сходящее. Ветер рождает бурю.
   - Думаете, его хотели убить?  Но  это  же  автомобильная  авария,  Степан
Петрович!
   - А как понимать ножевую рану в спине? - Овсов укоризненно  посмотрел  на
Валю.
   - У него.., рана в спине?
   - Ее можно было и не заметить, но она есть.
   - Потому и произошла авария?
   - Нет... Удар нанесен после аварии. Его добивали.
   - Добивать человека в таком состоянии?
   - Действовали наверняка. Но у Создателя были другие планы. И в результате
он оказался на моем столе. Нашелся сердобольный водитель, который  привез  к
нам эту гору мяса, я оказался почти трезвым,  ты  оказалась  на  месте...  И
сегодня... Валя,  ты  не  представляешь,  сколько  раз  мне  сегодня  просто
повезло... Будто не я делал эту операцию, а кто-то руководил мною,  -  глаза
Овсова были полны недоумения. - Я бы не смог все повторить... Опять  же  наш
юный  друг,  этот  практикант,  умудрился   не   грохнуться   в   обморок...
Какая-никакая, а все поддержка. Нет, - Овсов тяжело повел головой из стороны
в сторону. - Нет, тут все к одному, все говорит только об одном...
   - О чем же все это говорит?
   - Это говорит о  том,  что  вступили  в  действие  силы  противоположного
направления,  -  размеренно  проговорил  Овсов,  глядя   в   пол   с   такой
пристальностью, будто видел там какие-то признаки, подтверждающие его вывод.
   - Ну и слава Богу, - легко ответила Валя, чтобы хоть как-то оборвать этот
тягостный разговор, полный недомолвок и странных намеков на высшие силы. Она
смотрела на мир проще и не хотела усложнять его.
   Бросив взгляд на бутылку и убедившись, что она пуста, Овсов спрятал ее  в
тумбочку. За окном неожиданно громыхнуло - по  железному  карнизу  застучали
редкие тяжелые капли. Начинался дождь. Солнце, еще совсем недавно  слепившее
и заливавшее  кабинет  безжалостным  светом,  скрылось  и  теперь  на  улице
установился какой-то полумрак. Говорить не хотелось, перед глазами  все  еще
лежало растерзанное тело, которое они всю ночь пытались сшить.
   - Разрешите? - занавеска у входа  отодвинулась  в  сторону  и  в  проходе
показался румяный парень в  черной  кожаной  куртке  и  великоватых  зеленых
штанах. Затылок его был выстрижен, короткий ежик поднимался надо лбом.
   - Ну? - проговорил Овсов, предлагая посетителю объясниться.
   - Я, конечно, извиняюсь, - бойко начал парень, входя в кабинет, - но дело
в том, что меня попросили заскочить к вам, узнать...
   - Что вы хотите узнать? - спросил Овсов,  чувствуя  смутную  неприязнь  к
этому гостю. Что-то в нем настораживало, у него была цель, о которой  он  не
хотел говорить - именно это почувствовал Овсов.
   - К вам вчера доставили пострадавшего, - парень  вопросительно  посмотрел
на Овсова. - После дорожной аварии-.
   - Доставили то, что от него осталось, - хмуро ответил Овсов.
   - Но он жив? - и опять в голосе парня  прозвучала  двусмысленность  -  он
хотел узнать нечто такое, о чем не мог спросить открыто.
   - Кто он? При  нем  не  оказалось  документов.  Мы  даже  не  знаем  кому
сообщить, куда позвонить... Кто этот человек?
   Странно было видеть, как бойкий,  самоуверенный  парень  вдруг  смешался.
Валя смотрела на него с нескрываемым  удивлением.  Она  хотела  было  что-то
сказать, но Овсов успел жестом ее остановить.
   - Видите ли, - заговорил парень, справившись с неловкостью, - я  проезжал
мимо, меня попросили заехать к вам и узнать о состоянии пострадавшего.
   - Родственники попросили?
   - Да нельзя сказать, что они родственники.., друзья.
   - Они хотят его забрать? - спросил Овсов.
   - А его можно забрать? - и в голосе парня прозвучало облегчение. Он понял
слова хирурга как подтверждение того, что пострадавший умер.
   - Когда угодно, - сказал Овсов и сделал небрежный жест рукой. Дескать,  о
чем говорить. - Когда угодно, - повторил он.
   - Ну что ж, - парень попятился к двери. - Я так и передам.
   - Кому? - жестко спросил Овсов.
   - Ну.., этим... Друзьям.
   - Оставьте их телефон, мы позвоним и скажем, когда они могут приехать.
   - Хорошо, - парень полез было  в  карман,  но  остановился.  -  Они  сами
позвонят. Спасибо. У них будет много хлопот... В таких случаях всегда  много
хлопот... До свиданья.
   - Вы не хотите записать мой телефон? - спросил Овсов - Да, действительно,
- опять парень захлопал ладошками по карманам.  -  А  впрочем,  ваш  телефон
узнать нетрудно... В любой справочной. Всего доброго!
   - Как будет угодно, - холодно ответил  Овсов  и  отвернулся  к  окну,  по
которому уже хлестали сильные частые струи дождя.  Парень  пятясь  вышел  из
кабинетика,  быстро  пересек  ординаторскую  и  вышел  в  коридор  с   явным
облегчением. Он опасался продолжения разговора, не мог ответить на  вопросы,
которые здесь были просты и уместны.
   - Странный тип, - проговорила Валя.
   - Немного есть, - кивнул Овсов.
   - Я так и не поняла, чего он хотел?
   - Он хотел убедиться, что наш клиент мертв. За  этим  и  приходил.  Можно
сказать точнее - его за этим и присылали.
   - Вы думаете.., он из них? Из тех, кто расправился с нашим больным?
   - Черт его знает! - в сердцах ответил Овсов. - Но мне он  не  понравился.
Ему хотелось знать, что клиент мертв. Я дал ему повод так думать.
   - А я и не поняла, - беспомощно улыбнулась Валя.
   - Я сказал, что нашего клиента можно забирать когда угодно. Он понял так,
что можно забирать труп. И тут же сбежал, подпрыгивая от счастья. Ему больше
ничего не требовалось. Ему было сказано -  больной  не  опознан.  Но  он  не
пожелал назвать его, дать телефон, не сказал, куда и кому сообщить...
   - Странный тип, - повторила Валя.
   - У меня такое ощущение, что нас ждет еще  немало  странностей,  -  Овсов
поднялся со стула и пересел к Вале на кушетку. - Ну его к черту! Забудь.  Мы
свое дело сделали. И настолько хорошо, насколько сумели. Теперь можно и  дух
перевести, - он положил плотную руку Вале на плечи  и  она  тихонько,  почти
неуловимо качнулась к нему.
 
*** 
 
   Простояв у окна, Андрей вернулся в купе и забрался на  вторую  полку.  За
окном быстро темнело, жаркое украинское солнце прямо на глазах опускалось  в
бесконечные поля еще неубранных подсолнухов. Когда совсем  стемнело  к  свет
станционных  фонарей  стал  резко  бить  по  глазам,  Андрей  затянул   окно
клеенчатой шторой. В купе установилась полная темнота. В темноте было  легче
и засыпать, и думать. А единственное, о чем он думал последний  год,  это  о
собственном возвращении. Он представлял его много раз во всех  подробностях,
десятки раз поговорил со всеми, кого помнил, к кому  стремился,  с  кем  уже
никогда не встретится. Каждый раз, когда в своих воспоминаниях он  добирался
до Светы, до тех печальных событий, которые  произошли  с  ними  год  назад,
словно какой-то несуразный ком застревал в душе и тогда Андрея  пугала  сама
мысль о возвращении - он опасался встретить Свету в городе.  Да,  это  было.
Зная, что она погибла, что похоронена, он тем не менее, иногда всерьез думал
о том, как неожиданно встретит ее на улице, в магазине,  в  парке.  Она  еще
жила в нем и он не мог ничего с этим поделать. Да, откровенно говоря,  он  и
не стремился изгнать ее из своей души, из  своих  мыслей,  даже  наслаждаясь
своими нездоровыми фантазиями.
   Вначале он устроился на работу в  автоколонну,  где  его  тетка  работала
диспетчером, исправно выполнял свои обязанности,  ни  дружбы  ни  с  кем  не
заводил, в пьянках не участвовал. Пригнав машину в гараж и сдав  ключи,  тут
же уходив домой. И было еще одно место, куда он  торопился  после  работы  -
секция каратистов.  Вот  там,  в  полуподвале  пятиэтажки,  он  выкладывался
полностью, доводя себя до изнеможения. Не существовало причин, из-за которых
он мог бы пропустить  занятие,  уклониться  от  тренировки,  позволить  себе
дольше поспать или раньше лечь. Учебные  схватки,  часто  довольно  жесткие,
отвлекали его от прошлогодних событий, и он втянулся  в  этот  образ  жизни,
привязался к  нему,  как  к  наркотику,  который  неизменно  давал  если  не
утешение, то забвение.
   - К чему готовишься, Андрюша? - однажды спросил его  тренер  Станислав  -
человек с перебитым носом, с ушами, превратившимися в два сгустка хрящей,  с
печальными синими глазами.
   - А что, заметно? - усмехнулся Андрей.
   - Если спрашиваю, значит, заметно.  Присаживайся,  -  Станислав  похлопал
узловатой ладошкой по мату, на котором сам сидел. - Дружбы, я смотрю, ты  ни
с кем не водишь, водку не пьешь,  за  девушками  не  ухлестываешь...  Хочешь
совет?
   - Хочу.
   - Остановись. Ты неплохо выглядишь, поднакачался, кое-чему научился...
   - Нет, Слава. Мое колесо уже покатилось, пусть катится.
   - А в нашем городе надолго? - Станислав поглядывал по сторонам, словно  и
сам  Андрей,  и  разговор  не  очень-то  его   интересовали.   Так,   сидим,
обмениваемся словами, которые нас ни к чему не обязывают, потом разойдемся и
забудем о чем говорили. Такое примерно было у него выражение.
   - Как получится...
   - Ну что ж, - Станислав помолчал. - А  всерьез...  По-настоящему..,  этим
делом, - он кивнул в сторону ребят, которые увлеченно швыряли друг друга  об
пол, - не хочешь заняться?
   - Хочу.
   Станислав поднялся, подошел к ребятам,  бросил  наземь  одного,  второго,
что-то медленно показал - куда идет рука, куда клонится корпус, как взлетает
вверх нога. А вернувшись к Андрею, как ни в чем не бывало, произнес:
   - Знаю одного  китайца...  Хороший  мастер.  Хиленький,  тощенький,  всем
кланяется, извиняется... Но трогать его,  обидеть,  оскорбить...  Иногда  он
берет учеников... Но не с улицы. Могу поговорить о тебе... Хочешь?
   - Да.
   - Долларами берет.
   - Пусть.
   - У тебя они есть?
   - Неважно, - Андрей передернул плечами, видимо, вопрос  Станислава  задел
какую-то его болевую точку. - Если он берет доллары, он их получит.
   - И ты не спрашиваешь, сколько берет? - Станислав посмотрел на  Андрея  с
явным интересом.
   - Не спрашиваю.
   - Ты ему понравишься! - Станислав улыбнулся.
   - Чем?
   - Он разговаривает так же, как и ты. Без лишних слов.
   - Когда пойдем?
   - Подожди... Ты не представляешь, о чем я говорю... То, что  ты  получишь
от  китайца.,.  Если,  конечно,  получишь...  Очень  опасно.  Ты  сделаешься
опасным.
   - Для кого?
   - Хм... Для окружающих. Если станет известно, что ты брал у  него  уроки,
занимался... Пригласят для разговора в какую-нибудь  организацию,  внесут  в
какие-нибудь списки, могут предупредить, предложить...
   - Не станет, - сказал Андрей, не сводя глаз с ребят на жестком ковре.
   - Что не станет? - не понял Станислав.
   - Известно не станет.
   - А, - и тренер, повидавший многое" со свернутым носом и с  кистями  рук,
усыпанными хрящевыми наростами,  делавшими  кулак  не  то  кувалдой,  не  то
булавой, посмотрел на Андрея озадаченно, - Послушай... Ты  недавно  в  нашем
городе... Я не знаю, откуда ты приехал, что  тебя  заставило,  но  здесь  не
останешься.
   - Это видно?
   - Ты не заводишь связей. Я немного  тебя  узнал  в  этом  зале,  на  этих
матах... Мне бы хотелось верить, что  ты  с  толком  распорядишься  оружием,
которое тебе даст китаец... Что ты не станешь вышибалой, наемным убийцей...
   - Не стану. - Андрей в упор  посмотрел  в  синие  глаза  тренера,  словно
удивляясь, что приходится столь простые вещи повторять несколько раз.
   - У тебя что-то случилось в жизни?
   - Да.
   - И ты еще там?
   - Да.
   - Хочешь расквитаться?
   - Уже.
   - А здесь... Скрываешься?
   - Нет. Я же на работе, прописан...  Со  своими  документами.  Нет,  я  не
скрываюсь. С этим у меня все в порядке.
   - Это хорошо, - кивнул Станислав.
   - Веди меня к своему китайцу, Слава... Все будет нормально.
   - Готовь тысячу долларов.
   Китаец Чан жил в маленьком частном домике с вишневым садом.  Участок  был
огорожен забором, вдоль которого росли густые кусты, полностью скрывающие от
прохожих и дворик, и сад, и  все,  что  в  саду  происходило.  Площадка  для
занятий была под деревьями, здесь же стоял плетеный  столик  с  самоваром  и
банкой вишневого варенья. Под вишнями за этим столиком и сидели на следующий
день Андрей, Станислав и Чан. Китаец  пил  чай  вприкуску,  улыбался,  кивал
головой. Был он лет пятидесяти, впрочем, ему можно было дать и сорок лет,  и
шестьдесят. На нем была  полотняная  рубашка,  свободные  штаны  и  какие-то
шлепанцы. Андрей с некоторым сомнением смотрел на  худые,  беспомощные  руки
китайца. Тот поймал его взгляд,  улыбнулся  виновато,  успокаивающе  положил
свою смуглую ладонь на плечо.
   - Когда начнем? - спросил Андрей, прерывая затянувшееся  молчание  -  все
пили чай, прихлебывали и щурились на  мелкие  лучики  солнца,  пробивающиеся
сквозь вишневую листву.
   - Сейчас, - ответил китаец и опять виновато улыбнулся.
   - Деньги, - напомнил Станислав.
   Андрей вынул из кармана десять зеленоватых бумажек и молча положил их  на
стол. Китаец с легкой небрежностью сдвинул деньги на край стола и  продолжал
пить чай. Взглянув на Андрея, он сказал, улыбнувшись:
   - Ты хороший человек... Я вижу... Не злой, не глупый, не спесивый...  Это
хорошо,  -  китаец  успокаивающе  похлопал  Андрея   по   руке.   И   Андрей
почувствовал, как что-то нахлынуло на него, он с трудом: удержался, чтобы не
расплакаться, даже вынужден был прикрыть глаза чашкой. Китаец уже без улыбки
опять похлопал его своей смуглой ладошкой -  все,  дескать,  в  порядке.  Он
сделал неприметный знак Станиславу и тот сразу же поднялся,  оставив  чашку,
пожал руку китайцу, подмигнул Андрею и ушел.
   Андрей и раньше замечал за собой слабость - он готов заплакать при  самом
невинном проявлении сочувствия к нему, поддержки. Он все  еще  находился  во
взвинченном состоянии, напряжение событий прошлого года не покидало его.
   - Есть время, - сказал китаец, глядя в пространство вишневого сада,  -  и
есть человек. И больше ничего нет. Время и человек.
   Не зная что ответить, Андрей согласно кивнул.
   - Мертвые остаются с нами, - сказал китаец, глядя Андрею в глаза.  -  Они
всегда с нами, - он невесомым движением ладошки сделал круг вокруг себя.
   Андрей опять кивнул.
   - Им нравится, когда мы помним и, думаем о них хорошо,  -  Чан  испытующе
посмотрел на Андрея, словно желая убедиться, что тот слышит  его,  понимает,
согласен с ним. - Им нравится, когда мы живем хорошо, - Чан замолчал, решив,
видимо, что для первого раза сказал достаточно.
   - А что значит жить хорошо? - спросил Андрей.
   - Жить хорошо? - китаец чуть шевельнул почти незаметными  бровями.  -  Не
ссориться с собой, не обижать себя, не обманывать себя... Это им нравится.
   Андрей опять промолчал, не чувствуя себя готовым к  такому  разговору.  И
что-то подсказало - китаец прав, он произнес  слова,  которые  ему  хотелось
услышать.
   - Пошли, - сказал Чан. - Тебе надо переодеться.
   Занятия начались немедленно и продолжались три  месяца.  Андрей  даже  не
заметил, как промелькнуло жаркое лето, как наступила  осень,  сухая,  ясная,
теплая осень украинских степей. Китаец потребовал, чтобы Андрей  приходил  к
нему через день, но обязательно. Пришлось уволиться  с  автобазы,  поскольку
дальние рейсы не позволяли выдерживать это условие.  Когда  закончились  три
месяца, он отнес китайцу еще тысячу  долларов  и  занятия  продолжались.  Но
теперь уже каждый день. Андрей чувствовал, что меняется. Он стал сдержаннее,
невозмутимее, спокойнее. Чай  перед  занятием  и  немногословные  откровения
китайца были не просто приятны, они стали необходимы и  Андрей  уже  с  утра
думал о том, как он придет в вишневый сад,  как  они  с  Чаном  выпьют  чаю,
посидят молча, как Чан скажет что-то  новое  или  продолжит  вчерашние  свои
слова. Однажды, когда Андрей  опаздывал  и  вбежал  в  сад  запыхавшись,  он
увидел, что китаец уже сидит на своем месте, пьет чай из блюдечка и  смотрит
черными глазами в ясное украинское небо.
   Андрей поклонился, поздоровался, сел напротив.
   - Опоздал немного, - сказал он.
   - Опоздал, потому что торопился, - ответил китаец. - Не надо  торопиться.
За временем не угонишься.  Уходит  автобус  -  пусть  уходит.  Это  не  твой
автобус. Улетает самолет - пусть летит. Это не твой самолет. Уходит  девушка
- пусть идет. Это не твоя девушка.
   - А если умирает девушка? - неожиданно спросил Андрей.
   - Значит, она не уходит, - Чан твердо посмотрел Андрею  в  глаза.  -  Она
остается.
   - Со мной?
   - С тобой.
   Андрей невольно оглянулся, но, кроме  трепещущих  на  земле  и  в  листве
солнечных бликов, ничего не увидел. И смешавшись, поднял к лицу чашку.
   - Она здесь, - сказал китаец чуть слышно. - Я ее вижу. Ты мне не  веришь?
- спросил он, поймав ускользающий взгляд Андрея. - Тебе сказать какая она?
   - Да.
   - У нее длинные рыжие волосы. На ней синие джинсы и полотняная  куртка  с
молниями...
   - Она что-нибудь говорит?
   - Молчит, - сказал китаец, глядя в вишневую листву.
   - Зачем она здесь? - Андрей спросил, не  поднимая  глаз  от  стола  -  он
боялся столкнуться взглядом со Светой.
   - Ты сам ее вызвал. Все время вызываешь... Не отпускаешь...
   - Это плохо?
   - Для тебя плохо.
   - Она хочет, чтобы я ее отпустил? - в голосе Андрея  невольно  прозвучала
обида.
   - Нет, - ответил китаец.
   - Как же мне быть?
   - Живи, - ответил Чан и Андрей понял, что  продолжать  этот  разговор  не
следует, что-то подсказывало - остановись. Но он не мог не задать  еще  один
вопрос...
   - Скажи... Ты можешь научить меня видеть подобные вещи?
   - Да, - помолчав, ответил китаец. - Но это слишком...
   - Дорого? - уточнил Андрей.
   - Нет, - китаец сделал отбрасывающий жест рукой, словно его заподозрили в
чем-то недостойном. - Это слишком долго, опасно, потребует  много  жертв  от
тебя. Ты молод, тебе рано видеть... И потом.., должно быть позволение высших
сил, - закончил китаец.
   - Как я буду знать, что такое позволение есть?
   - Если позволение будет, ты узнаешь. Однажды проснешься и почувствуешь  -
можно. А если спрашиваешь, значит рано.  Собираешься  уехать?  -  неожиданно
спросил Чан.
   - Откуда ты знаешь? - изумился Андрей.
   - Поезжай, - с какой-то отстраненностью произнес китаец, закрыв глаза. По
лицу его скользили солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь листву. - Пора.
   - Я привык к тебе...
   - Это хорошо.
   - Мы еще увидимся?
   - Ты  опять  приедешь  сюда...  Застанешь  меня  живым  или  мертвым,  но
увидимся, - произнес китаец странноватые слова и улыбнулся виновато.
 
*** 
 
   За неделю Андрей собрался, купил билет, попрощался с теткой  и  выехал  в
свой город.  И  теперь,  глядя  со,  второй  полки  на  знакомые  пригороды,
чувствовал, что все еще не избавился  от  оцепенения  в  душе.  Без  радости
возвращался, настороженно, с опаской. Его никто не встречал, он не сообщил о
своем приезде даже матери. В купе молча собрался, кивнул попутчикам и  вышел
на перрон. Домой отправился пешком. И, проходя квартал за кварталом,  словно
здоровался с городом.
   Едва позвонил в дверь, мать открыла тут же, словно стояла  в  прихожей  и
ждала его. Она припала к его груди и на какое-то время замерла.
   - Ну и слава Богу, - проговорила, наконец. - И слава Богу... И  ладно.  И
хорошо.
   Андрей бросил  на  вешалку  куртку,  сумку  оставил  на  полу,  присел  к
кухонному столику.
   - Как тут у вас?
   - Все хорошо, Андрюша, все хорошо.
   - Никто не искал, никто не звонил, никому я не нужен?
   - Вроде,  не  звонили...  Все  знают,  что  тебя  нет  в  городе...  Чего
звонить...
   - Опустел, значит, город, обезлюдел.
   - Не скажи... Такие толпы по магазинам носятся - того и  гляди  затопчут!
А, знаешь... - обернулась мать от плиты, - был звонок...  Совсем  недавно...
Как же  он  назвался?  Тут  у  меня  записано  на  календаре...  Вот,  Павел
Николаевич. Знаешь такого?
   - Встречались.
   - Он хороший человек?
   - Надеюсь. Ничего не передавал?
   - Спросил, когда возвраща