обраться.
   - И отпустить?
   - Да. И отпустить, -  Анцыферов  раздраженно  встал  -  Если  задерживать
дольше нет оснований.
   Анцыферов стоял, а Пафнутьев все  так  же  сидел  в  своем  кресле  и  не
торопился подниматься, хотя понимал неловкость положения. Но решил,  что,  в
конце концов, он находится в своем кабинете, а Анцыферов вроде бы как гость.
   - Если в этом заключается твоя личная просьба... - начал было  Пафнутьев,
но прокурор резко его перебил.
   - Не личная! Не моя! И не просьба! - с силой выкрикнул Анцыферов и вышел,
бросив за собой дверь.
   Пафнутьев озадаченно смотрел некоторое время в дверь, будто видел на  ней
гневное изображение прокурора. Потом вздохнул, потрогал  телефонную  трубку,
опять вздохнул, ослабил узел галстука, порылся в ящике стола,  передвигая  с
места на место скрепки, кнопки, ручки, леденцы в замусоленных обертках...  И
неожиданно набрал номер Анцыферова.
   - Леонард, - сказал он примирительно, - может быть, мне самому  позвонить
тому человеку на потолке?
   - Ни в коем случае! - тонким голосом вскрикнул  Анцыферов  -  Ни  в  коем
случае! Это нарушение всех правил! Паша, ты с ума сошел. Это была деликатная
просьба, даже не просьба, а так, вопрос. Он просто посоветовался со мной!
   - И я с ним посоветуюсь .
   - Нет! Пойми, его слова были совершенно необязательны...
   - Нечто вроде намека?
   - Можно и так сказать.
   - А ты, Леонард, уверен, что  намек  понял  правильно?  Может  быть,  его
желание противоположно?
   - Я все понял правильно, Паша. И ты тоже все понял  правильно,  -  Тяжело
тебе живется, Леонард.
   - Меня, Паша, утешает то, что с некоторых пор ты  сможешь  разделить  мои
горести и хлопоты Да, Паша, да. Ведь я говорил тебе, что  твоя  должность  в
какой-то мере политическая. А политику некоторые называют  грязным  делом...
Что делать, Паша, немного испачкаемся. Куда деваться... Попаримся в  баньке,
отмоемся, порозовеем... У этого человека на  потолке,  как  ты  выразился...
Очень хорошая банька.
   - Уже побывал?
   - Приходилось.
   - Отмылся?
   - Не надо, Паша. Нравится это тебе или нет, но мы с тобой в одной  лодке.
Какая разница, кто сидит на носу, кто на корме, кто гребет, а  кто  рулит...
Лодку болтает, тучи сгущаются, волны все круче...
   - Леонард... Но ведь этому не будет конца?
   - Почему? Время от времени приходится принимать  непопулярные  решения...
Непопулярные для самого себя. И только.
   - Предлагаешь мне исчезнуть?
   - Ни в коем случае! Оставайся на своем месте! Со временем вселишься в мой
кабинет. Он  просторнее,  удобнее,  обладает  большими  возможностями...  Ты
неплохо будешь себя в нем чувствовать.
   - А ты?
   - Не думай обо мне... Я тоже куда-нибудь переселюсь...
   - Метишь в областные прокуроры?
   - Как знать, Паша, как знать, - уклончиво ответил Анцыферов.  -  В  любом
случае ты не исчезнешь.
   - Ты не понял... Я совсем в другом смысле говорил  об  исчезновении.  Как
тело, носитель пиджака и штанов  я,  может  быть,  и  уцелею.  Но  исчезнет,
растворится нечто другое, что для меня не менее важно... Понимаешь?
   - С трудом, - холодно ответил Анцыферов, из чего Пафнутьев заключил,  что
тот прекрасно все понял. Но все-таки решил пояснить, чтобы уж не  оставалось
недомолвок.
   - Леонард, мне очень  важно,  как  ты  ко  мне  относишься,  как  ко  мне
относится человек на потолке или человек в подвале. Но для меня более  всего
важно, как я сам к себе отношусь.
   - По-моему, ты слишком хорошо к себе  относишься.  С  каким-то  священным
трепетом! - зло рассмеялся Анцыферов.
   - Я и впредь хочу относиться к себе все с  тем  же  трепетом,  -  ответил
Пафнутьев и положил трубку, прекрасно сознавая, что в этом  уже  заключалась
непростительная дерзость - трубку мог вот так неожиданно положить Анцыферов,
но уж никак не он. Все еще испытывая неловкость от  слишком  уж  откровенных
слов, которые вырвались у него в разговоре  с  прокурором,  Пафнутьев  резко
поднялся,  прошел  в   свой   бывший   кабинетик   и,   увидев   за   столом
печально-задумчивого Дубовика, сказал:
   - Забрось мне дело об угоне с убийством.
   - Появилось что-то новое?
   - Забрось, - повторил Пафнутьев и вышел.
 
*** 
 
   Зомби проснулся необычно рано и без движений, без сна пролежал часа  два,
наблюдая, как забрезжил рассвет, как он постепенно набирал  силу.  В  палате
становилось все светлее, появились предметы - выключатель на  стене,  кнопка
вызова врача, больничная тумбочка, выкрашенная белой масляной краской. Через
час, а то и больше на стене напротив окна возник розовый солнечный  квадрат.
Он медленно перемешался по стене, становился ярче, золотистее... В  коридоре
слышались первые утренние голоса, шаги,  где-то  хлопнула  дверь,  заканючил
больной,  истомившийся  от  бессонной  ночи,  в  ординаторской  еле   слышно
прозвенел ранний звонок - кто-то, потеряв  терпение,  просил,  видимо,  хоть
что-то сказать о здоровье ближнего...
   Зомби  смотрел  на  наливающиеся  светом  солнечные  квадраты  на  стене,
прислушивался к своим болям и шрамам.  Ничего  не  болело  и  он  откровенно
наслаждался ощущением жизни. С ним уже было когда-то нечто  похожее  -  тоже
был рассвет, какая-то палата, светлая, залитая  солнцем,  он  был  не  один,
рядом на кроватях тоже были  люди,  очень  молодые  люди,  мальчишки,  можно
сказать. И он с ними был на равных. Значит, и он  был  тогда  мальчишкой.  И
вспомнилось ему, все-таки вспомнилось, что в тот день, в то давнее утро,  он
был  наполнен  ожиданием  чего-то  приятного,  полузапретного,   но   вполне
осуществимого. Зомби напрягся, пытаясь вспомнить - что  же  его  ожидало?  И
вспомнил - море. Да, все происходило на берегу моря, их  было  много,  может
быть, сотня, может быть несколько сотен  девчонок  и  мальчишек...  Это  был
какой-то лагерь на берегу моря. И  были  горы,  высокие,  возвышающиеся  над
всем. И солнце на закате пряталось за горы. Да, правильно,  солнце  вставало
из моря, а опускалось вечером за горы. И  наступали  ранние  сумерки,  когда
солнца уже не было видно,  а  над  горами  долго  еще  полыхало  красноватое
сияние...
   Это было  его  первое  воспоминание  из  предыдущей  жизни.  Наверно,  он
вспомнил самое счастливое время. И Зомби обрадовался этим  давним  картинкам
своей жизни, как какому-то важному сообщению и доброй примете. Из далекого и
жутковатого подсознания пришла радостная весть -  восстанавливается  память.
Она может не восстановиться полностью и все кончится солнечными картинками и
он навсегда будет обречен наслаждаться морем, увиденным в детстве. Но как бы
там ни было - он не закостенел, в нем идут какие-то процессы.
   - Подъем, Зомби, подъем! - сказал он себе  и,  нащупав  трость  у  стены,
ухватил рукоять, поднялся. Поднялся легко, почти  без  усилия,  у  него  еще
оставалось силы пройти к двери. В коридоре было тихо и свежо. Недавно прошла
уборщица со шваброй и на линолеуме  еще  кое-где  поблескивали  лужи.  Зомби
прошел  вдоль  всего  стометрового  коридора,  вернулся  назад.   Ничто   не
насторожило его, ниоткуда не поступало сигнала тревоги -  нигде  не  кололо,
нигде не пронзала боль, сознание было  ясным,  он  понимал,  где  находится,
помнил о том, что сегодня предстояло.
   Зомби свернул в небольшой холл и сел на  клеенчатую  кушетку,  ощутив  ее
влажность - видимо  уборщица  заодно  провела  шваброй  по  сидению.  Солнце
светило прямо ему в  лицо  и  он,  откинув  голову,  прикрыл  глаза.  Пришло
понимание - это хорошо, что он вот так сидит на диванчике, что солнце слепит
лучами, что лицо залито солнцем. Это хорошо... Что-то происходит в  нем,  он
не знает что именно, но главное - чтобы в  нем  не  остановилось,  чтобы  не
замер он в этом своем состоянии.
   - Процесс пошел, - пробормотал он знаменитые  слова  бестолкового  вождя,
который получил, кажется, все премии мира  за  успешный  развал  собственной
страны. - Процесс пошел...
   Кто-то присел  рядом,  но  Зомби  продолжал  сидеть,  не  открывая  глаз.
Состояние приятного одиночества и сосредоточенности исчезло и он  уже  хотел
было подняться, когда услышал знакомый голос.
   - Балдеешь? - это был Овсов.
   - Немного есть... А вам не спится?
   - Выспался... Ночка была спокойная. Никого, слава Богу, не  зарезали,  не
задавили... А ты как?
   - Сегодня вспомнил... Было такое время... Солнце, ребята, утро...  Я  был
на море, какой-то пионерский лагерь, нас там много было, несколько сот,  как
мне кажется... И в этот день мы должны были идти на море...  Нам  не  каждый
день позволяли купаться, то ли боялись, как бы кто не  утонул,  то  ли  вода
казалась им холодной... Но именно в этот день нам обещали купание...
   - Море - это хорошо, -  кивнул  Овсов.  -  Я  последние  годы  в  Пицунду
ездил... Хорошее место. На целый год хватало сил... А этим  летом  нигде  не
был.
   В Пицунде война... В газете видел снимок... Как  куски  хлеба  раздают...
Целая очередь детишек выстроилась... По глазам их понял  -  боятся  не  всем
хватит... Дом, в котором я останавливался, сгорел, хозяев убили...  Дети  их
потерялись. В газетах пишут  -  несколько  тысяч  детей  потерялось  из  тех
мест... Рассеялись по вокзалам, притонам, подвалам нашей бескрайней родины.
   - Это плохо, - бесстрастно проговорил Зомби.
   - Иногда ездил в Крым, в Ялту... Там у  меня  однокурсник...  Сейчас  это
другая страна, в чем-то враждебная... Однокурсник озверел, ходит на  митинги
и машет желто-голубыми тряпками. Глаза горят,  рот  перекошен,  слюна  летит
такая, что радуга на солнце возникает. А их толстомордые вожди  несут  такую
же чушь, как и наши... Не менее толстомордые вожди. Сытые у власти.
   - Это плохо, - так же невозмутимо отозвался Зомби.
   - Как-то в Прибалтике довелось побывать... Дубулты, Юрмала...  Не  думаю,
что я там так уж много у них съел и выпил... К тому же заплатил  им  за  все
выпитое и съеденное столько, сколько они запросили... А  сейчас  ткнулся"  -
говорят, хватит нас объедать.
   - Деньги нужны, Степан Петрович.
   - Зачем? - повернулся Овсов к Зомби, который все это время сидел, откинув
голову и закрыв глаза.
   - Мороженое, цветы...
   - Какие цветы? - с интересом спросил Овсов.
   - Разные... Женщины любят цветы.
   - Откуда ты знаешь?
   - Мне так кажется... А что, разве нет?
   - По всякому бывает, - уклонился от ответа Овсов. - Ты когда-нибудь дарил
женщинам цветы?
   - Кажется, да. Астры. Терпеть не могу  гладиолусы.  Они  кажутся  мне  не
цветами, а какими-то архитектурными сооружениями. Много о  себе  понимают...
Не представляю себе женщины, к которой можно прийти  с  гладиолусами...  Это
все равно, что прийти на свидание с кактусом.
   - Некоторые кактусы цветут очень красиво... А их  запах  просто  валит  с
ног.
   - Если в этом цель, - начал было Зомби и замолчал.
   - Я смотрю, у тебя  сложные  отношения  с  цветами,  -  Овсов  озадаченно
посмотрел на Зомби.
   - Сам удивляюсь, Степан Петрович! Секунду назад не думал ни о цветах,  ни
о деньгах, ни о женщинах.
   - Пафнутьев прав - жизнь у тебя была довольно насыщенная...
   - Просто у меня была жизнь, - поправил Зомби.
   - Ты хочешь куда-то идти?
   - Ненадолго.
   - Ночевать вернешься?
   - Я отлучусь на час... Может быть, на два.
   - Что-то вспомнил?
   - Нет... - Зомби помолчал. - Надеюсь вспомнить.
   - Я могу пойти вместе с тобой... Если хочешь.
   - Не стоит...  Знаете,  как  бывает...  Когда  кто-то  ведет,  дороги  не
запоминаешь. А когда доберешься сам... Значит, ты уже знаешь дорогу.
   - Что-то в этом есть, - с сомнением проговорил  Овсов  и,  сунув  руку  в
карман халата, вынул десятитысячную купюру. - Возьми, авось хватит.
   - Хватит.
   - Вчера кто-то всучил... Впрочем, прости... Кто-то  подарил.  Выделил  из
скудных своих достатков. Даже не знаю за что... Людей приучили давать деньги
на каждом шагу. Их убедили в том, что рыночные отношения - это  когда  ты  в
каждом кабинете выворачиваешь карманы и отдаешь все, что там  еще  осталось.
Послушание - вот главное, что нам привили. Послушание - это надолго.
   - На год, на два?
   - На поколение, на два, на три, - ответил Овсов.
   - Не думаю, - возразил Зомби, пряча  деньги  в  карман.  -  Газеты  полны
сообщениями о том, что наши такие послушные  граждане  берут  в  руки  ножи,
пистолеты, топоры... И крушат все, что попадется под  руку  -  жену,  детей,
соседний киоск, ненавистный завод...
   - Это тоже послушание, - повторил Овсов. - И дерзость,  и  несогласие,  и
возражение должны быть осмысленными, к ним нужно прийти, их надо принять.  А
зарезать ближнего... Много ума не надо. Чаще  всего  на  это  идут  как  раз
послушные  люди,  привыкшие  подчиняться  собственному   безрассудству   или
безрассудству других.
   - Беру с возвратом, - сказал Зомби.
   - Бери, пока дают. А там видно будет.
   - Кто-то мне в прошлой жизни говорил эти слова... Дают  -  бери,  бьют  -
беги. Вспомнил... Это был мой дед.  Да,  у  меня  был  дед,  он  знал  много
поговорок, прибауток, скороговорок... Хороший был дед, интересный.
   - Умер?
   - Думаю, да.
   - Ты его помнишь?
   - Нет. Просто знаю, что у меня был дед, что" он был шутником и балагуром,
что он умер. Просто знаю. Будто мне об этом кто-то сообщил.
   - А эту... Цыбизову? Не вспомнил?
   - Нет. Пойду знакомиться.
   - Надо бы с Пафнутьевым посоветоваться.. - Вдруг у него какие-то планы на
этот счет, намерения... А?
   - Ее фотография была в моем кармане, а не в его, верно? Значит,  она  моя
знакомая. И я могу поступать по отношению к ней,  как  мне  захочется.  Я  в
чем-то ошибаюсь?
   - Нет, все правильно. Такая логика вполне допустима.  Но  есть  небольшое
обстоятельство... Речь идет о неких криминальных проявлениях...  И  ты  сюда
попал не по доброй своей воле...
   - Пафнутьев меня порадовал, сообщил ее фамилию... Я тоже хочу кое-что ему
преподнести.
   - Что именно?
   - Не знаю... Что получится. Понимаете, Степан Петрович... Я вдруг понял -
хочу видеть Цыбизову. Зачем, почему, на кой она мне понадобилась - не  знаю.
Хочу и все.
   - Ну, если так... Тогда Другое дело, -  согласился  Овсов.  -  Цветы  для
нее?
   - И цветы тоже, - и ответил, и не ответил Зомби.
   - Ну, что ж, - проговорил Овсов озадаченно, - ну, что ж... С  нетерпением
буду ждать твоего возвращения. Надеюсь, ты придешь в лучшем виде,  нежели  в
первый раз... Полгода назад.
   - Я тоже на это надеюсь.
   - Как с одеждой? Ты же не пойдешь по городу в этой пижаме? Тем  более,  к
красивой женщине...
   - Тут один выручит меня... Мы уже договорились.
   - Не заблудишься?
   - Все, что происходит со мной сейчас, я хорошо помню.
   Все ложится, как на чистый лист бумаги.
   - Чистый лист бумаги? - с улыбкой переспросил Овсов.
   - Да... А что тут странного?
   - Пафнутьеву понравилось бы это сравнение. Он  бы  сделал  из  этих  слов
много четких и убедительных выводов о твоем прошлом.
   - Да? - Зомби, кажется, и сам задумался над словами, которые вырвались  у
него. - Действительно, сравнение позволяет кое о чем подумать...
   - Когда ждать? - спросил Овсов.
   - К обеду... Если все пройдет нормально.
   - Ты знаешь ее адрес?
   - Да. - А как узнал? Насколько я помню, Пафнутьев тебе не сообщил адреса,
телефона...
   - Знаю я, и адрес,  и  телефон...  Позвонил  по  справочному  и  мне  все
сообщили. В ординаторской  никого  не  было,  вот  я  и  злоупотребил  вашей
беспечностью. Оказывается, по телефону можно получить любую справку,  но  за
плату. Меня предупредили, что это удовольствие дороговато стоит...
   - Кто предупредил?
   - В справочной, куда я позвонил... Так что вы уж не удивляйтесь, когда на
больницу придет счет тысячи на три... Моя вина.
   - Три тысячи? - ужаснулся Овсов.
   - Что  же  здесь  удивительного?  Бутылка  водки  или  несколько  буханок
хлеба... Три пакета молока - вот стоимость моего звонка.
   - Вообще-то, да, - Овсов поднялся. - Ни пуха. Отойдя на несколько  шагов,
Овсов остановился, оглянулся, хотел что-то сказать, но передумал.  Посмотрел
на Зомби долгим озабоченным взглядом и молча направился в ординаторскую.
   После завтрака Зомби вышел во  двор  и  некоторое  время  присматривался,
словно примеряясь к прыжку. Потом осторожно, как бы переступая  препятствие,
вышел за ворота. Прежде чем повернуть за  угол,  оглянулся.  Увидев  в  окне
ординаторской бледный контур, помахал рукой Овсов махнул ему в ответ.
   - Зомби идет по городу, - пробормотал про себя  Зомби  -  Зомби  идет  по
городу, - повторил он понравившиеся ему слова.
   Первое,  что  поразило  Зомби  -  город  не  показался   ему   совершенно
незнакомым. Он не знал расположения улиц, не знал  их  названий,  но  он  не
видел за очередным поворотом ничего неожиданного, ничто не удивляло,  ни  на
что не хотелось  оглянуться.  Он  присматривался  к  киоскам,  к  магазинам,
скверам. Если они и не казались ему знакомыми,  то  и  незнакомыми  тоже  не
выглядели, как это бывает, когда приезжаешь в новый город,  где  никогда  не
был раньше.
   - Простите, - остановил Зомби  проходившую  мимо  девушку.  -  Ищу  улицу
Чекистов... Не подскажете?
   - А вон она, за углом, - и, прошелестев плащом, девушка пошла дальше.
   - Спасибо, - бросил Зомби ей вслед, но она не услышала его.
   Он проводил девушку взглядом, остро  ощущая  досаду,  неприятный  зудящий
осадок остался в душе от этого  мимолетного  разговора.  Зомби  остановился.
"Почему?" - спросил он себя. В больнице он привык разбираться во всем, что с
ним происходило, что чувствовал, о чем думал "Так... Я спросил,  где  нужная
мне улица Она ответила и пошла своей дорогой. Тогда почему я недоволен? Я же
понимаю, что причина моего состояния именно эта девушка... Я ее знал раньше?
Нет, дело не в этом" И вдруг он  понял  -  девушка  не  заинтересовалась  им
лично. Своим вопросом он не затронул  ее  сознания,  ее  чувств.  Она  ушла,
безразличная к нему. "Ага, - пробормотал Зомби удовлетворенно, -  если  меня
это задело, значит, прежде я привык к другому отношению..."
   Зомби подошел к витрине, придирчиво всмотрелся в  собственное  отражение.
Он уже знал, что ничем не напоминает того человека,  которым  был  когда-то.
Овсов рассказал, что у него изменилась линия волос надо лбом, рост стал даже
больше, стальные поставки в ногах прибавили около пяти сантиметров.  Значит,
если раньше его рост составлял сто семьдесят пять сантиметров, то теперь сто
восемьдесят. Существенно...  И  все-таки,  несмотря  на  перемены,  ощущение
опасливости оставалось, ему не хотелось, чтобы кто-то  узнал  его,  будь  то
друг или враг. Он бы не узнал ни того, ни другого, и как вести себя  с  ними
не представлял. Чтобы уж наверняка избежать неожиданностей, Зомби  вынул  из
кармана и надел темные очки в тонкой металлической оправе - выпросил на день
у больного из соседней палаты.
   На углу продавали цветы. Он остановился, поискал глазами астры  -  их  не
было. И он купил розу. Выбрал  самую  лучшую,  на  длинном  толстом  стволе,
утыканном кривоватыми, загнутыми вниз шипами, напоминающими шпоры. Роза была
не из простых - семь тысяч рублей пришлось отдать  за  нее,  но  зато  Зомби
почувствовал себя увереннее.
   Нужный дом оказался сразу за углом.  Обычная  пятиэтажка,  без  лифта,  с
загаженным подъездом, провонявшим кошачьей, да и не только  кошачьей  мочой.
Медленно, стараясь не сбить дыхания. Зомби поднялся на третий этаж.  Постоял
на площадке, собираясь с духом. Здесь было чище, окно было почти прозрачным,
видимо, его все-таки иногда мыли. Он не торопился, ожидая,  пока  успокоится
дыхание. Разговаривать запыхавшись, выталкивая из себя слова и хватая воздух
раскрытым ртом... В этом было что-то унизительное.
   Зомби удивился, осознав, что нисколько не волнуется. Предстоял  необычный
разговор,  который  мог  закончиться  чем  угодно,  предстояла   встреча   с
человеком, роли которого в своей жизни он даже  не  представлял,  он  вообще
первый раз встречался с человеко