ала.  Он  зарезал  одного
человека,  пытался  зарезать  другого.  По  чистой   случайности   парни
оказались из одной фирмы.
   Я наводил справки - фирма в порядке. Все в норме - лицензии, допуски,
регистрации.
   - И с налогами полный порядок?
   - Да. Я специально наводил справки.
   - Но так не бывает! - усмехнулся Пафнугьев.
   - Бывает, Паша, все бывает! - с неожиданной горячностью  заверил  его
Шаланда. - Бывает. Эти ребята жили в одном  подъезде  и  только  поэтому
стали жертвами маньяка.
   - Они братья? - спросил Пафнутьев.
   - Нет.
   - Родственники?
   - Нет.
   - Квартиры по соседству?
   - Они жили в одной квартире.
   - Понял, - кивнул Пафнутьев. - Гомики.
   -  Нет!  -  выкрикнул  Шаланда  с  таким  гневом,  будто  его  самого
заподозрили в позорном мужеложстве. - Они просто жили в одной  квартире.
Так бывает.
   - В этой квартире еще кто-то живет? Кроме них?
   - Не знаю, - покраснел Шаланда. - Не устанавливал. Пока не  занимался
этим. В конце концов, они пострадавшие. Жертвы. Меня больше  интересовал
преступник. Вот о нем спрашивай, о нем могу рассказать побольше.
   Пафнутьев подошел к окну  и  долго  вслушивался  в  перезвон  капель,
которые срывались с мокрой  крыши  и  падали  на  жестяной  карниз.  Эти
весенние звуки, видимо, нравились ему, что-то напоминали или  пробуждали
в его душе, и он простоял так  несколько  минут,  склоняя  голову  то  к
одному плечу, то к другому.
   - Весна, - наконец, выдохнул Пафнутьев с печалью в  голосе.  -  Ручьи
бегут,  девушки  прыгают  через  лужи...  Ты   заметил,   Шаланда,   как
укоротились юбки за последний год?
   - Я заметил, как с каждым годом укорачивается у людей жизнь, - мрачно
ответил Шаланда, не желая поддаваться на весенние призывы Пафнутъева.
   - Все в мире взаимосвязано, Шаланда, - вздохнул Пафнутьев и  вернулся
на свой стул. - Не замечая укороченных юбок, Шаланда,  ты  очень  многое
упускаешь в своей жизни и  в  своей  служебной  деятельности.  Печально,
Шаланда, но это так.
   - Ты убедился в этом на  собственном  опыте?  -  усмехнулся  Шаланда,
радуясь, что и ему удалось укусить Пафнутьева.
   - Ну, не на твоем же, - Пафнутьев поставил локти на колени  и  подпер
щеки кулаками. - Где нашли труп?
   - На лестничной  площадке.  Он  истек  кровью.  Его  утром  обнаружил
какой-то жилец, который первым собрался на работу.
   - А где было  совершено  нападение  на  второго  амбала?  На  той  же
лестничной площадке?
   - Откуда ты знаешь? - подозрительно спросил Шаланда. - Я  тебе  этого
не говорил.
   - Почему-то подумалось... Странный маньяк у  тебя  завелся...  Обычно
маньяки так себя не ведут.  Знаешь,  как  они  себя  ведут?  Никогда  не
догадаешься, что разные нападения совершает один и тот  же  злодей.  Эти
маньяки, оборотни, нетопыри, вампиры меняют районы города, меняют оружие
- то удавкой сработают, то ножом, то вдруг туристский топорик на  работу
прихватят... Кошмар какой-то! А этот... Одним и тем же штыком, в одном и
том же, причем, своем подъезде, на одних и тех  же  ребят,  которые  его
хорошо знают... Как понимать?
   - А вот так и понимай! Жизнь, она, знаешь, какая бывает?
   - Какая?
   - Непредсказуемая.
   - Да? - удивился Пафнутьев. - Ну, ладно. Наверно, ты прав. Труп давно
нашли?
   - С неделю, - вяло ответил  Шаланда,  видимо,  осознавший  странности
преступления. - Я уже тебе говорил.
   - Зачастил твой старик, зачастил... Так нельзя. Это плохо.
   - Да уж хорошего мало.
   - А как он у тебя оказался? Как ты вышел на этого злостного вампира?
   - Да не  выходил  я  на  него!  -  отчего-то  разозлившись,  закричал
Шаланда.Говорил же тебе! Он  напал  на  парня,  тот  увернулся,  скрутил
старика, отобрал штык и приволок сюда. Затолкал в мой  кабинет,  положил
штык на стол, задрал свой  пиджак...  А  там  рана.  Проникающая,  между
прочим, рана. Вызвали  врача,  составили  протокол,  изъяли  штык...  Со
свидетелями опять же,  с  понятыми.  Не  сомневайся,  все  сделано,  как
положено.
   - А как положено?
   -  По  правилам!  -  Шаланда   вынул   из   тумбочки   стола   рыхлый
уголовно-процессуальный кодекс и с такой силой бросил его на  стол,  что
из кодекса выползло медленное облачко пыли.
   - Ох, Шаланда, - вздохнул Пафнутьев и опять направился к окну, но  на
этот раз оставался  там  недолго.  -  Старик  один  жил  в  квартире?  -
неожиданно обернулся он.
   - Откуда знаешь? - подозрительно спросил Шаланда. - Ты уже  занимался
этим делом, а? Признавайся, Паша.
   - Я всю жизнь этим делом занимаюсь, Шаланда. Что там у тебя намечено?
На какое мероприятие ты меня зазвал?
   -  Очная  ставка.  Хочу  провести  допрос   старика   в   присутствии
потерпевшего.
   Может, он при нем заговорит, как ты думаешь?
   - Может и заговорит, - пожал плечами Пафнутьев. - Кто ж его  знает...
Чужая душа потемки.
   - Глядишь, и ты какое словечко кстати вставишь, - усмехнулся Шаланда,
словно заранее был уверен в  том,  что  уж  от  Пафнутьева-то  наверняка
никакой помощи он не дождется.

***

   Пользуясь своим положением, Пафнутьев мог,  конечно,  сесть  за  стол
Шаланды, принять начальственный вид и взять очную ставку  в  свои  руки,
провести ее так, как сам счел бы необходимым. Но  он  поступил  иначе  -
зажался в угол между батареей парового отопления и фанерным шкафом вдали
от  стола,  за  которым  неприступно   возвышался   сам   Шаланда.   Для
постороннего человека Пафнутьев мог вообще  показаться  случайным  здесь
человеком. Может быть,  водителем,  который  дожидается  Шаланду,  может
быть, дальним родственником,  которому  позволили  поприсутствовать  при
необычном для него деле - очной  ставке  между  опасным  преступником  и
невинной жертвой.  Мешковатый  костюм,  сонная  физиономия,  простоватое
выражение надежно маскировали начальника следственного отдела.
   Первым пришел пострадавший.
   И хотя Пафнутьев  в  упор,  не  отрываясь,  рассматривал  его,  гость
скользнул по нему равнодушным взглядом, сразу вынеся Пафнутьеву приговор
как  человеку  недалекому,  ненужному,  незначительному.  На  госте  был
малиновый пиджак, черные брюки, лакированные  туфли  на  тонкой  кожаной
подошве, из чего Пафнутьев  заключил,  что  гость  прибыл  на  машине  -
невозможно было в такую мокрую,  сочащуюся  снегом  погоду  пройти  даже
несколько шагов в таких вот туфельках.
   Гость был и без пальто, конечно же, пальто осталось в машине.  Машину
тоже представить было нетрудно  -  какой-нибудь  "джип"  или,  на  худой
конец, "мерседес". Любая другая  машина  унизила  бы  достоинство  этого
амбала. Пожав руку Шаланде, он тут же болезненно  скривился,  напоминая,
что человек  он  раненый,  что  перенес  опасное  для  жизни  бандитское
нападение и нуждается во внимании и сочувствии.
   И Шаланда, о,  простая,  бесхитростная  душа,  дрогнул,  склонился  в
поклоне,  руку  пожал  полыценно,  и  даже  в  улыбке  его,  во  взгляде
промелькнула зависимость.
   Он хотел было  представить  потерпевшему  Пафнутьева,  но  тот  успел
замахать руками - не надо, упаси Боже, дай посидеть спокойно и неузнано.
Шаланда недоуменно пожал плечами, как хочешь, дескать.  И,  выйдя  из-за
стола, с какой-то слоновьей галантностью предложил гостю стул. Тот  сел,
небрежно закинул ногу на ногу, но, вспомнив, что у него страшная рана  в
боку, тут же прижал к ней  ладонь  и  закусил  губу,  сдерживая  готовый
вырваться стон.
   Пафнутьеву достаточно было бросить  беглый  взгляд  на  двухметрового
детину, чтобы сразу понять, что за человек пожаловал в кабинет  Шаланды.
Малиновые пиджаки отошли года два  назад,  но  парень,  видимо,  не  мог
насладиться им в то время, не позволяли финансовые  возможности.  Скорее
всего, деньги у него появились недавно, и,  конечно  же,  он  немедленно
исполнил свою мечту, не считаясь с  тем,  что  ни  один  уважающий  себя
фирмач такой пиджак не наденет.
   Значит, со вкусом у него дела неважные, со здравым смыслом тоже, да и
умишко, похоже, слабоват. Декоративный малый, решил про себя  Пафнутьев.
Скорее всего, шестерка, даже на семерку не тянет. Но тогда как  понимать
Шаланду, который уж не знает, каким боком  повернуться  к  гостю,  какой
улыбкой его одарить, о чем таком трепетном спросить?..
   Не вслушиваясь в вежливую беседу Шаланды со своим  уважаемым  гостем,
Пафнутьев поднялся, бочком протиснулся к окну и выглянул во двор. Так  и
есть - на служебной площадке стоял "мерседес" цвета мокрого асфальта. На
месте водителя сидел еще один малиновый пиджак в черных очках и с  таким
же тяжелым, выстриженным затылком. "Видимо, и труп, который лежал где-то
в морге, был таким же, разве что  без  малинового  пиджака",  -  подумал
Пафнутьев, но тут же  устыдился,  осознав,  что  не  ощущает  жалости  к
безвременно погибшему молодому парню от руки престарелого маньяка.
   - ...рана оказалась глубокая, но хирург сказал, что ничего важного не
затронуто, - донеслись до Пафнутьева слова парня. - Я  об  одном  только
жалею - что не добил этого поганого старикашку там  же,  в  подъезде!  -
неожиданно громко произнес парень и оглянулся на  Пафнутьева  -  хоть  и
пустой человечишко сидит где-то  в  углу,  но  пусть  и  он  знает,  кто
пожаловал к начальнику милиции, пусть и  он  оценит  силу  его  гнева  и
ненависти.
   - Не стоило пачкаться, - заметил Шаланда, - Это был  бы  самосуд.  Вы
правильно поступили.
   - Я полностью уверен, что и Коляна он порешил!
   - Этим занимается следствие, - проговорил Шаланда, смущенно косясь  в
сторону Пафнутьева, который, конечно же, слышал  этот  пустой  разговор.
"Откуда у Шаланды, самолюбивого и тщеславного, может быть зависимость от
этого красавца?
   - озадаченно думал Пафнутьев. - Наверняка тот  что-то  подарил  моему
другу Шаланде, наверняка что-то сумел ему  сунуть.  Или  поприжал?  Нет,
из-за подарка Шаланда не станет вот так  пластаться...  И  запугать  его
непросто".
   - А если будет доказано, что именно старикашка Коляна убил, что ему?
   Расстрел?
   - Суд решит, - промямлил  Шаланда,  хотя  мог  бы  совершенно  твердо
сказать, что за подобное расстрела не полагается, за подобное  можно,  в
худшем случае, получить лет десять. Но, видимо,  не  хотел  расстраивать
гостя.
   - А я бы таких стрелял на месте! - парень  оглянулся  на  Пафнутьева,
догадавшись, наконец, что не зря сидит в углу этот человек, не  зря  его
терпит Шаланда.
   - Кажется, ведут,  -  сказал  Шаланда  и  выразительно  посмотрел  на
Пафнутьева - для него он произнес эти слова,  хотел  предупредить,  дать
время подготовиться.
   Но Пафнутьев никак на его слова не отозвался -  его  лицо  оставалось
таким же сонным. Откинув голову  к  шкафу,  он,  кажется,  даже  немного
подремывал.
   - Ваш человек? -  вполголоса  спросил  парень  у  Шаланды,  кивнув  в
сторону Пафнутьева.
   - Наш, - сдержанно ответил тот.
   В это время открылась дверь, и на пороге возникла  сухонькая  фигурка
невысокого человека со сведенными назад  руками.  Был  он  сутул,  седые
волосы всклокочены, смотрел исподлобья из-под густых, кустистых  бровей.
Конвоир, видимо, подтолкнул его сзади, и старик резко шагнул в  кабинет,
но тут же попятился.
   - Ну что, батя, фазу тебя добить или постепенно? - поднялся парень во
весь свой громадный рост.
   Старик не ответил, но и не отвел глаза в сторону, не попятился.
   - Спокойно, спокойно, -  Шаланда  наконец  проявил  решительность  и,
выйдя из-за стола, оттеснил парня от старика.
   - Все равно ему не жить! - во весь голос заорал  парень.  -  Найду  и
через десять лет, и через двадцать...  Вот  этими  руками  задушу,  чтоб
знал, от кого смерть принимает и за что! - парень потряс  растопыренными
ладонями перед лицом старика.
   -  Начнем  очную  ставку,  -  проговорил   Шаланда,   усаживаясь   за
стол.Потерпевший, скажите, этот ли человек совершил на вас  нападение  в
подъезде дома, где вы живете?
   - Он самый! - кивнул парень. - Этого вонючего старикашку  я  и  среди
ночи узнаю. Я его на ощупь узнаю! Почему мне  не  удавить  его  там,  на
лестнице, понять не могу!
   - Не все же тебе давить, - хрипло проговорил  старик.  -  И  на  тебя
управа найдется.
   -  Ха!  Заговорил!  -  не  столько  возмутился,  сколько  обрадовался
парень.Надо же! Голос прорезался!
   - Скажите, гражданин Чувьюров, - вмешался Шаланда. - Признаете ли вы,
что  совершили  нападение  на  присутствующего  здесь  Оськина   Евгения
Николаевича?
   В этот момент старик пошатнулся и, чтобы не упасть,  оперся  рукой  о
спинку стула. Справившись со слабостью, он снова распрямился.
   - Сядь! - Шаланда властно указал  на  стул,  за  который  только  что
держался  старик.  Не  глядя,  тот  нащупал  спинку  стула  и  осторожно
опустился на него,  сложив  руки  на  костистых  коленях.  -  Отвечайте,
Чувьюров! Это вы нанесли рану гражданину Оськину?
   - Было дело, - кивнул Чувьюров.
   - И Коляна ты убил, дерьмо собачье? - взвился Оськин. -  Признавайся,
сучий потрох! Ты убил Коляна неделю назад?!
   Старик поднял голову, в упор посмотрел на красного от злости  Оськина
и негромко, почти шепотом произнес:
   - Сам ты сучий потрох.
   Оськин, не сдержавшись, вскочил, шагнул к старику,  захватил  на  его
груди все одежки, приподнял так, что ноги старика оторвались от пола,  и
прошипел в лицо:
   - Я тебе этого не забуду! Понял? Подыхать будешь, а меня вспомнишь!
   Собственными кишками удавишься!
   Рванувшийся из-за стола Шаланда разнял их и снова усадил на стулья.
   - Предупреждаю! - заорал он. - Друг друга не  касаться!  Иначе  обоих
рассажу по клеткам. -  Понял?  -  обернулся  он  к  Оськину,  решившись,
наконец,  повысить  голос.  Но  тот,  кажется,  не  заметил  перемены  в
поведении Шаланды. - Повторяю - рассажу по клеткам!
   Шаланда с грохотом выдвинул ящик стола, вынул штык с черной ручкой  и
припечатал его к столу рядом со стеклом.
   - Твой штык? - спросил он у Чувьюрова.
   Тот в ответ лишь криво усмехнулся и  отвернулся  к  окну,  где  сидел
Пафнутьев, молча наблюдавший происходящее.
   - Отвечай - твой штык?
   - У тебя же спрашивают, пидор ты позорный! -  Оськин  опять  вскочил,
бросился к старику, но тот увернулся, попытался было шагнуть к двери, но
Оськин догнал его, схватил сзади за  лицо  и  поволок  обратно  к  столу
Шаланды. Он так захватил старика, что ладонью перекрыл ему и рот, и нос.
Не в состоянии вдохнуть, тот лишь умоляюще вращал глазами.  Но  Шаланда,
видимо, решив проучить гонористого преступника, не торопился придти  ему
на помощь.
   И тут произошло нечто совершенно неожиданное  -  когда  парень  волок
старика мимо стола, тот в последний  неуловимый  момент  успел  схватить
штык со стола и, не глядя, наугад, с силой несколько  раз  ткнул  им  за
спину, в то место, где должен был находиться Оськин.
   То ли старик так удачно рассчитал направление ударов, то ли находился
в таком положении, что просто не мог промахнуться, но все три или четыре
удара  достигли  цели  -  штык  каждый  раз  до  рукоятки  погружался  в
полноватое, мясистое тело Оськина, мимо распахнутого малинового пиджака,
сквозь белую рубашку, уже после первого удара покрасневшую от  хлынувшей
крови.
   Оськин замер на какой-то миг, на лице возникло выражение бесконечного
удивления, которое тут же сменилось  гримасой  страшной  боли.  Выпустив
Чувьюрова, он схватился руками за то место,  куда  несколько  раз  вошло
длинное, отточенное лезвие штыка.  Постояв  несколько  секунд,  медленно
опустился на колени и тут же, смертельно побледнев, опрокинулся навзничь
вдоль прохода, у самого стола Шаланды.
   Кровь продолжала хлестать из ран, подбежавший Пафнутьев вырвал штык у
Чувьюрова, впрочем, тот и сам протянул штык, с облегчением  освобождаясь
от этого самодельного, но страшного оружия.
   Шаланда в полной растерянности, постанывая, метался по проходу, потом
опустился на колени перед Оськиным, попытался перевернуть его на  спину,
но тут же вскочил, бросился в коридор, заорал, что было мочи, призывая в
кабинет всех, кто оказался поблизости.
   Когда вбежавший дежурный увидел дергающегося на полу, залитого кровью
человека, он тоже остолбенел, не  зная,  что  делать,  как  себя  вести.
Кажется, один лишь Пафнутьев сохранил хладнокровие. Сунув штык обратно в
ящик стола, он поднял трубку, набрал номер и вызвал "скорую помощь".
   Когда два врача вошли в кабинет Шаланды, было уже поздно. Оськин умер
в луже собственной крови, так и не отняв руки от ран. Чувьюров  сидел  в
углу на том самом стуле, который недавно освободил Пафнутьев, и почти  в
такой же позе - вжавшись между батареей парового  отопления  и  фанерным
шкафом. Прошло  еще  какое-то  время,  пока  Шаланда  догадался  вызвать
конвоира и тот защелкнул на руках убийцы стальные наручники.
   Ко  всему  происходящему  Чувьюров  отнесся,   казалось,   совершенно
спокойно.
   Лишь выходя из кабинета, осторожно  переступив  растекшуюся  по  полу
кровь, он оглянулся и произнес странные слова:
   - Дело прочно, когда под ним струится кровь...
   И вышел, ссутулившись, глядя себе под ноги.

***

   Санитары вынесли охладевшее тело Оськина в малиновом пиджаке, залитом
кровью, конвоиры увели старика,  Шаланда  еще  раз  убедился,  что  штык
спрятан в ящике письменного  стола.  Повертев  в  руках  серую  папку  с
несколькими страничками уголовного дела, он и ее сунул в стол.  Посидел,
нависнув над  столом,  и  принялся  медленно  рисовать  толстым  пальцем
причудливые узоры на пыльном стекле. Вздохнул раз, другой, все  тяжелее,
безысходнее и лишь после этого  решился  поднять  глаза  на  Пафнутьева,
вернее, на его спину -  тот  стоял  у  окна  и  вслушивался  в  перезвон
весенних капель по жестяному карнизу.
   - Что скажешь, Павел Николаевич? - спросил Шаланда  каким-то  осевшим
голосом.
   - Если такая погода простоит еще неделю - деревья зазеленеют,  травка
покажется.
   Пафнутьев  повернулся,  окинул  взглядом  кабинет,  где  только   что
разыгрались кошмарные события, и присел там же, у окна, поджав под  себя
ноги, как бы опасаясь впачкаться в густую оськинскую кровь.
   - И это все, что ты можешь сказать?
   - Ты знаешь, Шаланда, что есть жизнь человеческая?
   - Ну?
   - Жизнь человеческая - это яркий, благоуханный  цветок  на  солнечном
весеннем лугу... Пришел козел и съел.
   - Ну? - не понял Шаланда.
   - Убрать бы надо, - проговорил Пафнутьев.  -  В  кровище  тут  все  у
тебя...
   Ступить негде.
   Шаланда  мгновенно  обиделся,  налился   краснотой,   но   сдержался,
промолчал.
   Через некоторое время, видимо,  дошло  до  него,  что  не  издевается
Пафнутьев, не насмехается над его  бестолковостью,  а  дело  предлагает,
единственное, что сейчас действительно необходимо сделать.
   Подняв трубку, Шаланда набрал  короткий  номер  внутренней  связи  и,
дождавшись, когда кто-то  откликнется  на  том  конце  провода,  коротко
бросил:
   - Зайди.
   Через минуту вошел дежурный  и  остановился  в  дверях,  стараясь  не
опускать взгляда, чтобы не видеть залитого кровью пола.
   - У нас там есть кто-нибудь, в клетке? - спросил Шаланда.
   - Сидят двое...
   - Бомжи?
   - Не похоже... При галстуках.
   - Это хорошо, - мрачно кивнул Шаланда. - Аккуратные, значит.
   - Да, чистоту  любят.  Жаловались,  что  в  камере  не  очень  чисто.
Грозились прокурору жалобу накатать. Блефуют, говноеды  вонючие.  Нет  у
них оснований для жалоб и нареканий.
   - Дадим, - сказал Шаланда, не отрывая взгляда от собственного пальца,
который  продолжал  выписывать   на   поверхности   настольного   стекла
заковыристые узоры, отражающие сложный, непредсказуемый  внутренний  мир
начальника милиции.
   - Простите?
   - Основания, говорю, надо бы  им  дать...  Чтоб  было  что  прокурору
написать!
   - вдруг рявкнул Шаланда, подняв голову. - Живут,  понимаешь,  у  нас,
пользуются нашим гостеприимством, кров у них над головой,  скамейка  под
жопой... Пусть поучаствуют в наших хлопотах. Дай им по швабре и  приведи
сюда. Убрать надо!