арьера рухнет.  Не  хочу
притворяться, что  привез  вас  сюда, делая вам одолжение.  Мы  предпочли бы
свершить  над  вами  суд,  но мы работаем для  нашей  страны, а  наша страна
находится в состоянии  войны. Предание этого  скандала  огласке  нанесет  ей
непоправимый удар. И если можно, его следует избежать. Я говорю это вовсе не
для  того,  чтобы  вас  убедить,  ибо знаю,  что  это бесполезно.  Я  просто
объясняю, зачем я вас сюда привез.
     Я открыл дверцу со  стороны Шетука, прислонился  к  ней,  чтобы  она не
закрылась, и сказал Вулфу:
     -  Там рядом  с деревом  лежит  плоский  камень. На  него я и  поставил
гранату.
     Шетук взглянул  на меня, будто хотел что-то сказать, но не решился.  Не
сводя с меня глаз, он облизал губы, потом еще раз.
     - Вылезайте, мистер  Шетук,  - суровым  тоном распорядился Вулф.  - Тут
идти  недалеко,  не  дальше, чем по коридору до офиса  полковника  Райдера и
обратно. Тридцать-сорок секунд, и все.  Мы подождем  здесь.  Газеты объявят,
что произошел несчастный случай, я вам обещаю. Некрологи получатся без сучка
и задоринки, в них будет все  то, на что  может надеяться любой политический
деятель.
     -  Вы не можете рассчитывать, что  я... - У него  упал голос,  но через
минуту  он  снова заговорил:  -  Вы не можете  рассчитывать,  что я...  - Он
попытался проглотить комок в горле, но ничего не получилось.
     - Помоги ему вылезти. Арчи.
     Я потянул его за локоть, и он подчинился. Нога у  него подвернулась, но
я его поддержал и помог преодолеть первые шаги по траве.
     - Все будет в порядке, - сказал Вулф. - Садись и поехали.
     Я влез в машину, захлопнул дверцу и сел за руль.
     - Если вы передумаете, мистер Шетук, - через открытое окно сказал Вулф,
-  вернитесь  на  дорогу,  и  мы  отвезем  вас  в  город,  но  борьба  будет
продолжаться.  Я   не  советую  вам  этого   делать,  однако  вы  вправе  не
прислушаться  к моему совету. Вы трус, мистер Шетук. У меня большой опыт, но
я  еще ни разу  не сталкивался  с таким  малодушным убийством, как случай  с
полковником Райдером. Задумайтесь над этим и, идя по поляне, убеждайте себя;
"Я  трус. Я трус и убийца". Это  поможет вам  добраться до конца. Вам  нужно
нечто  такое,  что  поможет преодолеть  эти  сто  ярдов, и,  поскольку у вас
отсутствует отвага, пусть этим  будет ваша внутренняя потребность  оправдать
себя. И помните, если вы вернетесь, то вас буду ждать я.
     Вулф  умолк, потому  что  Шетук  пошел. Он шагал  медленно, спустился в
небольшую  впадину, где  был сток  для воды, потом снова поднялся.  Потом он
пошел  быстрее,  явно направляясь прямо к дереву.  На  полпути  он за что-то
зацепился и чуть не упал, но выпрямился и ускорил свой шаг.
     - Включи мотор, - приказал мне Вулф. - Поезжай вперед, но медленно.
     Я решил,  что  это  ошибка.  Шетук  обязательно услышит  шум мотора,  и
неизвестно, как  он  поступит  в таком случае. Но я сделал то, что  мне было
ведено,  стараясь действовать  как  можно  тише. Я  вывел  машину обратно на
дорогу, и мы поползли наверх, миновав сначала сто ярдов, потом двести.
     - Остановись, - сказал Вулф.
     Я переключил скорость в нейтральное положение, потянул ручной тормоз, -
мотор продолжал работать - повернулся и стал смотреть  на луг. На  секунду я
разглядел опустившегося на колени Джона Белла Шетука и затем...
     До  нас донесся  только  звук,  причем  вовсе не  такой громкий, как  я
ожидал.  Взвихрилось  облако пыли.  Но в ту же минуту, может, секунды  через
три-четыре, послышался  мягкий шелест: это  осколки падали на  траву  -  так
падают капли летнего дождя, который потом переходит в ливень.
     -  Поезжай, - коротко приказал Вулф.  - Найди телефон-автомат. Я обязан
доложить обо всем, что произошло, инспектору Кремеру.


        8

     На ужин у нас были устрицы, лягушачьи лапки, жареная  утка,  кукуруза в
початках, салат из зелени, пирог с черникой, сыр и  кофе.  Я сидел  напротив
Вулфа.  Справа от меня  был  генерал  Карпентер,  а  слева  -  сержант Брюс.
Очевидно, Вулфу было известно о том, что Карпентер приведет и ее, потому что
стол был накрыт на четверых  еще до их прихода, но  мне он об этом ничего не
сказал. Она  ела, как  и полагается сержанту,  если  не по  манерам, то,  во
всяком случае, по количеству. Да и все остальные тоже.
     В офисе  после ужина мы с ней закурили по сигарете.  Карпентер, положив
нога на  ногу, уселся в  красном кожаном кресле, в  котором накануне вечером
сидел  Джон  Белл  Шетук,  набил  табаком  трубку, раскурил  ее  и  принялся
выпускать клубы  дыма,  что  Вулф,  удобно  расположившись на своем троне за
столом, воспринял как настоящий мужчина. Он ненавидел трубки, но на его лице
было ясно написано,  по крайней мере это понял  я, что сейчас война и нельзя
уклоняться от трудностей.
     -  И  все-таки,  - заметил  Карпентер, -  я не  понимаю,  почему Шетук,
выражаясь по-военному, так безропотно подставил под удар свои фланги?
     -  Видите ли, - удовлетворенно промурлыкал Вулф, - он понятия  не имел,
что  поступает таким  образом.  Во-первых,  он недооценил  меня.  Во-вторых,
слишком  переоценил  себя.  Это  -  профессиональное  заболевание  тех,  кто
занимает место в стане людей влиятельных. В-третьих, полученное им анонимное
письмо привело  его в смятение. Мысль разослать  эти  письма людям случайным
оказалась почти гениальной.
     Карпентер кивнул.
     - Это придумала Дороти. Мисс Брюс.
     "Ха! - подумал я  про себя. - "Дороти". "Кен. милый". Что-то это звучит
чересчур фамильярно".
     -  Да, в  умении соображать ей не откажешь,  -  снизошел Вулф. - Тем не
менее  она  допустила  колоссальный  промах,  о  котором  вам,  наверное, не
доложила, решив подвергнуть испытанию нашу с майором Гудвином честность. Она
предложила  мне  миллион долларов. Но поскольку  ей порой приходят  в голову
блестящие мысли, обязательно пользуйтесь ее услугами, хотя, считаю я, вам не
следует  забывать, что  порой  она  способна  и на глупость, ибо та ловушка,
которую она приготовила против нас, оказалась  самой очевидной из когда-либо
придуманных женщиной.
     -  Для вас  да,  - улыбнулся  Карпентер.  - Но поступить таким  образом
посоветовал ей я. Я велел ей, как только подвернется случай, подвергнуть вас
испытанию. При такой сумме и процентах с нее я бы даже за себя не поручился.
И хотя я был наслышан о вашем таланте...
     - Бросьте,  - махнул рукой Вулф.  -  Вам  следовало бы  проявить больше
изобретательности, проверяя  нашу  лояльность. Что  же касается Шетука,  то,
скорей  всего, ему стало  известно,  что Райдер вот-вот  раскается, и он был
вынужден так поступить.
     -  Райдера я до сих пор не понимаю. Я был  бы готов  поклясться, что он
человек не менее честный, чем другие, а он оказался таким безнравственным.
     - Необязательно, - возразил Вулф - Вполне возможно, просто ранимым.  Не
знаю, в чем дело.  Они  были старые друзья, а  кто, как не близкий приятель,
так хорошо  знает ту тайну, ту угрозу, которая делает  человека беспомощным?
Но Райдеру одновременно были нанесены два  удара, перед  которыми  угроза, в
чем бы  она  ни состояла, утратила  силу. Погиб в бою единственный и  горячо
любимый  им сын и был  убит один из его подчиненных,  капитан Кросс.  Первый
удар заставил его переоценить все его ценности, а второй - убийство никак не
входило  в их договор. Он решил  поехать  к вам и во всем признаться,  о чем
сообщил Шетуку не в беседе один на один, потому  что не хотел обсуждать свое
решение или спорить, а в присутствии других, публично. Вот в чем было дело.
     - Да, в тяжелое положение он попал, - пробормотал Карпентер.
     - Совершенно  верно. Да и Шетук оказался  не в лучшем. Ему  тоже пришел
конец.  После этого у него не осталось выбора, да и обстоятельства сложились
так, что  поступить таким  образом  было  хотя  и  нелегко, но  и  нетрудно.
Возвратившись  после обеда  с генералом Файфом, ему  потребовалось  всего на
три-четыре  минуты остаться  одному  в кабинете Райдера, что оказалось делом
вовсе  несложным. Затем он,  по-видимому, отправился на какую-то встречу.  У
людей,  занимающих такой пост, всегда полно встреч. Перед ужином вы спросили
у меня, он ли убил и капитана Кросса. Думаю, что да. Если вы хотите включить
это  в свой рапорт,  выясните, был  ли  Шетук  в  Нью-Йорке  в прошлую среду
вечером и чем он занимался. - Вулф пожал плечами. - Так или иначе, он умер.
     Карпентер кивнул. Он не сводил с Вулфа взгляда, который я часто видел в
глазах людей,  сидевших  в этом кресле и  смотревших на Вулфа. Это напомнило
мне  то, что провинциалы обычно говорят про Нью-Йорк: город им нравится,  но
жить там не по карману. Что касается меня, то я живу в Нью-Йорке.
     - Что навело вас на мысль о нем? - спросил Карпентер.
     - Я уже вам сказал. Его реакция, проявившаяся здесь, когда майор Гудвин
выдвигал ящики  и собрался  открыть  чемодан. До этой минуты я ни о  чем  не
знал. Преступником  мог оказаться Файф, Тинэм и даже Лоусон. Между прочим, -
посмотрел на часы Вулф,  - они должны прибыть  сюда  через двадцать минут. Я
расскажу им  про мисс Брюс, объясню, что я  просто использовал ее, раз вы не
хотите, чтобы  они знали, чем она занимается на самом деле.  Но о Шетуке вам
самому   придется  им  поведать.  Я  обещал   ему,  что  его  смерть   будет
интерпретирована как несчастный случай, о  чем я  и сообщил  в полицию, хотя
инспектору Кремеру известна правда. Он знает все - мы с ним контактируем уже
много лет.  То,  что  произошло сегодня здесь,  сказал  я  Шетуку, останется
тайной для всех непосвященных.
     -  Так  мы и поступим, - согласился Карпентер. - С тем пониманием,  что
это не помешает будущим операциям. Мы никогда не сможем  заполучить тех, кто
был замешан в этом  деле, но, но крайней мере, их остановим. Интересно... Мы
могли бы переломить Шетуку хребет, попади он нам в руки.
     -  Пф! -  Вулф  не  был  настроен  противоречить. -  Будь  он человеком
твердым, умей он бороться и  защищаться, мы  бы  никогда  не сумели  до него
добраться.  Обвинить его в убийстве? Ерунда. Что же  касается всего прочего,
то за  его  спиной встали бы  такие  батальоны людей богатых,  правоведов  и
политиков... что он мог бы, если бы захотел, помахать нам на прощанье рукой.
-  Вулф вздохнул. - Но меня он вывел из себя. Он  решился бросить мне вызов.
Он явился сюда вчера  вечером и предупредил, что никому  не  позволит шутить
над  собой! Зная себя, я понял, что никогда не  смогу от него  отделаться, а
позволить себе такое я не могу. Как  нам известно,  денег за оказание помощи
государству я не беру, и у меня остается не так уж много времени для частной
практики  в качестве детектива. Я  просто  не  мог позволить себе  потратить
следующие  три года, а  то  и пять  или  десять лет, уделяя внимание мистеру
Шетуку.
     Карпентер,  пыхтя трубкой, не сводил глаз с Вулфа. После  шести затяжек
он окончательно убедился, что трубка погасла, и полез в карман за спичками.
     Я воспользовался представившейся мне возможностью.
     - Майор  Гудвин просит разрешения,  - сказал я, - обратиться к генералу
Карпентеру.
     -  Из  вас никогда не  получится солдата, - нахмурился  Карпентер. - Вы
чересчур нахальны. Что вам угодно?
     -  У меня есть предложение,  сэр.  Насколько я понял,  генералу Файфу и
полковнику  Тинэму  суждено остаться  в  неведении об истинной роли сержанта
Брюс.  По-моему,  они будут  крайне  удивлены  ее  присутствием и, возможно,
заподозрят, что она  не просто сержант из женской вспомогательной  службы. Я
только что шепотом спросил ее, любит  ли она танцевать, на что  она ответила
утвердительно. Поэтому я почтительно предлагаю...
     -  Идите,  идите, убирайтесь оба. Это  - недурная  мысль,  не  так  ли,
Дороти?
     - Поэтому я и сказала ему, что люблю танцевать, - кивнула она.
     В  ту  же минуту  мы испарились. Но  после того, как,  выйдя  из дома и
добравшись  до  угла, мы остановили такси и  она села,  я,  стоя  у  дверцы,
сказал:
     -  Начнем сначала.  Шофер может довезти вас  до Одиннадцатой улицы  или
доставить нас в северную часть города. Вы любите танцевать или нет?
     - Да, - ответила она.
     - Значит,  ваш  ответ боссу  о  том,  что  вы  сказали мне,  что любите
танцевать только по той причине, что это послужит на благо страны и  поможет
одержать победу в войне, было ложью?
     - Да.
     - Превосходно. Теперь относительно фамильярностей, вроде "Кен, милый" и
"Дороти"  у  босса. Вы сидели у  них на коленях еще ребенком или это недавно
сформированная привычка?
     Она не то хихикнула,  не то  у  нее что-то  булькнуло в горле. - Это, -
объяснила  она,  от  избытка  дружеского  расположения.  Кроме  того,  в  их
присутствии я ощущаю себя защищенной. То же чувство у меня вызывают и другие
мужчины, кто мне по душе. Но и вообще-то все они жутко тупые.
     Я усмехнулся.
     -  Через  пятьдесят  лет я напомню  вам эти слова,  и вы  заявите,  что
никогда  их  не произносили. - Я  сел в машину. -  Мне,  признаться,  на это
наплевать, но мои коллеги-мужчины, а их миллиард, рассчитывают на меня.
     - Фламинго-клуб, - сказал я водителю.

     Издательская фирма <КУбК а>. 1994
     О. Траубенберг, А. Санин перевод 1994
     Н. Емельянникова перевод 1994



   Рекс Стаут.
   Дело о черных орхидеях

---------------------------------------------------------------
     CASE OF BLACK ORCHIDS (1942)
     Издательство "Наташа" 1993
     OCR: Сергей Васильченко
---------------------------------------------------------------




        1

     Понедельник - на выставке цветов. Вторник - на выставке цветов. Среда -
на выставке цветов. И это я, Арчи Гудвин. Как же так?
     Я не отрицаю - цветы приятны, но  миллион цветов вовсе не в миллион раз
приятнее одного-единственного.  Вот  устрицы -  вкусная  штука,  но  кому же
придет в голову съесть содержимое целого бочонка?
     Я  не особенно возмущался, когда Ниро Вульф послал меня туда. Я отчасти
ожидал этого.  После шумихи, поднятой вокруг  выставки воскресными газетами,
было  ясно, что кому-то  из наших  домашних придется  пойти взглянуть на эти
орхидеи. А раз Фрица Бреннера нельзя отделить от кухни так надолго, а самому
Вульфу, как известно,  больше всего подходит кличка  Покоящееся Тело,  вроде
тех тел, о которых толкуют в учебниках  физики, было похоже, что выбор падет
на меня. Меня и выбрали.
     Когда  Вульф в шесть часов спустился из оранжереи и  вошел в контору, я
отрапортовал:
     - Я видел их. Украсть образчик было невозможно.
     Он ухмыльнулся, опуская себя в кресло:
     - Я и не просил тебя об этом.
     - Никто и не говорит, что просили, просто вы  ждали, что я сделаю  это.
Их три - они под стеклянным колпаком, и рядом прохаживается охранник.
     - Какого они цвета?
     - Они не черные.
     - Черные цветы никогда не бывают черными. Какого они цвета?
     - Ну,  -  я раздумывал, - представьте  себе  кусок угля. Не антрацит, а
просто каменный уголь.
     - Но он черный.
     - Минутку. Полейте его темной патокой. Да, так будет похоже.
     - Тьфу. Ты не можешь точно определить этот цвет. И я не могу.
     - Что ж, пойду куплю кусок угля, и мы попробуем.
     - Нет. А лабеллии там есть?
     Я кивнул.
     - Да, патока поверх угля. Лабеллий много, не такая масса, как аурей, но
почти  столько  же,  сколько труффаутиан. Возле  пестика  орхидеи они слегка
оранжевые.
     - Никаких следов увядания?
     - Нет.
     - Завтра отправляйся  туда  опять и  посмотри, не  вянут ли лепестки  у
самого основания.  Ты знаешь обычные признаки. Я хочу  знать, брали ли с них
пыльцу.
     Вот так я оказался там снова  во вторник после ленча. Тем же вечером, в
шесть  часов, прибавил несколько  деталей к моему описанию  и  доложил,  что
признаков увядания нет.
     Я уселся за  свой стол напротив Вульфа и постарался  придать холодность
взгляду.
     -  Не будете  ли  вы так  добры объяснить мне, - обратился я с любезной
просьбой, - почему женщины, которые ходят на цветочные выставки, все на один
манер  - их ни с кем не спутаешь?  По  крайней мере  на девяносто процентов.
Особенно если смотреть на ноги. Это что - правило? А  может, им всем никогда
не дарили цветов, они потому и ходят - поглядеть? Или, может...
     - Заткнись. Не  знаю.  Иди  завтра  туда  опять  и  отыскивай  признаки
увядания.
     Видя,  как  он  мрачнеет с  каждым  часом,  и  все из-за трех  дурацких
орхидей,  нельзя  было  не  понять,  что  он  уже дошел до  ручки. И я снова
отправился туда в среду, а попал домой не раньше семи.
     Входя в контору, я увидел, что он сидит за своим столом с двумя пустыми
пивными бутылками на подносе и наливает в стакан из третьей.
     - Ты заблудился? - осведомился он.
     Я не стал обижаться, понимая,  что внешний мир Вульф  представляет себе
довольно смутно. Пожалуй, он  досиделся в своей  берлоге  до того, что  и не
поверил бы,  что  человек  в состоянии  преодолеть несколько  кварталов  без
посторонней помощи. Я объяснил, что никаких признаков увядания не обнаружил.
     Сев за свой стол,  я просмотрел почту, а потом поднял на него  глаза  и
сказал:
     - Я подумываю о женитьбе.
     Его полуопущенные  веки не шевельнулись, но  я заметил, что взгляд  его
изменился.
     - Мы могли бы поговорить откровенно, -  продолжал я. - Я прожил  в этом
доме  больше  десяти лет,  составлял ваши письма, защищал  вас  от  телесных
повреждений, заботился,  чтобы вы не спали постоянно,  снашивал шины  вашего
автомобиля и собственные ботинки. Рано или поздно одно из моих поползновений
жениться должно оказаться не просто шуткой.  И откуда вам знать, как обстоит
дело на этот раз?
     Он издал неопределенный звук и потянул к себе стакан.
     - О'кей, - сказал я. - Вы достаточно хороший психолог, чтобы знать, что
означает, когда мужчине постоянно хочется говорить  о какой-нибудь  девушке.
Предпочтительнее,  конечно, с кем-то, кто проявляет внимание. Вы можете себе
представить, что это значит, если я хочу говорить о ней даже с вами.  Важнее
всего, что сегодня я видел, как она мыла ноги.
     Он поставил стакан на место:
     - Значит, ты был в кино. Сегодня. Это было...
     - Нет,  сэр, вовсе не в кино. Плоть,  и кости, и кожа.  Вы когда-нибудь
были на выставке цветов?
     Вульф закрыл глаза и вздохнул
     - Так или иначе,  - продолжал я, - вы ведь, конечно,  видели открытки с
этих выставок  и знаете, что  миллионеры и крупные  фирмы всегда придумывают
что-нибудь эдакое. Вроде японского сада, или "сада камней", или пикардийских
роз. В этом году "Ракер и Дилл" - они специализируются  на семенах и рассаде
- превзошли всех: устроили прямо-таки уголок природы. Кусты, опавшие листья,
зеленая трава, полно  полевых цветов, несколько деревьев с  белыми цветами и
полянка с прудом  и камнями. Мужчина  и девушка устраивают  пикник.  Они там
весь день - с  одиннадцати до половины седьмого и с восьми до десяти вечера.
Сначала собирают  цветы, потом  завтракают. Сидят  на  траве  и  читают. А в
четыре мужчина ложится, закрывает  лицо  газетой и начинает  дремать. В  это
время девушка снимает чулки и туфли и опускает ноги в воду. Тут толпа просто
рвет веревки. Лицо и фигура у нее прелестные, но  ноги -  прямо произведение
искусства. Разумеется, она старается не замочить  юбку,  а вода быстро бежит
по камням. Говоря как художник...
     Вульф хмыкнул:
     - Ха! Ты не смог бы нарисовать даже...
     -  Я не сказал "рисуя как  художник", я сказал "говоря как художник". Я
знаю,  о  чем говорю. О слиянии линий в гармоничное сочетание.  Это на  меня
действует. Я люблю изучать...
     - У нее длинноваты икры.
     Я посмотрел на него с удивлением. Он ткнул пальцем в газету на столе:
     - Вот  ее снимок в  "Пост". Ее зовут Энн Трейси. Она  стенографистка  у
"Ракер и Дилл" в конторе. Ее любимое блюдо - ежевичный пирог с мороженым.
     - Она не стенографистка! - Я вскоч