кновенно мягкий, нежный и слегка
певучий голос, низкий и грудной.
     Лев  Сергеевич вошел  в  уютную,  устланную ковром комнату,  убранную с
тонким  вкусом  и  изящным  кокетством женщины,  любящей  комфорт  и  хорошо
понимающей значение и обаяние уютного женского гнездышка.
     Расписанные по  белому фону  атласа цветами низенькие изящные ширмочки,
скрывавшие пышную двуспальную кровать,  комод, умывальник и маленький киот с
образами,  отделяли роскошный кабинет-будуар с мягкой мебелью, обитой шелком
нежно-голубого цвета,  с  массой  дорогих безделок на  этажерке,  письменном
столике, на нарядном туалете, с фонариком и несколькими пейзажами на стенах.
     В комнате было свежо и пахло какими-то вкусными духами.
     - Это ты, Лева?
     С этими словами маленькая женщина с роскошными белокурыми,  отливавшими
золотом волосами,  надевавшая у  туалета блестящие кольца  на  тонкие пальцы
своих  маленьких белых  рук,  повернула головку и  улыбнулась,  открывая ряд
мелких жемчужных зубов,  нежной и  в  то  же время властной улыбкой женщины,
сознающей свою  обаятельность.  Улыбались и  эти  большие голубые глаза  под
густыми,  искусно подведенными бровями, глаза с тем светлым, кротким и будто
загадочным взглядом,  который  называется "ангельским" и  служит  источником
многих заблуждений,  -  улыбалось и это свежее лицо с ослепительной белизной
кожи рыжеватой блондинки,  отливавшее нежным,  розоватым румянцем и дышавшее
здоровьем.
     - Здравствуй, Лина...
     - Здравствуй, Лева...
     Она  поднялась с  табуретки -  молодая,  стройная,  грациозная,  хорошо
сложенная,  с тонкой талией и с роскошными формами груди,  вырисовывающимися
из-под  шерстяной  ткани  безукоризненно сидевшего  платья,  -  вся  свежая,
выхоленная, благоухающая, - протягивая свои алые, сочные и пышные губы.
     Муж  поцеловал сперва  маленькую руку,  душистую и  атласную,  и  затем
поцеловал жену в губы.
     - Экая  ты  хорошенькая,  Лина!  -  проговорил он,  оглядывая  жену,  и
прибавил: - Недаром ты всем так нравишься!
     - Будто уж и  всем?  -  улыбнулась маленькая женщина,  видимо довольная
комплиментом, и снова поцеловала мужа долгим поцелуем.
     Назвать ее  красивой было нельзя,  -  черты лица Лины были неправильны:
вздернутый нос не отличался красотой, лоб был мал, губы слишком крупны, - но
и  в этом лице,  и во всей ее роскошной фигурке было что-то привлекательное,
что-то  вызывающее  и  чувственное,  несмотря  на  ее  "ангельские" глаза  и
сдержанно-строгий вид,  и она нравилась мужчинам,  особенно юнцам и господам
"второй" молодости.  Ей было двадцать восемь лет,  что,  впрочем,  тщательно
скрывалось,  тем  более что  на  вид  ей  можно было дать не  более двадцати
двух-трех.
     Маленькая  женщина   отлично  понимала  исключительный  характер  своей
красоты и  своего  обаяния на  мужчин и  недаром холила свое  тело,  возведя
заботу о  нем в  какой-то  культ и  предусмотрительно заботясь о  сохранении
своих чар на  возможно долгое время.  Она решительно отказалась иметь детей,
кроме  единственного своего первенца,  и  соблюдала строжайший режим  жизни:
брала ежедневно ванну,  гуляла каждый день  пешком,  избегала есть  мучное и
сладкое, чтобы не пополнеть, и не любила засиживаться поздно.
     - А ты вчера, Лева, верно, поздно вернулся?
     - Поздно, Лина, в третьем часу.
     - У Волковых был?
     - Да,  в  карты  играл...  Вернулся  и  не  хотел  тебя  будить,  чтобы
поделиться приятным известием... Ты так сладко спала...
     - Каким известием?..
     - Я получил вчера наградные деньги.
     При   слове  "деньги"  лицо  Лины  вдруг  приняло  серьезное,   деловое
выражение, и она с живостью спросила:
     - Сколько ты получил?
     - Много, Лина... Я и не ожидал: четыреста рублей.
     - Очень рада за тебя,  Лева! - радостно промолвила Лина. - Твою службу,
значит, ценят.
     Озорнин едва заметно улыбнулся глазами и шутливо промолвил:
     - Ну, милая, служба тут ни при чем...
     - Как ни при чем?.. Ты ведь такой усердный чиновник...
     - Положим,   работаю,   как  и   другие...   Но   все-таки...   спасибо
Ветвицкому...  и твоим прелестным глазкам...  Ведь из-за них, Лина, мне дали
такую награду.
     - Ты вздор говоришь!  -  промолвила,  краснея,  жена. - При чем тут мои
глаза? Ветвицкий просто расположен к нам: и к тебе и ко мне одинаково.
     - Ну, ну, не сердись, Линочка... Ведь я шучу...
     - Глупые шутки!
     - Не  буду  больше,  моя  хорошенькая  женушка!  -  с  виноватым  видом
промолвил Левушка,  целуя руку жены.  -  Ведь я знаю,  что Ветвицкий...  ну,
одним словом... я нисколько не ревную тебя к нашему директору.
     - Еще бы ревновать к такому уроду!  - весело рассмеялась Лина, глядя на
своего  красивого молодого  мужа  нежным  взглядом.  -  Пусть  ходит  к  нам
изредка... Знакомство с ним для тебя же полезно...
     - Да разве я что-нибудь говорю?  Конечно, пусть ходит... Было бы совсем
глупо его не принимать...  Он такой милый, Иван Александрович... Ну, получай
деньги, моя хозяюшка. Вот тебе триста рублей, а сто я оставлю себе.
     - Оставь себе двести, Лева... Мне довольно двухсот... Я справлюсь.
     - Справишься?!  Что ж,  я очень рад... Спасибо тебе... Ты у меня просто
золото...  Самый  настоящий министр финансов!  -  говорил Озорнин,  пряча  в
бумажник две сотенные бумажки.  -  Я только восхищаюсь твоими хозяйственными
талантами...  право...  Как это ты  только справляешься на  двести пятьдесят
рублей в  месяц?..  Живем мы прилично,  едим хорошо,  бываем в театре...  Ты
всегда одета прелестно...  Долгов у нас нет... Даже мой портной не надоедает
мне, как прежде... И все это благодаря тебе...
     - Во все вхожу,  потому и справляюсь,  -  скромно отвечала Лина.  - Ну,
иногда у мамы возьму, мама дает... вот и сводим концы с концами, - прибавила
Лина и  втайне порадовалась,  что ее Левушка совсем наивный человек,  хоть и
считает себя умным.
     В свою очередь и Левушка,  отлично знавший, что у тещи, кроме маленькой
пенсии, ровно ничего нет, с самым невинным видом прибавил:
     - Я так и думал... Твоя мать такая добрая... такая любящая, Лина... Ну,
однако,  мне  пора...  Надо  покупать  подарки...  Кстати,  Лина,  что  тебе
подарить?..  Я  присмотрел уж  у  Фаберже  хорошенькое кольцо...  Ты  любишь
кольца... Я тебе куплю.
     - Кольцо?!  Не  надо,  не надо,  Лева!  Видишь ли:  у  меня были старые
кольца, еще мама их подарила - и я отдала их ювелиру, и сегодня у меня будет
хорошенький брильянтовый кабюшон* на мизинец...  Спасибо за желание, Лева...
Спасибо, голубчик...
     ______________
     * Драгоценный камень,  отшлифованный соответственно его природной форме
(искаж. фр. cabochon).

     - Ну так не хочешь ли серьги?
     - У  меня  есть...   Не  траться...   Что-нибудь,  какой-нибудь  пустяк
подари...
     - Ну я уж на свой вкус выберу...  До свидания... Обедать меня не жди...
Я сегодня обещал обедать у Зотова, а потом...
     - Но как же, Лева... Сегодня к нам хотел прийти Ветвицкий обедать...
     - Ну что ж...  Пообедаете вдвоем... Ты извинись за меня, а я не могу...
дал честное слово...
     И Озорнин, поцеловав руку жены, вышел из комнаты.
     "Бедный!  он  ни  о  чем не догадывается!"  -  подумала Лина и  вышла в
столовую пить кофе.


        "II"

     "Лева"  был  одним  из  тех  молодых  людей,  которые смотрят на  жизнь
"трезво",  как  они выражаются,  и  отлично понимал и  причину хозяйственных
талантов жены,  и  того благополучия,  которое совсем неожиданно снизошло на
него вскоре после знакомства его патрона, директора департамента Ветвицкого,
с  его Линочкой...  И эта внезапная дружба с ним,  и повышение по службе,  и
новая обстановка квартиры,  и  появление брильянтов у жены,  и эта особенная
внимательная заботливость,  которою окружала его Линочка в течение последних
двух  лет,   и  эти  страстные  ласки,   какими  дарила  она  его,  точно  в
вознаграждение за обман,  и  эти горячие уверения в  любви,  в горячей любви
вместе с допросами:  любит ли Лева ее так же,  как и она его,  -  все это не
оставляло в  нем  сомнения,  что она,  Лина,  с  ее  "ангельским" взглядом и
страстным темпераментом,  -  близкая  подруга  его  превосходительства Ивана
Александровича Ветвицкого,  довольно некрасивого господина второй молодости.
Не  из-за  поцелуев же  одних рук в  самом деле дарит он ей брильянты,  дает
деньги и протежирует супруга.  Не такой он дурак, тем более что, несмотря на
свои пятьдесят три года,  его превосходительство еще крепок и бодр и смотрит
молодцом.
     Надо отдать справедливость обоим.  Они вели себя с осторожностью. Связь
их сохранялась в  тайне,  и в департаменте об этом не знали.  Таким образом,
апарансы*  были  соблюдены,   и   Лина  в  глазах  всех  родных  и  знакомых
пользовалась  по-прежнему   репутацией  недоступной  женщины,   преданной  и
влюбленной в мужа, и имя его не трепалось с обидной кличкой.
     ______________
     * Здесь: приличия (от фр. apparence - видимость, внешность).

     Было  бы  совсем глупо ревновать к  Ветвицкому.  Пусть себе пользуется,
каналья,  пока он сам не оперился... Благодаря этому он сделает карьеру... С
такими  соблазнительными и  осторожными женщинами легко  сделать  карьеру...
Досадно только,  что Лина все заботится более о брильянтах и все получает их
от  маменьки,  вместо того  чтобы  поскорей устроить ему  повышение.  Вот  и
теперь...   дали  к  празднику  только  денежную  награду,  а  между  тем  в
департаменте открывается вакансия начальника отделения...  Уж  он говорил об
этом  жене,   но  она,  по-видимому,  не  довольно  настойчиво  просила  эту
"обезьяну"...  Он вчера виделся с  Ветвицким,  и тот ни полслова...  А таким
случаем не воспользоваться грешно. Когда еще откроется новая вакансия?!
     Такие трезвые мысли пробегали в  голове Льва Сергеевича,  когда он ехал
на Невский...
     И вдруг голову его осенила блестящая мысль.  Он весело улыбнулся, велел
остановиться у Милютиных лавок и потел есть устрицы.


        "III"

     Часов в десять вечера Озорнин подъехал к дому и поднялся к дверям своей
квартиры.  Отперев ее  своим ключом,  он  снял с  себя пальто,  увидал,  что
черно-бурый медведь Ветвицкого висит на вешалке,  и, весело улыбаясь, прошел
через  гостиную,  остановился у  дверей  спальни и  приложил ухо.  Ничего не
слышно. Лев Сергеевич не решался войти - это не входило в его расчеты. Тогда
он  заглянул в  замочную дырочку и  увидал картину,  вызвавшую улыбку на его
лице.   Прямо  против  дверей,  на  маленьком  диванчике  ("надо  непременно
переставить диванчик!"  -  подумал Лев  Сергеевич) сидел  Ветвицкий и  рядом
Лина... Лампа освещала ее лицо, улыбающееся обычной кроткой ангельской своей
улыбкой,  в то время как его превосходительство жадно целовал ее руки из-под
широких рукавов капота.
     И Озорнин тихо отворил двери и вошел.
     Его превосходительство,  красный как рак и  несколько растерянный,  уже
сидел в низеньком кресле и слегка сопел, не то от испуга, не то от волнения,
а Лина, чуть-чуть побледневшая, откинулась в уголок дивана.
     - Здравствуйте,  Иван Александрович...  Очень рад,  что  вас застал!  -
проговорил  самым  любезным  и  добродушным тоном  Озорнин,  пожимая  слегка
вздрагивающую руку  его  превосходительства.  -  Спасибо,  что  не  оставили
скучать Лину одну...  А я, Линочка, - обратился он к жене, целуя ее руку, на
мизинце которой сверкал новый кабюшон,  -  рано уехал от Зотовых... И голова
болела,  и,  главное,  карта  не  шла...  И  то  тридцать рублей проиграл...
Вообразите,  Иван  Александрович,  два  раза  без  трех  остался на  большом
шлеме...
     - Неужели?! - поспешил удивиться его превосходительство.
     - Уж такое несчастье... Видно, Лина меня уж очень любит... Хоть бы одна
игра...
     - Это,  Лев  Сергеич,  бывает...  Уж  если  не  повезет,  то  ничего не
поделаешь...  Однако пора...  Одиннадцатый час...  И  то я  заговорил Полину
Николаевну... Уж вы простите... Старики - болтливый народ.
     - Куда вы, Иван Александрович?.. Еще рано...
     - Нет, пора...
     И  его  превосходительство,  торопливо простившись,  вышел из  комнаты,
провожаемый Львом Сергеевичем.
     - Не  забывайте же нас,  ваше превосходительство...  Мы с  женой всегда
рады вас видеть! - говорил Озорнин, крепко пожимая руку Ветвицкому...
     - И я...  поверьте... Я вас так уважаю и люблю, Лев Сергеич! - повторял
его превосходительство и улыбался как-то жалко и растерянно.
     - А  ты  что,  Лина,  такая печальная...  Или Ветвицкий тебя усыпил?  -
говорил Озорнин,  возвращаясь в  спальню.  -  Ну,  пора спать,  моя милая...
Пойдем?
     И он привлек ее к себе и нежно поцеловал.
     Безмолвная и смущенная, она горячо прильнула к губам мужа и прошептала:
     - Лева... Лева... Ведь я тебя одного люблю... Одного тебя...
     - А то кого же?
     - Ты, может быть, думаешь...
     - Ничего  я  не  думаю...  Полно,  Линочка,  -  перебил Озорнин готовое
сорваться признанье.  -  Отчего и не позволить Ветвицкому поцеловать руку...
Пусть целует...  и  даже дарит за  это  такие прелестные кольца...  Я  не  в
претензии... А ты и мне устрой подарок завтра на елку... Попроси Ветвицкого,
чтобы  он  назначил меня  начальником отделения...  Он  ведь  для  тебя  все
сделает... особенно теперь! - подчеркнул Озорнин.
     - Я ему скажу! - робко прошептала Линочка.
     - Да знаешь ли что?..  Ужасно неудобно стоит у тебя этот диван... Прямо
против дверей... Как-то не к месту...
     - Я велю переставить.
     - То-то переставь, милая... И какая же ты хорошенькая! - проговорил Лев
Сергеевич, любуясь женой. - Просто прелесть...
     И он стал целовать жену...
     Изумленная, та отвечала горячими поцелуями.


     На другой день вечером зажжена была хорошенькая елка.  Маленький Володя
был в восхищении,  но едва ли не в большем восхищении Лев Сергеевич,  только
что   получивший  от   его  превосходительства  записку  о   назначении  его
начальником отделения.
     - Милая...  Спасибо тебе!  -  говорил Лев Сергеевич,  целуя хорошенькую
ручку Лины и надевая на ее мизинец рядом с брильянтом красивую бирюзу...
     Лина,  в  свою очередь,  поблагодарила мужа нежным поцелуем,  и оба они
чувствовали себя бесконечно счастливыми.
        "1894"



        Константин Михайлович Станюкович.
        Испорченный день



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: К.M.Станюкович. Избранные произведения. В 2-х т. Том 2
     Издательство "Художожественной литературы", Москва, 1988
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 ноября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "I"

     В   этот   ясный   и   солнечный  декабрьский  морозный  день   Дмитрий
Александрович Черенин,  главный  контролер крупного  петербургского банка  и
член нескольких деловых обществ,  в  пятом часу подъехал к подъезду большого
дома на Кирочной,  необыкновенно веселый и возбужденный.  Неудержимая улыбка
счастия и  довольства светилась на  его  красивом,  моложавом и  умном лице.
Черные быстрые глаза искрились.
     Он  дал  извозчику  двугривенный на  чай,  как-то  особенно  приветливо
улыбнулся рыжему швейцару Егору,  которого еще вчера за  что-то  распек,  и,
взбежав, не переводя духа, в четвертый этаж, нервно и сильно надавил пуговку
электрического звонка у дверей своей квартиры.
     - Барыня  дома?  -  весело спросил он,  тяжело дыша,  молодую горничную
Пашу, сбрасывая на ее руки шубу с заиндевевшим воротником.
     - Дома-с.
     - Никого нет?
     - Никого.
     - Отлично!
     И,  бросив на стол мерлушечью шапку и  перчатки,  Черенин,  не заходя в
кабинет,  что обыкновенно делал,  возвращаясь со службы,  быстрыми и легкими
шагами,  слегка  раскачиваясь своим  крепким,  плотным корпусом,  направился
через гостиную и столовую в комнату жены.
     В  этом  гнездышке,  видимо  свитом заботливой и  умелой женской рукой,
светлом, уютном и теплом, где весело потрескивали сухие дрова в камине, - на
мягком  низеньком диванчике сидела,  с  книжкой журнала в  руках,  маленькая
хорошенькая блондинка,  лет около тридцати,  с  пепельными волосами,  гладко
зачесанными назад  и  собранными  в  пышные  косы.  Мягкая  шерстяная  ткань
темно-синего платья обливала красивые формы молодой женщины.
     При  появлении из-за  портьеры  мужа,  веселого  и  радостного,  и  эта
маленькая женщина вдруг  вся  засветилась радостной улыбкой,  полной любви и
сочувствия.  Улыбалось ее миловидное личико,  нежное и  кроткое,  отливавшее
розоватым цветом легкого румянца,  улыбались ее  крупные,  сочные алые губы,
между которыми сверкал ослепительной белизной ряд красивых зубов,  улыбались
ее  большие,  карие ясные глаза,  глядевшие из-под густых ресниц с  ласковой
мягкостью любящей и любимой женщины.
     - Ну,  поздравь,  Катя,  с большой новостью!  -  еще на ходу проговорил
Черенин, спеша сообщить жене радостную весть. - Я назначен директором нашего
банка.
     - Ты,  Митя?  Директором!  -  взволнованно, словно не смея верить этому
известию, проронила молодая женщина, и щечки ее залились яркой краской.
     - Пятнадцать тысяч в год и два процента с чистой прибыли!  -  продолжал
Черенин слегка приподнятым торжественным тоном.  -  Это, Катя, значит еще по
меньшей мере десять тысяч!.. Контракт на три года...
     И,  присевши на диван,  Черенин обнял жену и,  целуя ее пухлую атласную
щеку,  на которой чернело маленькое родимое пятнышко, весело промолвил своим
мягким, несколько певучим голосом:
     - Ну, что, довольна, Катя, а?
     Праздный вопрос!
     Она в первую минуту совсем обомлела от радости, эта миниатюрная женщина
с  большими кроткими глазами,  и  смотрела на  мужа с  выражением гордости и
любви.  Она страстно его любила,  но  успех его,  казалось,  еще усиливал ее
чувство  уважения  и  благоговейного восторга к  этому  красивому,  статному
брюнету  в  темном  кургузом вестоне,  с  кудрявой головой и  большой черной
бородой,  -  свежему,  румяному  и  веселому,  казавшемуся  совсем  молодым,
несмотря на свои сорок лет.
     Вместо  ответа,   она   обвила  маленькими  белыми  ручками  шею  мужа,
крепко-крепко поцеловала его и горячо промолвила:
     - Я рада и за тебя и за детей, голубчик...
     - Не ожидала такого сюрприза, Катя?
     - Не ожидала,  Митя.  Ведь у  тебя нет связей в финансовом мире...  Нет
протекции... Одна светлая голова, мой милый!
     - Да, у меня бабушек нет! - горделиво подтвердил Черенин. - Пять тысяч,
что  они  мне  платили четыре года,  как пригласили контролером,  я  получал
недаром.  Работать я  умею  и  дело  понимаю...  Это  все  в  банке знают...
Признаться,  и я не ожидал, что мне предложат такое место... Мало ли на него
охотников  среди  родственников  финансовых  тузов!   Однако  наши  банковые
патриции  поняли,  что  я  дело  поведу  хорошо.  Этот  миллионер  Ковригин,
председатель правления,  даром что мужик,  а умен и умеет оценивать людей...
Он, кажется, меня и предложил...
     - А Крафта куда?
     - Крафт  уходит.  Не  ладил  он  последнее время с  нашими директорами.
Рутинер был  этот старик немец.  Рутинер и  упрям.  И  обленился под  конец.
Опочил на  лаврах...  Да  ему что?  У  него двести тысяч состояния...  Он да
старуха жена... Уедут в свой Мекленбург и будут благоденствовать.
     Черенин,   веселый   и   возбужденный,   передавал   жене   подробности
сегодняшнего дня:  как утром у  Крафта было бурное объяснение с  Ковригиным,
после которого Крафт объявил,  что больше служить не намерен.  Но эта угроза
не подействовала,  как бывало в  прежнее время,  и  ему сказали,  что его не
удерживают...  Вскоре  после  этого  позвали в  правление его,  Черенина,  и
предложили место Крафта...  Он им поставил свои условия. Все было окончено в
полчаса,  и  он  вышел  оттуда  директором одного из  крупных банков