятки"  им  оставалось
всего двадцать-тридцать метров, когда  она  рванулась  напрямик  к  проезжей
части улицы. "Жигуленок", стоявший у обочины, сдвинулся с места  и  перекрыл
дорогу, вынуждая "девятку" остановиться. Но она лишь прибавила  скорость  и,
проскочив сквозь мокрые кусты, оказалась на проезжей части перед самым носом
"жигуленка". И, не задерживаясь, понеслась по дороге, набирая скорость.
   Засада сорвалась.
   Парни, выскочившие на дорогу, лишь беспомощно развели руками. Вряд ли они
видели ухмылку Амона, наблюдавшего за ними со скамейки.
   Андрей прыгнул в "жигуленок" и  захлопнул  за  собой  дверцу.  На  заднее
сидение успели сесть еще трое.
   "Девятка" в это время уже