во! Главное: не волноваться!
     Привальев замолчал.  Однако,  прощаясь со  мною,  обещал  показать свой
подробный план осчастливить Россию.


ПРИМЕЧАНИЯ

"ГЛАВНОЕ НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ"

     Впервые - в газете "Русские ведомости", 1902, Э 124.
                                                                    П.Еремин



    Константин Михайлович Станюкович.
    Господин с "Настроением"



     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 10. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


I

     Пожилая  эстонка Христина,  перевирающая фамилии с  таким  же  апломбом
"горничной за  лакея",  с  каким  истинно  бесшабашный журналист наших  дней
перевирает географию,  историю и даже арифметику,  однажды утром вошла в мою
комнату, сделала книксен и торжественно доложила:
     - Господин Шивости!  -  и подала карточку,  на которой значилось: "Иван
Иванович Шилохвостов".
     Фамилия ничего не говорила ни уму ни сердцу.
     - Очень желает видеть вас...
     - Ведь я просил не принимать по утрам. Меня нет дома!
     - О,  извините! Я сказала, что вы дома. Он такой хороший господин и так
благородно одеты!..
     И,  вероятно,  от  удовольствия принять  такого  хорошего  господина  и
получить двугривенный лицо Христины вспыхнуло,  и  она не без таинственности
прибавила:
     - Он сказал: "Одна минута по важному делу!"
     - Ну, просите!
     Через минуту я  увидал безбородое красивое лицо плотного брюнета лет за
тридцать в безукоризненном рединготе.
     Слегка  выкаченные темные  глаза  не  лишены  были  кокетливой наглости
татарина-проводника в Ялте.  Пушистая щетка усов, поднятых кверху, придавала
физиономии   решительный   вид.   Из-под   толстых   сочных   губ   сверкали
ослепительно-белые зубы.
     - Великодушно  простите,  что  отнимаю  драгоценное время  у  писателя,
который творит... Я прошу пять минут... Только пять... Надеюсь, позволите?
     Я   знал   эти   "пять   минут"   незнакомых  посетителей  и   особенно
посетительниц,  когда  они,  при  малейшей оплошности,  начинают знакомить с
избранными местами своих рукописей.
     Но,  по-видимому,  гость не походил на начинающего писателя,  -  карман
сюртука не оттопыривался от рукописи.  И  был загадочен.  Сразу отгадать его
профессию было трудно.
     Он  мог  быть  и   железнодорожным  деятелем,   и  благотворителем,   и
профессиональным шулером, и директором увеселительного заведения.
     И я хотел было "позволить" и просить садиться, как господин Шилохвостов
уже протянул большую руку с крупным брильянтом на мизинце, крепко пожал мою,
плотно уселся в кресле около стола, поставил на него новый цилиндр, и мягкий
баритон  гостя  звучал  еще  нежнее,   когда  он,  слегка  наклоняя  коротко
остриженную черноволосую голову, проговорил:
     - Приехал бить челом, глубокочтимый... С большою просьбой.
     Признаюсь,  я  недоумевал.  С  какою просьбой мог обратиться к  старому
писателю загадочный господин?
     А  он  после  паузы,  во  время  которой бросил  мечтательный взгляд на
скромную обстановку кабинета, не без убедительности в тоне прибавил:
     - Ведь  вы,  господа  писатели,  сила  и  большая сила.  Вы  только  не
понимаете своей силы...
     Я  пристально взглянул в глаза гостя,  и в голове моей мелькнула мысль:
"Не сбежал ли он из больницы для сумасшедших?"
     Но, казалось, он был в здравом уме и в твердой памяти.
     В  его  глазах  стояла  снисходительно-любезная улыбка умного человека,
встретившего не совсем понятливого слушателя.
     И Шилохвостов сказал:
     - Во   всяком  случае,   и   у   нас  пресса  может  быть  значительным
коэффициентом благожелательного влияния...  Несомненно...  Разумеется,  если
уметь пользоваться им умно, в известных пределах и... Позволите курить?
     - Пожалуйста!
     Шилохвостов пыхнул дымком и продолжал:
     - И,  конечно,  имея в  виду le  gros public*,  а  не ограниченный круг
читателей,   которые  по   старой  привычке  еще   слушают  тихие  вздохи  о
шестидесятых годах  и  робкие  надежды  на  жареных рябчиков,  которые вдруг
упадут в  каком-то неизвестном государстве.  Эти немногие либеральные старые
дятлы выдохлись...  Их "тук-тук" стары,  бесцельны и глупы... Не те времена,
чтобы большая публика слушала монотонную сказку о белом бычке.  Старые песни
и  старые  боги  основательно  забыты.   Теперь  новые  настроения...   Надо
воспользоваться ими, и тогда, поверьте, господам литераторам будет и почетно
и спокойно. Они станут получать такие гонорары, о коих и не снилось.
     ______________
     * Широкую публику (франц.).

     Я,  разумеется, не прерывал господина, обещающего литераторам и почет и
Голконду, и не без любопытства ждал, что будет дальше.
     - И теперь есть газеты с настроением. Есть! И какие доходы! - восклицал
Шилохвостов,  и в его голосе звучала нотка завистливого восторга. - Но можно
создать газету вчетверо доходнее... Подписчиков будет сто тысяч... Не угодно
ли помножить на семь рублей?..  За пересылку я исключаю... Прибавьте доход с
объявлений...  скажем - двести тысяч... И мы получим девятьсот тысяч. Какова
цифра! Цифра-то какова!?? - захлебываясь от восторга, спрашивал Шилохвостов.
     И, не дожидаясь ответа, возбужденно говорил:
     - Есть и теперь умные журналисты,  получающие министерские оклады... Но
могут  загребать  деньжищи...   Настроят  виллы...  Будут  ездить  на  своих
рысаках...   Авансы  a  discretion*...  Пожалуйста...  Могут  надеяться  при
честолюбии,  как в Англии и во Франции,  попасть в государственные люди... И
можно  интервьюировать кого  угодно.  Двери  для  журналистов будут открыты.
Сделайте   одолжение...    "Пожалуйста,   господин   писатель.   Садитесь...
Спрашивайте,  о  чем хотите...  Не угодно ли сигару,  господин представитель
печати?.." Вы понимаете, как будет хорошо?
     ______________
     * Сколько угодно (франц.).

     - Как не понять! - подал я реплику.
     - Это новые настроения...  Не  то что прежние,  когда даже председатель
какого-нибудь  железнодорожного  правления  вместо  сигары  вдруг  предложит
журналисту даровой билет до Архангельска...
     Шилохвостов весело рассмеялся и прибавил:
     - А  ведь  были  такие любители отдаленных экскурсий...  Вот  подите...
Вместо того,  чтобы жить порядочно, они изучают в какой-нибудь трущобе ягоду
морошку...  А  между тем теперь только не  зарывайте таланта.  Не  погашайте
духа. Пишите и пишите...
     - Как же следует, по вашему мнению, писать?
     - Очень просто. С настроением.
     - Именно?
     - Старые образцы по боку.
     - Неужели?
     - Обязательно. Ну, кто поинтересуется Шекспиром и прочтет его? Устарел.
Скука... И ни одного забытого слова... Неинтересно и старо.
     - Какие же слова интересны? - осведомился я.
     - Красота... мировая гармония... индивидуальная мечта о душе. Главное -
душа и,  разумеется,  русская.  В отвлечении от пошлости в область мечты,  а
главное  -  счастье,  и  только  тогда  наша  самобытность становится ясной,
понятной и  закономерной.  Все несовершенства общежития -  войны,  недороды,
бедность, классовая рознь, все эти подчас не вполне самоотверженные банкиры,
чиновники, урядники и городовые, - собственно говоря, тлен перед душой... Не
правда ли, оригинальная точка зрения?
     - Вполне.
     - И,   главное,  отвечает  нашему  национальному  характеру.  Ведь  мы,
русские,  по  преимуществу -  мечтатели,  особенно наш народ!  -  решительно
воскликнул господин Шилохвостов.
     - Откуда такое заключение?
     - Плод  моих  дум  еще  с  университета...  и  затем наблюдений бывшего
земского начальника.  Нельзя утверждать,  что  все  пользуются у  нас полным
благосостоянием.  Но тем не менее нельзя не сказать, что мы идем гигантскими
шагами  к  нему,   именно  в  виду  нашей  выносливости  и  воистину  мудрой
умеренности в пище и тогда, когда урожай хорош и недоимки взысканы. А отчего
эта умеренность?  Оттого,  что наш народ более заботится о душе, чем о теле.
Была бы душа, а остальное приложится.
     - А интеллигенция?
     - И   она  начинает  входить  во  вкус  нового  настроения  и  понимать
возвышенность мечты...  Она уже пропагандируется и в некоторых газетах,  и в
литературе,  и в искусстве, но еще недостаточно проникновенно и убедительно.
А  между  тем,  как  просто объяснять читателям прелесть такого настроения в
передовых грациозных статьях и в фельетонах!..
     - Например!?
     - Предположим,  что  я  не  обедал...  Стоит  только заморить червячка,
призвать мечту, и я в мечтах съел превосходный обед у Донона и вполне сыт...
Предположим,  что по  недоразумению за  макао мне переломали ребра,  так при
новейшем настроении это,  собственно говоря, пустяки... В мечтах я могу быть
с   целыми  ребрами  и,   следовательно,   счастлив...   Я   нарочно  привел
исключительно редкие  примеры.  Продолжить  более  обычные  факты  жизни  до
бесконечности, - и какое возвышенное и в то же время умиряющее настроение!
     Господин Шилохвостов примолк и  смотрел на  меня с  торжествующим видом
продувной шельмы, внезапно открывшей Америку.
     Прошла минута.


II

     - Вы,  конечно,  догадались,  что я буду издавать газету с настроением.
Еще  минута-другая,  и  я  разовью перед вами мой  план...  Это  будет нечто
грандиозное... Надеюсь, вы заинтересовались им.
     - Очень...
     - Ну,  еще бы...  Вы  меня понимаете?  От  моей газеты публика придет в
такое же восторженное ошаление, в какое она приходит нынче от новых идолов -
от певцов и  певичек...  Подписчик повалит как в театр Станиславского или на
Вяльцеву...  Придется к  конторе газеты командировать целый отряд городовых,
чтобы  сдерживать  толпу,   как  только  появится  объявление...  Понимаете?
Помятые... истерики... Так уж на другой день подписчик окончательно сойдет с
ума и с ночи займет улицу,  чтобы поскорее достать билет на получение газеты
с настроением...  Ведь одно название чего стоит...  Думал,  думал...  И меня
словно бы осенило... Русская Душа... Не правда ли, прекрасное название?..
     - Чего же лучше!
     - Газета  с   новейшими  настроениями...   Коротко  и  заманчиво...   С
небывалыми бесплатными прибавлениями для годовых подписчиков...
     - С повестями и романами с настроением?
     - Это  в  газете...  Да  и  что  тут  небывалого?  А  я  дам  небывалое
прибавление. Я знаю, чем в настоящий момент ошарашить публику...
     И, после паузы для вящего эффекта, победоносно прибавил:
     - Я объявлю,  что исключительно для годовых подписчиков во всех городах
России,  где  не  менее ста абонентов Русской Души,  будут петь божественная
Вяльцева  и   божественные  Шаляпин  и   Собинов.   А   знаменитый  писатель
Мережковский будет читать конференции об антихристе,  знакомстве с ним,  его
похождениях и  намерениях.  Таким  образом каждый  годовой подписчик получит
триста шестьдесят пять нумеров газеты с настроением и будет видеть и слушать
по разу четырех знаменитостей... Сколько экономии! Не надо ехать в Петербург
и Москву,  чтобы послушать их.  Да и то еще заплати барышникам сто рублей за
билет или продежурь ночь и  рискуй боками в давке.  А подпишись -  и даровой
билет без хлопот... Ведь ловко придумано? Какова идея? Разве не гениальная?
     Я должен был признаться,  что по нынешним временам идея гениальная,  но
заикнулся о расходах... Певцы в большой цене.
     - Расходы,  хоть десять тысяч каждому "прибавлению", с лихвой покроются
лишней  сотней  тысяч  подписчиков единственно из-за  прибавлений.  Ведь  за
восемь  рублей  кого  я  даю!?  Публика мне  сделает овацию и  даст  круглый
доход... Только надо ковать железо, пока горячо...
     - Уж вы получили разрешение?
     - Нет еще... Но не сомневаюсь.
     - А если главное управление сошлется на вашу же программу...
     - То есть как же?
     - Предложить вам издавать газету и собирать доходы в мечтах.
     - Зачем такой пессимизм... Такая газета вызывается потребностями... Моя
Русская Душа одних утешит, других обрадует и всех поразит оригинальностью...
И,   благожелательная,   моя  газета  нисколько  не  противоречит  устоям...
Напротив...  Она  только будет  объединять...  настроения...  И  кроме  того
Русская Душа  возьмет на  себя  небывалую задачу,  имеющую весьма  серьезное
значение.
     - Какую?
     - С  циническою откровенностью знакомить публику с нашими общественными
людьми...  Какие таланты и добродетели до сих пор неизвестны читателям!..  В
самом деле,  разве мы много знаем правды о своих хороших людях?.. Скажите по
совести...
     Я согласился, что мало.
     - Необходимо знать.  А  то что происходит?  Мы судим о многих достойных
только  по  слухам  и,   конечно,  часто  недостоверным.  Считаем,  положим,
какого-нибудь статского советника самым  обыкновенным начальником отделения,
даже повторяем про него ходячие сплетни,  будто он,  извините за  выражение,
врет как сивый мерин директору департамента... Газета командирует достойного
корреспондента для  интервьюирования...  И  вдруг оказывается,  что статский
советник именно необыкновенный. Ради блага отечества почти не ест, не пьет и
не  спит,  а  скрепляет бумаги.  Сам  кроме правды не  говорит и  требует от
столоначальников только правды,  одной правды.  По совести говоря,  на таких
людей  необходимо указывать...  Это  имеет громадное воспитательное значение
для публики и для тех,  по счастью, редких чиновников, которые действительно
на службе только спят и даже во сне бредят как сивые мерины...  Кроме того и
лестно для  человека,  хоть  будь он  скромен,  как  полевая гвоздика...  По
крайней мере  о  нем  знает публика...  Таким образом благодаря моей  газете
невероятные слухи и злонамеренные сплетни сами собой исчезнут... Как видите,
газета будет иметь громадный успех...  Для начала сто тысяч рублей дает одна
умная старушка... Кажется, я все изложил?..
     - Кажется, все...
     - И  следовательно,  вы  не  откажете в  позволении считать  вас  своим
сотрудником...  Знакомить публику с  выдающимися людьми...  пятьсот рублей в
месяц,  триста на представительство и по сорока копеек за строчку... Сколько
угодно аванса?
     Когда я отказался от этой чести, Шилохвостов вытаращил на меня глаза.
     И наконец проговорил:
     - Но ведь вы, сколько знаю, пишете с настроением.
     - Вы, верно, ошиблись...
     - Да вы, глубокоуважаемый...
     Шилохвостов назвал фамилию.
     - У меня другая!  -  отвечал я и назвал свою.  -  А тот господин этажом
выше...
     - Извините...  Горничная переврала!  -  сердито  проговорил издатель  с
настроением и, кивнув головой, торопливо вышел.


ПРИМЕЧАНИЯ

ГОСПОДИН С "НАСТРОЕНИЕМ"

     Впервые - в газете "Русские ведомости". 1902, Э 112.
                                                                    П.Еремин



    Константин Михайлович Станюкович.
    Оба хороши


                                  Рассказ


     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 10. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


                                         Посвящается Н.Н.Фирсову (Л.Рускину)


I

     Шторм ревел целую неделю.
     Обледеневшие пароходы и  парусные суда  прятались от  бури  в  закрытых
рейдах   и   бухтах  Черноморского  побережья  или   отстаивались  в   море,
стремительно раскачиваясь на вытравленных канатах своих якорей.
     Моряки,   напряженно-серьезные,  зябли  на  ледяном  норд-осте  и  чаще
вспоминали бога, берег и близких.


II

     В этот ледяной шторм в большой,  холодной комнате дома,  у самого моря,
близ Алупки, ходил взад и вперед высокий, крепкий, слегка сутуловатый старик
с длинной седой бородой. Он то и дело выходил на террасу и взглядывал своими
острыми, небольшими, загоравшимися злым блеском глазами на бушующее море.
     Прибойные волны как бешеные вздымались на высоту,  и  их седые верхушки
заливали берег и обкатывали окна нижнего этажа.
     Водяная пыль обдавала худое морщинистое лицо старика,  но он, казалось,
не обращал на это никакого внимания.
     Он  снова  прислушивался  к   гулу  бури,   снова  взглядывал  в  седые
беснующиеся волны,  возвращался в залу и снова шагал взад и вперед,  опустив
свою  седую  голову.  Из  груди  по  временам вырывались тяжелые вздохи.  По
временам старик  встряхивал свою  голову,  словно бы  отгоняя тяжелые мысли,
приникал к окну и задумывался.
     Вот уж три года как живет в этом небольшом доме у моря Алексей Иванович
Долинин.
     Он живет одиноко, почти никто его не навещает.
     Нелюдимый, и он никуда не ходит. Днями он шагает по комнате и с террасы
любуется морем,  а  по  долгим бесконечным вечерам,  когда  нередко завывает
ветер в  трубах и  раздается визг ставней и  дверей,  он  сидит в  кресле за
книгой. Но часто он отрывается от нее и думает какую-то долгую думу.
     Все  в  этой  местности  знают,  что  Алексей  Иванович  Долинин  -  из
Петербурга.
     Благодаря нелюдимости Алексея  Ивановича его  прозвали хмурым  барином.
Про хмурого барина сложились целые легенды.
     Одни говорили,  что он  -  бывший сановник;  другие,  что он  -  просто
профессор-чудак,  имевший  какие-то  семейные неприятности и  потому  живший
одиноко в  Крыму;  третьи наконец считали Долинина тронутым.  Но все решили,
что он беспокойный и  неприятный человек,  избегавший знакомств с соседями и
друживший только с татарами.


III

     Сегодня хмурый барин был особенно мрачен и раздражителен.  Он то и дело
дотрагивался до электрического звонка.
     Когда  входил,  ловко и  мягко ступая по  комнате,  старый,  низенький,
сухощавый,  поджарый татарин Абдул,  живший у Долинина несколько лет, старик
резко спрашивал:
     - Почтальона не было?
     - Не было, бачка, - неизменно отвечал татарин.
     - А почта не проезжала?
     - Сейчас проехала.
     И, заметив, что Долинин омрачился, татарин ласково прибавил:
     - Еще,  может, тяжелая почта подойдет, тебе и будет письмо, а ты дурные
мысли брось.  Аллах все переменит.  Твой аллах такой же,  как и наш. Захочет
накажет, захочет простит. А хочешь, Абдулка отнесет на станцию телеграмму, и
ответ получишь. Только напрасно монеты бросаешь.
     - Не надо, - ответил Долинин.
     - И хорошо. Монеты даром не уйдут. А пора тебе, бачка, есть, уже первый
час, а ты не евши.
     - Не хочу.
     - Так хочешь я сбегаю в Байдары. Твоего знакомого барина позову?
     - Спасибо. Не надо.
     - "Не надо,  не надо"...  так один и останешься.  Вовсе заскучаешь.  Ты
послушай Абдулку:  как человек один,  всякая дурная мысль и  пойдет в башку.
Даже и коза и баран не любят одни.
     Алексей Иванович улыбнулся и почти нежно проговорил:
     - И чего ты со мной,  Абдул,  остаешься? Жалованье получаешь маленькое,
подарков не делаю,  а ты вот ходишь за мной как нянька...  Уходи, и я, брат,
не буду сердиться... Я знаю тебя. В Симеизе тебе предлагают место садовника,
там и больше карбованцев... и жить там на большой даче лучше... И народ... А
здесь, с хмурым барином, эко веселье... Оставляй меня лучше.
     - Тебе хорошо и мне хорошо. Даром что Алла строгий к чужой вере. Помню,
что ты коня мне купил и дочку вылечил. Добро-то я помню.
     - И дурак ты,  Абдулка, что помнишь, - резко сказал Долинин. - Лучше не
помнить. И тебе веселее будет. И карбованцев больше.
     - И худо ты Абдулку понимаешь.  А еще ученый человек и говорил, что ваш
аллах добрый... Так сбегать?
     - По этакому-то холоду?
     - Оделся в тулуп и айда!
     - Не нужно, не ходи.
     Хмурое лицо Долинина осветилось мягкой улыбкой. Он порывисто пожал руку
татарина и