Константин Михайлович Станюкович.
Рассказы


"Берег" и море
Беглец
Беспокойный адмирал
Бесшабашный"
Благотворительная комедия
В тропиках
Вестовой Егоров
Вы не нужны
Гибель "Ястреба"
Главное: не волноваться
Господин с "Настроением"
Дождался
Елка
Елка для взрослых
Женитьба Пинегина
За Щупленького
Из-за пустяков
Испорченный день
Константин Михайлович Станюкович.
Краткий морской словарь
Куцый
Максимка
Матросик
Матроска
Между своими
Мунька
На уроке
Непонятый сигнал
Нянька
Оба хороши
Одно мгновенье
Оригинальная пара
От Бреста до Мадеры
Отмена телесных наказаний
Отчаянный"
Петербургские карьеры
Побег
Похождения одного благонамеренного
Решение
Свадебное путешествие
Серж Птичкин
Собака
Событие
Танечка
Тоска
Ужасная болезнь
Человек за бортом!
Червонный валет



    Константин Михайлович Станюкович.
    Матросик


                        Из цикла "Морские рассказы"


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: К.М.Станюкович. "Морские рассказы"
     Издательство "Юнацтва", Минск, 1981
     Художник Е.А.Игнатьев
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 16 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


I

     Двое  суток  русский  военный клипер  "Жемчуг" штормовал,  как  говорят
моряки.
     Двое  суток он  выдерживал жестокий ураган в  Индийском океане,  вблизи
западного берега Северной Африки,  встретив врага  со  спущенными стеньгами,
под  несколькими штормовыми  парусами,  с  наглухо  задраенными люками  и  с
протянутыми на верхней палубе леерами.
     Положение было серьезное.
     В те ужасные долгие часы,  когда ураган напрягал все свои силы, с диким
воем потрясая мачты и  завывая в  трепыхавшихся снастях,  и когда громадные,
высокие и  пенящиеся волны с бешенством нападали на маленький клипер со всех
сторон, вкатываясь верхушками на палубу, и кидали его, словно щепку, готовые
его поглотить,  -  в такие часы,  казавшиеся вечностью,  смерть витала перед
глазами  моряков.  Эти  водяные  горы  казались  неминуемой  общей  братской
могилой.  И сердца даже бывалых и мужественных людей замирали в предсмертной
тоске, хотя лица их и были сурово-спокойны и напряженно-серьезны.
     К вечеру вторых суток буря несколько затихла, и все на клипере радостно
и  благодарно вздохнули,  понимая,  казалось,  с большой ясностью,  от какой
избавились опасности и как были близки к смерти.
     Клипер,  хорошо построенный,  не особенно пострадал во время трепки.  В
нескольких местах  волны  проломали  борт;  офицерский катер  и  капитанский
вельбот были сорваны с боканцев в океан - вот и всего.
     Несмотря на  то,  что  буря  заметно  стихала и  "Жемчуг" был  уже  вне
опасности,  и капитан и старший штурман,  видимо,  чем-то озабоченные, оба с
истомленными,  осунувшимися и  серьезными  лицами,  не  сходили  с  мостика,
тревожно вглядываясь в мрак наступившей ночи.
     Казалось,  теперь можно было бы поставить достаточно парусов и  нестись
со свежим попутным ветром к  югу,  но капитан -  небольшой сухощавый человек
лет  под  сорок,  довольно сурового вида  -  вместо  того  приказал на  ночь
поставить  только  зарифленные  марселя,  бизань  и  фор-стеньги-стаксель  и
держаться в крутой бейдевинд, чтобы клипер, так сказать, топтался на месте.
     Такое решение принято было  капитаном потому,  что  он  не  знал  точно
места,  где находится в данное время "Жемчуг".  В течение двух суток урагана
солнце ни на минуту не показывалось, и, следовательно, нельзя было по высоте
солнца определить широту и долготу места.  Не видно было ни луны,  ни звезд,
по которым тоже возможно определиться, как говорят моряки.
     А  между тем ураган мог отнести клипер к берегам Африки,  берега же эти
были  негостеприимны.  Много  рифов  и  подводных мелей  было  около них,  и
"Жемчуг", избавившись от одной опасности, легко мог набежать на другую, едва
ли не худшую.
     И  теперь  ночь  была  темна.  На  подернутом облаками  небе  ни  одной
звездочки.
     Среди  этой  тьмы  клипер  покачивался  на  волнах,   все  еще  сердито
разбивающихся о  бока "Жемчуга",  и вахтенный офицер,  молодой мичман,  то и
дело вскрикивал часовым на баке:
     - Вперед смотреть!
     Нередко тоже раздавался его молодой звонкий голос:
     - На марса-фалах стоять!
     На  эти предупреждающие окрики и  часовые на баке и  вахтенные матросы,
стоящие у марса-фалов, тотчас же отвечали:
     - Есть, смотрим! Есть, стоим!
     - Все  равно  ничего  не  увидать  в  этой  проклятой тьме!  -  сердито
проворчал капитан себе под нос, ни к кому не обращаясь.
     И минуту спустя приказал вахтенному офицеру:
     - Велите разводить пары!
     - Есть!
     Мичман послал рассыльного за  старшим механиком и  вслед за  тем дернул
ручку машинного телеграфа.
     Капитан почти не  спал  двое  суток,  позволяя себе вздремнуть в  своей
каюте  час-другой,  во  время  которых  на  мостике капитана заменял старший
офицер.
     И теперь его жестоко клонило ко сну.
     Но он простоял еще два часа,  пока не были готовы пары,  и только тогда
решил сойти отдохнуть.
     Перед уходом он тихо заметил старшему штурману, стоявшему у компаса:
     - Береженого и бог бережет, Степан Степаныч!
     - Совершенно верно-с, Иван Семеныч! - подтвердил старший штурман.
     - И если, не дай бог, нанесет нас на мель...
     Старший штурман угрюмо сплюнул и сурово сказал:
     - Зачем наносить!
     - Так все же машина поможет. Не так ли, Степан Степаныч?
     Судя по  тону голоса капитана,  ему очень хотелось слышать от  старого,
опытного,  много плававшего штурмана подтверждение своих слов,  которым он и
сам едва ли очень верил.
     Что,  в самом деле,  могла сделать машина,  да еще не особенно сильная,
при таком свежем ветре и громадном волнении!
     - Конечно-с! - лаконически ответил старший штурман.
     Но  его лицо,  слабо освещенное светом,  падавшим от  компаса,  старое,
угрюмо-спокойное лицо,  густо поросшее седыми баками,  по-видимому нисколько
не разделяло надежд капитана на действительность помощи машины.
     И,  словно бы  желая  в  свою  очередь успокоить свою  тайную тревогу и
тревогу капитана, он прибавил:
     - Положим,  ураган жарил по направлению к  берегу,  но все же в  начале
урагана мы были в пятидесяти милях от берега и держались в бейдевинд... Вот,
бог  даст,  завтра  определимся...  А  теперь  вам  выспаться следует,  Иван
Семеныч!
     - То-то очень спать хочется... Пойду вздремнуть.
     И, обращаясь к вахтенному офицеру, громко и властно сказал:
     - Хорошенько вперед смотреть!..  Как бы  берега близко не было...  Чуть
что заметите, дайте знать!
     - Есть! - ответил мичман.
     Капитан ушел и,  не  раздеваясь,  бросился,  как был,  в  кожане поверх
сюртука и в фуражке, на диван и мгновенно уснул.


II

     Притулившись на  баке у  наветренного борта,  кучка вахтенных матросов,
одетых в кожаны, с зюйдвестками на головах, тихо лясничала.
     Чей-то громкий и насмешливый голос говорил:
     - Ну, разве не дурак ты, Матросик?! Как есть дурак!
     Тот, кого звали Матросиком, тихо засмеялся и простодушно ответил:
     - Дурак, значит, и есть.
     - Да как же не дурак! Сидел бы теперь у себя дома, в деревне, а заместо
того взял да  и  за другого на службу пошел...  И  хоть бы за деньги,  а  то
дарма! Небось, ничего не дали?
     - Такая причина была, - оправдывался Матросик.
     - Нечего сказать, причина! Вовсе прост ты, вот и причина!
     Тот, кого называли Матросиком, словно бы оправдываясь, проговорил:
     - Этот  самый  парень,  заместо которого я  пошел,  братцы,  только что
поженился и  очень приверженный к земле был мужик...  Коренной в семье.  Без
его разор был бы.  И так,  братцы вы мои, убивались по нем отец с матерью да
супруга,  значит,  евойная,  что жалость взяла.  Мне,  думаю,  что? Одинокий
сирота,  живу в  работниках...  Ну таким родом и явился я к барину и в ноги:
"Дозвольте,  мол,  в  некрута вместо Васьки Захарова!"  Барин даже очень был
доволен... Вот она, братцы, какая причина! - закончил Матросик.
     Он проговорил эти слова необыкновенно просто,  словно бы и поступок его
был  самый  простой,  и  он  не  сознавал,  сколько  в  нем  было  доброты и
самоотвержения.
     За эту бесконечную доброту и готовность помочь всякому на "Жемчуге" все
матросы любили этого первогодка.  Звали его не по фамилии - фамилия его была
Кушкин,  -  а Матросиком,  вследствие того, что Кушкин однажды, вскоре после
назначения его на "Жемчуг",  на вопрос боцмана: "Кто ты такой?", вместо того
чтобы  ответить:  "Матрос второй статьи Илья  Кушкин",  простодушно ответил:
"Матросик".
     Так с тех пор на клипере его все прозвали Матросиком.
     И в самом деле, прозвище это подходило к Кушкину.
     Это был маленького роста,  худощавый, почти смуглый молодой паренек лет
двадцати  двух-трех,   с  пригожим  жизнерадостным  добрым  лицом,   главным
украшением которого были  большие темные  глаза,  полные  какой-то  чарующей
ласки  и  привета.  Когда  Матросик улыбался,  широко раскрывая свой  рот  с
красными сочными губами и  показывая ослепительно белые  зубы,  то  невольно
улыбались и те, на кого он смотрел.
     Вся  его  маленькая фигурка была ладная и  необыкновенно располагающая.
Ходил  он  всегда веселой и  легкой походкой и  любил  одеваться аккуратно и
опрятно.  Даже его  желтоватого цвета руки с  тонкими,  слегка искривленными
пальцами не были пропитаны смолой и грязны, как у других матросов. Матросик,
видимо, щеголял опрятностью.
     Уроженец одной  из  северных губерний,  Илья  Кушкин еще  с  отрочества
плавал  по  бурному  Ладожскому  озеру  и,  поступивши  в  матросы  и  затем
назначенный в  кругосветное плавание на  "Жемчуг",  скоро сделался хорошим и
исправным матросом.
     Когда Матросик окончил свой рассказ, кто-то из кучки спросил:
     - Так тебе, Матросик, ничего и не дали за твою простоту?
     - Предлагали, братцы. Пятичницу давали.
     - А ты не взял?
     - То-то не взял.  Бедные мужики эти Захаровы...  Как с их взять? Однако
угощение принимал -  страсть угощали, братцы! А молодая баба, Васькина жена,
так та мне две рубахи ситцевые справила.  "Вовек,  -  говорит,  - не забуду,
Илья, что ты моего мужика при мне оставил". Небось, люди добро помнят.
     С  мостика то  и  дело  раздавались окрики  вахтенного офицера.  То  он
командовал: "Вперед хорошенько смотреть", то: "На марса-фалах стоять".
     Эти  частые и  громкие окрики среди  ночной тишины несколько раздражали
матросов.
     - И чего это мичман зря суетится да глотку дерет! - заметил кто-то.
     - А может, не зря, - промолвил Матросик.
     - Коли встречных судов боится,  все равно не увидишь скоро. Слава богу,
хоть  штурма прикончилась,  а  все-таки  нехорошая ночь!  -  раздался чей-то
голос.
     - То-то вахтенный и опасается,  что ночь!.. И пары по той же причине...
И ходу нам нет! - сказал Матросик.
     - По какой причине?
     - А  по  той  самой,  братцы,  что неизвестно,  в  какие места нас буря
занесла.  Вот он и опаску имеет. В море, братцы, завсегда надо опаску иметь.
Я  хоть  и  по  озеру ходил,  а  бога  приходилось-таки часто вспоминать!  -
проговорил Матросик.
     С  этими словами он повернул голову к океану и стал зорко всматриваться
вперед, в покачивавшийся на волнах клипер.
     Смотрел Матросик минут  пять  -  десять и  вдруг  крикнул неестественно
громким голосом.
     - Бурун под носом!
     - Марса-фалы отдать!.. - тревожно скомандовал вахтенный мичман.
     Марселя  бесшумно упали,  и  в  то  же  мгновение "Жемчуг" остановился,
врезавшись в  гряду,  и  беспомощно стал  биться,  словно птица,  попавшая в
силки.


III

     Капитан мгновенно проснулся и  через  минуту был  на  мостике.  Старший
офицер и  старший штурман были там же.  Все офицеры и  все матросы,  наскоро
одевшись, выскочили наверх.
     Клипер било жестоко о  камни,  и  машина,  работавшая полным ходом,  не
могла его сдвинуть с места. Видно было, что "Жемчуг" засел плотно.
     Все были в подавленном состоянии.
     Ветер дул свежий,  и  волны кружились вокруг клипера.  Кругом кромешная
тьма.
     Прошло  бесконечных  десять  минут,   и  снизу  дали  знать,  что  течь
увеличивается.  Пущены были в  ход  все  помпы,  но  вода тем  не  менее все
прибывала.  Положение  было  критическое,  и  не  было  никакой  возможности
высвободиться из него. И помощи ожидать было не от кого.
     Однако на  всякий случай зарядили орудия,  и  через  каждые пять  минут
раздавались выстрелы, разносившие по океану весть о бедствии.
     Но никто этих выстрелов, казалось, не слыхал.
     Верхняя   и   нижняя   палубы   осветились   фонарями.   Молчаливые   и
сосредоточенно-серьезные матросы торопливо вытаскивали рангоут, разные вещи.
У денежного сундука, вынесенного из капитанской каюты, стоял часовой.
     Несмотря на работу всех помп,  клипер постепенно наполнялся водой через
полученные пробоины от ударов о камни гряды,  в которой он засел. О спасении
клипера нечего было и  думать,  и  потому по приказанию капитана принимались
меры для спасения людей и для обеспечения их провизией.
     Но  ночью,  при громадном волнении,  спустить шлюпки и  посадить на них
людей было бы безумием. Приходилось ждать рассвета.
     И в голове каждого моряка,  несмотря на спокойные,  по-видимому, голоса
капитана  и  старшего  офицера,  отдававших приказания,  проносилась ужасная
мысль:
     "Не исчезнет ли "Жемчуг" в волнах до рассвета?"
     Наконец  забрезжило,  и  из  сотни  человеческих грудей  вырвался  крик
радости.  Громкое "ура" разнеслось по океану,  споря с  ревом ветра и  гулом
бурунов.
     Высокий, казалось, отвесный, берег неясными контурами выделялся близко,
совсем близко.  Между ним и грядой, на которой бился "Жемчуг", было не более
пятидесяти сажен.
     Но радость быстро сменилась отчаянием. Ветер не стихал; волны с грозным
ревом разбивались о берег. Буруны пенились вокруг "Жемчуга". Все поняли, что
спасение на шлюпках невозможно.
     И близкий берег казался недостижимым, а смерть - неминуемою.
     Выстрелы о помощи раздавались по-прежнему,  но не вселяли надежды, хотя
и привлекли на берег кучку арабов, которых можно было рассмотреть в бинокли.
     Но что они могли сделать? Как помочь?


IV

     Рассвело.
     Утро  было  серое и  печальное.  Низкие темные тучи  заволакивали небо.
Ветер не стихал. Волны по-прежнему были громадны.
     "Жемчуг" по временам трещал от ударов, но еще держался на воде.
     Бледный,  казавшийся стариком капитан, не сомневавшийся почти, что жена
и  трое  его  детей,  оставшихся в  Кронштадте,  сегодня сделаются сиротами,
все-таки не показывал ни перед кем своего отчаяния и распоряжался, словно бы
надеялся на спасение.
     И он обошел палубу и говорил, ободряя матросов:
     - Скоро ветер стихнет,  и мы на шлюпках доберемся до берега.  Не робей,
молодцы ребята!
     И  "молодцы ребята" как  будто верили -  так им  хотелось верить!  -  и
отвечали:
     - Рады стараться, вашескобродие!
     Вернувшись на мостик, капитан сказал старшему офицеру:
     - Если бы конец подать на берег и  на этом конце укрепить канат!..  Это
единственная возможность спасти  людей.  Но  как  подать?  Шлюпку немедленно
зальет. Ветер не стихает. Барометр падает.
     - Разве вплавь, Иван Семеныч?
     - Вплавь?  Но кто решится? Это верная гибель. Если чудом и доплывет, то
разобьется о камни...  Весь берег ими усеян...  Но,  во всяком случае,  надо
попробовать...  Арабы могут перехватить конец, и тогда мы спасены. Прикажите
поставить людей во фронт. Я вызову охотников.
     Когда люди выстроились,  капитан подошел к  фронту и,  объяснив,  в чем
дело, крикнул:
     - Есть ли охотники выручить всех нас, ребята? Если есть, выходи.
     Никто  не  шелохнулся.  Всякий с  ужасом взглядывал на  пенистые волны,
гребешки которых вкатывались на палубу.
     Только маленький чернявый Матросик вышел из фронта,  решительно подошел
к капитану и, застенчиво краснея, проговорил:
     - Я желаю, вашескобродие!
     - Ты,  Матросик?  -  удивленно воскликнул капитан,  невольно  оглядывая
маленькую, тщедушную на вид фигурку Матросика.
     - Точно так, вашескобродие.
     - Куда тебе!.. Ты сейчас же утонешь!
     - Не извольте беспокоиться, вашескобродие... Я к воде способен. Плаваю,
вашескобродие!
     - И хорошо?
     - Порядочно,   вашескобродие!   -   скромно  ответил  Матросик,  бывший
превосходным пловцом.
     - Но ты знаешь, чем рискуешь?
     - Точно так, вашескобродие!
     - И все-таки желаешь?
     - Буду стараться, вашескобродие! Как для людей не постараться! - просто
прибавил он.
     - Ты  будешь нашим  спасителем,  если  подашь конец...  От  имени  всех
спасибо тебе, Матросик! - проговорил взволнованно капитан.
     Матросик разделся догола, одел пробковый пояс и обвязался концом.
     Когда все было готово,  он  низко поклонился всем и  дрогнувшим голосом
произнес:
     - Прощайте, братцы!
     - Прощай, Матросик!
     Все смотрели на него как на обреченного.
     Он бросился в волны.


V

     Все бинокли и  подзорные трубы были устремлены на  бесстрашного пловца.
Голова его в виде черной точки то показывалась на гребнях, то исчезала между
волнами.
     - Молодец!  Хорошо плывет!  - говорил про себя капитан, не отрывая глаз
от бинокля.
     Действительно, Матросик плыл хорошо, подгоняемый попутной волной... Уже
близко.  Несколько размахов -  и  он  у  берега.  Арабы ему  что-то  кричат,
указывая вправо  от  взятого им  направления.  Но  он  ничего  не  понимает,
довольный и  радостный,  что сейчас доплывет,  укрепит к берегу конец и люди
будут спасены.
     Но вдруг набежавшая волна с  силой бросает Матросика,  и он всей грудью
ударяется о прибрежный острый камень.
     Ужасная боль  и  слабость мгновенно охватывают его.  К  нему  подбегают
арабы, и он им указывает на конец уже потускневшими глазами.
     Смерть Матросика была почти моментальная.


VI

     Арабы вытащили труп Матросика на песок и стали вытягивать конец.
     Через полчаса за одну из скал, правее, был прикреплен канат, и по этому
канату стали переправляться с "Жемчуга" люди.  К полудню ветер заметно стих,
так что возможно было продолжать переправу при помощи каната на шлюпках.
     Когда все переправились на пустынный берег,  капитан,  указывая на труп
маленького чернявого Матросика, сказал:
     - Вот кто пожертвовал собою, чтобы спасти нас, братцы!
     И, обнажив голову, приложился к покойнику.
     Все крестились и отдавали последнее целование Матросику.
     А в это время "Жемчуг" исчезал под волнами.



    Константин Михайлович Станюкович.
    Куцый


                        Из цикла "Морские рассказы"


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: К.М.Станюкович. "Морские рассказы"
     Издательство "Юнацтва", Минск, 1981
     Художник Е.А.Игнатьев
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 16 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


I

     В  роскошное,  раннее  тропическое  утро  на  Сингапурском  рейде,  где
собралась русская  эскадра Тихого  океана,  плававшая в  60-х  годах,  новый
старший офицер,  барон фон дер Беринг, худощавый, долговязый и необыкновенно
серьезный блондин лет тридцати пяти,  в первый раз обходил,  в сопровождении
старшего  боцмана  Гордеева,  корвет  "Могучий",  заглядывая во  все,  самые
сокровенные,   его  закоулки.  Барон  только  вчера  вечером  перебрался  на
"Могучий",  переведенный с  клипера  "Голубь"  по  распоряжению адмирала,  и
теперь знакомился с судном.
     Несмотря на  желание педантичного барона  в  качестве "новой  метлы"  к
чему-нибудь да придраться,  это оказалось решительно невозможным. "Могучий",
находившийся в  кругосветном плавании уже два