момент, когда Андрей сам  хотел
отправиться вслед за Светой. И опять я остановил. Удалось схватить за руку в
последний момент. Поймите, у вас нет оснований упрекать его в  самом  малом.
Если вам это не очень тяжело, позвоните ему, снимите камень с его  души.  Он
до сих пор в шоке. Я опасаюсь, что он до сих пор не вполне отвечает за себя.
Не хотите звонить - не надо. Но просьба моя такая, - Пафнутьев поднялся.
   - Вы полагаете, я должен это сделать?
   - Это было бы хорошо. Все, что  произошло...  Это  очень  печально...  Но
жизнь продолжается. И схватка продолжается.
   - Вы имеете в виду.., оставшихся троих?
   - И их тоже.
   - Если это вам поможет... Я готов. Извинюсь.
   - Я пришел сюда не за помощью, - жестковато сказал  Пафнутьев.  Последнее
время он стал ловить себя на этом - говорил людям достаточно жесткие  слова,
не испытывая в этом большой надобности. Если  раньше  он  легко  пренебрегал
словами обидными, снисходительными, насмешливыми, то теперь не желал  делать
вид, что прост и непритязателен, что готов все выслушать и все проглотить. В
ответе Сергея Николаевича был укол и он не стал делать вид, что  не  заметил
его.
   - Простите, - несколько растерялся хозяин. - Мне показалось, что это  вам
нужно для дела...
   - Нет. Все, что мне требуется для  дела,  я  нахожу  в  другом  месте.  Я
позволил себе дать вам совет. Как вы поступите... Решайте.
   - Я действительно не знал, что Андрей... Что он так вел себя. Он  пытался
поговорить со мной еще тогда, но я не нашел в себе сил. Во всем винил его.
   - Значит, и вам надо снять камень с души, - мягко сказал  Пафнутьев,  как
бы извиняясь за слишком уж суровые слова, которые вырвались у него. -  Всего
доброго, Сергей Николаевич. Рад был вас повидать. Надеюсь, еще увидимся.
   - Да,  конечно,  -  нескладно  поднялся  со  стула  хозяин.  -  Это  надо
помнить... Живые тоже нуждаются и в поддержке, и в признательности.
   - Вот именно, - улыбнулся Пафнутьев. На улице его встретил дождь.  Мелкий
и плотный, он мягко шуршал в желтой листве деревьев, обещая  скорые  холода.
Пафнутьев постоял под навесом подъезда, поднял воротник плаща  и  побежал  к
поджидавшей машине. Пока он разговаривал с Сергеем  Николаевичем,  ее  крыша
уже успела покрыться большими красноватыми листьями клена.
 
*** 
 
   Общение  с  китайцем  Чаном  научило  Андрея  многому,  в  том  числе   -
чувствовать себя спокойно и  уверенно  не  только  на  улице  или  в  ночной
электричке, но и  в  самых  неожиданных  житейских  положениях.  Назревающий
скандал, затухающая драка, оскорбления, которые выкрикивают  прямо  в  лицо,
стараясь задеть больнее - везде он оставался  невозмутимым  или,  точнее,  у
него хватало сил сохранять невозмутимость.
   - Человек может тебя обидеть только в том случае, если ты  сам  обидешься
на него, - говорил Чан. - Человек слаб и злобен, и не  все  его  слова  надо
слышать.
   - Что же, молчать? - спрашивал Андрей.
   - Да. Молчать.
   - Но он меня оскорбляет!
   - Если ты идешь мимо забора, а там беснуется и лает на  тебя  собака,  ты
что же - остановишься, станешь на четвереньки и начнешь отвечать ей лаем?  -
улыбнулся китаец. - А завтра козел тебя боднет, а послезавтра ворона  уронит
на тебя свой помет...
   - Но это же животное, птица!
   - А ты можешь сказать, где кончается животное и начинается  человек?  Где
кончается человек и начинается птица? Я этого сказать  не  берусь.  Но  знаю
твердо - пока молчу, я человек.
   И Андрею ничего не оставалось, как согласиться.
   Вернувшись в свой город, он заметил за  собой  одну  особенность  -  стал
иначе относиться ко времени. Раньше он не  мог  стоять  в  очереди,  не  мог
заставить себя потерять даже несколько  минут  на  ожидание,  пока  кассирша
выбьет  чеки  трем-четырем  покупателям.   Его   терзала   и   мучила   сама
необходимость вынужденного бездействия, казалось, уходит впустую лучшее  его
время, уходит жизнь, уплывают надежды  чего-то  достичь,  что-то  совершить.
Жизнь представлялась бесконечным и безостановочным стремлением к чему-то,  и
он готов был прилагать все усилия, чтобы его движение не останавливалось  ни
на миг, потому что в самом движении уже был и смысл, и цель. Он стремился  к
Свете, мчался к  ней  на  мотоцикле,  потом  торопился  домой,  в  ремонтную
мастерскую, на заправочную станцию, а обнаружив, что уже глубокая  ночь,  на
бешеной скорости, по безлюдным улицам, темным  пригородам  добирался  домой,
обессиленный падал в кровать и вскакивал утром, снова готовый  к  скоростям,
километрам, встречам...
   Теперь многое изменилось. Он почувствовал смысл  и  даже  наслаждение  от
собственной неторопливости, смиренности. Андрей ждал Пафнутьева  в  коридоре
прокуратуры уже третий час и в какой-то момент поймал себя на ощущении,  что
ему нравится само ожидание. Он сидел неподвижно, забившись в полутемный угол
на повороте коридора, не  проявляя  ни  малейших  признаков  нетерпеливости,
раздраженности. Неподвластное время текло словно огибая, омывая его, дыхание
было ровным, сердце билось спокойно и размеренно.
   Несколько раз к нему обращалась секретарша, Пробегая мимо по  коридору  -
сама, казалось, изнуренная его ожиданием. День был  неприемным,  в  коридоре
кроме Андрея никого не  было,  а  одинокое  ожидание,  видимо,  казалось  ей
особенно гнетущим.
   - Все нормально, девушка... Все хорошо.  Я  подожду.  Мне  некуда  больше
следить.
   - И некого больше любить? - рассмеялась на ходу секретарша.
   - Да, - кивнул Андрей без улитки - Некого.
   - Не верю!
   - Что делать, - Андрей чуть шевельнул ладонями в незаконченном  жесте.  И
голос его был так спокоен и искренен, что смешливая секретарша не осмелилась
продолжать шутливый разговор, почувствовав, что затронула что-то важное.
   - Если я что-то не  так  брякнула,  вы  уж  не  имейте  на  меня  зуб,  -
пробормотала она, пробегая в очередной раз по коридору.
   - На вас? - улыбнулся Андрей,  и  она  почувствовала  себя  прощенной.  -
Никогда!
   Наконец, появился Пафнутьев. Он на  ходу  заглянул  в  один  кабинет,  во
второй, что-то сказал, произнес какие-то слова,  явно  начальнические,  хотя
его тон приказным назвать было трудно. Не привык еще Пафнутьев  командовать,
отдавать распоряжения и указания. Когда он подошел к своему кабинету, Андрей
молча стал перед ним.
   - Здравствуйте, Павел Николаевич, - сказал он.
   - Вы ко мне? - удивился Пафнутьев.
   - Я - Андрей. Я звонил вам недавно...
   - Андрей? Звонил? Что-то было... О! Старик! - Пафнутьев обнял его, ввел в
кабинет, закрыл за собой дверь. - Ну, давай, садись, рассказывай!
   - О чем рассказывать?
   - Да это у меня поговорочка такая... Следственная.  Садись,  рассказывай.
Но ты в самом деле садись..
   - Вас с повышением можно поздравить?
   - Можно поздравить, можно не поздравлять... И  поздновато,  и  не  с  чем
особенно... Вот видишь, как на наших с  тобой  событиях  в  прошлом  году  я
возвысился?  -  Пафнутьев  обвел  взглядом  довольно  унылые  стены   своего
кабинета. - Отдельную камеру выделили, телефон поставили, машину дали...
   Андрей осмотрел кабинет, но ни на чем взгляд его не задержался, ничто  не
привлекло внимания. Или же, что скорее всего, ничего не  отразилось  на  его
лице.
   - Понятно, - сказал он, присаживаясь к  столу.  -  Все  это  отрабатывать
придется, верно?
   - Уже приходится, старик!
   - Тогда я вам не помощник... Хотя за мной, конечно, должок остается.
   - Если остается - отрабатывай, - рассмеялся Пафнутьев,  падая  в  жесткое
кресло с подлокотниками.
   - Готов, - Андрей исподлобья, настороженно глянул на следователя.
   - Это хорошо. Это разговор.
   - Прошлый раз вы обещали кое с  кем  разобраться...  Что-нибудь  удалось?
Состоялось?
   - Виноват. Оплошал, - Пафнутьев беспомощно развел руки в  стороны.  -  Не
разобрался.
   - Ни с кем?
   - Ни с кем, - кивнул Пафнутьев.
   - Случай не подвернулся? Возможности не было? Желание пропало?
   - Ну ты, старик, даешь.,. С тобой не забалуешь... Случай,  спрашиваешь...
Не подворачивался случай, тут ты прав. Возможность? И возможности  не  было.
Желание... Тут я перед тобой чист - желание осталось.
   - Тоже ничего... Хоть что-то, -  Андрей  поднялся.  -  Повидались,  Павел
Николаевич, спасибо, что не  забыли...  В  случае  чего  -  звоните.  Авось,
пригожусь, - Андрей протянул руку  для  прощального  пожатия.  Но  Пафнутьев
своей руки не протянул. Молча смотрел на гостя из-за своего стола - что  тот
еще скажет, что еще выкинет. Потом поднялся, оглянулся на стол - не осталось
ли чего важного, на ходу подергал ручку сейфа и уже возле двери обернулся.
   - Пошли... Проведу тебя немного.
   Дождь перестал и в городе сгустился легкий осенний туман.  В  ста  метрах
домов уже не было видно и только по  серым  контурам  угадывались  кирпичные
громады. В мелких лужах на асфальте плавали  листья,  машины  шли  медленнее
обычного, с зажженными подфарниками, в  городе  стало  заметно  тише,  звуки
словно вязли в густом тумане. Пафнутьев и Андрей некоторое время шли  молча,
постепенно удаляясь от прокуратуры и только свернув несколько раз, скрывшись
от  неизвестного   наблюдателя,   который,   возможно,   следил   за   ними,
перебросились несколькими словами.
   - Куда идем? - спросил Андрей.
   - Есть тут одно приятное местечко...  Недалеко.  Выйдя  на  площадь,  они
свернули  к  скверу,  прошли  по  пустынной  аллее  и,  наконец,   Пафнутьев
остановился,  приглашающе  показал  на  скамейку  недалеко   от   трамвайной
остановки. На ней, видимо недавно кто-то сидел - осталась газетные листы.
   - Прошу, - сказал Пафнутьев. - Я здесь когда-то целый час тебя  ожидал...
Как потом выяснилось, под прицелом хорошей штуковины, помнишь?
   - Помню, - сказал Андрей, садясь и плотнее запахиваясь в плащевую куртку.
- Кстати, а где эта штуковина? Цела?
   - Уже понадобилась?
   - Пока нет...
   - Но заскучал по ней?
   - Не знаю... Но лучше, когда она под рукой.
   - Понадобится - скажешь.
   - И маслины есть?
   - Пришлось похлопотать.
   Разговор продолжался в том же духе, немного странный разговор - Пафнутьев
вроде бы отвечал на вопросы Андрея, тот тоже не отмалчивался,  но  в  то  же
время посторонний человек, даже догадавшись о чем идет речь, ни  за  что  не
смог бы установить их отношение к  той  самой  штуковине.  Не  прозвучало  в
разговоре ни явного подтверждения чего бы то ни было, ни прямого  отрицания.
Вот спросил Андрей про штуковину, цела ли, дескать? Что  ответил  Пафнутьев?
Да ничего. Просто уточнил - понадобилась? И от ответа ушел, и дал  понять  -
цела штуковина, в надежном месте, и все, что к ней требуется,  тоже  есть  в
наличии. А Андрей понял - не исключает Пафнутьев, что штуковина понадобится,
не исключает и применения ее по прямому назначению.
   - Где нашлись маслины-то? - спросил Андрей  даже  не  надеясь  на  ответ,
потому что знал - на подобные вопросы не отвечают.
   - При обыске... В одном кабинете. Целая коробка.
   - Тогда же?
   - Да.
   - Это хорошо, - Андрей зябко повел плечами, поднял капюшон куртки. -  Как
будем жить дальше, Павел Николаевич?
   - Давай" решать. - Пафнутьев помолчал, пережидая пока перекресток проедет
скрежещущий трамвай, пока снова  установится  тишина.  -  Если  я  правильно
понял, ты готов начать боевые действия?
   - Почему бы и нет?
   - Не пойдет. Не те люди, не те цели. Простого продолжения не  будет.  Все
сложнее... Бели ты их хлопнешь одного за другим, а ты сможешь...  Они  уйдут
героями. Жертвами бандитских группировок. Невинными жертвами, Андрей.
   - Пусть уходят, кем угодно. Лишь бы ушли.
   - Нет. Они должны уши подонками.
   - Вы меня, конечно, простите, Павел Николаевич...  Но  если  я  правильно
понимаю... Сейчас вы с ними в одной связке?
   - Они так думают.
   - Они что - дураки?
   - Нет, этого не скажешь.
   - Значит, так не думают.
   - Ты изменился, Андрей.
   - В какую сторону?
   - Конечно, в  лучшую.  Послушай  меня...  Немедленных  действий  прямо  с
завтрашнего утра не будет. От нас требуется спокойствие. Терпение. Выдержка.
И готовность к действию.
   - Вы тоже изменились, Павел Николаевич.
   - И знаю, в какую сторону. Я стал опасливее. Я стал больше себя ценить. Я
уже не могу сказать, что ничего не боюсь. Оглянись, Андрей. Мы живем уже  не
в той стране, в какой жили в прошлом году. Это совсем другая  страна.  Здесь
действуют другие законы, нами правят другие люди...
   - А я слышал, что Сысцов остался на месте?
   - Значит, другие люди правят Сысцовым. Большую охоту устраивать не будем.
Никаких отстрелов. Тихая, спокойная работа.
   - Ложимся на дно?
   - Что ты намерен делать? - спросил Пафнутьев,  не  отвечая.  -  Работать,
учиться, шататься без дела?
   - Надо работать... Мать чуть жива... И вообще.
   - В прокуратуру пойдешь?
   - Что?! - отшатнулся Андрей.
   - А что... Биография у тебя  прекрасная,  рабочая  биография.  Ни  в  чем
предосудительном не замечен, в дурных связях,  сомнительных  знакомствах  не
уличен. В армии отслужил, есть и специальность...
   - Какая?
   - Водитель. Механик, физическая подготовка тоже не самая худшая.
   - Она у меня даже лучше, чем это может показаться.
   -   Отлично.   Устрою   тебя   в   группу,   будешь   заниматься   самбо,
карате-шмарате...
   - Боюсь, мне там нечего делать.
   - Даже так?! - восхитился Пафнутьев. - Тогда тем более надо записаться  в
какую-нибудь секцию. Форму надо поддерживать... Короче - мне нужен водитель.
Я тебе уже говорил - машину дали. Положена машина.  Будешь  моим  водителем.
Это не самый худший вариант... Мы вместе - это важно. Мы рядом.  И  не  надо
никому объяснять, почему мы рядом. Понимаешь?
   - Да.
   - У тебя будет некое общественное положение, удостоверение,  ты,  сможешь
бывать в разных местах, куда обычным нашим гражданам попасть сложно.  А  это
важно в тех играх, которые мы с тобой затеяли. Я тоже могу бывать  в  разных
местах, никому не объясняя,  почему  там  оказался.  Мы  повязаны  с  тобой,
Андрей. Мне нужно иметь рядом человека,  на  которого  можно  положиться.  А
события близятся. Если тебе показалось, что весь этот год я только и  делал,
что отрабатывал чьи-то блага, то это  заблуждение,  -  Пафнутьев  сидел  под
слабым осенним дождем без фуражки, в куртке с поднятым воротником и  говорил
монотонным негромким голосом, глядя куда-то в туманную даль улицы.  Человек,
понаблюдавший за ним, за его собеседником мог решить, что они ждут  трамвая,
что им и поговорить-то не о чем.
   - Подумать надо, - сказал Андрей.
   - Не надо, - быстро ответил Пафнутьев.  -  Я  уже  подумал.  Поступишь  в
какое-нибудь училище,  я  помогу.  Получишь  офицерское  звание.  Должность.
Кабинет... Надо смотреть вперед.
   - А что там, впереди? - усмехнулся Андрей.
   - Впереди крутые времена. Впереди схватки. Впереди кровь.
   - Вы говорите о наших с вами клиентах?
   - Я говорю о России.
   Андрей  взглянул  на  Пафнутьева  и  отвернулся  к  трамваю,  который   с
душераздирающим  скрежетом  разворачивался  на  перекрестке.  Этот   скрежет
избавлял Андрея  от  необходимости  что-то  отвечать.  Поворот  в  разговоре
получился настолько неожиданным, что Андрей не  знал,  что  ответить.  Когда
трамвай скрылся в тумане, он проговорил негромко:
   - Я должен привыкнуть к этой мысли.
   - Привыкай. А я пока начну потихоньку шевелиться.
   - Это в каком смысле?
   - Начну работать по внедрению тебя в  органы  прокуратуры,  -  усмехнулся
Пафнутьев. Это не так просто, как может показаться новому человеку. Мы  сами
не заметили, как оказались в какой-то бандитской стране,  где  все  делается
дикими способами. Ты думаешь  что  если  великодушно  согласишься  прийти  в
прокуратуру водителем, то достаточно написать заявление  и  утром  выйти  на
работу? Ни фига. Я должен выйти на нужного человека, заверить  его  в  своих
самых добрых к нему чувствах, распить с  ним  бутылку  водки,  да  не  одну,
подарить ему  какую-нибудь  заморскую  штуковину,  какое-нибудь  электронное
дерьмо, выручить его племянника,  которому  грозит  два-три-четыре  года  за
хулиганство, изнасилование, за неуплату налогов, помочь  другому  племяннику
обзавестись киоском на площади... И только тогда, Андрей, только тогда он  с
доброжелательным вниманием прочтет твое заявление. При  этом  он  не  должен
почувствовать  никакой  для  себя  опасности,  он  должен  увидеть  во   мне
родственную душу, которая корысти ради, только корысти ради взялась устроить
на теплое местечко нужного человека. Если он заподозрит во мне порядочность,
преданность делу, если решит, что я, упаси Боже, устраиваю тебя  по  доброте
душевной - все пропало.
   - Павел Николаевич! Неужели...
   - Только продажный! - перебил  Пафнутьев  Андрея.  -  Только  испорченный
взятками и  подачками,  я  интересен  ему,  вызываю  его  уважение,  желание
водиться со мной. Честный я никому не нужен.  С  меня  ничего  не  возьмешь.
Честному надо все объяснять, его надо учить жить, а это слишком хлопотно. Да
и нет никакой гарантии, что честный однажды  не  взбунтуется  и  не  предаст
своего благодетеля.
   - Дожили, значит, -  кивнул  Андрей,  отстранение  глядя  перед  собой  в
сгущающийся туман.
   - К рынку идем, семимильными шагами, - безмятежно  ответил  Пафнутьев.  -
Новые наши властители дум убеждают нас, что так и должно быть.
   - Нам их не одолеть, Павел Николаевич, - проговорил Андрей с  непривычной
горечью, с каким-то отчаянным прозрением.
   - А я и не собираюсь их одолевать, - ответил Пафнутьев  так  быстро,  что
Андрей понял - эти разговоры следователь ведет с собой постоянно, эти  мысли
каждый день терзают его душу, а сейчас он просто высказался вслух. - С  меня
достаточно того, что я буду делать свое дело.  Настолько  хорошо,  насколько
смогу. Я не мечтаю о победе. Она невозможна в ближайшие несколько поколений.
С меня достаточно того,  что  я  хоть  немного  отдалю  их  победу.  С  меня
достаточно того, что они пока меня не сломали. И тебя, надеюсь, тоже.
   - Значит, нас уже двое? - улыбнулся Андрей.
   - Немного больше. С нами еще Худолей. Очень надежный человек.
   - Кто он?
   - Эксперт. И алкоголик.
   - Тогда у нас действительно есть шансы на победу.
   - Пробьемся, Андрей. Не боись. И потом есть четкая, ограниченная цель.
   - Три цели, - поправил Андрей.
   - Не торопись считать. Ошибешься.
   - Вы решили кого-то исключить из нашего списка?
   - Нет, - Пафнутьев покачал головой. - Их наверняка окажется  больше.  Как
сказал международный проходимец Наполеон, главное ввязаться  в  бой,  а  там
будет видно.
   - Когда ввязываемся?
   - Мы уже ввязались. Еще в прошлом году.
   - А почему... - начал было Андрей и замолчал, увидев, что прямо перед  их
скамейкой стоит девушка довольно раскованного вида. Естественно,  в  кожаной
куртке, но в джинсах, сумка на длинном  ремне,  заброшенном  на  плечо,  над
головой зонтик. Пафнутьев тоже взглянул  на  нее  с  недоумением  и  тут  же
отвернулся.
   - Папаша! - произнесла она с вызовом. - Ты что же это, своих не узнаешь?
   Не ожидая приглашения, девушка присела на скамейку рядом с Пафнутьевым.
   - Своих-то я узнаю, а вот вас" милая девушка, - начал  было  следователь,
но гостья решительно перебила его.
   - Не надо, папаша! - сказала она, выставив вперед тонкую  ладошку.  -  Не
надо нам пудрить мозги! - и только после этих ее  слов,  которые  прозвучали
своеобразным паролем, что-то дрогнуло в лице Пафнутьева. Да,  он  видел  эту
девушку,  он  разговаривал  с  ней,  правда,  вид  у  нее   был   не   столь
благопристойный, не столь...
   - Инякина! - обрадовался Пафнутьев, вспомнив, наконец, кто сидит рядом  с
ним.
   - Я, Павел Николаевич! Собственной персоной?
   - Ну ты даешь! - он восхищенно окинул ее взглядом. - Тебя и в самом  деле
узнать непросто.
   - Не надо, - она опять выставила вперед ладошку. - Кому  надо  -  узнают.
Нехорошо  себя  ведете,  Павел  Николаевич,  нехорошо!